Maximeliane_Rufus все записи автора Название: Правила игры
Автор: Иманка
Бета: Бестия
Персонажи: Том/ОМП
Рейтинг: NC-21
Жанр: angst, ЖЕСТКИЙ bdsm, dark, мат.
Категория: RPF
Размер: Макси
Статус: закончен (В процессе выкладки)
Краткое содержание: Для того чтобы играть в игре без правил, надо очень хорошо знать правила игры.

От автора:
1. Цеста не будет!
2. Все права защищены. Свидетельство о публикации № 2809020469. Полное или частичное использование без разрешения автора КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО.
3. У меня просьба - если у вас какие-то напряги с психикой и вы слишком сентиментальны, не надо читать этот фик.

***
Ему снились кошмары. Голые тела, отвратительные члены и курчавые волосы на лобках. Руки, лапающие везде. Большие животы и дряблые ляжки. Снился смех и чужая речь. Он вырывался, кричал. Внутренности горели. Грудь разрывало от боли. Он открывал глаза и видел либо слишком яркий свет, либо голые тела. И этот кошмар никак не хотел заканчиваться. Он хотел умереть. Он просил их быть милосердными и убить его. Они смеялись и продолжали насиловать его. Потом он проваливался в темноту, чтобы вынырнуть из нее и опять попасть в кошмар.
Том пришел в себя в слезах, заполнив комнату громким истошным воплем.
— …и так вот постоянно, — услышал он обрывок фразы.
— О, проснулся, — улыбнулся врач. — Добрый вечер, Том. Как ты себя чувствуешь? Что болит? Покажи мне, что у тебя болит?
— Сердце, — всхлипнул он.
Брови доктора взлетели вверх. Потом он нахмурился и, достав стетоскоп, принялся слушать грудь.
— Ты уверен? Как болит? Ноет, тянет? Резкие боли? Где? Покажи мне.
— Сердце… Оно не останавливается… Я прошу, а оно не останавливается… Бьется и бьется… Я так хочу умереть, а оно все бьется и бьется… — сквозь слезы бормотал он каким-то покинутым голосом.
Врач сдернул стетоскоп с шеи и хмуро глянул на Марино.
— Я поговорю с другом, он выпишет ему сильные антидепрессанты. А вообще, Эмиль, я тебя предупреждал — тело-то я верну, но если сдвиг по психике, то…
— То вернешь и психику, — отрезал мужчина, садясь рядом с ним на кровать.
Том тут же занервничал, задергался, заметался. Слезы потекли сильнее. Он беспрестанно что-то лепетал и поскуливал, как щенок.
— Мой мальчик, — Марино вытирал мокрое лицо полотенцем. — Мой мальчик, сейчас поест немного и опять будет спать, да?
Том закричал от его прикосновений, словно он жег его каленым железом, стал биться сильнее. Взгляд безумный.
— Руку ему сейчас подержи, — устало зевнул доктор, вскрывая ампулу и наполняя шприц лекарством. — Ладно, главное, что опасность миновала, а там вытащим его. Все равно, он у тебя не протянет долго. Это я тебе и без психиатра скажу. У него нервы в хлам убиты, психику ты раздавил. Ему покой нужен, смена обстановки, свежий воздух, а антидепрессантами мы из него только овощ сделаем.
— Что делать? — Марино крепко сжал руку, подставляя ее для укола.
— Я тебе говорил. Попользуйся им еще в свое удовольствие и продай Рене. Он хороший, он будет с ним ласков. К тому же, вот тебе и смена обстановки.
— Рене?! — аж подавился от гнева Марино.
— Нет, Рене не возьмет его… Можно его Стиви предложить. Хорошее место. Стиви добрый, мальца твоего не обидит, работой сильно загружать не будет. Так, только чтобы хлеб свой отрабатывал. У Рене ему похуже придется. Рене жадный.
— Ульрих, я сейчас тебе как дам, — зарычал Марино, — в нос. Вот даже больной руки не пожалею.
— Ну и будешь его сам лечить, — рассмеялся врач.
Марино что-то ответил, но Том уже не услышал — отключился.
Он то приходил в себя, то снова проваливался в сон. Кошмары ушли, уступив место темноте в сознании и пустоте в душе. Марино тоже больше не пугал его своим присутствием. Тому вообще стало все равно до происходящего вокруг. Ничего не хотелось. Он спал и ел. Молчал. Смотрел в одну точку. Он плохо помнил, что произошло в подвале. Как не очень хорошо помнил и то, что вообще там был, казалось, что это всего лишь один из кошмаров, который хотелось забыть. Доктор приходил все реже и реже — опасность миновала, и теперь пациенту требовались только сон, еда и отдых. Марино исправно выхаживал его и пытался разговорить. Том молчал. Взгляд был тусклым, неживым. Мужчина помогал ему дойти до ванной, мыл сам. Том послушно стоял под душем, безвольно повесив руки. Он закутывал его в полотенце и, как маленького, на руках нес обратно. Он целовал и ласкал его. Том не противился. Лишь глаза становились влажными, и одинокие слезы медленно стекали по щекам. Марино попробовал встряхнуть его хотя бы агрессией — наорал, замахнулся. Том даже не дернулся, только глаза закрыл и отвернулся. В какой-то момент Том обнаружил, что у него и мыслей-то никаких в голове нет — он просто лежит и тупо смотрит в одну точку. Если Марино не перестанет колоть его этой дрянью, то он, действительно, превратится в овощ. Его жизнь, конечно, полное дерьмо, но не до такой же степени себя не любить!
Марино пришел с подносом. Поставил его на небольшой столик откуда-то появившийся в комнате… Вообще, Том заметил, что мебели стало значительно больше — появился стул, два удобных с виду кресла, кушетка, какой-то стеллаж с бумагами, письменный стол и прикроватный столик. Видимо, Марино все это время жил у него. А может, и врач тоже жил… Том вспомнил, как ему было плохо, и перекривился. Сейчас только сильная слабость и вот эта жуткая апатия ко всему.
