Двадцать минут ходьбы по знакомой улице, и сердце радостно вздрагивает. Колокольный звон наполняет душу каким-то особенным спокойствием, вытесняя тревожные мысли и оставляя все житейские проблемы позади церковной ограды.Быстро вышагивая по дорожке, ведущей в храм, Люба думала о том, что осталось еще одно малюсенькое желание — чтобы любимое место под иконой святого Пантелеймона было свободным. Но это уже так, мелочи…

Хотя, признаться откровенно, не такие уж и мелочи, если место не просто занято, а оккупировано немолодой дамочкой в мини-юбке и алых сапогах на высоких шпильках.

  ­Ну и не страшно! Ну и посмиряемся! Все равно она долго не выстоит на таких каблучищах. И вовсе это не злорадство. Ясное же дело — какое может быть злорадство у православной христианки, когда идет праздничная воскресная Литургия…

«Господи, прости меня, горделивую!»

Навстречу из-за березки вышла молодая женщина в длинной клетчатой юбке и с легкомысленнымшарфиком на худой шее:

Грешно смеяться над чужими немощами. Очень грешно! Но Любаша хихикала и ничего с собой поделать не могла. Она еще раз поглядела на бабу Зину и, чтоб не искушаться лишний раз, пошла в глубь храма, а то ни молитвы тебе, ни покаяния…

А баба Зина продолжала свой рассказ. Ее слушатель — Мария Георгиевна из свечного киоска — украдкой зевнула и сделала внимательное лицо:

— Говори, Зиночка, говори! Я слушаю внимательно…

Почти все менеджеры Валюшиной фирмы обедали в соседнем кафе: вкусно и относительно недорого. Вот и сейчас женщины, смеясь и перебивая друг дружку, шумной толпой вошли в уютный зал. Сели за свой любимый столик и привычно сделали заказ, не глядя в меню.
Еду принесли быстро.

Валюша грустно посмотрела на коллег, которые за обе щеки стали уплетать куриные котлетки с салатом, перевела взгляд на тарелочки с десертом и нехотя стала ковырять свою кашу.

— Валь, а долго еще этот пост будет? А то глядеть больно на тебя!

Ну конечно! Это Людмила. Не может человек жевать молча. Ела бы свои котлеты да помалкивала! Ишь, как не нравится ей христианство. А все потому, что православный человек уже одним своим видом обличает таких безбожниц, как Людка! Ну, ничего, Валя так просто не сдастся — это не первая насмешка коллег, но за Христа пострадать она готова!

Анна Тимофеевна недовольно скосила глаза на свечной киоск. Все не так… Оно и понятно — понабирали абы кого и хотят порядка. Вот у нее, у Аннушки, в ее светленьком киоске все как положено! Все так, как и должно быть!Вот уже 30 лет она на страже церковного порядка— все объяснит, все расскажет, исправит, если надо (а надо всегда — народ же неграмотный). А эта свечница… Все улыбается и молчит. День усекновения главы Иоанна Предтечи! Пост строгий! А она улыбается! Да не кому-то, а девчонке в короткой юбке! Небось, впервые в храме!Тут же объяснить надо, домой отправить юбку переодеть… Срамота такая, а эта все улыбается…

Анна Тимофеевна ночевала сегодня у сына в гостях, вот и пришлось на службу не в свой храм идти. Теперь мучайся. Никому ничего не скажи. Аннушка побаивалась чужого прихода, вот у себя — там да! Там она хозяйка! А тут мало ли, что за люди… Лучше молчать.

Но не сдержалась. Уже после службы на ступеньках храма подошла к молодой женщине. Та держала в руках спелую дыню. Вкусную, наверное.

Катя собрала со стола бумаги — дома доделает. В конце концов, сегодня воскресенье, и нормальные люди отдыхают.

Дверь в ее кабинет открылась, и вошел зам:

— Екатерина Викторовна, Вы со своим троном даже в выходной расстаться не можете? — и засмеялся противным каркающим смехом.

Катя уже миллион раз пожалела, что когда заказывала ортопедическое кресло в свой новый кабинет директора турфирмы, выбрала именно эту модель. Кресло было в виде трона, но когда его водрузили в ее малюсенький кабинетик, то стало понятно, что оно совершенно не вписывается в интерьер. Да и приходящие люди немного удивлялись: заходишь к директору, а там трон. Точнее, Катя на троне.