ФРАНЦИЯ БАСТУЕТ И ЗАЖИГАЕТ (СТУДЕНЧЕСКАЯ ЗАБАСТОВКА И ПРИГОРОДНЫЙ БУНТ)
Наконец-то дописал статью про французскую студенческую забастовку, которую мариновал с ноября. Ну, поскольку забастовка эта продолжается до сих пор, ничего особо страшного в таком мариновании нет.

Фигово другое. Писал я её в два этапа - ночью, когда засыпал и утром, когда ещё не вполне проснулся. Отсюда многочисленные стилистические корявости. Ну, тут уж что есть, то есть. Может быть как-то потом, "для вечности" (которая никогда не наступит) я поправлю особенно безобразные места и перевешу сюда обновлённый вариант. А пока читайте как есть ))

Извиняюсь.

(Да, здесь, под катом, - авторский вариант. Вариант с ПолитПортала короче на кусок абзаца (лирическое отступление) плюс там проведена небольшая правка, кто хочет, сравнивайте.)



Франция бастует и зажигает

Журналистская удача в минувшем ноябре не то, чтобы совсем обошла меня стороной, но всё-таки сыграла со мной весёлую шутку. Меня угораздило побывать в Париже как раз незадолго до начала нынешних пригородных бунтов, и точно так же до их начала — вернуться домой. Тем не менее, мне удалось застать в самом разгаре забастовку транспортников и, несмотря на очевидные проблемы с передвижением по французской столице, вызванные ею, познакомиться с участницей забастовочного комитета Сорбонны, студенткой географического факультета, входящей в комиссию по связям с прессой. Студенты забастовали в конце октября и их забастовка, в отличие от стачки транспортников, которая уже завершилась фактическим поражением, продолжается до сих пор.

Забастовщица Саша, родившаяся в Сибири и успевшая пожить в Литве и Белоруссии, уже третий год как парижанка. Она подробно рассказала мне о механике студенческого протеста, а также дала несколько штрихов к портрету Франции эпохи Саркози, которая началась в мае 2007-го, после избрания бывшего министра внутренних дел президентом республики. Поэтому в своём рассказе о Франции бастующей и зажигающей я буду следовать во многом логике ее рассказа, логике человека, оказавшегося в самом центре событий.

В стране, подарившей миру целых пять революций (1789-93, 1830, 1848, 1870-71 и 1968 гг.; чудесным образом французы пропустили мировой кризис 1917-20 годов, обойдясь в этот раз без очередной революции), протест давно уже стал частью национальной культуры. На демонстрации тут выходят всей семьей, с детьми, музыкальными инструментами и воздушными шариками. На демонстрациях не только кричат, но и поют. У каждого блока (партийного, профсоюзного, молодежного или еще каким-либо образом обособленного) есть свои передвижные звуковые установки на грузовиках, из которых во время многочасовых шествий доносится музыка, а участники демонстрации не только пританцовывают, но иногда откровенно пускаются в пляс. При этом, что тоже довольно привычно, на демонстрациях иной раз случаются драки — между полицией и участниками, между участниками, придерживающимися разных политических позиций, бывает, что демонстрантам выпадает «нюхнуть газку» (как выпало мне в ноябре 2003-го, когда платная охрана Социалистической партии пробовала протравить газом колонну анархистов, каковые в долгу не остались и обратили сию охрану в бегство). Словом, социально-политическая конфликтность воспринимается здесь скорее как своего рода норма. Демонстрировать и бастовать здесь любят и умеют. Что не означает, будто бастуют по любому поводу. Настоящая большая забастовка — всё-таки слишком тяжелое в организационном смысле дело, просто так, по минутной прихоти, ее не начнешь. И, тем не менее, политика Николя Саркози уже в первые полгода его правления вызвала целую забастовочную волну.