— А у нас сегодня овощи с мясом, — сказал Марино. — Потом фруктовое пюре и сок из маракуйи.
Он коснулся его лба, потрогал венку на шее, считая пульс, провел кончиками пальцев по скуле и улыбнулся. Поправил подушки и приподнял Тома повыше, чтобы тому было удобнее.
Овощи с мясом оказались пюре, что опять удивило Тома. Все-таки мясо он привык есть в виде кусочков или котлет, но никак не в виде взбитого в блендере дерьма. Он сморщился, отворачиваясь от ложки.
— Том, надо поесть, хотя бы немного, — устало вздохнул Марино.
— А зачем вы это в пюре превратили? — очень тихо спросил он и сам удивился насколько у него хриплый голос. Мужчина вздрогнул и удивленно посмотрел на него. — Я такое не хочу.
— А что ты хочешь? — расплылся он в улыбке.
— Пиццу, — ляпнул Том первое, что пришло в голову.
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился Марино. — Ягодный коктейль оставить?
— Да.
Марино набрал короткий внутренний номер и велел повару приготовить им пиццу.
— И колу, — буркнул Том. Просить так просить. — Холодную.
— Тебе нельзя холодное. Ты еще не выздоровел.
— Я по чуть-чуть.
— Хорошо.
— И, Марино, не коли меня больше той дрянью. У меня с головой что-то происходит, — очень осторожно произнес Том, опасаясь бурной реакции.
— Давай только договоримся, если я замечу, что тебе плохо, я буду и дальше тебя колоть, хорошо? Если ты будешь себя нормально вести, не будешь орать и истерить, не будешь кататься по полу, то я не буду тебя колоть.
— Хорошо, — кивнул Том.
Через час они поели. Том, правда, есть совсем не хотел, но злить Марино ему хотелось еще меньше, поэтому он геройски впихнул в себя небольшой кусок и выпил всю колу со льдом. Фруктовое пюре Марино разрешил ему съесть попозже. Том вообще заметил, что он какой-то незнакомо спокойный, ведет себя странно, соглашается и не заставляет, наблюдает постоянно, трогает его. И никуда не собирается уходить.
— Что-то произошло? — не выдержал Том, в конце концов, столь пристального внимания к себе.
— Нет, — опять улыбнулся Марино, качнув головой. — У тебя просто взгляд такой… осознанный что ли… Впервые за месяц.
— За месяц? — ужаснулся Том.
Марино аккуратно пересел к нему на кровать из кресла.
— Да, ты был несколько не в себе. Не помнишь?
Если честно, то Том почти ничего не помнил. Какие-то отрывки, блеклые, незначительные, словно сны, которые глупо запоминать. Хотя нет… Некоторые сны, как раз, он помнил очень хорошо. Сны, а не моменты собственной жизни.
— Не помню…
Марино пододвинулся к нему и провел рукой по голове:
— Тебе надо дреды откорректировать, опять волосы отросли.
Том рассеянно кивнул.
— Ты жил у меня все это время?
— И доктор тоже. У тебя воспаление легких было. Насилу спасли.
— Не надо было… — буркнул Том, устало откидываясь на подушки. В голове крутились какие-то образы, нечеткие, неясные, очень мерзкие и противные, копошились червяками. И Марино был в центре тех событий.
— Это ведь мне решать, правда, — переплел он их пальцы.
Том дернул плечами, забирая руку:
— Я помню, что твой кусок мяса и дырка не имеют права голоса. Над ними можно только издеваться, бить и насиловать. У них нет ничего, даже права на собственную жизнь, — он повернулся к нему спиной, внутренне напрягаясь и ожидая удар.
Марино подтянул его к себе и уткнулся носом в дреды:
— Глупый ты, — прошептал ему на ухо. — И, по-моему, излишне болтливый. Но сегодня тебе можно. Только сегодня, — щекотно поцеловал его в шею. Том хихикнул и зажался. Неприятные образы в голове всколыхнулись и перемешались, словно разом взлетевшие несколько сот бабочек. Он, действительно, не помнил, что там произошло…
Марино провел у него в комнате еще двое суток. Том, как и прежде, спал и ел, в крайнем случае, просто валялся на постели, почти не разговаривал. Марино или развлекал его болтовней, или ложился с ним рядом. Том все ждал, когда он начнет приставать, но тот его не трогал, что несказанно радовало парня — трахаться сейчас он хотел меньше всего на свете. Он пристраивался у Марино на плече, утыкался носом в грудь и безмятежно засыпал, чувствуя, как тот осторожно прижимает его к себе и целует в макушку. Том был абсолютно спокоен, голова удивительно чиста, а память словно кто-то не до конца стер ластиком. Иногда он вздрагивал и просыпался в слезах. Марино гладил его по спине и что-то шептал в ухо. Том не понимал, что он там бормочет, но от этого опять становилось спокойно и уютно, он оплетал его тело рукой и ногой и вновь проваливался в короткий черный сон. Том что-то должен был сделать… Что — он не помнил…
Однажды ему приснилось, что его целуют. Он не видел лица, но губы были такими мягкими, а прикосновения такими нежными, что он с удовольствием ответил. Острый, жесткий язык прогулялся по зубам. Том сладко улыбнулся и чуть прикусил незваного гостя. Лениво разомкнул зубы, впуская язык в рот, отвечая на поцелуй. Марино припал к его губам, сосал их, подразнил языком. Руки ласкают тело. Выдох в рот. Кончик носа трется о кончик носа.
— Просыпайся, соня, — шепчет с улыбкой. — Тебе волю дай, ты всю жизнь проспишь.
