Denis-K все записи автора
Москва. Площадь Дзержинского. Кабинет генерала Башкина. Хозяин кабинета уже не сидит, а стоит и орет.
Башкин: Да вы хоть понимаете, что он враг! Враг хуже этого засранца Шпагина! Ведь эти Шпагины после таких стишков и появляются! Стишков и песен этих ублюдочных! Ему, видите ли, говорят – стреляй, а он говорит – не буду! Иуду, понимаешь, Советская власть из него делает!
Карташов: Может это он фигурально, товарищ генерал?
Башкин (садится): Да нет, Карташов, не фигурально, а очень даже буквально! Так же буквально, как морячок этот манифестишко свой огласил!
Карташов: Но ведь нельзя исключать, что капитан Шпагин осуществил бы свою акцию и без прослушивания песен объекта.
Башкин: Запомните, старший лейтенант – любую систему в первую очередь разрушают слова! Именно слова! И бунт на линкоре Шпагина напрямую связан с этим дерьмом (отталкивает от себя вторую магнитофонную катушку), обнаруженном у него в каюте! А отсюда вопрос – вопрос, который мне сегодня зададут (подняв палец у потолку) там. Каковы достижения отдела в разработке вверенного вам объекта?!
Корюкин: Я же докладывал, товарищ генерал – ведется работа по четырем направлениям.
Башкин: Сроки разработок всех вариантов личным приказом сокращаю вдвое! Все свободны.
Москва. Ресторан ВТО. Богемно-рафинированное застолье. Вершинин залпом опрокидывает рюмку и ставит ее на стол. Сидящий рядом с ним и Антониной человек наклоняется к барду.
Человек: Я тебе, как партийный член, говорю – Володя, ты охренел.
Вершинин (весело): Это почему?
Человек: Да потому что все слишком публично и главное – буквально.
Вершинин: Это чего же буквально?
Человек: Да все – Москва, Воркута, поезд, вагоны. Ты хоть на магнитофон ее не пиши.
Вершинин (так же весело): А… Ну тогда слушай еще одну. Буквальную. Специально для тебя.
Ударяет по струнам и поет.
Знакомые граждане и гражданки
Передаю вам пламенный привет,
Спит вся Москва и только на Лубянке
Не гаснет свет, не гаснет свет…
Нас с детства учат мудрости привычной
Не трогают тебя – и ты не тронь,
А мы стремимся к правде горемычной,
Как бабочки стремятся на огонь…
Мне у барака сумрачные ели
Придется наблюдать еще не раз,
С тобой давно мы в том огне сгорели,
А кто-то в нем сгорает и сейчас…
Поселок Первомайский. Чайная. За одним из столиков сидят Шофер и Анатолий Коваленко. Перед шофером дымится тарелка супа, перед Анатолием стоят две кружки пива. В руках у Анатолия гитара. Он допевает песню, запетую Вершининым в далеком ресторане ВТО.
Мне век не знать ни бабы, ни полбанки,
Назад дороги не было и нет,
Спит вся Москва и только на Лубянке
Не гаснет свет, не гаснет свет, не гаснет свет…
Шофер: Хорошо. В жилу. Кто написал-то?
Анатолий: Вершинин Владимир.
Шофер: Это, который сидит у нас тут рядышком?
Анатолий: Ну.
Шофер: Молодец. Хорошо он им вставляет.
Анатолий: Так чего – возьмешь до Магадана?
Шофер: Отчего не взять – возьму.
Анатолий: Только я пустой.
Шофер: Песнями расплатишься.
У чайной. В кабину грузовика припаркованного на обочине с разных сторон запрыгивают Шофер и Анатолий. Захлопывают двери. Шофер поворачивает ключ зажигания.
Шоферы: А в Магадане-то ты как?
Анатолий: В каком смысле?
Шофер: Ну в смысле, что пустой. До Москвы-то билет - сотни полторы.
Анатолий (улыбнувшись): А в Магадане, товарищ дорогой, у меня живет такой кореш… Для него полторы сотни, как для тебя гривенник.
Шофер: Ученый что ли?
