Denis-K все записи автора
Толик (привалившись плечом к стенке сарайчика): Звал?
Максим Иванович: Звал.
Толик: Чего?
Максим Иванович: На работу устроился?
Толик: А ты мне что - «тунеядку» пришить желаешь? (улыбнувшись) Так не получится, Иваныч. Тружусь я уже полгода как.
Максим Иванович: И кем же?
Толик (ерничая): Художник я, Иваныч. И в душе и по профессии. Трудовую книжку принести?
Максим Иванович: Ну какой ты художник, я, положим, знаю.
Толик: А вот это ты зря. Народ, между прочим, моими полотнами очень доволен. Еще вопросы будут?
Максим Иванович: Ты это, Анатолий… Давай по хорошему… Тоньку брось.
Толик ухмыляется.
Максим Иванович: Я ж вижу все. Человек ты пустой да рисковый. Месяц-другой, в крайнем случае год – и поедешь ты, Толя на лесосеку…
Толик: Не каркай, мусор. Чистый я по вашему департаменту.
Максим Иванович: Поедешь, Толя, поедешь. Это уж поверь мне. А Тонька малолетка еще, школу ей надо заканчивать. Мать вон сегодня к директору вызывали, сказали, что совсем скурвилась девка, как с тобой завертелась, из комсомола выгонять собираются.
Толик (усмехнувшись): Кончил? Теперь меня слушай. Томку не оставлю. А матери передай, что вся урла от нее в подворотни прячется и здоровается уважительно. Потому что со мной она. А если б не я – лезли бы да лапали, или еще чего хуже. Так что ты ко мне больше не подходи и не окликай – не позорь перед корешами. А то ведь ночи темные, перья острые – сам же знаешь, не маленький…
Оттолкнувшись плечом от стены сарая медленно, вразвалочку, идет в сторону деревянного стола и заждавшихся корешей.
Максим Иванович (вслед): Зря ты меня понтуешь, гаденыш…
Толик останавливается, разворачивается.
Толик (с улыбкой, миролюбиво): Да не понтую я, Максим Иваныч. Чего мне тебя понтовать. Тем более – может, породнимся скоро, ага?
Подмигивает.
Максим Иванович: Запомни мои слова, падаль. Тюрьмы пересыльной из породы вашей поганой еще никто не миновал. И я, Толя, клянусь тебе - жизни остаток положу чтобы после суда ты в камеру на мой блок загремел.
Огромный кулак Максима Ивановича со страшной силой впечатывается в дощатую стену сарайчика. Звук от удара так же силен и страшен.
И снова конец шестидесятых. Рабочий поселок Первомайский. Комната Марины. Ночь. Анатолий открывает глаза, услышав гулкий удар о стену. После звука второго удара, ничего не понимая, он садится в кровати. В свете уличного фонаря он видит силуэт Марины. Она стоит у стола и бьется головой о стену. Еще два удара и в комнате зажигается свет. Его, свет, включает одна из пятерых женщин, организованно заполнивших периметр комнаты. Все женщины в стареньких ночных халатиках. Старшая из них, и по возрасту и по поведению, садится за стол. Сонный, одуревший Анатолий остается сидеть в кровати. Марина еще раз ударяется лбом о стену.
Старшая: Ну хватит, Марин. А то и вправду сотрясение заработаешь. Покажись.
Марина поворачивается лицом к старшей и всем остальным. Лоб ее в меру разбит и окровавлен.
Старшая: Нормально. Недели две продержится. (Анатолию) За что ж, вы женщину так, гражданин?
Анатолий (обалдело): А?
Старшая берет со стула горку одежды Анатолия. Сноровисто обшаривает карманы штанов и ватника. Выкладывает на стол остатки лагерной зарплаты и справка об освобождении. Разворачивает справку.
Старшая: Да… Контингент все тот же…
Достает из кармана халата очки и одевает.
