Яркие_Картины_Наталии_Ширяевой все записи автора Добро пожаловать мне и остальным вновь подписавшимся в это сообщество!Очень рада, что могу поделиться с остальными моим творчеством.
Представляю свое произведение - философская сказка "Легенда о Единороге"
Это первые две главы.


" С ним придет Единорог,
Он чудесней всех чудес
Он взойдет на твой порог
Меч дождя в его руках..."
Б. Г.


ЛЕГЕНДА О ЕДИНОРОГЕ.


Глава первая.

Когда-то давно, так давно, что я уже и не помню - может быть даже в прошлой жизни, когда каждую ночь небо бывало звездным, а каждый день - солнечным, я любил гулять на рассвете вдоль ручья, спрятавшегося в ивы. Тогда я был молод и счастлив, как только может быть молод и счастлив человек, не знавший еще боли от пореза острым лезвием любви.
И вот однажды я шел по одному мне известной тропинке в лугах, в тот самый час, когда солнце еще не показало миру свое золотое око, но звезды уже ослепли от страха перед его ярким блеском , и небо напоминало тончайшую тюль бледно-лилового цвета. Когда от воды поднимался звонкий туман, отражавший все звуки так, что хруст сломанной ветки способен был испугать робкую лань на опушке соседнего леса за несколько километров. Когда воздух напоен благоуханием росы, выпавшей на разнотравие. Когда весь мир замер, будто приготовился приветствовать самое огромное и несущее жизнь светило.
И вдруг я насторожился. Впереди, на расстоянии одного перелета бабочки, вырисовываясь в тумане неясным силуэтом на фоне прибрежной зелени, мне померещилось чудесное создание, словно сошедшее с картин мастеров Возрождения. Оно пило воду из ручья, неслышно, как только это способно сделать существо, которое привыкло ото всех скрываться и у которого много врагов. Приглядевшись, я смог различить только сверкнувшее позолотой небольшое копытце, да гибкую спину полупризрака-полулошади. Голова его была опущена к глади воды, было лишь видно, что лоб его увенчивает небольшой изогнутый полированно-серебристый рог.
"Это же Единорог!" - подумал я и остановился. Страх обуял меня. Я боялся сделать еще один шаг, боялся вздохнуть; лишь бы не испугать это явившееся мне в предрассветных сумерках чудо.

- Ну что же ты остановился? - услышал я идущий неизвестно откуда, будто льющийся с неба и легкий, как перо недельного птенца, голос. От изумления кровь застыла в моих жилах и я не способен был вымолвить не слова, не способен был даже просто пошевелиться.
- Не бойся! - Единорог приподнял голову и слегка повернул ее в мою сторону, и я увидел огромные, словно принадлежавшие другому, а не этому небольшому существу, глаза цвета прибрежных ив, цвета мокрых камышей, подернутые поволокой грусти.

- Ты кто? - только и осмелился произнести я.
- А ты разве не знаешь? - удивился он.
- Ты - Единорог?
- Ты отвечаешь вопросом на вопрос... - задумчиво произнес он. - А на вопрос полагается отвечать ответом.
- Ты - Единорог, - утвердительно произнес я, хоть и усомнился в том, что действительно веду беседу с Единорогом. До этого в моей жизни не было чудес, и я считал себя человеком, не верящим в сказки.
- Может быть... Почему бы и нет? - как-то странно уклончиво согласился со мной он. - Раз ты так считаешь...
"А как считаешь ты сам?" - хотелось спросить мне, но я сдержался. В конце концов мы не были знакомы, да и говорящие единороги попадаются достаточно редко, по крайней мере так я читал в книгах. Последний из свидетелей, видевший Единорога, жил в 16 веке в Италии. И то, он видел его на расстоянии в полмили, а уж тем более не разговаривал с ним.