Анатолий: Ага. По сейфам. Три года на соседних шконках диссертацию вместе писали.
Грузовик трогается с места и растворяется в перспективе колымского тракта.
Москва. По улице Горького идут Вершинин и Леша. Чуть впереди – Антонина с Нателлой. Мужчины и женщины говорят о своем.
Леша (кивнув на впередиидущую Антонину): Слушай, а кто она?
Вершинин: Антонина-то? Говорит манекенщица из ГУМа. Я ее неделю назад у барыги одного увел. Из-за стола прямо.
Леша (Вершинину): Ну и как у тебя с ней – серьезно?
Вершинин: Пока не знаю.
Леша: А Машка? Ты же вернулся к ней вроде.
Вершинин: Да не знаю я ничего, Леш. Не знаю и не понимаю. Штопор закончится – разберемся. А сейчас – ничего не понимаю. Просто хорошо мне с этой девочкой и все. Лучше расскажи – в театре что?
Леша: Ничего. Как обычно. Шеф орет, что ему надоело тебя покрывать. Собрания каждый день. Просил передать, что если завтра спектакль не сыграешь, уволит точно.
Вершинин: Он каждый раз так говорит.
Леша: Да нет. На этот раз серьезно. Люди какие-то из райкома придут. А он им всю неделю говорил, что с тобой полный порядок.
Вершинин: Значит сыграю.
Зрительный зал Театр Драмы и Комедии. На сцене – Любавин. В партере рассредоточены члены худсовета.
Четвертый актер (Любавину): Да не сыграет он, Георгий Петрович. Все равно не сыграет. И вы это прекрасно знаете.
Любавин: А не сыграет – будет уволен завтрашним же приказом.
Первый актер: Да вы каждый раз так говорите, а потом...
Вторая актриса: А я как секретарь комсомольской организации театра требую объяснить художественному совету – за что Вершинину была выписана премия?!
Любавин: А вот это уже – не ваше дело, Королева! За что и как выписывают премии, отвечает только художественный руководитель театра!
Первый актер: Может тогда по домам, Георгий Петрович? Завтра же две репетиции и прогон, а вечером спектакль еще…
Любавин: Нет не по домам! Потому что положение коллектива на сегодня такое, что дело не только в Вершинине!
Третья актриса: А в ком еще?
Любавин: Да во всех! Демьянова вчера изволила сообщить, что уже, видите ли, на шестом месяце!
Первая актриса: Так что же теперь – вообще не рожать что ли? Вы тогда это приказом по театру объявите!
Любавин: Не надо передергивать, Лукашова! Я никому не запрещаю рожать! Но не потерплю, чтобы это отражалось на репертуаре! Для родов, запоев и съемок в трудовом законодательстве предусмотрен отпуск! А сейчас кого мне прикажите вводить на все роли Демьяновой?!
Первый актер: Да кого угодно. Вместо Вершинина ввели в «Тартюфе» и вместо Демьяновой введете…
Любавин: Вот! Вот именно об этом я и говорю! О вашем полном равнодушии к нашему общему делу! Театр для вас всех на десятом месте! «Введете»! Да я все спектакли выкраивал на ее органику! Это же придется менять весь рисунок постановки! И не одной постановки!
Третий актер: Тогда пусть играет беременная…
Любавин: Правильно! Демьянова пусть играет беременная! Серебров пусть куражится пьяным в роли ленинского ходока! Грановский пусть не вылезает со съемок и теряет профессию!
Второй актер: А у Сереброва пьяным даже лучше получается…
Любавин: И что мне теперь – лично наливать ему перед спектаклем?! Запомните – если такое положение в театре будет продолжаться, я брошу все к чертовой матери и уйду!
Третий актер: Георгий Петрович…
Любавин: Нет не «Георгий Петрович»! Я устал, понимаете?! Меня уже третий год колотит от фокусов премьеров и премьерш! Каждый день я просыпаюсь и с ужасом думаю о том, кто сегодня забеременеет, кто уедет на съемки, кто напьется и сорвет спектакль! И поэтому я больше не намерен все это терпеть!
