dual-personality все записи автора Глава 14
Я, конечно же, знал, что Билл не поймет. Я понимал, что моя вдруг проснувшаяся забота вызовет у него лишь ехидный смешок. Знал, но все-таки не был готов к тому, что мои самые искренние порывы будут для него выглядеть глупо и фальшиво.

Хорошее настроение, что было у меня с утра, улетучилось сразу же после утренней сцены. И на самолет я сел с твердым намерением игнорировать Билла до самой Германии. Чтобы не видеть его умоляющий взгяд я упорно смотрел в окно, старательно разглядывая белые облака и крохотные домики внизу. Смешно… больше всего на свете я хотел сесть рядом с Биллом, успокаивающе сжать его тонкую ладонь и посмотреть в его огромные испуганные глаза, взглядом говоря: «Не бойся, все будет хорошо…». Раньше я всегда так делал, хоть это и было скорее своеобразным ритуалом, чем осознанным действием. Так почему же сейчас, когда я хочу это сделать, что-то мешает мне?
Секс не мешал быть нам в первую очередь братьями. Неужели мои странные и неопределенные чувства помешают?
Я хмыкнул от совершенно некстати пришедшей в голову мысли: если сейчас случится что-то с самолетом, последним, что произошло между мной и Биллом, будет нелепая размолвка.
Мысли снова потекли в ту сторону. А ведь Билл, скорее всего, ничего и не понял. Куда ему понять, что людям обидно, когда в ответ на их лучшие побуждения, они получают лишь презрительные взгляды и пренебрежительный смех. Ведь Билл никогда ни к кому не совался со своей заботой. Ему вообще ничего кроме секса от людей не нужно… Хотя, нет, вру. Ему нужно обожание, преклонение, влюбленность: он ведь так любит чувствовать себя властелином людских сердец. Он любит, когда все находится у него под контролем, даже если это всего лишь иллюзия…
Самолет пошел на посадку, и я отвлекся от мыслей, услышав сдавленный всхлип. Не удержавшись, я обернулся, встретившись с Биллом взглядом. И все, о чем я думал всю дорогу, показалось мне таким глупым. Ведь у противоположного окна сидел, насмерть перепуганный, мой младший брат.

Встретили нас ребята и Дэвид. Густав и Георг сияли, как новые монеты, хлопали меня по плечам и наперебой задавали вопросы. Я вдруг вспомнил: они ведь совсем не обиделись на нас с Биллом за то, что в Испанию отправили только нас двоих. И никогда не обижались, что про них регулярно забывали, когда дело касалось фанатской любви. Они словно не замечали, что для многих наших обожательниц группа ограничивалась близнецами Каулитц. Наверное, за это я их и обожал. За постоянное дружелюбие и почти полное отсутствие эгоизма.
Я широко ухмыльнулся, разводя руки, и накинулся на них с объятиями. Георг смеялся, дергая мою кепку за козырек, отчего она съехала мне на глаза. Густав раздавал дружеские тумаки. И в этой суматохе я как-то совершенно забыл про Билла. А когда я, поприветствовав друзей, обернулся, его уже не было. Лишь по пронзительно-грустному взгляду Дэвида я понял, что Билл опять куда-то ушел.
Грустить и переживать по этому поводу не хотелось совершенно. В конце концов, я прекрасно знал сценарий, по которому пройдет сегодняшний вечер у Билла. Он пойдет в какой-нибудь клуб, подцепит очередного тупого красавца, желающего поиметь его аппетитную задницу, и займется с ним безумным сексом.
А потом все равно придет ко мне.
И я позволил ребятам засунуть меня в машину и отвезти в какой-то бар, где они собрались шумно отпраздновать наше с Биллом скорое возвращение. Вот только о том, что второго виновника «торжества» с нами не было, все почему-то забыли…

Наверное, не стоило так напиваться, но сдерживать себя у меня просто не было сил. И, наверное, не стоило прямо в подсобке трахаться с молоденькой барменшей, но у нее были мелированные черные волосы до плеч и подведенные карандашом карие глаза…
Отрицательно помотав головой на предложение ребят проводить меня до квартиры, я, почти не шатаясь, вышел из бара. В голове приятно шумело и не было ни одной мысли, что было еще приятнее. И я, наверное, был бы совсем счастлив, если бы, придя домой, застал там Билла.