— Марино, — он обхватил его за шею, не открывая глаз, и запустил руки в торчащие волосы. — Принеси мне гитару, пожалуйста. Я так по ней соскучился.
— Нет, малыш, — поцелуй в веки. — Я думал на эту тему, и не могу. Ты можешь пораниться сам или поранить кого-нибудь. Я не хочу, чтобы мой мальчик причинил себе вред.
— Но мне безумно скучно.
— Я принесу тебе книжку. Будешь читать. Что бы ты хотел?
Том недовольно сморщился и надул губы:
— Квантовую физику, — буркнул он.
Марино засмеялся. Рука ласкает полувозбужденный член. Том жмурится и ложится чуть удобнее. Губы посасывают губы. Пальцы нежно щекочут яички. Том хихикает и раздвигает ноги.
— Хочешь? — выдыхает ему в рот.
— Да, — стонет он.
— Я аккуратно… Если что…
— Да…
Где Марино прятал смазку и откуда ее так ловко доставал, для Тома всегда было загадкой. Вот уже один палец внутри. Том расслабился и закрыл глаза. Не больно. Хорошо и приятно. Марино постоянно целует. Он вообще сегодня хороший. Сначала, правда, Том хотел покапризничать, но потом передумал. Ему нравилось, когда Марино был нежным, когда готовил его, любил. Нравилось, когда целовал вот так — трепетно, осторожно, словно спрашивая разрешения. И хотелось это запомнить. Том знал, что долго Марино не протянет, что нежность сменится агрессией и болью, или безразличием, когда он на самом деле будет ощущать себя просто дыркой, а не человеком, а сейчас он хотел получить свою маленькую долю его любви, получить и запомнить, чтобы потом вспоминать, каким он может быть хорошим… Зачем? Просто хотелось. Хотелось иногда побыть маленьким и капризным, чтобы о тебе заботились, выполняли какие-то просьбы, хотелось, чтобы тебя ласкали, просто гладили, хотелось почувствовать себя любимым. Не важно, что вот такое чертово извращение, не важно, что разум до сих пор вопит и отторгает, требует погибнуть, но не сдаваться, сохранить честь, достоинство и еще бог весть что, а Тому просто хочется сохранить себе жизнь и вернуться домой. Ему почему-то казалось, что если последовать тропой, вытоптанной Шахерезадой, то может быть и его злой султан когда-нибудь пощадит и отпустит восвояси… Хотя… Кажется, восточной красотке удалось сохранить только голову на плечах, у него программа максимум малость поразнообразней будет.
Марино сегодня поиздевался над ним всласть. Несколько раз почти довел до оргазма, но кончить не дал. Том уже под ним совсем выдохся, уже руки-ноги дрожали и приятно немели, а в глазах все плыло и искрилось, а он все дразнил его и дразнил. Правда, и сам не кончал, растягивая удовольствие. Том уже умолял его, бормотал что-то бессвязное, царапался и кусался, а Марино улыбался и плавно двигал бедрами, рукой в такт лаская его член. Потом рука стала двигаться быстрее, а член внутри медленно и протяжно целенаправленно задевал простату. Том орал в голос от удовольствия, задыхался и облизывал сухие губы. Марино почти совсем остановился и на каждое движение бедрами делал несколько движений рукой. Том сжимал мышцы сильно-сильно, извивался под ним, старался насаживаться сам, но Марино посмеивался над ним и замирал, а потом несильно, но резко бил — чтобы без боли, приятно. Казалось, что оргазм никогда не прекратится. Сил уже не было, а тело все сводила судорогой, оно дрожало и билось в каких-то сладких конвульсиях. Да еще Марино наконец-то соизволил начать шевелить задницей, отчего ему показалось, что он, Том, вообще спятил от удовольствия. Несколько хороших ударов, и Том максимально сильно зажался, чтобы позволить Марино кончить…
Мужчина мягко опустился рядом с ним, блестящий от пота, тяжело дышащий, довольный. Черные волнистые волосы прилипли к мокрому смуглому лицу. Язык лениво облизывает сухие губы.
— Как ты, зверушка, жива?
— Уку… — мурлыкнул Том.
— Вот и я, кажется, на небесах, — он раскинул в стороны руки и ноги. — Иди ко мне, — поманил его
Том юркнул к нему под бок и занял свое место на плече, обхватил ногой ногу. Подул, прогоняя капельку с груди вниз. Мышцы дрогнули, заиграли.
— Послушай, малыш. Мне надо уехать на несколько дней…
— А я? — тут же вскочил Том.
— …А за тобой присмотрит моя сестра. Я сначала хотел тебе еды оставить, но я не знаю, когда вернусь — может быть через день, может быть через пять. Да и боюсь я тебя пока одного оставлять. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы тебя с того света вытащить и голову вернуть на место. И мне бы не хотелось, чтобы я приехал к тому, с чего мы начали.
Том сделал вид, что обиделся. Сложил губы бантиком и демонстративно отвернулся.
— Ты можешь хоть обобижаться, но мне все равно надо уехать. Сестра будет кормить тебя и вызовет врача в случае чего. Постарайся быть умницей. Договорились?
Он опустил голову и изобразил на лице жгучую обиду, хотя в душе все пело и танцевало. Марино уезжает! Вместо него будет какая-то девица. А кто у нас самый главный обольститель девиц на свете? Правильно, Том Каулитц! И пусть еще несколько минут назад, он широко раздвигал ноги и сам насаживался на член с такими стонами, каким позавидовали бы бывалые профессиональные шлюхи, тем не менее, спящий в нем мачо просто обязан проснуться и не упустить свой шанс на свободу!