Старшая: Так… (бегло) Коваленко Анатолий Сергеевич… Статья сто сорок шесть… Освобожден по окончании срока заключения… (женщине в зеленом халате стоящей у окна) Нин, сто сорок шесть, это что такое?
Зеленый халат: Не знаю. Может хулиганка?
Третья женщина: Хулиганка – это двести шестая. Володька мой по ней шарился.
Старшая (сложив справку, Марине): Ничего, Марин. Зек он тоже человек. Зек – это может и лучше. Ну так чего? Хомутаем?
Марина (застенчиво): Не знаю.
Четвертая женщина: Ну глянется он тебе!?
Марина (так же застенчиво): Глянется.
Старшая: Значит хомутаем. ( Анатолию) Подъем, касатик.
Анатолий: А?… Куда?
Старшая: К столу, «куда»… Ну вставай, вставай…
Анатолий встает с постели и подходит к столу.
Старшая: Садись.
Достает из кармана халата тетрадный листок и огрызок химического карандаша. Послюнявив карандаш, кладет его и листок перед Анатолием. Анатолий в полном ступоре. Уже совсем ничего не понимая, он тупо поднимает глаза на старшую.
Старшая: Ну чего смотрим, гражданин? Смотреть не надо. Берем карандашик и быстренько пишем.
Анатолий: Что пишем?
Старшая: Чего продиктую.
Москва. Ночь. Квартира Леши. На балконе курят Вершинин и хозяин. Из одежды на обоих только трусы и майки.
Вершинин: А вот не пишется, понимаешь? Полтора месяца и ничего. Ни строчки. Будто воздух из мозгов откачали. Я может и сорвался поэтому, черт его знает…
Леша: А что последнее было?
Вершинин: Стихотворение. Не поверишь – для младшего школьного возраста. Хоть в «Мурзилку» посылай. К Машке с детьми я тогда вернулся. После больницы. Дверь ключом открываю – в коридоре темно. Во всей квартире ни звука. Думаю – ну нет никого. В комнату захожу, а там на полу Матвейка сидит и в солдатики играет. Один играет, сам с собой. Машка со старшим, оказывается, за мной в больницу поехали, а его оставили. Одного. И такое под глотку подкатило...
Бросает окурок за балкон и провожает его глазами. Ударившись об асфальт, красная точка рассыпается на искры.
Леша: Почитай.
Поселок Первомайский. Комната Марины. Старшая, держа тетрадный листочек перед глазами, зачитывает написанное Анатолием под ее диктовку.
Старшая: «Я, Коваленко Анатолий Сергеевич, в присутствии свидетелей торжественно обещаю вступить в законный брак с изнасилованной мною гражданкой Королевой Мариной Эдуардовной. В противном случае оставляю за гражданкой Королевой Мариной Эдуардовной право обратиться в отделение милиции № 2 поселка Первомайский Омсукчанского района Магаданской области с целью обвинения меня по соответствующей статье Уголовного кодекса РСФСР и дальнейшего взятия под стражу, как особо опасного преступника. Число. Подпись»… Ну вот. Все по форме. Так что, как говорится - совет да любовь.
Складывает листочек вдвое и опускает в карман халата.
Старшая: Давай, Маринка, по рюмахе, что ли, за такое дело.
Маринка подходит к старенькому буфетику и достает из него рюмки. Женщины начинают наскоро наводить на столе порядок. Старшая тем временем лихо открывает уцелевшую бутылку водки. Анатолий же в безмолвном отупении даже не пытается встать из-за стола.
Голос за кадром: Даже в разгар их романа с Тонькой Анатолий изменял ей с другими женщинами. Натура и плоть брали свое. И он ничего не мог с этим поделать. Правда сама Тонька об этом ничего не знала и даже не догадывалась... Иногда ему даже думалось, что и тюрьма приключилась с ним в наказание за эти измены. Но подобные мысли Анатолий очень быстро от себя отгонял – ведь изменял он Тоньке только телом – к примеру, как сегодня с Мариной, а душой и тем же телом всегда любил только ее одну...
