Открытый в Будапеште в 2002 году самый страшный музей "Дом террора" стал одним из самых посещаемых в Венгрии.

Музей "Дом террора", расположенный в бывшей штаб-квартире Секретной полиции, посвящен истории двух диктаторских режимов – коммунистического и фашистского. Среди экспонатов – фотографии, документальные свидетельства, орудия пыток.

Переступая порог этого огромного серого здания в центре венгерской столицы, посетитель сразу же попадает в атмосферу страха и тьмы. Размазанные красные пятна на облупленных стенах, уходящая ввысь колонна с фотографиями 3600 замученных, казненных, интернированных. Справа и слева - камеры пыток, виселицы.

Дом на  улице Андрашши 60, был построен в 1880 архитектором Адольфом Фесзти. Фасад этого здания  не изменялся в течение многих десятилетий. До 1936 дом был собственностью семьи Перлмуттер. 

С начала 1937 венгерская пронацистская партия "Скрещенные стрелы" организовала здесь свой штаб. Лидер партии,Ференц Салаши, назвал здание "Дом Лояльности". Осенью 1944, когда венгерские нацисты пришли к власти, здание использовалось как тюрьма.

Когда Будапешт избавился от немцев и был оккупирован СССР, коммунистическая Политическая Полиция в феврале 1945 потребовала дом и создала в нём тюремный лабиринт. Государственная тайная полиция владела зданием до 1956. После того, как они съехали, дом был отремонтирован, были стёрты все следы его прошлого. Тогда в доме разместилось несколько фирм и офисов.

В 1970 году здание, где тысячи людей были замучены, использовалось как клуб для молодых коммунистов.

В декабре 2000 года «Общество исследования истории и культуры Центральной и Восточной Европы» купило здание с целью основания музея, представляющего два периода террора в истории Венгрии. В музее показывается  безмерная жестокость, заложницей которой была Венгрия на протяжении 50 лет. На экранах один за другим возникают правдивые, неприкрашенные и от этого еще более жуткие сцены той
реальности.

А далее - от первого лица посетителя, потому что я никогда не решаюсь пойти туда сама:
"Я получаю билет и прохожу к лифту. Передо мной дуло старого советского танка. Танк этот уже давно не стрелял. "Второй этаж, потом первый", – говорит охранник и рукой показывает на лифт.

Захожу в лифт. В нем кроме меня еще несколько японцев и французов. Он медленно поднимается. Через его прозрачное стекло на меня смотрят сотни лиц не известных мне венгров, погибших от репрессий. Их фотографиями обклеена вся стена, напротив которой поднимаются к началу экспозиции посетители Дома террора.

Выходим из лифта. Первый зал. В самом конце – большая (во всю стену) фотография разрушенного бомбами Цепного моста, в центре мониторы с советской и нацистской кинохроникой.

Вот Адольф Гитлер выступает в Нюрнберге, вот товарищ Сталин усмехается в свои усы с Мавзолея, вот советская делегация встречается с немецкой, а вот тот самый пакт Молотова – Риббентропа.Из динамиков, чередуясь друг с другом, звучат обращения к венгерскому народу то на немецком, то на русском языках. "Что такое советская власть?" – спрашивает сам себя и, видимо, слушавших его 60 лет назад неизвестный оратор и потом начинает что-то говорить о трудящихся, солидарности и прочем. Слева от экранов стоят два старых черных телефона. Поднимаю трубку и слушаю обращение венгерского фюрера Ференца Салаши.

Иду дальше. Много кинохроники. Опять те же немцы и русские.Опять какие-то воззвания, опять что-то про советскую власть. А вот уже жертвы этой советской власти.

Старики венгры рассказывают о том, как их допрашивали сотрудники КГБ. Говорят они по-венгерски, но на многих мониторах есть английские титры. Чаще всего в титрах встречается слово interrogation. Захожу в темную комнату. В центре – автомобиль.

В нем горит свет. Возле руля советская военная фуражка. Внезапно свет тухнет, начинает играть тревожная музыка – такие нервные скрипки, от которых мороз по коже.Прохожу дальше. Деревянный стол, табурет. Бумага, ручка. Идеальная обстановка для допроса.

Справа на мониторе – один из участников такого допроса. Рассказывает, как его заставляли давать показания, применяя при этом физическую силу.

