Хеленко все записи автора За час свадьбы Иван Херитонович Валов выпил столько, сколько не выпили все гости, вместе взятые. Но отчего то барину было неспокойно. И его душу раздирали на части несколько вопросов: а) почему во дворе его поместья собралось столько народа и почему все так орут. У Ивана Херитоновича раскалывалась голова. Б) что это за звуки баяна, и кто этот тщедушный мужчина, постоянно ошивающийся здесь. В) почему никто, включая САМОГО Якова, не запрещал ему пить. Не к добру все это… чуяло сердце Ивана Херитоновича. Г) шшшшшо эта за особа, пристроившаяся рядом с ним, да еще и прикасающаяся к нему иногда. Д) какого лешива все так орут горько. Шо они не знают, шо водка горькая… так их никто не заставляет… мне же больше хватит… Ик… Ик… е) что это за мужик, постоянно жмущий ему руку. «Где то я его ужо видел!»- подумал Валов, глядя на Ерова.
Несмотря на высокую степень алкогольного опьянения Иван Херитонович понимал, что от него что-то требуют! Но он никак не мог сообразить, что! И последней каплей стало очередное прикосновение Джеральдины, после которого Валов вскочил и завопил на все поместье:
- Яяяяяяяяков! Шо за беспредел………!!!!!!!!!!!!
Перталовский тут же подскочил к барину и прошептал:
- Барин, сядьте на место… вы что… не позорьте нас… и папеньку вашего покойного ныне! Ох, смотрит он на вас с небес!
- Яков… яков… на мою честь покушаются…- Валов пальцем ткнул в перепуганную Джеральдину.
- Да жена это твоя, Ванька! Дурная твоя башка…
- Хто, хто?- промямлил Херитонович и прищурился, пытаясь рассмотреть Джеральдину.
- Сядь немедленно, Ванька! А то розгами выпорю! Как в старые времена… - в конце концов кучер ужо не выдержал и толкнул Валова на стул. Потом, чтобы угомонить барина, он налил ему водки и тот довольно заулыбался как ребенок:
- О! Вот это другое дело!!!!!!!!




Иван Сентонович совсем поник. Празднество не радовало его, а на душе скребли кошки. Ощущая себя лишним, он просто встал и пошел прогуляться по Хартаграмово. Подойдя к одинокой осине, Лайхьяловский задумался о смысле жизни, и о месте человека в этой вселенной. От грустных мыслей Иван Сентонович понуро склонил голову и прислонился к стволу дерева.
- Нет, ничто не вечно в этом мире! – произнес Лайхьяловский, тяжело вздохнув.
- Мы всего лишь бренные создания! – продолжил мысль непонятно откуда взявшийся Юрий-Петр. Лепалуотову тоже было скучно находится на свадьбе. Водки ему не хватило, потому что барин все выглушил, и такая тоска обуяла его сознание, что решил он отправится куда глаза глядят. А глаза его глядели на Ивана Сентоновича, который одиноко стоял возле дерева. И неведомая сила потянула Юрия-Петра к столь желанному и неземному созданию.
Лайхьяловский поднял голову. Его глаза были полны отчаяния, и он не смог выдержать этой душевной боли и заговорил:
- Юрий-Петр! Только вы меня поймете! Взгляните!- он указал на дерево.- Мы всего лишь падающие листья… кружащиеся в воздухе… но в конце концов мы упадем на землю.
- Иван! Вы правы! Подумайте о своей жизни, как об одном годе…смотрите! Осень уже приближается, становится холоднее… зима неизбежна! – тяжело вздохнул Лепалуотов,- когда нам кажется, что мы уже близки к цели, то неожиданно для нас, все заканчивается. И мы понимаем, что в этом мире есть только одна дорога, и ведет она на кладбище…
- Что же мы с вами понаделали! 20 лет потратили в пустую из-за глупых предрассудков родителей!
С этими словами Лайхьяловский бросился с объятиями к Лепалуотову, и тот прижал его к груди.
- Прости меня, Иван!
- И ты меня прости, Юрий-Петр!
Они еще долгое время стояли обнявшись, и рыдая. И даже холодный ветер не был для них преградой.