Но в квартире было пусто. Я, вообще-то, давно уже должен был привыкнуть к этому, ведь Билл никогда не сидел дома по вечерам. Он предпочитал проводить время в компании интересных ему молодых и не очень молодых людей. Мне всегда было любопытно: как он выбирает своих «партнеров»? Или он просто отдается первому встречному? Почему-то я больше склонялся ко второму варианту.
Неспешно стянув с себя куртку и кроссовки, я еле дополз до дивана и рухнул на него, бессмысленно уставившись в потолок. По щекам текло что-то теплое и соленое, но мне совсем не хотелось думать, что это слезы. Ведь парни не плачут. Тем более, не плачут из-за того, что их младший брат-близнец просто-напросто последняя шлюха, в которую им по воле рока случилось влюбиться…
Блядь, но я же не верю в любовь? Точно: я не боюсь темноты, знаю, что Санта-Клауса не существует, и не верю в любовь… Глупо верить в то, чего не существует. И глупо страдать по этому поводу.
Я спешно вытер лицо и пошел в душ, упрямо отгоняя мысли. Раньше мне удавалось не думать… И, задушив тоненький голосочек в моей голове, вякнувший: «Вот поэтому все сейчас так…», я позволил прохладным струям воды смыть с себя груз прошедших дней…

Одиннадцать. Я сижу в кресле и бессмысленно пялюсь в телевизор, глотая горячий горький кофе. На экране – наш концерт, и Билл с абсолютно счастливым и даже каким-то одухотворенным лицом поет «Der Letzte Tag». Я думаю о том, что только творчество еще позволяет Биллу оставаться хоть сколько-то человечным.
Чертверть двенадцатого. Я раздраженно выключаю надоевший мне телевизор и, неловко взмахнув рукой, опрокидываю на себя остатки уже теплого кофе. Чертыхнувшись, я стягиваю с себя свой любимый комплект и засовываю в корзину с грязной одеждой. А в голове вертится мысль, что Билл просто кинул бы на пол эти вещи и напрочь забыл бы о них, пока я ему не напомнил.
Половина дванадцатого. Я всматриваюсь в ночной город, еле дыша на холодное стекло. Пишу пальцем на запотевшем стекле букву «Б», и тут же яростно стираю. Ведь я так стараюсь совершенно не думать о брате и о моих странных чувствах к нему.
Без четверти двенадцать. Я сижу на полу, устало прислонившись спиной к двери и против воли вслушиваюсь в звуки, надеясь услышать стук каблуков в пустом коридоре. Но ничего, кроме приглушенной музыки в соседней квартире, я не слышу.
Полночь. Я вздрагиваю и открываю глаза, проснувшись от толчка открывающейся двери. Подскочив, я смотрю в открывающийся дверной проем, и у меня на душе спокойно и светло. И мне даже не надо думать, почему.
Билл пришел домой.

Он скинул с себя курточку и – надо же! – повесил ее на вешалку. Даже не посмотрев на меня, он прошел в комнату и рухнул на диван, на котором я так же лежал пару часов назад. И так же, как и у меня, по его щекам текли слезы.
- Что случилось? – я присел рядом с диваном, тыльной стороной ладони стирая с его щек слезы. Он помотал головой и отвернулся к стене. Его острые плечи подрагивали в такт тихим всхлипываниям. Я устало ткнулся лбом ему между лопаток, вызвав недоуменное молчание.
- Может, пошлем наше пари ко всем чертям? – произнеся это, я поморщился. Ведь дело не в пари, верно, братец?
