Амариллис все записи автора
Может кто-то и читает...
Как всегда, все произошло случайно. Начался дождь. Никита спрятался под козырьком подъезда какой-то элитной высотки. Железная дверь у него за спиной тоненько запищала и попыталась открыться, но на полпути лиши¬лась чувств и поехала обратно. Никита схватился за ручку и извлек на серый свет крохотную старушку. Из тех, которых называют божьими одуванчиками. Согнувшись почти вдвое, она тащила за собой полное грязной воды ведро.
— Бабушка, что же вы тяжести таскаете, да еще в такой дождь, сидели бы себе дома спокойно, — сказал Никита, вынимая из скрюченных пальцев алюминиевую дужку.
— Да я бы и сидела, милый, только дома-то вот нет, — смирно вздохну¬ла старушка. — Ты, голубчик, воду-то выплесни, коли взялся, и я дальше пойду, мне еще восемь этажей осталось.
— Вы что, полы тут моете? — вдруг дошло до Никиты, у которого леда¬щий внешний вид старушки никак не вязался с физической работой. — Сколько же вам лет?
— Мою, ягодка, мою, а лет мне восемьдесят в прошлом году стукнуло, стало быть, восемьдесят один теперь уже будет, — отвечала бабушка, не раз¬гибаясь. — Да ты зайди, что ли, в подъезде посиди, вон ведь как холодно стало.
Таскать по этажам ведра с водой Таисия Иосифовна Никите позволила, а вот доверить швабру наотрез отказалась.
— А почему вы сказали, что у вас дома нет? — продолжал допытываться Никита.
— Так потому, что нет. Десять лет как разбомбили. В Грозном. Я оттуда в Москву сбежала. У меня тут братья, сами позвали. Первое время помогали, но потом их взрослые дети стали им намекать, мол, что это она тут у вас живет, пусть о ней государство позаботится. И ушла я от них. Не хотелось быть обузой.
— Где же вы живете?
— Вот тут и живу. По ночам.
— Это как?
— Ну, в комнатке для привратниц. Они на ночь домой уходят, а я и сплю у них на диванчике. И мне хорошо, и им выгодно: деньги-то они за полные сутки получают.
— А днем?
— А днем я, внучек, полы мою. Шестнадцать этажей тут. А еще в неко¬торых квартирах за лежачими больными хожу, кушать им готовлю, пока родня на работе. Там и себе чего-нибудь сварю, а то, бывает, и помыться пу¬стят. Пока со всем управишься, глядишь — и солнце село. А там уже и кон¬сьержка домой собралась, а я на ее местечко. Много добрых людей на свете!
— А государство?
— А ему-то что? На то оно и государство. Куда ни пойду, мне все тычут: зачем в Москву понаехала? А куда мне было? Пыталась беженца оформить, не дают, бумажки какие-то требуют, справки, за которыми опять в Грозный ехать надо. А куда я поеду? Рассыплюсь по дороге-то. Столько горя с ними натерпелась, ведь у меня даже паспорта нет. Поэтому, выходит, я совсем не существую. Просто нет меня. В списках не значился. Проходили вы на лите¬ратуре такую книжку?
Никита неопределенно кивнул. Таисия Иосифовна вдруг испугалась и стала извиняться:
— Да ты не серчай, золотой, что я спрашиваю. Это у меня так, привыч¬ка. Полвека лет в школе отработала. Вот и проверяю знания до сих пор. По инерции. Ты уж не обижайся на меня.
«Да это я у вас должен на коленях прощения просить», — чуть было не сказал Никита, но слова почему-то застряли в горле.
Из квартиры напротив вышел толстый подросток с бультерьером на по¬водке. Таисия Иосифовна, увидев жильца, как-то беспомощно засуетилась, кинулась к Никите, вырвала у него из рук ведро, переломилась пополам, выплеснула на пол немного мутной воды, запричитала, метнулась к швабре, стукнулась о перила, отозвавшиеся жалобной нотой.
Все эти движения произвели впечатление только на пса. Свинорьшое чу¬довище занервничало и издало какой-то нутряной звук. Хозяин плотоядно чавкал жвачкой и ковырял пальцем кнопку лифта. От избытка чувств буль¬терьер подогнул свои кривые конечности и обгадился. Недоросль поощри¬тельно заржал. Никите захотелось убить обоих. Но тут приехал лифт, и жи¬вотные сгинули в шахте.
— Ты бы шел, что ли. Дождь-то уже кончился, — нервно сказала Таисия Иосифовна. — А то боюсь, увидят, что мы с тобой тут болтаем, выгонят. Скажут, нерадивая, ленится, от работы увиливает, чужих в дом пускает, а сама-то кто? Я ведь даже не на птичьих правах, а на каких-то совсем неве¬сомых. На правах призрака.
Никита держался за подоконник, и ему казалось, что пол и потолок ме¬няются местами. Или что ступени идут по стене, а под ногами — ровная плоскость. Голос Таисии Иосифовны доносился до него как будто со дна глубокого колодца. Никита рванулся и выплыл обратно.
— Таисия Иосифовна, я... мы...
— Иди, иди, сердечный. — Старушка мягко подталкивала потерявшегося Никиту к дверям.
— Вы держитесь! — крикнул он, обернувшись на пороге. — Я обязатель¬но что-нибудь придумаю!
В ответ ему из кустов донеслось угрожающее урчание. И высунулась са¬модовольная морда бультерьера.
— А что ты можешь для нее сделать? Каждый день ходить ведра таскать? Перевезти ее в свою съемную нору, из которой тебя самого, того и гляди, вышвырнут за неуплату? Ходить по инстанциям и собирать справки? Написать письмо в «Новую газету» и сдать бедную старушку на растерзание правдоискательницы Политковской? Это все разговоры в пользу бедных! — Юнкер был настроен критически, и приятная беседа за бокалом кьянти явно не клеилась.
— А ты что предлагаешь? Бутылку красного вина? А если не поможет, то две? — вспылил Никита, напитавшийся от бультерьера каким-то неисчерпа¬емым зарядом злости.
— Я предлагаю не рвать на себе волосы. И главное, никогда не обещать того, что ты объективно не сможешь сделать, — спокойно ответил Юнкер, рассматривая свой бокал на свет. — Я не циник. Я реалист.