Правый глаз Микоянова младшего ужо сводило от непрерывного подмигивания. Он сидел за столом напротив Аленушки и делал ей знаки, что пора бы уходить. Он пытался дотянуться ногой до Алены Аароновны, но слегка промазал, ибо выпил много, и задел своим башмаком коленку Лаврентия. Почтальон подскочил на стуле, при этом растеряв перья из башки. Юрий Линанков, сидевший рядом, перекрестился снизу вверх и продолжил свой увлекательный рассказ о причинах, приведших его к гробовому делу. Татьяна слышала эту балладу ужо десятый раз, но из уст такого статного мужчины она была готова выслушивать ее хоть сто раз на день. Дни и ночи напролет они проводили вместе, благо Тимофей уехал, а его лошадь Кинслейер гарантировала нескорое возвращение. Ох, как же это было на разложенном на полу зверобое… А еще на полыни, тысячелистнике… и под конец Юрий потребовал крапивки, но тогда Турункова, будучи женщиной умной и рассудительной, сказала, что она будет сверху, и было так, ибо… ибо…
Блудный в конце концов не выдержал и напрямую заявил, глядя своей наглой мордой на Аленушку:
- Алена Аароновна! Не соизволите ли вы прогуляться!- и невольно подмигнул, но по инерции, ибо глаз ужо привык.
Алимонова вздернула свой красивый носик, фыркнула, но все равно встала и пошла вслед за Константином.


На следующее утро Иван Сентонович проснулся от того, что на нем кто-то лежал. Лайхьяловский вскочил, тем самым буквально уронив на пол графа Лепалуотова. Паника охватила Ивана. Он помнил, что вчера была свадьба, что он пошел прогуляться по усадьбе Хартаграммово, что к нему подошел Юрий-Петр и они помирились. Потом вроде как они решили выпить за примирение, а потом они пошли к нему. Вроде бы Иван Сентонович собирался показать Юрию гроб, но вот как они оказались в нем вдвоем... Лепалуотов все еще валялся на полу, пока его не поднял Иван. Граф Юрий-Петр был настолько пьян, что не понимал, где он и с кем. Лайхьяловский бережно посадил ужо друга на крышку гроба, предварительно ее закрыв.
Странные воспоминания стали вертеться у него в голове. Что же все-таки произошло сегодня ночью???? Но ответить на этот вопрос не мог никто. Лепалуотов тем более ничего не помнил. Он даже еле сидел. Иван Сентонович принял как всегда мудрое решение: ничего не говорить Юрию-Петру, тем более тот вряд ли что сам вспомнит. Поэтому он отнес графа к себе на кровать и уложил там. И опять таки что-то засосало под ложечкой у графа Лайхьяловского... Ему почему-то так захотел лечь рядом с Юрием-Петром, обнять его и... нет, нет! Не в коем случае! На этих похотливых мыслях Иван Сентонович просто побежал вниз. Он нашел бутылку самогона и мигом с горя осушил ее. Стало легче, и Лайхьяловский успокоился.