Билл обернулся и, насмешливо на меня посмотрев, залился истеричным смехом. Он очень долго хохотал, кашляя и задыхаясь, а я хмуро смотрел на его веселье. Наконец, не выдержав, я со всего размаху ударил его по лицу.
- Спятил? – в шоке уставился на меня Билл, прижав ладонь к алеющей щеке. Я виновато улыбнулся и сел на диван рядом с ним.
- Прости, - я пожал плечами. – У тебя, видимо, была истерика…
Он сморщился и обнял меня – как-то совсем по-братски.
- Я просто устал…
Билл уютно устроился в моих руках и положил голову на мое плечо. Его жаркое дыхание обжигало сквозь тонкую ткань футболки.
- Как отпраздновали? – совершенно бесцветно спросил он, непроизвольно сжимая пальцами мою руку.
- Так себе, - я пожал плечами. Билл слегка остабил свою хватку. – А ты где был?
Он вырвался из моих объятий и отодвинулся, уставившись в угол.
- С Шоном.
- Что делали?
- Тебе это будет неинтересно, - он резко отвернулся от меня.
- Я так не думаю… - я развернул его к себе и застыл, наткнувшись на совершенно пустой взгляд. Лицо – застывшее, как у фарфоровой куклы – не выражало совершенно ничего. И я прижался своими губами к его, бледным и почему-то очень холодным. Он слегка разомкнул их, впуская мой язык, и рвано выдохнул в мой рот.
Поглаживая кончиками пальцев напрягшуюся спину, я нежно ласкал его губы и рот, не желая ничего большего. Но Билл, чуть отстранившись, прошептал:
- Том, трахни меня, пожалуйста.
- Ты уверен? – глупо, Том, очень глупо. Не был бы уверен – не попросил бы, и ты это знаешь.
- Да, - простой кивок. Я вновь потянулся к его губам, но он остановил меня, серьезно глядя в мои глаза. – Только… - он замялся, но все-таки продолжил, - будь нежен…
Я изумленно посмотрел на него. Никогда прежде Билл не просил об этом. Но он уже закрыл глаза и сам подался навстречу моим ласкам. И я решил оставить все мысли до утра.
Мы целовались, как сумасшедшие, прижимаясь друг к другу и судорожно стягивая с себя одежду. Одними этими поцелуями Билл довел меня почти до оргазма, но я, помня его неожиданную просьбу, отстранился и, найдя в себе силы сходить до ванной за каким-нибудь кремом, начал растягивать его – медленно и очень аккуратно, наслаждаясь видом Билла, очего-то смущенно краснеющего. Поцеловав его во все еще прикрытые глаза, я вошел в его жаркое тело, поймав губами тихий стон.
И мне вновь удалось не думать ни о чем, кроме хрупкого и такого желанного тела в моих объятиях. Но на этот раз это было не легкомысленное бездумье, а умиротворение, полное какой-то странной невысказанной нежности. Никогда прежде мы с Биллом не занимались любовью так: спокойно, медленно, наслаждаясь каждым мгновением.
Даже кончили мы одновременно, сжав друг друга в объятиях и тепло улыбнувшись. Билл, так и не открыв глаз, тут же задремал. А я, подхватив на руки безвольное тело брата, уложил его в постель и устроился рядом. Крепко прижавшись к Биллу, я начал проваливаться в дрему под его мерное сопение. И, находясь уже где-то на грани сна, я услышал невнятное бормотание брата:
- Ты лучше всех, Шон…




Глава 15
Холодный ветер упорно пробирался под тонкую простыню, небрежно накинутую на мое тело, но мне совершенно не хотелось вставать с подоконника и одеваться. И я с каким-то глупым упрямством делал затяжку за затяжкой, нервно стряхивая пепел вниз, на улицу, куда за утро уже успели улететь три выкуренные сигареты.