Магадан. Анатолий звонит в обшарпанную дверь одной из квартир. После четвертого или пятого звонка дверь приоткрывается. Поверх накинутой цепочки Дакота упирается взглядом в лицо шмарообразной женщины.
Анатолий: Я извиняюсь, мне бы Сеню.
Женщина: Уехал он.
Захлопывает дверь.
Анатолий давит пальцем на кнопку звонка до тех пор, пока дверь не открывается снова. На этот раз между дверью и порогом он выставляет свою ногу.
Анатолий: Давно уехал?
Женщина (с вызовом): Недели две.
Анатолий: Куда?
Женщина (с еще большим вызовом и очень членораздельно): На всероссийский слет лесорубов.
Анатолий: Когда вернется?
Женщина (так же с вызовом): Судья сказал – лет через восемь. Все?
Анатолий: Все.
Убирает ногу от двери. Дверь захлопывается.
Зрительный зал Театра драмы и комедии. К авансцене подходит мужчина в сером пиджаке и молча передает нагнувшемуся Любавину какую-то бумагу. Тем временем с места встает четвертый актер.
Четвертый актер: Я предлагаю в качестве наказания всех выпивающих артистов переводить в рабочие сцены.
Второй актер: Казанцева туда уже переводили. Они обиделись.
Четвертый актер: Кто?
Второй актер: Рабочие сцены. Сказали, что у них и так алкаш на алкаше, а мы к ним еще своих отправляем…
Любавин ходит по сцене, изучая доставленную бумагу. Он уже отключился от происходящего в зале.
Четвертый актер (встав): Тогда уволить всех пьяниц одним приказом!
Любавин останавливается и отрывает рассеянный взгляд от бумаги.
Любавин (еще весь в своих мыслях): Что?
Четвертый актер: Я предлагаю всех пьяниц уволить из театра одним приказом.
Любавин (рассеянно-растерянно): А кто же у меня тогда играть будет?…
Москва. Улица Горького. По ней все так же идут Вершинин и Леша. Чуть впереди все так же - Антонина и Нателла.
Вершинин (Леше): Понимаешь, я и с Машкой уже не могу и без Машки не могу. С одной стороны нужна она мне очень, а с другой – ну не семейный я человек. Семья – это не для меня придумано.
Леша: Не знаю. По мне если уж рвать, то рвать, а не отрезать кусочками по живому.
Вершинин: Ну не получается у меня с Машкой рвать. Совсем рвать. Дети же там и вообще…
Леша: Что «вообще»?
Вершинин: Ну это ж она меня первая разгадала. Сам же помнишь – лет пять еще назад: только возьму гитару – все сразу «положи инструмент, Володька, хватит своей блатняги, пусть лучше Гарик споет»!
Леша: Гарик, действительно, хорошо пел.
Вершинин: Вот Гарик и пел, а я у туалета в общаге ВГИКовской блатнягу свою теребенькал. Чтобы веселью общему не мешать. Мы же с ней у туалета и познакомились. Смотрю – стоит девка и слушает. Я одну пою, другую – она все стоит. Потом спрашивает: «Чьи это песни»? А мне вдруг стыдно стало – девочка такая на вид интеллигентная, а я ей про наводчиц, мокрушников, пацанов подрезанных. Ну и говорю о себе в третьем лице – песни, мол, знакомого моего Вершинина Владимира. А она в ответ: «Передайте вашему Владимиру Вершинину, что он большой поэт».
Леша весело смеется.
Вершинин: А ты не смейся. Это сейчас я такой весь из себя – кумир народов в шапке невидимке. Захочу эта даст, захочу другая. (усмехнувшись) А тогда все несколько по-другому было. (кивнув на впередиидущую Антонину и усмехнувшись) Думаешь лет пять назад она бы со мной пошла? Да ни в жизнь.
Леша: Ну зачем ты так, Володь. Может и пошла бы. Актер ты был всегда интересный.
Вершинин: Да брось ты, Леш. Я же всегда о себе знал, что не Ален Делон и даже не Вася Лановой. А потому все свои любови первые штурмом брал, как маршал Жуков город Берлин. И не всегда все кончалось капитуляцией.