***

Он всю ночь ворочался с бока на бок, обдумывая, как действовать. Самое главное — это ее не спугнуть. Надо с ней подружиться, произвести впечатление… Том выругался: ну как он, голый, произведет на нее впечатление? Чем? И потом, это дома он был великим мачо, а тут его статус — личная дырка гребаного извращенца — настолько ничтожен, что и вспоминать не хочется… Более того, она, небось, понятия зеленого не имеет, кто он на самом деле… В Европе девчонки на него вешались просто потому, что он ТОМ КАУЛИТЦ, а здесь… Он ухмыльнулся — а вдруг она поклонница и вот теперь ей представился шанс спасти кумира! Том готов был на ней жениться, какой бы крокодилицей она не была, лишь бы она помогла ему выбраться… Фантазия уже рисовала уродливую, косую, рябую тетку необъятных размеров, с которой они весело бегут по кромке воды, взявшись за руки и счастливо улыбаясь. На тетке была короткая фата и платьице, а ее толстые целюлитные ляжки, колыхались не в такт движениям. Потом у тетки почему-то появилась бородка-эспаньолка. Тетка начала расплываться, а когда собралась вновь, то на ее месте стоял голый мужик с фатой на голове, который ржал, тянулся к Тому и лез ему в рот толстыми короткими пальцами. Том закричал и… проснулся. Выматерился. Он ненавидел Марино. Что этот ублюдок сделал с ним? До чего довел? Он вытянулся на кровати и постарался расслабиться. Он не выживет в этой клетке. Нельзя всю жизнь притворяться, нельзя играть в любовь, нельзя трахать собственное сознание, достоинство и разум. Он сможет очаровать эту телку, какой бы она ни была. Только надо понять, как действовать и на что давить. У всех девушек есть какой-то пунктик, главное найти его.
Его разбудил запах кофе. Том от всей души потянулся и приоткрыл один глаз. Конечно же, никого в комнате не было. Руке что-то мешало. Он даже не удивился, когда обнаружил на запястье браслет с цепочкой, второй конец которой был закреплен под подоконником за кольцо. Хорошо, хоть ошейник не одел… Или пояс верности… Цепочки хватало ровно на то, чтобы дойти до туалета и раковины. Ополоснуться можно, но уже тянет и неудобно. БОльшая половина комнаты на ближайшие дни была вне зоны его досягаемости. Том хмыкнул, прощаясь с мыслью о побеге, — дикую зверушку посадили на цепь, чтобы никого не покусала, спасибо, что без намордника обошлось… Ладно, есть же еще телефон. Только вот если Билл сменил номер… Настроение испортилось.
Том поковырялся в тарелке, выпил кофе, посидел на подоконнике и отправился спать — а что ему еще делать? Надо создать видимость, что он спокоен и неопасен. Хоть посмотреть на нового человека. Может, она еще и по-немецки говорит… Он бы с ней поболтал…
Солнце переместилось из одного окна в другое, следовательно, время стало обеденным. Он ориентировался по внутренним часам да по будильнику у Марино на запястье, когда тот забывал его снять. Так примерно и понял, что солнце в окне со стороны сада — это утро. Оно первое время светило ему в лицо, пока он кровать не подвинул. Солнце в окне со стороны острова — это примерно обед, часа два-три. Ну а прячущееся за линией горизонта в окне со стороны океана — это вечер. Так он мог греться на солнышке практически весь световой день, переползая с подоконника на подоконник. Только вот со днями были проблемы… Если бы Марино не избивал его до потери сознания, он бы мог примерно прикинуть, какое нынче число, а так… Интересно, а день рождения уже прошел или еще нет? Вроде, не должен. Сейчас где-то начало августа должно быть. Как же его задолбала эта изоляция от мира… А есть ли мир-то?
Дверь бесшумно открылась, и в комнату просунулась прехорошенькая головка. И Том понял, зачем Марино посадил его на цепь. Девушка была маленькой, тоненькой и хрупкой. Две длинных черных косы почти до пояса черными змеями свесились по обе стороны от ее лица. Само лицо без грамма косметики. Большие наивные глаза. Пухлый ротик чуть приоткрыт. Она с опаской смотрела на голого юношу, прикрытого лишь простыней. А Том пялился на нее и не знал, что делать. Как-то он был не готов увидеть подобного эльфа в своей норе.
Девушка просочилась в дальний угол и вытянула длинную шею, разглядывая Тома. Он отметил, что не такая уж она и маленькая, вполне оформившаяся девушка, скорей всего его ровесница, может быть немного старше.
— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она.
Том дернул плечами, не зная, что ответить.
— Брат сказал, чтобы я приглядывала за тобой, но не подходила близко. Он сказал, что ты можешь повести себя агрессивно и мне надо опасаться. Нас записывают на камеры… Там охрана… Она, если что… Брат потом посмотрит, если что… накажет…
— Единственное существо, которое ведет себя здесь агрессивно, — это твой брат, — сморщился Том.
— Он не всегда такой…
— Ага, обычно он еще хуже, — Том понял, что девка его злит, поэтому повернулся к ней спиной.
Он слышал, как она собирала посуду.
— Ты почти не ел… Оставить тебе фрукты? Брат говорил, что тебя надо хорошо кормить, ты еще очень слабый…
Том посмотрел на нее через плечо:
— Какое сегодня число?
— Двадцать девятое…
— Месяц? — вот дура-то!
— Июль, — смутилась она.
— Как тебя зовут?
— Даниэле.
— Ты можешь заходить ко мне почаще? — он повернулся к ней полностью, состроив самую жалобную физиономию.
— Зачем? — шарахнулась она.
— Мне здесь очень одиноко. Я не слышу из-за окон ни звука, я не чувствую ветра, я разговариваю со своим отражением. Мне хотелось бы хоть с кем-то пообщаться. А ты… Марино всегда бьет меня, издевается… Ты единственная, с кем я могу просто поговорить, кого я бы хотел послушать…
— Брат запретил мне с тобой общаться.