В очередной раз затягиваясь, я совсем невесело усмехнулся. Что-то слишком много я курю в последнее время. А от этого портится кожа, зубы и, что самое неприятное, голос. Вздохнув, я упорно докурил четвертую сигарету и щелчком отбросил окурок, который резким порывом ветра забросило в чье-то распахнутое окно. Оттуда донесся чей-то злобный вопль, на который я, в общем-то, не обратил никакого внимания, все также сидя на подоконнике и кутаясь в тонкую ткань простыни.
Том ушел с самого утра, а я даже не проснулся, когда он уходил. Нет, не так. Он даже не разбудил меня, чтобы сказать, что куда-то уходит.
Хотя, чего это я? Он никогда этого не делал. Да и я тоже…
Все-таки не удержавшись, я кое-как достал промерзшими пальцами пятую сигарету.
В последнее время я что-то совсем разнюнился. Вчера так вовсе… Я недовольно поморщился, вспоминая встречу с Шоном. Знаю, что для большинства я просто «развлечение», способ хорошо провести время, чтобы потом вернуться к своей благоверной и шептать ей на ушко слова любви. Я все это прекрасно знаю и совершенно не переживаю по этому поводу. Точнее, не переживал.
Стряхнув пепел, я с наслаждением затянулся, наполняя легкие едким дымом. В этой моей привычке было что-то свойственное всей моей жизни. Ведь вроде знаю, что плохо, вредно, что ни к чему хорошему не приведет, но все равно упорно делаю это, получая какое-то странное наслаждение от саморазрушения.
Наши странные отношения с Томом тоже были, по сути своей, такой вот «вредной привычкой». Губительной, разрушительной, но такой сладкой. Что может быть прекраснее секса с собственным братом? Да еще и с близнецом? Это же нарушение всех устоев и запретов! Это же настолько аморально! И хочется еще… Потому что попавшего однажды на этот крючок, уже не заставишь ступить на «праведный» путь.
Наверное, кто-то может подумать, что я трахался с Томом по идейным соображениям, бросая тем самым вызов общественной морали. Это не так. Просто… мне хотелось, и больше ничего. Мне было интересно – мой брат, человек, которого я знал всю свою жизнь, сможет ли подобно другим хорошенько поиметь меня? Как выяснилось, смог. Мое любопытство было вполне удовлетворено.
Хотя я до сих пор не понимаю, почему Том допустил это. Он ведь мой старший братец, мой защитник, моя опора, мой пример для подражания. Почему же он, такой сильный и независимый, смог опуститься до того, чтобы трахнуть родного брата. Наверное, за это я до сих пор на него немного злюсь, хотя вполне понимаю, что не имею на это никакого права…
Сигарета дотлела до самого фильтра, обжигая мои пальцы, отчего я вздрогнул и выбросил очередной окурок в окно. С новым порывом ветра пепел разлетелся в разные стороны, запутавшись в моих волосах. Я лениво отряхнул их и продолжил сидеть на подоконнике, уткнувшись подбородком в поджатые колени.
Пожалуй, в моей жизни не было ничего по-настоящему стоящего. Такого, за что стоит бороться до самого конца. Того, за что стоит умереть. Хотя, если задуматься, кто может этим похвастаться? Ну, самое большее – один человек из десятка. И это еще оптимистичный прогноз.
Большая часть людей – просто автоматы для добычи денег. Они живут той самой «хорошей жизнью», являющейся по сути ничем другим, как пустой тратой времени на удовлетворение своих животных потребностей. Они встают рано утром, идут на работу, вечером смотрят телевизор и воспитывают детей по своему образу и подобию, взращивая новое поколение таких же никчемных людишек. Все эти «хорошие люди»: примерные семьянины, добропорядочные домохозяйки и послушные дети – просто трусы, боящиеся хоть что-то изменить в своей жизни. Просто эгоисты, которым не важно ничего кроме собственного благополучия.
Что они могут сделать для мира? Да ничего стоящего.
Впрочем, я тоже ничего не могу, но по крайней мере пытаюсь. Я пою. Не бог весть что, конечно. И, разумеется, это не «послание миру».
Это послание всего одному человеку. Которого, возможно, никогда и не существовало…
* * *
- Ты можешь встать?