Леша: Зато все они сегодня делают себе харакири.
Вершинин: Да не в этом дело, Бог с ними. Я, знаешь, о чем недавно подумал: может это и хорошо, что все так было.
Леша: С боями и отступлениями на заранее подготовленные позиции?
Вершинин: Ну да. Я может из-за этого и стал злее. Не по жизни злее, а по гитаре, по стиху, по профессии. Понимаешь?
Леша: Понимаю.
Вершинин: Слушай, а можно мы сегодня к вам?
Леша: Конечно. (заметив, что девушки идут впереди уже довольно далеко) Чего-то девки оторвались. Давай прибавим.
Вершинин: Пусть лучше сами тормознут.
Засовывает два пальца в рот и по-пацански свистит.
Крупно – на свист оборачивается Антонина. Но Антонина не сегодняшняя, а та – из прошлого десятилетия.
ТИТРЫ НА ЭКРАНЕ: ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
Обернувшаяся на свист Тонька смотрит на догоняющего ее Тольку-Дакоту. В руках у Дакоты огромный букет роз. Догнав любимую, он вручает ее цветы. Антонина с улыбкой принимает букет и, уколовшись о шипы, ойкает.
Антонина: Колючие.
Толик: Потому что розы. Потому что самые красивые. Потому что люблю.
Идут по улице.
Антонина (понюхав розы и улыбнувшись): Здорово. Но на будущее учти: мои самые любимые цветы - хризантемы.
Толик: Понял. (остановившись) Только будущего ждать мы не будем.
Разворачивается и бежит в сторону, откуда только что прибежал.
Толик (уже издалека): Две минуты, Тонька! Всего две!
Тонька (улыбнувшись): Чумной.
У двери цветочного ларька гремит ключами продавщица. Напротив нее стоит Толик.
Толик (шутейно): Один всего букет, маманя, и мы расходимся, как в море корабли.
Продавщица: Маманя дома у тебя. Сказала же – все, закрылась.
Вставляет ключ в замок.
Толик (деланно-грустно): Жалко мне тебя, маманя. Видно никогда ты не любила.
Продавщица: А это уже не твоего ума, сынуля.
Толик (так же шутейно): Ну так если любила – открой свой гербарий на полминуты
Продавщица: Сказала - все. Завтра приходи. Выручку я уже оприходовала, понял?
Делает ключом в замке последний поворот.
Толик: Понял.
Отходит от ларька и заворачивает за угол ближайшего дома. Оттуда следит за продавщицей, уходящей вниз по улице.
И вот уже Толик снова у ларька. Оглянувшись, он достает из кармана предмет похожий на крупную шпильку и вставляет шпильку эту в личинку замка. Два поворота и дверь ларька открыта.
Цветочный ларек. Толик щелкает зажигалкой и осматривает помещение. Через паузу свободной от зажигалки рукой сгребает в два больших ведра все цветы. После этого подходит к запломбированному сейфику в самом углу. Два движения шпилькой и сейфик открывается так же легко, как минуту назад дверной замок. Зажигалка освещает горки денежных купюр, лежащих на двух металлических полочках.
Толик: Вот так, маманя.
Крыша дома. Рядом с голубятней. На ковре из цветов лежат Тонька и Толик. Вокруг «ковра» все уставлено бутылками «Шампанского», стеклянными салатницами с черной икрой, тарелочками с шоколадом и прочими деликатесами. Напротив влюбленных сидит Ленька–Фугасик. В руках у него гитара. Полупьяно и жалостно он поет:
Из колымского белого ада,
Шли мы в зону в морозном дыму,
Я увидел окурочек с красной помадой
И рванулся из строя к нему…
Толик (приподнявшись, оборвав песню): Ты чего, Фугасик?!
Ленька-Фугасик: А чего?
Толик: Да ничего. Еще накаркаешь сдуру.
Тонька: А есть за что?
Толик (обернувшись к Томке): Ты прямо, как папаня твой.
Тонька (привстав с «ковра» и кивнув на яства с шампанским): Но ты же так и не ответил откуда это все?