— Даниэле, пожалуйста… Ты же можешь ухаживать за больным. Я ведь так слаб. Я не причиню тебе вреда, да и не смогу. Я все равно никуда отсюда не выйду, твой брат посадил меня на цепь, как дикого зверя. У меня нет никаких шансов спастись… Я обречен умереть от его побоев. Пока его нет, я бы очень хотел пообщаться хоть с кем-то.
— Если брат узнает, что я нарушила его правила, он меня убьет.
Том опустил уголки губ, упал на подушку в полном отчаянье:
— Тогда не надо. Меня он все равно убьет, я не хочу, чтобы из-за меня пострадал невинный человек. Прости… Я… Я понимаю тебя…
Он спрятал лицо и протяжно вздохнул. Так, надо с трагедией завязывать. Лучше не доиграть, чем переиграть. Дьявол! Как ему осточертели все эти игры в борьбе за собственную шкуру!
Дверь закрылась.
Что дальше?
А дальше… Марино же сказал, что он очень серьезно болен. Даниэле должна за ним ухаживать. Вот пусть и ухаживает. Том ехидно усмехнулся. Как же он устал…
Даниэле принесла обед. Том так и лежал, не шевелясь. Это было трудно и не трудно одновременно. Одно он мог сказать точно — это было невыносимо скучно.
Ужин также остался нетронутым. Но Даниэле задержалась в его комнате дольше, чем днем. Том, свернувшись калачиком, из-под пушистых ресниц наблюдал, как ее отражение в стекле медленно приближается к его кровати. Нельзя шевелиться и делать резкие движения. Зато можно сделать самую разнесчастную физиономию.
Она оперлась на кровать, подобно кошке — легко и невесомо. Осторожно приблизилась и провела рукой по плечу:
— Том, — мягко позвала. — Если тебе плохо, то скажи, не стесняйся…
Тому даже совестно стало, что он так жестоко обманывает глупенькую забитую девушку…
— Брат объяснил мне, что тебе давать, если поднимется температура… Ты только скажи…
Том медленно повернулся к ней, в глазах стояли слезы.
— Принеси мне нож или лезвие, что-нибудь острое, — жалобно прошептал он. — Я хочу умереть. Марино сначала избивает меня до полусмерти, потом лечит… Избивает… Лечит… Я так больше не могу… Я хочу умереть… Я хотел умереть в этот раз, но доктор меня спас. Он в позапрошлый раз меня так избил, что сломал ребра и отбил почки, я не мог сходить в туалет — так было больно, шла кровь… Я кричал… Он… Он… Он… насилует меня… Почти каждый день. И так уже много месяцев подряд… Даже когда я без сознания, он все равно насилует меня. Когда я болею… Когда подыхаю… Ему не важно… Он насилует меня… Я… Я не человек для него… Понимаешь? Единственное, чего я хочу — это умереть…
По щекам Даниэле текли слезы. Она судорожно вцепилась в его руку и сжала кисть до боли. Губы дрожали.
— Я не могу… Брат убьет меня, если по моей вине с тобой что-нибудь случится… Тут камеры… Он потом будет смотреть… Он всегда смотрит… Я не могу…
Том протяжно всхлипнул и отвернулся.
— Хочешь, я покормлю тебя?
— Нет… Марино не будет дней пять? К тому времени я постараюсь как-нибудь умереть от голода…
— Но он сказал, чтобы я позвонила ему, если ты будешь отказываться от еды…
— Хорошо, я буду спускать ее в унитаз, а ты скажешь, что не знала. Ты его сестра, он тебя не тронет.
— Еще как тронет… Я мальчика полюбила из деревни, а брату он не понравился, у него на меня другие планы… Он его убил, а меня запер в этом огромном доме… Ты вот в одной комнате живешь, а я как привидение из угла в угол слоняюсь… Ты не знаешь, что он за человек… Он убьет, не задумываясь… Для него это…
— Мне жаль твоего парня… — очень искренне посочувствовал Том. — Надеюсь, что его хотя бы не рвали перед смертью… Даниэле, прости, что вылил на тебя все это… Заставил вспомнить… Я, правда, не хотел. Ты… Мне показалось… Мне показалось, что тебе можно доверять. Ты забудь, что я говорил… Я сам уже не свой… Я даже тут лоб себе разбить не могу, — грустно усмехнулся он, — острых углов нет.
Даниэле печально улыбнулась. Пальчики прикоснулись ко лбу. Очень осторожно. Она не проверяла температуру, скорей изучала его черты лица.
— Я знаю брата… И я понимаю тебя… Мне вот смелости не хватает… Прости, мне надо идти.
Том мягко накрыл ее руку своей (специально той, которая в наручнике с цепочкой, чтобы совсем уж разжалобить) и тихо проговорил:
— Не уходи… Побудь еще немного. Покорми меня, если тебе не трудно. Со мной так давно никто нормально не разговаривал…
— А что я скажу брату?
— Скажешь, что у меня была температура и слабость. Ты почти его не обманешь.
— Все равно это обман! Он убьет меня!
Том отпустил ее руку и закрыл глаза. Уголки губ приподняты вверх, но это не улыбка, скорее сладкая горечь смирения.
Даниэле вернулась к подоконнику, на котором так и стояла нетронутая остывшая еда. Выбрала грибной крем-суп, который по ее мнению не должен испортиться за полдня стояния на солнце и был съедобным даже в холодном виде.
— А ты не нападешь на меня?
Том покачал головой, все также не открывая глаз.
— А смысл? Ну, нападу, и что я буду дальше делать? Я без цепей-то отсюда выйти не мог, а с цепями эту идею вообще можно выкинуть из головы. Разве что удавиться на этой цепи каким-нибудь загадочным образом…
Она села на край кровати. Том покорно открыл рот.