Первый раз транспортники бастовали в начале осени. Забастовка позиционировалась как предупредительная и однодневная, но в действительности проблемы с транспортом в парижском регионе продолжались около недели. Профсоюзы не могли согласиться с новым законом, согласно которому у водителей поездов отнимали надбавки к пенсии «за вредность». Ту простую мысль, что водить набитый под завязку пассажирами поезд метро или межгородской экспресс ТЖВ — работа экстраординарная по своей сложности и ответственности, президент-живчик в расчет не брал. После предупредительной забастовки закон о лишении транспортников части пенсии так и не был отменен. Тогда последовала ноябрьская забастовка, продолжавшаяся десять дней. Я сам был в те дни в Париже и однажды поздно вечером, когда возвращаться домой пешком из центра города не было уже никаких сил, мы все-таки спустились в метро. Там нас ждало объявление, гласившее, что из-за забастовки на нашей линии ходит только каждый седьмой поезд. Учитывая позднее время, ждать нам пришлось 56 минут. Вместе с нами на станции сидели и стояли несколько десятков парижан и гостей столицы. Никто из них не выказывал особого нетерпения, никто не ругался, не устраивал сцен, не клеймил забастовщиков на чем свет стоит — иными словами, реальная картина несколько отличалась от того, что показывали в эти дни российские телеканалы или тот же «Евроньюс». Все понимают, что достойная оплата и соцобеспечение машинистов — это прежде всего безопасность пассажиров. Поэтому ждут в метро по часу, пересаживаются на велосипеды или такси. И все-таки, даже несмотря на большой резерв общественной поддержки, транспортникам не удалось дожать Саркози. На очередной Генеральной ассамблее бастующих при голосовании победила точка зрения о необходимости свернуть стачку.

Точно так же, голосованием, решали вопрос о начале забастовки и парижские студенты в конце октября, а за ними — студенты других университетов страны. Всего по данным на 29 ноября забастовка затронула 50 университетов и 200 лицеев (лицеи — та разновидность средней школы, окончив которую, ученик получает право поступать в университет). Причина возмущения молодежи тоже вполне понятна. Летом 2007-го, в момент, когда студенты и лицеисты находились на каникулах, правительство Саркози протащило через парламент закон о реформе высшего образования Франции (точно также, летом, когда минимум половина людей уже в отпусках или на дачах, напомню, принимали особенно «стремные» законы и в путинской России — будь то закон о монетизации льгот или закон об экстремизме). По этому закону вузы фактически лишаются государственного финансирования. Каждый вуз, каждый факультет будет отныне привязан к какому-то предприятию, которое будет финансировать обучение по нужным ему предметам. Что делать в такой ситуации историкам, философам, лингвистам, географам? Вопрос риторический... Сейчас плата за образование во французских университетах составляет около 360 евро за учебный год (посчитаем — это менее одного евро в день, если разложить плату на весь год календарный). По прогнозам, после введения нового закона плата за образование возрастёт до нескольких тысяч евро в год, — и произойти это должно достаточно скоро.

Начиналось все в октябре, с собраний студентов, состоящих в синдикатах, с листовок и с других маленьких проявлений того, что буча грядет. На собрании 30 октября Генеральная ассамблея Сорбонны (25-тиэтажного здания Tolbiac, где учатся студенты-историки, географы, философы, историки искусств и студентых языковых факультетов), в составе около 1000 студентов проголосовала за забастовку. С тех пор все Генеральные ассамблеи здания Tolbiac раз в неделю подтверждают продолжение протестов голосованием.

Выборов на Генеральную ассамблею нет, сюда могут прийти все студенты, все, кто захотят. Но ходит активное меньшинство. Выборов в состав Забастовочного комитета тоже нет, есть самозапись. В комитет здания гуманитарных факультетов в 13-м районе Парижа, где учится Саша, входит около 50 студентов и студенток. Очень многие, как и Саша, — первокурсники. Забастовочный комитет разбит на комиссии. Есть комиссия по организации массовых демонстраций в городе, феминистская комиссия; Саша входит в комиссию медиа, они отвечают за связи с другими университетами, за листовки, ну и за общение с журналистами.

Пресса студенческую забастовку почти игнорирует, — говорит Саша, — хотя забастовка все время расширяется. Те, кто помнят начало движения против контрактов первого найма в 2005 году, говорят, что сейчас все раскручивается гораздо быстрее и активнее.

Забастовка студентов — это прежде всего блокада занятий. Активисты каждое утро приезжают к университетским зданиям и блокируют лестницы и проходы к лифтам. Таким образом, подняться в здание становится физически невозможно.

«Нас обвиняют в том, что мы не хотим учиться, — говорит Саша, — но это совершенно не так. Мы как раз хотим учиться, причем по выбранной нами специальности, мы хотим доучиться до конца — и именно поэтому мы будем бастовать до конца, до победы». Саша успела поучиться несколько лет в Минском университете и потому может сравнивать две системы образования. «Конечно, здесь залы ободранные, в Минске было почище — и это один из аргументов немногочисленных сторонников нового закона среди студентов. Дескать, всё наконец чистенько оштукатурят, покрасят. Но дело же не во внешнем виде, дело в содержании. Учиться, в конце концов, можно, сидя на полу». А что касается обеспечения учебного процесса, да и самого качества образования, здесь все гораздо лучше, чем в Минске, считает Саша. Факультет полностью обеспечен всеми нужными картами (Саша учится на географа), литературой, целый этаж выделен под компьютерный зал, все машины подключены к интернету. Кроме того, обучение во Франции во многом предусматривает самостоятельную работу студентов. По каждому курсу, по каждому предмету есть список литературы, которую надо изучить самостоятельно, и этот список весьма велик. Пожалуйста, сиди в библиотеке и читай, забастовка этому никак не мешает. У самой Саши шесть предметов. Это означает, что она слушает четыре лекции в неделю, каждая по полтора часа, плюс есть практические занятия по шести предметам — по одному в неделю, два из них — по три с половиной часа, остальные — по полтора-два. Итого — 10 занятий в неделю. Вот их-то и блокируют студенты.