Всю свою первую брачную ночь Джеральдина провела на стуле у кровати на которой развалился ее новоиспеченный пьяный муж. Конечно девка понимала, что первая брачная ночь должна быть особенной, и что там что-то должно быть помимо храпа, но видимо Иван Херитонович не собирался ей это доказывать. Он тут же завалился на кровать в десять вечера и стал мерно посапывать. Джеральдина боялась разбудить мужа, поэтому не легла рядом. Так она и просидела всю ночь, боясь даже шелохнуться. Иногда она нервно дергалась, когда Иван Херитонович начинал что-то бормотать во сне. Но по большому счету Джеральдина просидела спокойно до утра. Когда Иван Херитонович начал подавать признаки жизни, а именно кричать: Яков, тудыть... дай... Яков... водички моей... любименькой..., Джеральдина заметалась по комнате в поисках воды. Она нашла графин, и осторожно протянула его Ивану Херитоновичу. В глазах у Валова все двоилось. Поэтому рассмотреть лицо Джеральдины он не смог. Но когда он попробовал на вкус эту водицу и понял, что это совсем не водка, то Иван Херитонович тут же вскочил с кровати и закричал:
- Яков! Шо это... это шо?
- Это... это воддда.......- Джеральдина очень боялась расстроить мужа, тем более в первый день их совместной жизни.
Тут Валов почувствовал что-то неладное. Он конечно пил вот ужо который год, но женский голос от мужского отличить мог. Тем более, голос Якова нельзя было перепутать. Иван резко встал, по привычке голова уже не кружилась. Он на ощупь схватил Джеральдину за плечи и стал вглядываться в ее лицо. Потом он стал шарить руками по ее пышному телу. Валов совсем не хотел ничего пощупать, просто он хотел убедиться, что ему не показалось. Джеральдина буквально затряслась от страха.
- Это... хто?- выдал наконец-то Иван Херитонович.
- Я... я... жена ваша... Ииииван.... Хери...тонович....
- Хто? Хто? – Валов аж отскочил назад, а потом завопил на весь дом:
- Яяяяяяяякоооооооооов!!!!!!!!
Через пару минут прибежал Перталовский. Он конечно же постучал, хотя с самого вечера был уверен, что никакой брачной ночи и быть не может.
Когда управляющий поместьем Лавметалово, а по совместительству кучер ворвался в комнату, Джеральдина стояла вжавшись в стенку, а Валов водил вокруг себя руками.
- Хто енто, Яков????- с наивностью младенца спросил Ванька.
- Иван, как же тебе не стыдно! Жена это твоя! Джеральдина Ерова!
На этих словах девка выскочила из комнаты, а Яков попытался еще раз объяснить Ваньке, что тот вчера женился. После долгих раздумий Иван Херитонович в конец загрустил. Весь день он чкался по поместью как неприкаянный и искал водку. Яков надежно ее спрятал. Но потом сама водка нашла его в лице Лешки, который так соскучился по хозяину, что стырил у Татьянушки в трактире целую бутыль. Они позвали Петьку и сообразили на троих.
Джеральдина немного отошла от утренних переживаний и весь день хлопотала на кухне. Около девяти вечера она зашла в комнату Ваньки и стала приводить себя в порядок перед зеркалом. Джеральдина как хорошая жена решила подождать мужа, который шатался незнамо где весь день, но ей так захотелось спать, что она все таки легла в кровать без Ивана Херитоновича. Она уже заснула, когда вдруг раздался громкий стук, потом какой-то грохот, а потом шуршание. Иван как обычно на ощупь залез на свою дубовую кровать, которую покойный папенька заказывал из самой Туреции и тяжело вздохнул. Джеральдина почему-то сильно испугалась и вскочила, при этом негромко вскрикнув. Иван от такого шока слетел с кровати и стал креститься. Причем почему-то совершенно забыв как надо и вместо нормального креста стал выводить у себя на груди непонятный треугольник, круг и сердце.
- Какова лешива.....- пробормотал Ванька и присмотрелся. – Ты... хто...а... моя жена.......
- Иввваааан... Хххерритоныч........- стала заикаться Джеральдина, прикрываясь одеялом,- я хотела.... я спать... хотела...
- А я вот хотел водки... – очень точно изложил свое желание Валов. Он опять сел на кровать и вздохнул:- Кстати... как там тя?
- Ддджеральдина.......
- Понапридумывали тут.... Ну... будем знакомы...- Больше Иван Херитонович ничего не смог придумать, ибо с женщинами он никогда не общался.
Джеральдина как-то посмелела и тоже легла.
- ссспкойной ночи........ Иван Херитонович......- произнесла она и так глубоко вздохнула, что Валов наконец-то заметил ее пышную грудь. Но так как он особо не знал, что надо с этим пышным делать, то просто отвернулся и сказал, уже засыпая:
- спокойной.......