Улыбнувшись, Толик снова ложится на «ковер», закладывает руки за голову и устремляет взгляд в проплывающие облака.
Толик: В картишки я, Тонька, очень фартовый. Вон, Фугасик знает. (повернув лицо к Томке) Не горюй, любимая. Чистый я по ихнему департаменту. Но лучше все одно не каркать. (обернувшись к Сопеле) Давай, Фугасик про чуйства что-нибудь.
Фугасик ударяет по струнам и поет:
Он капитан и родина его – Марсель,
Он обожает споры, шум и драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки…
У ней - следы проказы на руках
У ней татуированные знаки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки…
Тонька (усмехнувшись): Ничего себе – про чувства…
Фугасик (весело): А про что же? Ясно – про чувства.
Вновь ударяет по струнам.
У ней такая маленькая грудь
И губы – губы алые как маки,
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки…
И снова конец шестидесятых. Воровской шалман где-то на окраине Магадана. Сначала мы видим неказисто-барачное здание шалмана, а потом и сам шалман где, за столом, сидят человек восемь блатных. Среди них Анатолий Коваленко. В руках у него гитара. Он подхватывает песню, запетую десять лет назад корешем своим Ленькой-Фугасиком.
Приехал капитан издалека
И вдруг узнал, что джентельмен во фраке,
Однажды накурившись гашиша
Зарезал девушку из Нагасаки…
У ней такая маленькая грудь
И губы – губы алые как маки…
Уходит капитан в далекий путь,
С могилы девушки из Нагасаки…
Застолье вздыхает и разливает.
Старший блатной (подняв стакан): Ну чего – за тех, кто на слете лесорубов.
Застолье выпивает, после чего старший блатной достает из кармана клифта ножик-выкидушку. Жмет на кнопочку и из наборной ручки вылетает стальное лезвие. Наступает тишина. Старший блатной медленно поднимает руку с лезвием на уровень глаз.
Старший блатной (Анатолию): Ну вот и все, Колюня. Отжил ты свое.
Лицо Анатолия дервенеет. Рука его медленно опускает гитару на пол..
Старший блатной (улыбнувшись): На хате нашей отжил.
Втыкает нож в лежащий на тарелке окорок, достает из внутреннего кармана клифта пачку червонцев и швыряет на стол перед Анатолием.
Старший блатной (застолью): Все тип-топ. Ржавому вчера маляву из лагеря притаранили. Толюня наш корешем правильным оказался. (Анатолию) Так что, выходит, не зря пригрели мы тебя, Толюня по кличке Дакота. И потому достоин ты подогрева общакового.
Застолье весело оживает.
Второй блатной (Анатолию, радостно): А я поначалу киксовал – думал ты или из мусарни, незасвеченный, или ссученный.
Третий блатной (так же радостно): А чего еще было думать – поет целыми днями, хавчик хавает, а в дело не ходит!
Старший блатной: Ладно. Свернули базар. (Анатолию) Когда двигать думаешь?
Анатолий: Хоть сейчас. (кивнув на пачку червонцев) Только, кнокаю я, не много ли вы мне отстегнули? Полтораста всего ж и нужно было.
Старший блатной: Нормально отстегнули. Триста колов, как Ржавый наказал. А лишнее останется – крале своей чего прикупишь и за нас махнешь стаканом вторым. Чтоб не спалились раньше срока.
Четвертый блатной: А лучше за то, чтоб никогда не палились.
Анатолий: Не, я за триста колов лучше на самолете.
Москва. Кухня типовой «хрущевской» двухкомнатной квартирки. За столиком, друг напротив друга, сидят Вершинин и Маша. Перед Вершининым дымится полтарелки с борщом. Он закуривает. Тикают настенные часы. Диалог идет через большие и маленькие паузы.
Маша: Почему ты недоедаешь? Невкусно.
Вершинин: Да ты что. Просто наелся.
Маша: Может второго?
Вершинин: Не надо, Маш.
Маша встает из-за стола берет тарелку с недоеденным борщом и идет к раковине. Включает воду.