Иду дальше. Попадаю в лабиринт. Стены лабиринта сделаны из килограммовых кусков мыла. Такие грязно-белые кирпичи из жира, на каждом из которых написано "1 кg". Иду вперед, все время куда-то заворачиваю, через 100 метров этих виляний становится не по себе. Выхожу к стене. На ней еще один монитор, на мониторе человек в ватнике в окружении свиней. Становится как-то уж совсем невыносимо. Я уже не хочу узнавать, как связаны этот вот человек в ватнике, эти свиньи и этот лабиринт из мыла. Пробегаю этот невыносимый лабиринт и попадаю в комнату, обклеенную советскими плакатами на венгерском языке. Вот они, веселыевенгерские трудящиеся, светящиеся радостью. И никакого мыла, и никаких ватников.

В следующей комнате скамейки и трибуна. Ну хоть сейчас проводи собрание для товарищей. Все обклеено старыми газетами.

Справа стеллаж с папками.

 Я уже спустился на первый этаж и преодолел, кажется, больше половины экспозиции. Вот последний зал. В центре комнаты лежит большой крест. У стен – Новый завет на венгерском и русском. Здесь же облачение священника.

Самая известная история о взаимоотношениях церкви и властей ВНР – история кардинала Йожефа Миндсенти.

В 1949-м секретная полиция обвинила его в государственной измене и посадила в тюрьму, в 1956-м он вышел на свободу, поддержал антикоммунистическое восстание, а после его провала вынужден был скрываться от советских властей в посольстве США в Будапеште. Миндсенти провел в американском посольстве 15 лет и только в 1971 году уехал в Италию.

Прохожу в коридор. Вижу еще один лифт. Ну что ж, кажется, все осмотрено. Сейчас спущусь к выходу и все. Лифт открывается. Я захожу в него. Он закрывается и начинает медленно-медленно спускаться. На стене лифта загорается монитор. Еще один старик венгр. Смотрю на титры. Старик рассказывает не просто о допросе, он рассказывает о пытках. Он руками показывает, как один из работников секретной полиции заходил за спину допрашиваемого и оттягивал его голову назад. Затем второй засовывал какой-то металлический предмет ему в рот... описания пыток слишком уж детальны. Спасает только то, что я не знаю венгерского, а на титры можно не смотреть.

Я в лифте уже больше минуты. Лифт спускается очень-очень медленно. Сколько же можно спускаться! Бросаю взгляд на монитор. "После этого один из участников допроса подходил к телефону, набирал номер и говорил "Товарищ следователь, зафиксирована физическая смерть допрашиваемого", – произносит старик на мониторе. Монитор гаснет. Двери лифта открываются. Это никакой не выход из дома. Это полутемное сырое подземелье. Это тюрьма.

Узкий коридор. Справа и слева камеры. Двери в них открыты. Вот комната для буйных заключенных – здесь стены обиты мягкими тюфяками, чтобы заключенные не могли нанести себя вреда.

Вот камера, пол в которой полностью залит водой. Вот карцер – высотой в 2 м и шириной меньше 50 см – здесь можно только стоять. В нескольких камерах висят портреты жертв террора. Вместо даты смерти – вопросительный знак. Кто-то из посетителей шутит и пытается запереть своего приятеля в одной из камер. Приятель быстро выскакивает из камеры и испуганно смотрит на шутника.

Я иду по коридору. Впереди девушка. Она заглядывает в крайнюю справа камеру и тут же с ужасом выскакивает. Ее можно понять: не всякому понравится смотреть на виселицу в сыром подвале. Тюремный отсек заканчивается. Хочется поскорей уже выбраться наружу, но понять, когда же это все закончится, невозможно.

Следующая комната еще страшней, чем все эти камеры, виселицы и карцеры вместе взятые. Тут горят всего несколько свечей, стоят кресты с какими-то именами и фамилиями, а несколько детских голосов из динамиков произносят эти имена и фамилии.

Опять кинохроника, но на этот раз вместо жертв репрессий, гитлеров, сталиных, молотовых на мониторах советские солдаты, покидающие Венгрию. Простой русский парень в форме стоит возле "КамАЗа", курит папироску, корчит многозначительную физиономию, улыбается и машет ручкой – до свиданья, мол, Венгрия.

Кажется, это последний зал. Да, точно – последний. Спускаюсь по лестнице к выходу. Протягиваю руку к старой деревянной двухметровой двери – и тут происходит самое страшное, что я видел в этом доме: дверь открывается сама. Я выхожу – и она закрывается. Это была последняя мрачная шутка Дома террора: это не я ушел из Дома, а Дом выпустил меня на свободу..."

Неизвестный автор