Я смотрю вверх и вижу глаза: невероятно синие и полные участия. Даже забываю про вывих, глядя в них.
- Кто ты? – я с трудом поднимаю гудящую голову, пытаясь сесть. Получается.
- Никто, - тихий смех и снова эти глаза. – Просто прохожий.
- А зачем ты мне помог? – правда, зачем «просто прохожий» отделал этих уродов из школы, в очередной раз избивавших меня?
- Захотелось, - хриплый смех. – Нельзя бить маленьких детей, тем более таких красивых…
Меня так изумляет слово «красивый», что я вместо слов благодарности недовольно бурчу:
- Я не маленький!
Смех. Почему-то мне кажется, что я могу слушать его вечно.
- Ладно, «не маленький», как тебя зовут? – он протягивает мне сильную загорелую ладонь, помогая подняться.
- Билл… - я медлю, все также заворожено глядя в его глаза. – А тебя?
- Называй меня… называй меня Джей, - он подмигивает и, отпустив мою руку, собирается уйти. Но я своими слабыми пальцами вцепляюсь в его ладонь, не давая сделать ни шагу.
- Спасибо…
- Пожалуйста. А теперь иди домой.
- Нет, я хочу с тобой… - его глаза на секунду становятся очень серьезными, но потом вновь теплеют.
- Хорошо. Идем.

Каждый день после школы я ходил к Джею. Сидел с ним в его крохотной захламленной квартирке, болтая обо всем подряд: о школе, о тех придурках, что дразнят меня, о Томе, о нашей группе… Джей внимательно слушал, но очень мало говорил. И почему-то всегда терпеливо относился к моим постоянным посиделкам у него.
Он был очень одинок, я так думаю. Иначе ни один нормальный человек не стал бы все свое время тратить на четырнадцатилетнего мальчишку. К тому же, у Джея я никогда не видел ни друзей, ни любовниц. Вообще, я ни разу не замечал, чтобы он общался хоть с кем-нибудь, кроме меня.
Ни мама, ни Том не знали о нем. Я никому не хотел говорить, что в моей жизни у меня, наконец-то, появился настоящий друг. Не брат, который всегда будет рядом, что бы ни произошло. А друг. К тому же, такой взрослый и классный.
Я как-то очень быстро привык к его присутствию в своей жизни. И мне стало казаться, что так будет вечно. Хотя, что может знать маленький мальчик о вечности…

- Я уезжаю, - это первые слова, что он сказал за весь вечер. Я попытался посмотреть ему в глаза, но он упорно смотрел куда-то в стену.
- Надолго? – я сиротливо съежился на своем любимом кресле.
- Навсегда.
- Когда?
- Завтра утром.
Как всегда ровный голос, без примеси эмоций. Я почувствовал, как что-то горячее течет по моим щекам, и отвернулся. Ведь мальчики не плачут.
- Мы еще увидимся? – всхлип все-таки прорвался, и вопрос прозвучал как-то с надрывом.
Джей сел рядом со мной и развернул меня к себе лицом.
- Увидимся, обязательно, - в глазах была такая уверенность, что я поверил. – Вот через несколько лет ты станешь знаменитым певцом, приедешь с гастролями в какой-нибудь город… Где ты хочешь побывать? В Токио? Вот, приедешь в Токио… А я буду стоять в толпе твоих фанатов и слушать, как ты поешь.
- Тогда договорились? – меня охватил какой-то странный нездоровый энтузиазм. Как всегда это бывает при увлечении какой-то бредовой идеей. – И все это время я буду петь песни и думать, что когда-нибудь мы встретимся…
Его глаза стали грустными.
- Но когда это произойдет, ты уже забудешь обо мне…

В тот день я заснул в его квартире, так и не вернувшись домой. А наутро оказался в своей постели. За окном ярко светило солнце, пели птицы… Внизу, на кухне, мама пекла пирог, а из комнаты Тома раздавались противные звуки какой-то очередной хип-хоп композиции.
Все было как обычно.