— Давай, ты потом повесишься на своей цепи, — скромно потупила она глаза. — Если в отсутствие брата, с тобой что-то случится, мне не поздоровится. Правда… Он… Ты даже не представляешь, какой он жестокий…
— Очень хорошо представляю, — вздохнул парень.
Ночью Том опять не спал — всё думал, как достичь желаемого. Времени у него очень мало. Не успеет. Завтра последний и решающий день. Надо как-то выцыганить у нее телефон. Как? Думай, Том! Думай!
За завтраком, давясь ненавистной овсянкой, Том пошел ва-банк.
— Даниэле, а ты никогда не пробовала сбежать от Марино?
Девушка качнула головой.
— Почему?
— А куда я пойду? Кроме брата у меня нет родни. Мама давно умерла. Отца убили. Брат заменил мне родителей. Мне некуда идти. Да и не уйдешь с острова… А на острове он тебя быстро найдет.
— А если уехать? Далеко. В Европу. Ты была в Европе?
— Да, мы жили в Ганновере пять лет. У брата было свое дело. Потом переехали сюда.
— А я из Гамбурга… Почти соседи… Ты бы хотела вернуться в Европу?
— А что я там буду делать?
— Сначала я сниму тебе квартиру… Хотя нет… Если мне удастся вернуться домой, то моя мама тебя просто так не отпустит. Будешь жить у нас. Помогать маме. Она у меня художник. У нее своя галерея. Будешь встречаться с парнями. Я познакомлю тебя со своими друзьями… Да мало ли чем можно заниматься в Европе… Тебя никто там не обидит.
— Но как мы туда попадем? Моим счетом распоряжается брат. С острова мы не выберемся. Из дома не выйдем — здесь полно охраны. У нас нет денег, чтобы купить билет. Ты прикован, да еще и голый. Я очень хочу уехать отсюда. Но как?
— У меня есть брат. Мой близнец. Я позвоню ему, и он нас вытащит. Марино увез меня очень далеко от дома. Мне кажется, что Билл просто не может меня найти. Если ты точно скажешь, где мы, то нас с тобой отсюда заберут за считанные часы. Знаешь, какой у меня классный брат! Он ради меня Апеннины разровняет.
— Прости, я не могу. Если у нас ничего не получится, то брат нас обоих убьет.
— А почему не получится?
— Ты не знаешь брата…
— Я знаю твоего брата! И я слишком хорошо помню, чем для меня это все закончилось в последний раз! Мне до сих пор снится, как меня пускают по кругу, а твой брат стоит и ржет, глядя на то, как меня бьют и насилуют его друзья! Только я не боюсь попробовать это сделать еще раз! У меня нет больше вариантов! Он все равно меня убьет: днем раньше, днем позже — это уже не принципиально! Но, умирая, я хотя бы буду точно знать, что испробовал все, чтобы спастись! А ты можешь и дальше вздыхать: «Ах, брат меня убьет!» — Том чуть не добавил: «И правильно сделает!», но вовремя прикусил язык. И так много лишнего наболтал.
— Прости, я не могу… Луис хотел, чтобы я жила. Он отдал за меня жизнь… Я не могу…
— Луис хотел, чтобы ты ЖИЛА. Он не за то отдал жизнь. Ты предала его память, — мрачно заявил Том.
— Это мой крест… И мне его нести… Ты не смеешь так говорить о нем! Ты не достоин даже упоминать его имя! Ты кто? Ты простая очередная шлюха моего брата…
Том резко сел. Глаза гневно горят, губы плотно сжаты.
— Я был музыкантом, — зло процедил он. — Играл в рок-группе. По мне сходило с ума полмира. У нас уже было два европейских тура. Мы планировали американский тур. Наши гастроли расписаны на три года вперед. Мы готовили новый альбом. Твой брат похитил меня, лишил всего. И это ты не смеешь говорить мне такого! Я, да, я личная дырка твоего брата. Зато ты сестра убийцы и насильника. Я — его жертва, я ничего не могу тут сделать, но я хотя бы как-то стараюсь. А ты? Что делаешь ты, чтобы вырваться? Не приходи больше. Мне противно брать еду из твоих рук. Они такие же грязные, как у твоего брата. Ты по локоть в крови, как и твой брат. И смерть твоего Луиса на твоей совести. Мне жаль парня, он выбрал не ту девушку. Он умер зря, ты предала его уже тогда…
Еще ни одна девушка не отвешивала Тому такой сильной оплеухи. Даниэле ударила так, что разбила ему нос и рассекла губу. Он криво улыбнулся, подставляя ладони под капающую с подбородка кровь:
— Я же говорил, что ты такая же… Даже руки вон в крови в прямом смысле слова.
Откинулся на подушку, запрокидывая голову. Черт бы побрал его вспыльчивый характер. Всё испортил. Вот вообще всё, что мог, то и испортил.