Константин Микоянов был очень уверенным в себе молодым человеком. Поэтому его совершенно не смутило то, что на окнах его любимой Аленушки стояли ставни. Блудный Костик выбросил махорку, растоптал ее ногой и спокойно, совершенно не опасаясь последствий вошел во входную дверь. Микоянов частенько лазил к Алене Аароновне в окно, но видимо Федор Кулов разнюхал это и поставил ставни. Зря он думал, что Микоянова это остановит.
Сейчас Федор видимо был в курятнике, потому что Константину путь никто не преградил и он нагло без стука ввалился в покои Аленушки. Для приличия блудный хотел нарвать в огороде лютиков или подорожника, но понял, что это Аленушке совсем не надо.
Когда его сиятельство появилось в покоях девицы, та лежала в кровати с совсем нездоровым видом. Она была бледнее обычного, растрепанная и уставшая.
- Явился, не запылился!- тут же парировала Аленушка.
- Душенька моя! Что с тобой? – блудный сразу понял, что утех сегодня не намечается.
- Я больна, и тебя сюда никто не звал. Уходи.......
Константин не ожидал такого поворота событий и стал переминаться с ноги на ногу.
- Я могу привести врача, если ты больна.
- Кто ты? Ты пойдешь в другое село за врачом? Не смеши меня.........
- А почему это я не пойду? – Константин хоть и был блудный но Аленушку любил и готов был пойти куда угодно ради нее. Жаль только она никогда не воспринимала его всерьез.
- Мне не нужен врач, уймись. Я знаю, что со мной. Просто уходи.
Микоянов постоял еще в раздумьях и повернулся к двери:
- Если тебе что-нибудь нужно, я достану все....
Аленушка никак не отреагировала и просто отвернулась. Когда дверь закрылась, она горько заплакала, отвернувшись к стенке.



Со дня свадьбы прошел месяц. Почти ничего не поменялось в губернии Хартаграммово. Рожь колосилась, урожай был хороший, коровы давали приплод.
Иван Херитонович Валов все никак не мог привыкнуть к жене и днями пропадал на сеновале вместе с Лешкой и Петькой, которые также квасили самогонку. Джеральдина от скуки занималась домом и частенько наведывалась в дом папеньки. Она помогала шить свадебное платье Майе. Рядом постоянно крутился Брайан де Молко и Джеральдина стала ловить себя на мысли, что он как-то подозрительно на нее смотрит. Но все равно ей было приятно.
Тимофей Халупов вернулся из града стольного с товаром. Он конечно же не забыл привезти парчи и шелка своей Татьянушке. Сначала Турункова наотрез отказывалась брать подарки, но потом смилостивилась над Тимофеем и наградила его своей улыбкой. Юрий Линанков также сидел без дела. Единственное его занятие состояло в том, что он топил печь и шастал по полям и сочинял стихи. Татьянушка продолжала его ругать за безделье, но сделать ничего не могла.
Иван Сентонович и Юрий-Петр захаживали в гости к друг другу каждый день. Они вместе обедали, гуляли по своим поместьям, философствовали и долгими теплыми вечерами любовались на крыльце на луну. Между ними не было никаких неловкостей, даже когда они прикасались друг к другу. Впервые за много дней они по настоящему ощущали себя счастливыми. И они совершенно не замечали странных взглядов соседей и слуг, которые ужо стали распространять сплетни. Франк Львович частенько наведывался к графу Лайхьяловскому, и ему казалось странным, что перед визитом графа Лепалуотова Иван Сентонович начинал метаться по покоям, переодеваться в свои лучшие фраки, да еще и кричать слугам, чтобы те быстро подавали на стол самого жирного и сочного гуся! Но Еров сплетником не был, поэтому не задавал вопросов и молчал.


- Папенька! Я ужо по вам так соскучилась! – Джеральдина принялась лобзать батюшку.
- Доченька моя родненькая! Как ты там без нас? Не обижает ли там Иван Херитонович? – Франк Львович встретил дочь у крыльца, когда Джеральдина приехала погостить в родной дом на несколько дней. В общем то, она могла приехать и навсегда: Валов вряд ли бы заметил разницу. Главное, что б была водка. Но муж он был знатный… Стада у него были… Приплод в 30 коров и быков...