Старшая (с рюмкой в руке): Ты не тушуйся, касатик, и у нас жить можно. Мы же вот живем и ничего.
Вторая женщина: А хочешь – забирай Маринку в свою Москву. (Марине) Поедешь в Москву, Маринка?
Марина (все еще застенчиво): Мне техникум закончить надо.
Старшая: Ладно. Это они сами разберутся. Давайте. За любовь.
Женщины чокаются, выпивают и закусывают, будто не замечая сидящего за столом Анатолия.
Голос за кадром: В голову Анатолия Коваленко влетела, наконец, первая мысль. Первая за последние десять минут. И мысль эта была проста, как женщины, сидящие рядом с ним за столом. Валить. Валить с места, на рывок, вон, хоть в окошко. И хрен с ней, с бумажкой, которую он только что собственноручно подписал… Хотя, конечно, не хрен. Бумажка, понятно, лажовая, но вот вопрос – кому поверит первый же мусор, который завтра задержит его по ориентировке – Маринке, ее разбитому лбу и подписанной ксиве или вчерашнему ЗК. Вчерашнему в буквальном смысле этого слова. Ответ однозначный. А значит снова лагерь, но уже не по лихой сто сорок шестой, а совсем по другой статье – дешевой и позорной...
Старшая: Ну все, девочки, на посошок и по домам, а то вон ночь давно на дворе.
Разливают, выпивают.
Голос за кадром: И опять подумалось Анатолию – а может быть все это ему снова за Тоньку. За то, что завис в этом поселке в ожидании завтрашнего автобуса да еще и завалился в Маринкину кровать. И это вместо того, что по тайге и сопкам, без всякого автобуса рвать туда, где ждет его та единственная, которую он любил и любит до сих пор… Или не ждет уже. Все-таки девять лет прошло. А это срок. Очень большой срок.
Женщины встают из-за стола и идут на выход. У самой двери последняя из них останавливается.
Четвертая женщина: Вы очень поете хорошо, Анатолий Сергеевич. Мы с мужем через стенку живем и слушали вас с огромным удовольствием. Так что завтра вечером милости просим к нам на Первомай. С гитарой и Мариной.
Выходит из комнаты, закрывает за собой дверь.
Анатолий берет в руку недопитую женщинами бутылку и из горлышка вливает в себя оставшуюся водку. Встает из-за стола, подходит к кровати, ложится на спину, поверх одеяла. Устремляет невидящий взгляд в потолок.
В ноги Анатолию тихонько присаживается Марина.
Марина: Ты не обижайся, Толь. У нас в общаге почти все девчонки так замуж повыходили... Инокентьевна эту штуку еще в пятьдесят третьем придумала, когда амнистия первая была…Умная она, правда?…
На часах три раза кукует кукушка.
Марина: Ты только не молчи, Толь. Скажи хоть что-нибудь. Ну пожалуйста, не молчи, а?...
Анатолий (не глядя на Марину): Свет погаси.
Марина встает с кровати и подходит к стене. С секунду или две посмотрев на Анатолия, щелкает выключателем. Темнота. Через паузу, в той же темноте, мы слышим шип поиска шкалы транзисторного радиоприемника, а затем позывные одной из западных русскоязычных радиостанций …
Москва. Утро. Квартира Леши. В большой комнате за журнальным столиком сидят Вершинин, Антонина, Леша и Нателла. Сосредоточенные взоры их устремлены на транзисторный радиоприемник, стоящий по центру столика. Из динамика радиоприемника, прорываясь через ежесекундные помехи, звучит голос диктора.