Маша: Из театра звонили.
Вершинин: Я знаю.
Маша выключает воду. С вымытой тарелкой в руках снова садится за стол.
Маша: Знаешь, когда тебя неделями нет, я не боюсь, что тебя потеряю. А вот, когда возвращаешься - у меня сразу екает сердце… Потому что кажется, что вот сейчас, наконец, ты скажешь: «Все. Я ухожу навсегда».
Не глядя на Машу, Вершинин давит в пепельнице окурок.
Вершинин (все так же не глядя на Машу): Маш, у тебя есть рублей тридцать? Я в получку занесу.
Маша: Конечно, Володя.
Там же. На пороге маленькой комнаты стоит Вершинин. Взгляд его устремлен на спящих детей – трехгодовалого Матвейку и пятилетнего Яшу. Со спины к нему подходит Маша и протягивает деньги.
Маша (шепотом): Только двадцать восемь. Ничего?
Вершинин (так же шепотом): Спасибо, Маш.
Там же. Кухня. Маша стоит у окна и провожает взглядом удаляющихся по улице Вершинина и Антонину. Провожает до тех пор, пока они не исчезают за поворотом. Затем отворачивается от окна и смотрит на пепельницу, где догорает сигарета недокуренная Вершининым.
Крупно – вывеска на здании аэровокзала «МАГАДАН». Над вывеской в небо взмывает пассажирский авиалайнер.
Магаданский аэровокзал. Анатолий с гитарой на плече уже дергает на себя тяжелую стеклянную дверь, как его окликает симпатичная брюнетка.
Брюнетка: Молодой человек!
Анатолий: Я?
Брюнетка: Вы, вы!
Анатолий сбрасывает руку с полуоткрытой двери. Дверь с грохотом закрывается.
Москва. Район Черемушек. У здания типовой трехэтажной школы стоят отец, мать и младший брат старшего лейтенанта Карташова Валька. Последний в белой рубашке и новом темном костюме. Лет ему около семнадцати. Из-за угла школы появляется Карташов. Он подбегает к родителям и брату. Поднимает вверх руки.
Карташов: Граждане начальники! Виноват! Виноват! Виноват!
Мать: Хотя бы на выпускной вечер родного брата мог бы не опаздывать.
Карташов: Я ж не с танцев, мам – с работы. (брату) Держи выпускник.
Вкладывает в ладонь Вальки квадратную коробочку. Валька открывает коробочку и видит лежащие в ней новенькие часы «Полет».
Валька: Ух, ты! Спасибо, Эдька!
Братья крепко обнимаются.
Отец: Они ж денег кучу стоят.
Карташов (отцу): Бать, я же не безработный из мира чистогана. Зарплату как-никак получаю.
Из окна школы высовывается пацанская белобрысая голова.
Белобрысая голова: Карташов! Ну ты чего?! Начинается уже все!
Валька (белобрысой голове): Идем! (Карташову) На концерт-то останешься?
Карташов: Куда ж я денусь.
Все четверо заходят в подъезд школы.
Актовый зал школы заполнен празднично одетыми выпускниками и их родителями. В руках у выпускников цветы и новенькие аттестаты. Взгляды всех сидящих в зале направлены на средних лет женщину стоящую на сцене. Это директор школы. За директором мы видим троих парней с электрогитарами. Один из этих парней, стоящий в центре у микрофона – Валька Карташов.
Директор школы (картонно-умильно): Дорогие мои выпускники! Поздравляю вас от всей души со вступлением во взрослую жизнь! И желаю вам от имени педагогического коллектива школы и лично от начальника нашего районо Сергея Митрофановича Фетина…
Указывает рукой на сидящего в первом ряду лытого мужчину пятидесяти лет.
Начальник районо товарищ Фетин привстает, несколько раз приветственно кивает головой залу и садится на свое место. Зал вяло аплодирует.
Директор школы: (продолжает):... чтобы знания, полученные в этих стенах помогли вам найти себя в этой жизни и стать достойными высокого звания строителей коммунизма!
Зал снова аплодирует.
Denis-K все записи автора
