Что ты скажешь, брат, вы ждёте мессию,
Так у нас ведь есть телесней, мясистей,
Ведь у нас ведь есть, кто главная вода,
А вы ждёте все вино через воду.
Для чего же ждать вино обходными,
Нам-то проще, у негодных отнимем,
Как там Цезарь, говоришь, как там Лазарь,
Не умеешь впрямь ходить, значит, лазай!
Крест носил - найди другие занозы,
Не умеешь впрямь ходить, значит, ползай,
Раз весной вы не посеяли семя,
Значит, будешь голодать, знать, со всеми,
Сельский выбор - не простая водица,
Будешь знать ещё вперёд, с кем водиться,
С кем вставать вперёд окон с петухами,
Для кого произносить, с кем лехаим.
Спляшем фрейлехс на вощёном приступке,
Кто заходит к нам без слова, без стука,
Так у них, наверное, главное право,
Так у них, видать, очки без оправы.
На ограде мы сидим, машем пяткой,
Все вокруг уже танцуют вприсядку,
А у нас чума в глазах, в душах осень,
Мы б сказали - да об этом не спросят.
И кого Рахелька ночью любила,
Никому уже не скажешь - обидно,
Проще, братец, собирать чемоданы,
Раз почти что сутки времени дали.
А у нас, дружок, всё ясно, мясисто,
Девки плачут в темноте, прячут сиськи,
Если сиськи обмотать толстой ватой,
То из девок получаются сваты.
Дядька Борух продавал соль и перец,
Всё-то хвастался, что он, мол, имперец,
А теперь и он дрожит и икает,
Ищет родственников из вертухаев,
Моню Перчика забрали, невеста
Ждёт мессию, не найдёт себе места,
Плачь, малышка, собирай на могилу,
Лучше так, чем по дороге погибнуть.
По дороге, говорят, будет хуже,
А не хуже, так найдешь себе мужа,
Будет так же он болеть, ох, болячка,
Ты еврейка, так почти что полячка.
Мы останемся сидеть за стеною,
Будут мёрзнуть наши голые ноги,
Мы очки засунем в тёплый кармашек,
Будут чьи-нибудь грехи - станут наши.
Мы отмучаемся, даже отмолим,
Мы отмелем всё зерно - да для многих.
Если с кем-то там ходил Санчо Панса,
У него, конечно, правильный паспорт.
Поздно ждать, мол, кто сыграет на лире,
Поздно ждать вина - воды бы налили,
Погрузили бы в чумные вагоны -
Так того же ждать до нового года.
А до нового-то года мы сдохнем,
В тростники и в ковыли мы засохнем,
Стеблем станет каждый - толст или тонок,
Разве походя сорвёт нас потомок.
И прикусит голубую травинку,
И увидит нас на пасмурных снимках,
И смешает нас с дерьмом голубиным,
А пока люби, Рахелька, люби нас.
И пока мотают девочки груди,
Мы же любим все тебя, мы же люди,
За кладбищенской оградой местечка,
Где у суки председательской течка.
Где нас вешали на ясном закате,
Всех жидов, которых издавна хватит,
Как давно уже придумали боги:
У людей болит - еврею не больно.
Кто еврей, так он растит себе кожу,
Не скажу вам где, но сами же тоже,
Ах как папочка читал агаду нам,
Ты не думал до того - и не думай.
Девкам проще - им-то выбелить брови,
Да сказать, что не еврейки по крови,
Но с Рахелькой делать что, с нашей доней,
У неё младенец плачет в подоле.
А она едва умеет на идиш,
Ну, её куда везти, сам-то видишь,
Придушить её в широком подполе -
У неё младенец плачет в подоле.
Вот сидим мы на стене, машем пяткой,
Протираем щёки грязной заплаткой,
Ни Америк не видать, ни Европы,
Только нынче ковыли да окопы.
Как там Цезарь, говоришь, как там Лазарь,
Поглядишь на них единственным глазом,
Томным голубем споёшь, спрячешь груди,
Если муж твой был Рувим - будет Руди,
Мы вино-то в воду не превратим вам,
Да бывает ли напиток противней,
И никто не убивал ювелира,
И играет нам фальшивая лира.
Кто-то спляшет под петлёй, землю вспашет,
Кто-то вспомнит, что был Перчик, стал Пашей,
Кто-то девочку Рахельку помянет.
И закат потом взойдёт над полями.
Мы лежим с тобой за этой стеною,
Ты мне скажешь, мол, не ной - я не ною,
Как там дети говорят - dear sister,
Ихний рай-то и смешней, и мясистей.
Ойфн вег штейт а бойм, штэйт эр айнгебойгн...
https://izubr.livejournal.com/270811.html