Голос диктора из радиоприемника: Капитан-лейтенант Шпагин родился 25 июля 1938-ого года в крестьянской семье. После окончания средней школы поступил в Ленинградское высшее командное морское училище. В 1961-ом году был принят в члены КПСС. С 1966-ого года первый помощник капитана, а затем командир линкора «Феликс Дзержинский», входящий в одно из подразделений Лешерного флота Советского Союза.
Поселок Первомайский. Комната Марины. Утро. В кровати спят хозяйка комнаты и Анатолий. Откуда-то из-за стены, продолжает приглушенно звучать голос диктора русскоязычной радиостанции.
Отдаленный женский голос где-то за стеной: Да сколько ж можно! Выходной же у людей! А ну выключай свою шарманку! Слышишь, Кузьмин, я кому сказала – выключай сейчас же!
Отдаленный мужской голос где-то за стеной: Ничего я не выключу. С шести ноль-ноль имею право хоть танцы устраивать!
Голос диктора из радиоприемника: …было подписано очередное коллективное письмо в защиту осужденного поэта Иосифа Бродского. В письме ведущие мастера советской литературы и искусства требуют от Кремля смягчения участи опального поэта и его условно-досрочного освобождения из ссылки. Из Москвы передает наш специальный корреспондент…
Анатолий открывает глаза, блуждает взором по комнате. Аккуратно, чтобы не разбудить спящую Марину встает с кровати и подходит к столу. На столе взгляд его цепляется за бутылку с остатками вчерашней водки.
Отдаленный женский голос где-то за стеной: Я, ведь, посажу тебя, Кузьмин! Пойдешь у меня, откуда пришел! Ты слышишь меня, Кузьмин?! А ну, выключай свою шарманку! Дай людям спать! Я ведь знаю, что ты слушаешь!
Отдаленный мужской голос где-то за стеной: А чего я такого слушаю. Ничего я не слушаю. Мелодии джаза сейчас будут передавать.
Отдаленный женский голос где-то за стеной: Я вот напишу, куда следует – они тебе джаз покажут! Лет на пятнадцать они тебе такого джазу сыграют, что после мама родная не узнает!
Анатолий берет со стола бутылку и залпом, из горлышка, одним глотком выпивает остатки водки.
Голос диктора из радиоприемника: …судебное заседание Московского городского суда. На скамье подсудимых пять правозащитников, которые одиннадцать месяцев назад в знак протеста против оккупации советскими войсками Чехословакии вышли на Красную площадь…
Оглянувшись на спящую Марину, Анатолий одной рукой берет гитару, другой сгребает в охапку свою одежду и, не одевшись, как есть, в майке и трусах, на цыпочках выходит из комнаты.
Москва. Квартира Леши. Вершинин, Антонина, Леша и Нателла продолжают слушать радиоприемник.
Голос диктора из радиоприемника: И в заключение выпуска еще раз о главной новости дня. По приказу командира линкора «Феликс Дзержинский» Анатолия Шпагина на судне был спущен государственный флаг СССР и заменен на триколор времен Российской империи. Главные требования команды линкора переданного в открытый эфир Северного флота – немедленная отставка Генерального секретаря ЦК КПСС и всего состава Политбюро, вывод советских войск из оккупированной Чехословакии и всеобщие демократические выборы на всей территории СССР.
В стык с голосом диктора звучат позывные радиостанции. Вслед за позывными в динамике слышится мужской голос.
Мужской голос: Добрый день или вечер, господа соотечественники. У микрофона Новгородцев и еженедельная программа «В мире музыки»…
Давид выключает радиоприемник.
Вершинин: Молодец, парень. Умница.
Леша: Лейтенант Шмидт. Настоящий лейтенант Шмидт.
Нателла: Дурак он ваш Шпагин. Дурак и самоубийца.
Леша: Самоубийца. Но еще один кирпичик из под этого дерьма выбил.
Нателла (вскочив из-за стола): Да что он выбил?! Что он выбил?! Неужели вы не понимаете, что все это на века! На тысячелетия! И не Шпагин ваш, никто другой эту стену никогда не проломит!