- А я тебя знаю! - сказал вдруг он.
- Откуда? - изумился я.
- Оттуда, откуда дует ветер, - иносказательно произнес он.
- Ты говоришь загадками, - осмелел я.
- Я говорю загадками лишь для тех, кто способен их разгадать.
- Ты считаешь, что я смогу разгадать твои загадки?
- Я считаю, что разгадки появились прежде, и что ты задаешь слишком много вопросов для того, кто знает ответы, - он прикрыл глаза, как-то устало и сонно. - К тому же мне пора.
- Ты позволишь мне увидеть тебя еще раз? - поинтересовался я.
- Все будет зависеть только от тебя.
- Я что-то должен сделать?
- Да, - он утвердительно кивнул головой.
- Что?- с надеждой спросил я.
Он развернулся в сторону, противоположную востоку, как будто уже собирался оставить меня одного. Я увидел его шею с гривой цвета раскаленного олова, которую растрепал неизвестно откуда взявшийся порыв ветра.
- Что? - почти крикнул я.
- Ты знаешь сам!

Он исчез так быстро, будто растворился в тумане. Лишь еле заметные следы маленьких копыт на мягком берегу ручья были доказательством того, что я действительно не сошел с ума и разговаривал не сам с собой. Озадаченный, я присел на прибрежную траву, и сидел так, положив подбородок на колени и обняв их руками, глядя, как из-за холмов выкатывается огромный золотой круг, разливая, будто растопленный мед по лугу, травам и деревьям, по поверхности воды. Потом я встал и направился в сторону дома, еще сам не понимая чем, но обеспокоенный; с неясным томлением в груди и странно бьющимся сердцем.


Глава вторая.

Весь день, следующий за этим странным утром, был тоже странный. Меня не отпускано необычное ощущение, будто я изменился, будто я - это не я, а кто-то другой, кто знал кое-что обо мне до этой удивительной встречи. Будто я нахожусь на пороге чего-то нового, прекрасного и волнующегося, но еще не преступил за него. И все вокруг было каким-то новым, чересчур красивым и привлекающим мое внимания. В этот день я понял, что до этого не замечал, как ложаться первые утренние длинние тени в пригороде и на улицах нашего небольшого городка, как из ультрамариново-синих к обеду они превращаются в охристо-выцветшие и как на закате становятся совсем кирпичными. Раньше я не замечал, что и небо утром кажется выше, чем днем, наверное поэтому я всегда подсознательно любил утро, дарящее очущение бесконечного покоя, умиротворения, и радости оттого, что впереди еще - целый день. Да и мелочи, которые для меня раньше и вовсе не существовали, такие, как кошка, красиво изогнувшая на заборе свою по-девичьи стройную спину, или, скажем, лицо пожилой женщины, продававшей сдобу в булочной, испещренное морщинами, как старая пиратская карта - линиями, открылись мне во всей их прекрасной красоте. В общем, я ходил и не преставал удивляться тому, что видел вокруг себя.
И конечно же, меня не оставляли размышления о том, что же такое мне необходимо сделать, чтобы увидеть его еще раз. Перед моим внутренним взором светились своим по-апрельски зеленым светом его глаза, полные грусти и необычайно глубокого знания. Я мучился, пытался нащупать внутри себя слабый голос интуиции, надеясь, что он подскажет мне то, на что лишь слабо намекнул Единорог. "Что же я должен сделать? Ведь он сказал, что я знаю, что!"
К вечеру моя озадаченность сменилась сильным беспокойством, я пытался воспользоваться методом дидукции, пытался трактовать как знаки то, что я видел перед собой, но ничего не помогало. Уверенности, что та или иная мысль является ключевой - не было. Спать я лег позже обычного, но сна не было; мозг был погружен в изучение содержимого самого себя в надежде найти ответ на мучивший меня вопрос. Так лежал я без сна, снедаемый понятными сомнениями, пока не пропели первые петухи. После их разноголосия я попытался было отогнать навязчивые, будто стремящиеся, как к меду осы, мысли, но страх проспать означенный предрассветный час сменил мои попытки найти средство увидется с Единорогом. Теперь я уже боялся пропустить время, когда гаснут звезды, и, промаявшись таким образом еще с четверть часа, встал, оделся и вышел из дому.
В полях в это утро я оказался раньше обычного - луна только собиралась зацепиться своим остро отточенным серпом за край холмов, звезды пока еще начинали бледнеть; медленно, словно нехотя уступая небо утру. Я брел по своей тропке, вьющейся среди поднимавшихся местами выше моего пояса трав и редких кустарников и думал о том, что так и не сумел найти то средство, которое позволило бы мне еще раз... Меня питала надежда, слабая, как течение в старице реки, но в то же время наполнявшая мое не отдохнувшее за ночь тело силами.
Добравшись до заветного места я первым делом осмотрел его, не найдется ли какой-нибудь, пусть слабый признак того, что он побывал здесь еще раз. Но, к моему глубочайшему сожалению, видимо, сюда вчера днем пастух пригонял на водопой коз - весь берег был испещрен мелкими, гораздо мельче тех, увидеть которые я так надеялся, следами копыт. "Ах ты," - в сердцах думал я. Знал бы, что так получится - положил бы поперек подхода старое высохшее бревно, лежавшее неподалеку.
Я отошел немного от берега и сел в траву так, что видна была только моя голова, остальное туловище поглотило море разнотравья, покрытое уже свежевыпавшей росой.
Небо, тем временем начинало бледнеть, луна давно уже скрылась да холмами, звезды, до последнего боровшиеся за свою неземную красоту, гасли одна за другой. Начиналось утро. С ручья рваными, будто растрепанная вата, облаками поднимался туман и расползался по лугам, гонимый легким, еле заметным утренним ветерком. В дальней заросли ив запели какие-то птицы, возвещая миру начало нового летнего дня, голова моя начала клониться на руки, положенные на колени; теплый, какой бывает только летним утром, ветерок овевал шею, едва прикрытую воротом куртки.