- Сестренька! Майа! – старшая Джеральдина кинулась на шею родной кровинушке и чуть не зарыдала.
- Не плач, Джеральдина!- утешила Майа, вертясь перед зеркалом в свадебном платье, которое только что закончили шить.
- Хороша! Какое платье! Но знаешь, сестренка, немного грустно мне становится… - старшая тяжело вздохнула и присела на кровать.
- Что ты серчаешь? Али не люб тебе Валов? – Майа подскочила к сестре и приобняла ее.
- Тук-тук-тук,- сказал Брайан де Молко, стоя в дверном проеме.
- Входите, открыто!- быстро среагировала Майа, ибо умна была не по годам.
- Кваску не изволите? – дворецкий поставил чарки на маленький дубовый стол.
От безысходности девицы взяли квас и пригубили чуток. Брайан, хоть и англичанин, был очень проницательным, и заметил, что печалятся девки. Поэтому он предложил:
- Барышни! А не изволите ли испить бодрящего виски? Из самой Англии!
- Неси,- твердо сказала Джеральдина, хотя понятия не имела, что такое виски.
Итак они втроем беседовали целый вечер. После трех глотков у Джеральдины развязался язык и она поведала всю правду о житье своем суровом, и о муже холодном и невнимательном.
Брайан расчувствовался и постоянно теребил свой накрахмаленный кружевной платок, а потом вошел папенька и отправил Майю спать. А Брайан, будь не дурак, стал делать вид, что готовит опочивальню Джеральдины ко сну.
Франк Львович пожелал спокойной ночи дочери и удалился в свои покои.
- Джеральдина! Не серчайте! Дурак ваш Валов! Чтобы в первую совместную ночь так упиться! – у дворецкого тоже развязался язык и он стал кидать весьма недвусмысленные взгляды на пышную грудь девицы, которая от виски ужо полулежала на стуле и закатывала мутны очи.
Слово за слово… Джеральдина девкой была горячей, и Брайан, не теряя времени, повалил ее на кровать… БЫЛА девкой Джеральдина…


Гробовых дел мастер Юрий Линнанков совсем ополоумел от своего рифмоплетства про луну. Одной прекрасной ночью он принялся строгать себе гроб, да чтоб был поготишнее. Чтобы все обзвидовались. Кроме того, давно он помышлял спать в гробу, ибо… ибо…


Тимофей вот ужо два часа стоял подле хаты Татьяны и никак не мог решиться постучать, чтобы предложить ей пять литров медку. Но так и не найдя в себе силы, вернулся на дорогу, прыгнул в телегу и крикнул своей Кинслейер:
- Но! Милая, но!
А мед все-таки оставил под дверью.


Юрий-Петр галантно снял свою шляпу и склонился в поклоне.
- Добрый вам, вечер, Иван Сентонович!
- Добрый! – Лайхьяловский быстро пропустил соседа в хоромы и за спиной Лепалуотова оскалился на бегавших слуг. Они поняли это не иначе как: Быстрее несите гуся!
Вообще, Иван Сентонович был мастером пантомим. Особенно когда нажирался до поросячьего визга. В те времена у ребятни было мало игрушек, да и те убогие: выстроганный конь из полена, кукла из протухшей соломы, свистульки всякие гжельские… Да и на печи нельзя было свистеть. Родители были против свистоплясок. А граф Лайхьяловский любил детей. По своему. Он хоть и казался каким-то строгим и грозным, но частенько забавлял ребятню своими пантомимами. Босоногие Детишки прибегали к нему на крыльцо и докучали визгами и смехом Ивана Сентоновича. И когда тот не выдерживал, то являлся он детям, с пантомимами разными. То ежа покажет, то деревом обернется. Но чаще всего непотребства всякие показывал. Правда детишки не понимали эти жесты, а посему частенько повторяли их перед своими родителями. Негодующие маменьки и папеньки с тех пор не отпускали чад к графу-развратнику, но любознательные дети все равно прибегали на то крыльцо порока. Правда, в последнее время веселье их омрачалось визитами графа Лепалуотова. Как только его карета вырисовывалась на горизонте, Лайхьяловский прекращал харкаться, чесаться и трогать себя за всякие причинные места, и сразу принимался раздавать ребятне коврижки и выкрикивать алфавит:
- Аз… буки… веди… епт забыл…
- Гуся! Гуся!- послышалось с кухни.
Оттрапезничав и как всегда налакавшись, графья направились в подвал, ибо Иван Сентонович заливал, что у него там припрятана на черный день бражка.
Юрий-Петр первым шагнул во мрак погреба. И померещилось ему диво-дивное. Чудище косматое. Сам аццкий Сотон плясал подле бражки.
- Death can dance!- пронеслось в голове у Лепалуотова на чужеродном языке.
Лайхьяловский слегка не догнал, что произошло, поэтому никак не отреагировал, а просто подскочил к бражке, своими лапищами схватил бутыль и протянул гостю.
Аццкий Сотон от испуга перекрестился и исчез навсегда. Навеки с лица Земли, ибо трусливый падла был!
- Иван! Померещилось мне щас… исчадие ада… танцевалo оно подле бражки…
Лайхьяловский стал тыкать руками в темноту, и в итоге заключил:
- No one there.
Присев на гроб, графья выжрали еще, потом еще, потом еще и еще… Оказалось, у Лайхьяловского было много заначек. В общем, не пойми как они оказались в гробу. Юрий-Петр сверху. Он попытался привстать, но лишь копошился. От этих неловких движений у Ивана Сентоновича встало.
- Юрий-Петр…- заплетающимся языком поинтересовался Лайхьяловский,- удобно ли вам?
- О да,- граф под действием алкоголя совсем повалился на Ивана Сентоновича, так, что их лица оказались на расстоянии сантиметра друг от друга. И тут Юрий-Петр, окончательно убедился, что ему не померещилось. Лайхьяловский на самом деле был так рад видеть его верхом на себе!
В общем, горячее алкогольное дыхание, перегар Юрия-Петра опалило губы Лайхьяловского, и не удержавшись, они впились друг в друга. После этого Иван Сентонович стал рвать одежду на графе, и тот не особо сопротивлялся. А спустя какие-то земные мгновения Лайхьяловский грубо вошел в Юрия-Петра, и тот издал стон удовольствия.