Саша зарабатывает на жизнь и учебу в Париже бэби-ситтерством — она сидит с детьми богатых родителей. И поэтому она прекрасно знает, какая картина студенческих протестов сложилась в головах богатых. «Мне постоянно говорят, что студентами манипулируют проклятые коммунисты, что на собраниях присутствуют взрослые, те, кто давно уже не являются студентами, ну и тому подобную чушь. Но из 1000 участников Генеральной ассамблеи ты можешь разглядеть максимум трех-четырех преподавателей, которые, в основном, вообще не подают голоса. Так, на ассамблее 13 ноября было только двое преподов, один все время молчал, а женщина высказалась против нового закона, но и против блокад учебных зданий. Типа, идите бастуйте на улицу, после учебных пар. Еще чего! Ведь здесь, в учебных зданиях университетов, собираются студенты, здесь мы можем встречаться и говорить, кроме того, после отмены пар у нас появилось хотя бы время для обдумывания своего положения. Нет, разумеется, блокады должны быть продолжены».

Типичная мера администрации против забастовщиков — это закрытие университета на несколько дней, чтобы студентам негде было собираться и негде обсуждать ход и развитие движения. Типичный ответ студентов на это — захваты административных зданий университетов. Еще одна мера администрации — усиление охраны. Обычно во всех университетских зданиях практикуется свободный вход, во время забастовки охрана была выдвинута ко входам и начала проверки студенческих билетов. Студентов других вузов или из других зданий того же университета не пускают. Каково же было удивление студентов, пришедших рано утром на блокаду занятий в понедельник 26 ноября, и не увидевших никакой охраны. Они без труда прошли в здание и привычно блокировали все лестницы и лифты. Следом за ними в здание ворвались участники ультраправых, полунацистских организаций и напали на забастовщиков. Завязалась драка. Через несколько минут, откуда ни возьмись, появилась полиция, причем в огромном количестве. Всех забастовщиков взяли под локти и вывели из здания. Нападавшие ультраправые преспокойно вышли сами. Саша оценивает это происшествие как прямое сотрудничество администрации с фашистами, как прямой сговор администрации университета, фашистов и полиции.

Это очень характерно для эпохи Саркози, считает она, — опора на грубую силу, на полувоенные и полулегальные формирования. На этом фоне неудивительна оценка «официальной Францией» пригородных бунтов конца ноября как проявлений расового и этнического насилия. Это чисто фашистская трактовка событий. В действительности, и сейчас, и два года назад, речь может идти о бунте молодых обитателей пригородов как таковых, о бунте бедных против богатых, против системы, в которой пригородной молодежи предоставлена роль безработных отбросов, жестко контролируемых полицией. И бунт 2005-го, и бунт 2007-го годов начались из-за смерти двоих подростков в результате столкновения с полицией. Саркози, бывший в 2005 году министром внутренних дел, а в 2007 году ставший президентом страны, ответил по-военному жестко и непримиримо.

У Саши свои, белорусские ассоциации, но мне эта история напомнила известное путинское «мочение в сортире» «международных террористов», которое, конечно, привело через несколько лет к мифическому спокойствию в Чечне, но спокойствие это как-то подозрительно балансирует между спокойствием кладбища и спокойствием концентрационного лагеря. Теперь же, после нарисованной по всем каналам (а до того, похоже, на большинстве участков) победы путинской партии, этот вариант спокойствия намереваются импортировать во все регионы России. И в этом смысле пример французской молодежи, которая борется за свое будущее, за свои осознанные профессиональные и социальные интересы, мог бы быть очень интересным для нашей страны, для российской молодежи.

Влад ТУПИКИН


впервые опубликовано здесь: http://politportal.ru/analysis/detail.php?ID=2378
перепечатано: http://ru.indymedia.org/newswire/display/18086/index.php
первая публикация в ЖЖ: http://polityka.livejournal.com/15856.html