Но Джея больше не было в моей жизни. Вообще не было. Его квартира была пуста, а соседи даже и не знали, что там кто-то жил.
Иногда мне начинало казаться, что Джея вообще не существовало. Что я его придумал, сойдя с ума от одиночества и непонимания. В такие моменты я начинал усиленно заниматься пением, думая только о нем. И о том, что когда-нибудь я выступлю в этом чертовом Токио и вновь увижу Джея.
А потом я изменился. И в моей жизни остался только Том и постоянное ощущение грязи.
Я пытался, пытаюсь найти Джея. Пою – для него. Но даже специально нанятый детектив уверяет меня в том, что такого человека никогда не существовало.
Знаю, это глупо и нелепо. Звучит, по крайней мере, ужасно. «Билл Каулитц пытается найти и поверить в своего друга детства». Смех, да и только. Но у каждого человека, даже у самого подлого, низкого, грязного, должна быть в глубине души какая-то светлая мечта. Ее не вытравишь из себя, не заставишь себя забыть о ней. Остается лишь беречь, не давая никому даже касаться кристально чистой поверхности, в которой, словно в зеркале, можно увидеть всю свою жизнь…
* * *
Резкий звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Я поднялся, еле разогнув заледеневшие ноги, и, посильнее закутавшись в простыню, прошел к двери.
- Кто? – даже не дождавшись ответа, я распахнул дверь, уставившись взглядом куда-то в ноги гостя.
- Билл… - незваный гость, оказавшийся всего лишь Дэвидом, сделал шаг и остановился на пороге, буквально пожирая меня взглядом. Я невольно поежился и кивком головы пригласил его войти, сам отходя в сторону.
- Чего надо? – я взял из пачки еще одну – это пятая или шестая? – сигарету, хотя в горле уже першило от табачного дыма.
Дэвид прошел в квартиру и как-то неуклюже уселся на диван. Я небрежно плюхнулся рядом, чуть не потеряв по дороге простыню.
- Билл, нам надо серьезно поговорить, - ух ты, Дэвид вдруг стал серьезным. И, надо же, похоже, действительно хочет поговорить. Вот только разговоры нам ни к чему. Я прекрасно знаю все, что он хотел бы мне сказать.
Но я лишь хмыкнул и, изогнув правую бровь, терпеливо уставился на своего продюсера, уже почти слыша все то, что он хотел бы мне сказать.
«Во-первых, Билл, почему тебя не было вчера с нами?».
- Билл, - Дэвид не выдержал и отвел взгляд, - где ты был вчера вечером?
Я чуть не расхохотался и, скрывая усмешку, лениво ответил:
- Был на свидании. Запрещено?
- Н-нет, - слегка запнулся Дэвид. Я заметил, что со временем ему стало все сложнее не реагировать на мою неприкрытую наглость и вызывающее поведение.
«Во-вторых, Билл, что случилось в Испании».
- Билл, что произошло в Испании? Я, наконец, услышу рассказ о произошедшем из первых уст? – он попытался скопировать мой насмешливый тон. Не выйдет, Дэвид. Ты слишком серьезно воспринимаешь свои глупые чувства ко мне, чтобы пытаться играть в непричастность.
- Нет, - отрезал я. Совершенно неожиданно мне в голову пришла чертовски забавная идея. – Лучше я тебе покажу…
И не дожидаясь ответа, я уселся на колени к Дэвиду.
- Билл, это глупо… - нет, Дэвид, глупо пытаться сопротивляться мне.
Я заерзал на его коленях, чувствуя, как постепенно наливается кровью его большой член. Вот это мне и нужно, Дэвид. Не твое идиотское «участие», не твоя привычка всюду совать свой нос.
- Сначала меня впихнули в комнату, полную пьяных похотливых уродов, - начал я нашептывать Дэвиду, облизывая его ухо. Мои руки почти автоматически начали стягивать с него какую-то дурацкую футболку. – Потом они заставили меня сделать так, - я встал перед ним на колени, резко дернув за пряжку ремня. Он сидел, словно боясь шелохнуться, и лишь как-то затравленно смотрел на меня. Ухмыльнувшись, я быстро расстегнул его джинсы и достал уже истекающий смазкой член.