Свадьбу отыграли на славу. Свадьбу Майи и Микоянова старшего. А Юрий-Петр и Иван Сентонович ужо совсем стыд потеряли. Сидели вместе, пили на брудершафт, терлись бедрами друг о друга. Константин Микоянов весь вечер ни к кому не приставал и практически не пил, не считая той треклятой бутылки водки, которую он спер прямо из-под носа Ивана Херитоновича, ибо вспоминал и тосковал он по Аленушке. А под конец свадьбы и вовсе ушел восвояси.
Константин прошел в дом Алимоновой без всяких яких. Ибо Федор Кулов как всегда копошился в курятнике подле своей чернушки, а рядом ошивалось нечто.
Микоянов младший приоткрыл дверь в опочивальню.
- Все еще хвораешь?
- Не волнуйся, через пол года оклемаюсь… - Аленушка отвернулась к стенке. Но наглая микояновская морда не могла пройти мимо того факта, что в комнате не было никого, и что вряд ли кто-то мог помешать. Константин присел на край кровати и попытался повернуть девицу к себе лицом, на что Алена Аароновна лишь разрыдалась. Микоянову стало паршиво от слез, и он погладил свою любофь по светлым волосам.
- Все будет хорошо… Аленушка… ты что это? Может тебе что принесть?


Гробовых дел мастер Юрий для того, чтобы почтить готику, нализался как черт. Решив срезать путь, он пошел через пустырь мимо канавы. Там то он и нашел себе последнее пристанище. С пьяна старый перкель Юрий поскользнулся и рухнул прямо в грязь канавью. Грязь заполнила носовые пазухи и дыхание Юрия прервалось. Вот так нелепо покидают этот бренный мир лучшие представители рода человеческого…


Напрасно Татьянушка сидела у окна и всматривалась в поля, залитые лунным светом. Ужо миновал третий час. Взор Турунковой внезапно пал на гроб, изготовленный ее возлюбленным. Сердце Татьянушки защемило. Беду почуяла ведунья. И руки сами взялись за карты. Разложив на судьбу Юрия старинные карты, доставшиеся ей в наследство от бабки, Турункова ахнула увидев черную карту.
- О нет! По что же… Божечки ты правый!
Турункова зарыдала. Ее единственная любовь теперь ждала суда у врат небесных. Знала она, что дурное это предзнаменование, колотить себе гроб.
- Ах по что же…


Рано утром, ведя своих коров на пастбище, пастух Юсов приметил нечто подозрительное в канаве. Тем более его любимая буренка ужо жевала этот субъект. Подвернув льняные штаны, пастух спустился в канаву и впервые в жизни перекрестился.
- Отец небесный! Ежеси на небеси… - стал повторять Юсов первое, что пришло в голову, прячась за буренку. Дожив до 40 лет он по-прежнему верил в призраков.
И похоронили Юрия на третий день лунного солнцестояния в день Господень 1769 года от Рождества Христова.


