Кыт все записи автора

"Где тень безутешная ищет меня..."
Анна Ахматова

Люблю, когда, убаюканная морозным холодом, окутанная в лед и редкий снег, родная вечерняя улица шепчет безлюдьем, а зима вышивает на черном бархате серебристые искрящиеся замысловатые, будто вырезанные, тонкие царапины ювелирных узоров. Рядом мягко шелестят замороженные машины, а шаги бесшумно скользят по ледяной тропке или хрустят по перинам, устлавшим мой путь снежной небесной чистотой.
Беспорядочные ряды пятиэтажек, будто скукоженные, льют на прохожих тусклый свет теплых окон и лелеют чистилищную бездну своих безнадежно черных дворов и переулков. А в душе тем временем теплое одиночество поднимает горячие волны просторного и совершенно тоскливого, но и радостного покоя.
Зима, мягкая и ледяная, покрывает меня шелком своей властности, гладит улицы, делая их похожими одна на другую, осторожно выкрадывая из них жизнь, погружая их в тяжелый непробудный сон неонового блеска и праздничной оживленности переполненных пушистых московских улиц при умиротворяющем холодном бриллиантовом свете дня.
Сон спадает, как только Москвы касается влажная улыбка сероватой оттепели. Из царственно белых и чопорно безмолвных деревья становятся «пастернаковскими», обуглено черными, начинают тянуть к оживляющемуся небу лихую кривоватость своих острых ослабленных ветвей. Асфальт и воздух становятся легче, начиная, хоть и с долгими остановками, сбрасывать с себя бремя зимы, которая медленно, но верно терпит поражение перед неистовым оживлением Москвы.
Когда ручьи, навзрыд отгремев, прекращают свои безудержные болтливые потоки, когда солнце становится уже делом довольно привычным, я совершаю долгожданные вылазки к шумной сердцевине своих мечтаний, от которых веет древностью и мощной литературной лиричностью, - я устремляюсь в центр.
Вырываясь из весенней духоты метро, я выбрасываю в мир всю свою истосковавшуюся по теплу радость и лечу от метро «Фрунзенская», кружась в ветре набережной, вперед, мимо "Парка Культуры", мимо моста, вдоль серебристой и закованной в бетон еще более древней, чем сам город, невольницы Москва-реки. Наслаждаясь легкостью свободы и счастья весны, я, приближаясь к "Кропоткинской", слегка медлю, а потом, набираясь смелости, влюбленной улыбкой приветствую огромную махину Храма Христа Спасителя, будто старого друга. Совсем молодой, окутанный тайнами древности за счет русско-византийского стиля и своей потрясающей истории, насмерть вспоротый лютой животной ненавистью революционных отголосков безбожного социализма, и вновь торжественно воскресший, возвышается над облаками моих мечтаний и горделиво раскидывает свои сильные руки и заключает в объятия мою трепещущую душу. Усаживаясь на лавочку, чувствуя еще не существующее благоухание летних кустов, которые скоро взорвутся яркими брызгами летних красот, я, долго и завораживающее обнимая величественный храм маниакально сверкающим взглядом, попеременно вздыхаю от переполняющего меня восхищения.
Затем, упиваясь умиротворением, с испуганным почтением и искренним подобострастием я брожу по залам Изобразительного музея имени Пушкина, вбирая в себя все величие навсегда ушедшей от нас древности.
Рядом с моим возвращением домой, приноравливаясь к моим оживленным шагам, мягкой и галантной походкой, слегка пританцовывая в такт моему настроению, идет золотистый розовощекий сиреневоглазый московский закат, пропуская через свои упругие кудри лихие потоки теплого задиристого ветра, подставляющий свежесть и прелесть своей головы под мои цепкие и ласковые пальцы, потом окутывая меня и потихоньку сжимая, высекая из моего сердца рубиновые пригоршни с усилием сдерживаемого необузданного пламени; он провожает меня до двери и машет мне рукой, когда я выглядываю с балкона и прощаюсь с ним мягкой улыбкой, целуя беспокойным взглядом пунцовый запад.
Лето знаменуется для меня бесконечными походами по центру города, освежающими прогулками среди по-летнему оживленных веселых глаз прохожих по пыльным улочкам, закутанным в бетон. Наслаждаясь теплом и многолюдностью Тверской, разливающейся журчащим и разноцветным многоголосием толпы, разжигаю лицо восторженной улыбкой при виде кинотеатра «Пушкинский», который хранит в себе слишком много воспоминаний становления моего существа, чтобы я могла обозначить их здесь. Московское лето для меня начинается в легком июне, прерывается в конце июля длительной поездкой за пределы горячо любимого города и продолжается в конце августа и начале сентября. Он, ярко-рыжий, драгоценно золотой и пестрый, сверкающий россыпью бесценных камней, проводит меня по улочкам старых парковых аллей с частыми ажурными лавочками и фонарными столбами, купает мой слух в шорохе мертвеющих листьев и меди солнца, теряющего свою мощь намного стремительнее, чем зима. Весь он сопровожден сияющим светом пламенных отголосков гулкого эха этого шумливого и беспокойного лета, которое стало гранью, которое разорвало мой мир на две части: до и после. Этим летом закончилось то, что на всем лету приостановилось и отошло на задний план, а в сентябре началось то новое, что, сливаясь с октябрем, поднесло мне необыкновенный подарок судьбы тогда, на Поклонной горе, в кровавости подсветки шелестевших фонтанов, колыхании прохладного ветра и осторожности нашей тихой беседы, которая аккуратно, вплетаясь в мысли и души, прощупывала наши характеры. Оценивающий взгляды и заинтересованные улыбки, медленно разливающееся очарование в аромате Парка Победы и ощущение чего-то неожиданно нового и радостного.
А осень для меня началась только в октябре, когда, сопровождаемый ленивыми потоками вынужденно звенящих капель, к городу, разгоряченному щедрым бабьим летом, бесшумно и неожиданно подкрался промозглый холод, перегоняя неторопливые слабые перины снежинок. Холод, освещенный яркостью разгорающейся страсти и неторопливой эйфории, стал весной в разгар отмирания природы. Смешиваясь в замысловатых парковых фонарях, обрызганных капризными слезами первых туч, ветер и сырость били по щекам золота наших улыбок.
Помнишь тот волшебный вечер, украшенный россыпью янтарных листьев и дождливых гранатовых капель, чистых луж и мягкого гула отдаленной суматохи большого города, а еще мокрые лавочки и пушистость начинающейся осени? Помнишь тот волшебный сквер неподалеку от метро «Парк Культуры», который теперь гол и морозно холоден, который всегда будет хранить привкус твоего сладковатого аромата?
Наматываясь на года, бесконечное колесо воспоминаний и сменяющих друг друга дней и месяцев всегда будут наполнены яркостью картин, на которых никогда не ляжет тень пыли и плесень памяти. Они будут вечны, пока вечны эти улочки прошлого, настоящего и будущего, пока вечна моя душа, пока не сокроет ее вечное забвение, пока тело мое не будет погребено все в той же родной земле, все в том же городе, ароматом которого я насквозь и безнадежно покрыта от самого рождения и до самой моей смерти.