Леша: Все равно – умница.
Вершинин (отрешенно): А ведь наш ровесник …
Нателла (Вершинину, с издевкой): Ты еще песню про него напиши, чтоб на Лубянке в одной камере оказаться!
Вершинин (так же отрешенно): Может и напишу…
Поселок Первомайский. Задний двор общежития цементного завода. У дровяной поленницы судорожно одевается Анатолий Коваленко. Когда до полного комплекта ему остается натянуть брюки, он слышит за спиной звук открывающегося окна. Вздрогнув, оборачивается. Видит в окне Марину. Замирает со штанами в руках.
Целую вечность смотрят в глаза друг другу Анатолий и Марина. Смотрят до тех пор, пока Марина не кидает под ноги Анатолию скомканный лист бумаги. Кидает и закрывает окно.
Забыв о неодетых штанах, Анатолий поднимает с земли брошенный Мариной скомканный лист, расправляет его и бегло, с пропусками, почти про себя читает.
Анатолий: «Я, Коваленко Анатолий Сергеевич… в законный брак с изнасилованной мною… В противном случае… обвинения меня по соответствующей статье Уголовного кодекса РСФСР и дальнейшего взятия под стражу… (не дочитав до конца): Ешкин клеш… Софи Лорен, бляха...
Комкает листок, быстро надевает брюки, и достает из кармана спичечный коробок. Присаживается на корточки, опускает бумажный комок на землю и чиркает спичкой.
Москва. По улице идут Вершинин и Антонина.
Голос Вершинина за кадром: Ну кто в наши дни поет -
Ведь воздух от гари душен,
И рвут мне железом рот,
Окурками тычат в душу…
Ломает меня палач
На страх остальному люду,
И мне говорят: «Заплачь»!
А я говорю: «Не буду»…
Вершинин и Антонина пьют пиво у ларька.
Голос Вершинина за кадром: Пихнут меня в общий строй
Оденут меня солдатом,
Навесят медаль – «Герой»!
Покроют броней и матом…
Мне водку дают как чай
Чтоб храбрым я был повсюду
И мне говорят: «Стреляй»!
А я говорю: «Не буду»…
Вершинин и Антонина сидят в большой компании за столиком ресторана ВТО.
Голос Вершинина за кадром: А мне говорят: «Ну что ж
Свою назови нам цену, -
Объявим, что ты хорош,
Поставим тебя на сцену»…
Москва. Площадь Дзержинского. Кабинет генерала Башкина. За длинным столом в полном составе 10-ый отдел 5-ого Управления КГБ. Во главе стола – генерал Башкин. В руке у него лист бумаги. Он заканчивает стихотворение, звучавшее выше голосом Вершинина.
Башкин: Врачуют меня врачи,
Кроят из меня иуду,
И мне говорят: «Молчи»!
А я говорю: «Не буду»!
Бросает листок на стол.
Башкин: Сегодня это уже читает наизусть вся Москва.
Корюкин: А написано когда?
Башкин: А мне плевать, когда это паскудство написано! Главное, что читают это сегодня, спустя меньше суток, как этот высерок пернул в историю на своем линкоре!
Карташов (шепотом, сидящему рядом Корюкину): А чем там кончилось-то?
Корюкин (так же шепотом): Да ничем. Ребята из восьмерки сказали - с берега три орудия навели и все.
Караташов: Что все?
Корюкин: Ничего. Обосрался, спустил флаг и сдался со всей командой.
В кабинет без стука входит лейтенант-адъютант. Подходит к столу и кладет перед Башкиным сверток запечатанный сургучом с гербом СССР.
Лейтенант-адъютант: То, что вы просили, товарищ генерал.
Башкин (еще в эмоции): А?
Лейтенант-адъютант: Личные вещи командира линкора «Феликс Дзержинский» капитана-лейтенанта Шпагина изъятые при аресте.