- Ванька! Да где ж тебя опять черти то носят? – надрывал Яков глотку, бегая по поместью. Эка невидаль, что заглянула к ним в гости сама Татьянушка и попросила Якова позвать Ивана Херитоновича для сурьезного разговору.
- Яков… шо ж ты арешь… Кучер треклятый… - послышалось из под стола, прямо рядом с правой ногой Турунковой. В конце концов барин выполз, держась рукой за голову. Перед глазами у него все четверилось.
- Иван Херитонович. Я к вам по делу…- начала Татьянушка деловую беседу.
- Э… шо такое? А где Яков? О! Джераль… жжж…жена моя?
Иван Херитонович икнул и оперся на дверной косяк.
- Бог миловал…- прошептала трактирщица и продолжила: - У меня к вам предложение, Иван Херитонович. Собираюсь я уезжать из Хартаграмово…
- Как? Ужо? Куда? …
До Ивана Херитоновича по-прежнему не дошло, кто перед ним находится.
- Хочу я продать вам Канчину ниВИНОсти.
- канчина… нивиности… шо то знакомое… это там где пьют?- Иван Херитонович оживился. В глазах уже не четверилось, а троилось.
- Это трактир мой… перед площадью…
- О! Трактир!- Валов тут же протрезвел.
- Да где ж его носит? О! Ванька! Дурья твоя башка! Вот ты где! Вы присаживайтесь, Татьяна Найтвишевна.
- Спасибо. Яков. Я постою.
- Татьяна… шо?- не понял Валов, но силуэт Турунковой ужо проявлялся отчетливо.
- Ближе к делу. В общем, Иван Херитонович, продать я хочу Канчину ниВИНОсти Вам. Соизволите купить?
- Да ешкин кот! Дело благое! – Валов повернулся к Якову и потребовал:- Неси все облигации, Яков!
- Татьяна Найтвишевна, сколько изволите просить? – обратился мудрый Яков.



После удачной сделки Татьяна вернулась домой и стала собирать пожитки в баулы.
- Татьянушка… - донеслось слабое блеяние из под двери.
Узнав этот до боли знакомый голос Турункова недовольно поморщилась, но все-таки пошла открывать, ибо понимала, что иначе никак не сможет добраться до стольного града.
- Неужто ль ужо вы собиррраетттесь???????? – прямо с порога замычал Халупов.
- Ужо…- ответила Татьянушка.
Тимофей постоял минут пятнадцать, потом еще столько же, пока Турункова собирала все травы и коренья. Часа через два Халупов все-таки осмелел и произнес:
- Татьянушка… вы… оставайтесь… здесь. Я буду заботиться о вас… будьте моей жжжжежжжжжжеееееежжжжжееее……..
- Полно вам, Тимофей. Спасибо за заботу. Но не могу я здесь боле оставаться… Слишком многое напоминает мне о минувшем, которое бы хотелось забыть…
Халупов понял, что она отказала ему, ибо дураком не был, поэтому тяжело вздохнул и предложил своей вечной любимой отвезти ее в град стольный. Татьянушка согласилась.