Проснулся я будто от толчка, едва сообразив, где я нахожусь. Солнце уже висело над дальним холмом, роса высохла, утро было в самом разгаре, если не сказать, что уже заключало с днем договор о перемирии.
А проспал! В ужасе я вскочил и кинулся к берегу ручья нимало не заботясь о том, что сам топчусь по земле, на которой пытаюсь разглядеть заветные следы. Мной завладело состояние, похожее на истерику. Я бегал взад-вперед вдоль ручья, заламывал руки, потом принимался тщательнейшим образом исследовать берег даже на большом расстоянии от места прошлой встречи. Все тщетно. Следов не было. В отчаянии я махнул рукой и поплелся назад, домой, догонять уносившиеся вместе с поднимавшимся солнцем еще не увиденные сны.
Весь день я проспал, а ночь была повторением предыдущей ночи. Под утро я снова пошел на заветный берег, просидел в бесполезном ожидании почти до обеда, вернулся домой и рухнул в кровать и проспал до вечера, а когда проснулся, солнца уже не было, а все небо было усыпано спокойными, далекими и будто насмешливыми звездами.

Моя жизнь превратилась в чехарду. Дни, когда я отсыпался сменяли беспокойные ночи, каждое утро по нескольку часов я просиживал на берегу ручья, и вновь все начиналось сначала. Я измаялся, похудел, потому что днем я спал, а ночью есть не хотелось; мой болезненно внимательный глаз стал замечать такие мелочи вокруг меня, что все удивляли и шептались: "А не поехала ли у парня крыша?", и глядя в зеркало я с грустью спрашивал себя:" А куда, собственно, делся тот жизнерадостный молодой человек с отличным здоровьем и крепкими нервами, и что это за чучело со впавшими глазами на меня смотрит с той стороны блестящего стекла?"