Когда Даниэле ушла, Том умылся. Губа припухла и болела. Он не мог улыбаться. Тем лучше. Есть предлог не делать счастливое лицо. Нос, вроде бы, нормально, хотя неприятные ощущения все равно остались. Небольшой синяк на щеке… Блин, какая тяжелая рука. Они иногда дрались с Биллом, но удар брата ничто по сравнению с ударом Даниэле. Том намочил полотенце и приложил к переносице — толку ноль, но она совершенно точно за ним наблюдает, так что пусть будет. Пусть ее грызет совесть. Пусть сознание не дает ей покоя. Черт побери! Как он мог сорваться? Ведь хотел же мягко, как раньше… Вот что значит не понравилась… И вообще, какое-то лицо знакомое. Откуда тут могут быть знакомые? Бред! Совсем уже свихнулся. Надо подумать, как быть дальше. Она больше не пойдет на контакт. Неееет, это не она не пойдет на контакт! Это Том больше не пойдет на контакт. Он хитро ухмыльнулся одним уголком губы (второй болел). Так, давай соображать. Что мы имеем? Даниэле должна ненавидеть брата, ведь он убил ее любимого. Даниэле его боится так сильно, что не может говорить, без дрожи в голосе. У Даниэле пунктик: забота — материнский инстинкт — жалость. Том продемонстрировал ей сочувствие и понимание. Он предложил ей свободу. Том ударил ей по всем больным местам, всколыхнул воспоминания. Что он получил взамен: удар по морде — это была защитная реакция, чувства, эмоции. Том откинул полотенце с лица, удовлетворенно заметив, что на нем все ж есть пятна крови. Кровь везде — на подушках, на простынях… Как она объяснит Марино, откуда взялись эти пятна? Черт, теперь ей должно стать его жалко, она должна чувствовать себя виноватой, она должна начать о нем заботиться. Что надо сделать Тому? Правильно! Заболеть! Ну, и поголодать придется… Глядишь, к вечеру она и созреет. Ох, как все сложно… Проблема только в том, что это парня он может просчитать без труда, а вот девчонку… У них пудинг вместо мозга…
Он слышал, как она принесла обед. Он так и лежал к ней спиной, подтянув ноги к животу. По комнате гуляли запахи. Том чувствовал, как призывно урчит живот, но мужественно терпел.
Когда солнце ушло из среднего окна и появилось в ванной, девушка пришла еще раз. Забрала не съеденное, оставив орехи и фрукты. Он видел в отражении стекла, как она бросает на него пристальные виноватые взгляды. Том не шевелился. Кто кого? Даниэле не Марино, ее переиграть проще. Главное, чтобы она пересилила свой страх. Она подошла к кровати.
— Я хотела извиниться… Просто ты сделал мне очень больно… Я понимаю тебя… Прости, что ударила…
Том не шевелился. Кто кого… Потом подумал, и натянул простыню на голову, поджав ноги — да, вот так… Маленький, беспомощный, о ком надо заботиться… Господи, от самого себя тошно. Какая ж ты мразь, Том Каулитц…
— Том… — она коснулась его плеча.
Он вздрогнул и отпрянул, воскликнув со страхом, отвращением и обидой одновременно:
— Не трогай меня! — в голосе явно слышались слезы. Он сам не ожидал, что может так играть интонацией…
Даниэле выбежала из комнаты.
Можно расслабиться.
Ночь прошла беспокойно. Это уже третья ночь без сна. Но, черт побери, он так много лежит днем, что, кажется, вот-вот покроется пролежнями. От переизбытка энергии хочется скакать по стенам. Нельзя.
Сегодня днем все решится.
Третий день.
Он теряет время.
Марино может приехать ни сегодня — завтра. Если Даниэле не позволит ему позвонить Биллу или Билл не успеет их вытащить, можно будет заказывать себе музыку и выбирать белые тапочки. Что Марино сделает с ним на этот раз? Тома неприятно тряхнуло. Второго раза он точно не переживет. Он от первого-то вот уже месяц никак не может отойти. Постоянно температурит.
Он вздрогнул от прикосновения и открыл глаза, выныривая из полусна. Даниэле провела пальчиком по щеке с синяком, по губе.
— Ты красивый… — сказала тихо-тихо.
Том резко отвернулся, закрыв глаза, всем своим видом демонстрируя ей неприятие.
Она коснулась его лба.
Том плотно сжал губы. Сморщился недовольно.
Даниэле провела по скуле. Совсем как Марино.
Том хотел спросить, уж не поставила ли она себе цель его трахнуть, как ее брат, но вовремя остановился.
— Что я получу взамен?
— Взамен чего?
— Взамен этого дома?
— Свободу и независимость. У меня есть деньги. Не так много, как у твоего брата, но, думаю, достаточно, чтобы ты чувствовала себя независимой в любой другой стране мира.
— Что надо сделать?
— Надо позвонить моему брату и сказать, как меня найти.
— И всё?
— Да. Все остальное он сделает сам.
— Ты знаешь, где находишься?
— Нет.
— Недалеко от Таити. Полинезийские острова. Это двадцать тысяч километров от Европы.
Том в ужасе распахнул глаза.
— ГДЕ?!
Даниэле улыбнулась и кивнула.
Он беспомощно смотрел на девушку. В голове крутилось всего одно слово. Матерное.
— Какие гарантии?
— Только мое слово, — усмехнулся он. — Ничего другого предложить не могу.
— Я хочу миллион евро и большую квартиру с видом на Елисейские поля.
Том прикинул свои финансовые возможности. Нихреново она хочет за один звонок…
— И ты никогда и ни при каких обстоятельствах не будешь трепать о том, что здесь произошло, — выдвинул он свое условие.
— Идет. Брат вернется через три дня. У твоего брата есть на всё про всё меньше семидесяти двух часов. Там мало денег на телефоне, ты уж прости. Думаю, на минуту, может быть, две хватит.
— Как нас найти?
— Полинезийские острова. Наш остров находится в пятидесяти семи милях от Таити на север. Называется остров Святой Марии. Это частные владения. Рядом остров Красной Жемчужины. Пусть по нему ориентируются. У брата здесь три резиденции. Мы в южной. Если твой брат не уложится в это время, вены будем резать вместе, потому что самостоятельно мы отсюда не выберемся, а брат нас не пощадит.
Она протянула ему очень старый и потрепанный телефон.
— Камеры? — несколько удивленно показал Том глазами в сторону.
— Ну… — она поиграла бровками. — Я знаю, где находится волшебная кнопочка и во сколько обедает охрана.
— Сколько человек охраны в доме, — Том начал быстро набирать номер Билла.
— Все уехали с братом. Тут человек пять. В основном мои телохранители и те, кто следит за тобой.
Он нервно барабанил пальцами по коленке, пока два телефона искали друг друга в своем телефонном мире.