Иван Сентонович любил ломать носы и мебель. А когда не получалось ломать что-либо из этого, он крушил стереотипы. Достав фамильное кольцо рода Лайхьяловских, граф отправился в Хароново.
Юрий-Петр встретил возлюбленного с улыбкой на лице и не стесняясь слуг, обнял друга.
- Пройдем ко мне в покои,- прошептал Лепалуотов и лизнул ухо Ивана Сентоновича. У того все встало.
После страстного секса длинной в час, Лайхьяловский достал фамильное кольцо и молча надел его на палец Юрия, став на одно колено.
- Будьте моим навеки! – прокричал в сердцах Иван Сентонович.
- Я итак ваш! – Юрий-Петр кинулся на шею своей любви.
- Давайте жить вместе! Так пить удобнее… а то бывало с бодуна идешь… ну и любовь там, все дела…
- Я согласен!- в сердцах выпалил Лепалуотов и прижался к родному Ивану Сентоновичу.



Усадив Татьянушку в экипаж в граде стольном, Тимофей долго стоял у дороги, смотря на удаляющуюся повозку, превратившуюся в конце концов в маленькую точку, а потом и вовсе исчезла. Слезы лились из глаз купца, и он неподвижно стоял среди людей, проходивших мимо, и карет, направлявшихся в долгие странствия.
Все куда-то спешили, к чему-то стремились, а Тимофей просто стоял и невидящими глазами наблюдал за дорогой. Он понял, что не сможет вернуться в Хартаграмово, и сев на повозку своей Кинслейер, отправился куда глаза глядят, даже не надеясь на то, что судьба вновь сведет его с Татьянушкой.


Пастуху Юсову везло на всякую чертовщину. После случая с Линанковым он сторонился оврага и обходил пустырь через поле. Но в это раннее утро он пожалел, что это сделал. В стогу сена его опытный глаз подметил раскарячевшуюся Алену Аароновну, что-то мычащую и кричащую. Эти звуки распугали всех коров, но не Юсова! Он спокойно удалился с целью нажраться с горя, а потом через несколько часов отлавливал коров по всему Хартаграмово. Именно в этот день Юсов понял, что пастушничество – не его призвание, ибо коровы от испуга перестали доиться, и многие бабы жаловались на это, а одна даже огрела его коромыслом.


Услышав стук в дверь, Константин Микоянов сам пошел открывать, ибо все слуги трудились на полях.
Блудный не видел Алену Аароновну вот ужо как пол года, со дня болезни, ибо Федор Кулов запретил ему строго-настрого приходить к Алимоновой. Более того, перед ее покоями, стояло нечто и караулило девку. Но не смотря на это, подарки, в виде ткани, и яства он все-таки передавал.
- Вот, полюбуйся!- с порога Алимонова сунула ему какое-то непонятное тряпье.
- Красиво, да!- закивал Константин,- а что это?
Микоянов ничего не понял, но подарок принял, подметив, что он тяжелый. В конце концов, он стал разворачивать тряпье и вдруг помещение огласил плач.
Константин долго вглядывался в личико малыша, и аж прослезился.
- Ну, что, нравится? – Аленушка грозно уперла руки в бока.
- Да…- заплакал Микоянов и с этого дня они стали счастливо жить поживать, да добра и детей наживать.


- Хорошо бы ребеночка!- сказала Майя, глядя на пузо Джеральдины. Баба была на сносях.
- Будет еще, это дело наживное…- вздохнула Джеральдина, ибо тяжко было носить такой груз под сердцем.
- Да вот ужо три месяца как свадьбу отыграли… а все никак…
- Ничего, все будет… У меня ж тоже не сразу, и не с Валовым…
- А он знает? – прошептала Майя.
- Да что он знает? Купил себе Канчину ниВИНОсти и сидит там пьет… Ты только папеньке не говори о Брайане…
- Конечно нет…


Тиха была ночь в Хартаграммово… но сало казак Гас ХИМко все-таки перепрятал…


- Давайте в пляс пойдем ребята! – закричал пьяный Валов и сам выскочил на сцену. Тимофей Волков надрывался на баяне, а Братья Каулицевы и нечто отплясывали канкан. Хорошо было Валову в трактире…

- Слыш Лешка, че говорю…- Петька протер фуфайкой яблоко и откусил кусок,- мож к Валову в трактир сходим?
- Да ну нах… давай бля под яблоней полежим… А то шо то печень болит…
- Ну ладно… не будем всякую куету пить… давай наш самогон… от него то ничего не болит.
- Да… целитель всемогущий…
Они жахнули, и золотые лучи заходящего солнца осветили их счастливые лица.