Башкин (лейтенанту-адьютанту): Свободен.
Лейтенант-адъютант выходит из кабинета.
Башкин срывает сургучовую печать и вываливает содержимое доставленного свертка на стол. Взоры офицеров 10-ого отдела 5-ого Управления устремлены на компас времен Великой Отечественной, перевязанную стопку конвертов, офицерское удостоверение, партийный билет, фотографию капитана-лейтенанта Шпагина с симпатичной шатенкой и две магнитофонные катушки. На каждую из катушек приклеено по бумажке. На каждой бумажке чернилами выведено «Владимир Вершинин».
Башкин берет в руки одну из катушек и вертит в руках.
Башкин: Наслушался засранец.
Первый офицер (с дальнего конца стола): А что за записи, товарищ генерал?
Башкин (зло): Что за записи? А это вы мне должны ответить, товарищ Бирюков что за записи!… «Что за записи»… (отшвыривает от себя магнитофонную катушку) Записи, товарищи офицеры, объекта разработки вашего отдела.
Корюкин: А вторая катушка его же?
Башкин: Его же, Корюкин, его же. (с издевкой) Может, хотите взять для ознакомления в исключительно в служебных целях?
Второй офицер: Да в курсе все, товарищ генерал.
Башкин (все так же с издевкой): Ну почему же. Может, новенькое что-нибудь услышите.
Москва. Ресторан ВТО. За двумя сдвинутыми столами выпивает богемно-рафинированное застолье. Во главе стола – Вершинин с гитарой. Глядя в глаза сидящей рядом Антонине, он поет.
В окне электрички струится вода
И ветер гуляет,
Торопится поезд «Москва-Воркута»
И нас догоняет…
В высоких широтах дорога крута
Все дальше – на полюс,
И нам на подмогу «Москва-Воркута»
Придумали поезд…
И млечные звезды по небу плывут,
И воздух с озоном,
Нас поезд нагнал и известен маршрут,
И крик: «По вагонам»…
Вершинин опускает гитару. В это время к пластиночному автомату подходит один из посетителей и опускает в щель пятачок. Ресторан заполняет что-то пахмутово-толкуновское в ритме вальса. К Антонине подходит красавец-актер и даже, не глядя в ее сторону, берет за руку, договаривая фразу проходящему мимо корешку. Антонина невольно приподнимается и растерянно смотрит на Вершинина.
Вершинин (сдержанно): Девушка не танцует.
Красавец (дажене глядя на Вершинина, слегка наклонившись к Антонине): Смотря с кем, не правда ли? (затемсклонившись еще ниже иуже на ухо) Зачем он вам, солнышко? (проходящему мимо официанту) Коленька! (кивнув на Вершинина) Сто пятьдесят товарищу за мой счет.
Не вставая из-за стола, Вершинин хватает за шкирман Красавца и рывком опускает лицом в салат.
Туалет ресторана ВТО. У раковины Красавец влажным платочком убирает с лица остатки салата. Здесь же в углу двое корешков Красавца метелят Вершинина.
У двери туалета ресторана ВТО. Стоя спиной к двери туалета, Антонина барабанит по ней, двери, ногами. Из туалета выходят сначала корешки красавца, а затем и сам Красавец.
Красавец (наигранно-печально): Просрала счастье, солнышко. А из-за кого?
Антонина: Что с ним?
Красавец: Жить будет. Но без полета.
Антонина: А вы?
Красавец: Я уже летаю. (неожиданно по быдлячьи) Телевизор почаще включай, ш а л а в а.
Уходит вслед за корешками.
Туалет. Стоящий у раковины Вершинин с пару секунд смотрит в зеркало в свое окровавленное отражение. Затем, издав звук похожий на рык, двумя кулаками бьет по краям раковины. Раковина срывается со стены, падает на кафельный пол и раскалывается на части…
Denis-K все записи автора