Звонок пошел…
Гудок…
Второй…
Тре…
— Алло!!! — завопил брат в трубку. Голос эхом пронесся по проводам.
— Билл!!! — от перенапряжения Том даже не сразу выговорил его имя. Билл!!! Повторил кто-то, точно так же заикаясь. И Том не узнал свой дрожащий голос.
— Том!!! ТОМ!!! ТОМ!!! Где ты?! ГДЕ ТЫ?!! — кричал он. И Том почувствовал, как слезы бегут по щекам Билла. Том увидел, как Билл падает на кровать, не в силах держаться на ногах. Том ощутил, как Билл целует трубку. Прижался к ней щекой, ловя его поцелуй.
— Билл! Слушай!!! Внимательно слушай!!! У меня нет на телефоне денег! Очень мало денег! Записывай!!! Это острова! Это Полинезия! Они притащили меня на Полинезийские острова! Я нахожусь в пятидесяти семи милях к северу от Таити на острове Святой Марии! Это частная территория! Рядом остров Красной Жемчужины! Здесь три дома! Я в южной резиденции! Ты запомнил? Билл!!!
— Да! Я запомнил!
— Билл, еще! Человек, который мне помогает, выдвинул условия — миллион евро и квартиру в Париже на Елисейских полях! Слышишь? Попроси кого-нибудь этим заняться! Ее надо будет забрать вместе со мной, иначе ее убьют! Это девушка! Ее зовут Даниэле! Билл, если вы не уложитесь в семьдесят часов, то меня и ее убьют! Ты слышишь? Нас убьют! Билл, пожалуйста, вытащи нас отсюда! Заклинаю всем святым, вытащи нас отсюда! Я больше не могу, Билл! Я не выдержу! Билл… Если ты опоздаешь… Я звонил месяц назад…
— Я не успел тогда взять трубку, Том! Я не слышал звонка! Я… Ты себе не представляешь, что со мной было… Я чувствовал, что это ты! Номер не определился… Я чуть с ума не сошел, когда понял, что это мог быть ты… Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться! Я все для тебя сделаю! Ты только поклянись, что не сдашься!!! Том… Пожалуйста!!! Я всё…
Короткие гудки не позволили Тому услышать окончания фразы.
— Клянусь, — шепнул он. — Клянусь…
Том еще некоторое время прижимал телефон к щеке, касаясь его губами.
— Будет смешно, если я продала свою жизнь за какой-то сраный миллион и не получу его. Я буду молиться, чтобы твой брат успел.
— Давай сразу договоримся. Ничего этого не было. Я болел и капризничал. Ты ухаживала за мной. Мы не общались и тем более никому не звонили. Он проверяет твои телефонные счета?
— Редко. Почти никогда. Мне некуда звонить…
— Если он узнает о звонке, то отказывайся от всего и вали все на меня. Хуже мне уже вряд ли будет. Просто вали все на меня. Я скажу, что украл у тебя телефон, а потом подложил обратно, ты ничего не заметила. Хорошо?
— Да… Но он тебя…
— А это уже не важно. Только бы Билл успел… Он должен. Я его знаю. А доберемся до дома, и ты будешь свободна. Никаких больше Марино, никого… Ты будешь свободна и сможешь начать новую жизнь.
— Надеюсь. Я поставила на кон все. Мне бы не хотелось проиграть.
Том нервничал весь остаток дня. Представлял себе, как Билл войдет в эту комнату, увидит его, голого, в синяках, с растрепанной головой, как Тому будет стыдно и неловко. Билл все поймет. Всё, что с ним произошло. Как он отреагирует? Отвернется? Будет жалеть? Будет сторониться? Одно дело, когда Марино брал его силой, но ведь Том в последнее время сам отдавался, да еще как, с такими стонами и ухищрениями! Он за последние месяцы так поднатаскался в искусстве однополой любви, что может лекции порноартистам читать, как лучше выгибаться, подставляться и раздвигать ноги, чтобы получить максимум удовольствия от процесса. Если Билл об этом узнает, он с ним здороваться перестанет, он с их квартиры съедет, он на сцену с ним не выйдет… Он представил, как подробности будут смаковаться в газетах, как над ним будут издеваться коллеги по работе, а Густав и Георг будут относиться подчеркнуто пренебрежительно. А любимые фанаты обязательно выкинут на концерте какой-нибудь трюк, напомнив ему об этих нескольких месяцах фактически сексуального рабства у мужчины. И все вокруг будут считать его голубым, даже если он больше никогда в жизни не вступит в однополые отношения. А для мамы это будет ударом. В своих фантазиях он зашел так далеко, что похоронил и бабушку с дедушкой, которые узнали, что их ненаглядный Томми гей, и тут же умерли от разрыва сердца. Том спрятал лицо в коленях. Что же делать? Нет, лучше сейчас не думать об этом. Сейчас, главное, дождаться брата. Он придет. В черной военной форме. В бронежилете. В очках. Волосы в хвостик, а на голове каска. А за его спиной будет стоять спецназ. Да, спецназ, обязательно тоже во всем черном и в бронежилетах. Том мысленно бросался ему на шею, и они крепко обнимались. И весь этот кошмар кончался. Больше не надо будет вздрагивать по ночам от малейшего шороха, засыпать и бояться, что кто-то может войти и избить или изнасиловать. Он будет много гулять. Да, он обязательно будет много гулять. Дышать воздухом. Носиться босиком по лужам и под дождем. А еще они пойдут в бар, и там Том напьется до невменяемого состояния. Он будет танцевать и веселиться. Он соблазнит девчонку и проведет с ней ночь. Нет! Двух девчонок! Да! Двух! И он будет курить! Черт! Как же ему хочется курить! И пить! Билл, ты только не опоздай… Только успей… Жить так хорошо…


Продолжение следует
Предыдущая часть