По привычке картинно облизнувшись, я сразу же заглотил его плоть почти целиком и начал активно сосать, вызывая у Дэвида потрясающие стоны. В голове у меня, как обычно, словно растекся горячий туман, заволакивая все мысли и чувства. Осталось лишь одно желание – отдаться, как можно скорее, почувствовать обжигающую боль и, затем, дикое наслаждение. Достичь сладостного облегчения и забыться на время.
Колени побаливали от долгого стояния на полу, а горло, и так измученное утренним курением, почти горело и отзывалось неприятным жжением на каждое движение члена Дэвида. Но было во всей этой боли что-то невероятно приятное. Как истово верующий с наслаждением принимает боль от очищения, я принимал эту боль. Да, я похотливая шлюшка. И за это я стою измученными коленями на жестком полу и так потрясающе непристойно наслаждаюсь тем, что делаю минет.
Последнее движение языком – и в моем горле разлилась вязкая сперма. Ее было так много, что я, при всем своем умении, чуть не подавился. Дэвид как-то совершенно устало развалился на диване, глядя на меня этим взглядом, который я всегда ненавидел – какой-то щенячий, полный этой гребаной нежности и грусти.
- Билл… - нет Дэвид, не хочу ничего слышать. Лучше ты дослушай мою историю до конца.
- А затем, - я, наконец, поднялся с пола и уселся верхом на Дэвида, - затем они меня изнасиловали, отымели, выебали… - мой голос становился все нежнее и слаще, контрастируя со словами. Дэвид было возмущенно дернулся, но я одним взглядом заставил его спокойно сидеть. – А ты… ты ведь тоже хочешь сделать это, не так ли? – пальцы сжались на его члене, вновь дразня и лаская. Дэвид лишь прикрыл глаза, на его лице отражалась борьба с самим собой. Он ее проиграет, я это знаю. Дэвид слаб – ведь он, смешно сказать, любит меня. А я давно уже заметил, что любовь делает людей такими слабыми…
Сорвав с себя смявшуюся простынь, я нетерпеливо начал насаживаться на его член.
- Нет, стой, - почти просипел Дэвид, вцепляясь пальцами в мои бедра, оставляя на них синяки.
Черт, я уже почти жаждал боли. Я хотел чувствовать ее, доказать себе, что я жив, а не утонул в своих слишком запутанных воспоминаниях. И я применил запрещенный прием, горячо зашептав Дэвиду на ухо:
- Я люблю тебя… - такие простые слова и такая очевидная ложь, но именно это заставило изумленного Дэвида расслабиться.
Толчок. От боли я не могу дышать, и хочется лишь одного – умереть. А значит, я живой, я существую.
Толчок. Я не слышу болезненные стоны Дэвида, вновь погружаясь в жаркий туман, заставляющий меня забыться и, отбросив все чувства и эмоции, лишь все сильнее, все глубже насаживаться на твердый член.
Толчок. К боли примешивается наслаждение, и я уже не помню, чьи сильные руки обнимают меня, не знаю, чье учащенное дыхание обжигает мою шею, чьи ненасытные губы терзают мою кожу.
В бешеном ритме мир кружится вокруг меня, ослепляя вихрем красок, оглушая своим шумом. И вот он – миг, когда нет ничего и никого. Лишь я и блаженная пустота в голове…
А потом возвращаются ощущения: саднящая боль в заднице, горячая сперма, стекающая по животу и бедрам…
- Спасибо, Дэвид, - я слез с него, вновь закутываясь в измятую простыню.
- Может, стоит поговорить? – неуверенный голос за моей спиной не просто раздражает, он бесит.
- Не о чем. Убирайся, - я достал еще одну сигарету и сел на подоконник, закуривая. Надо бы принять душ. Но никакая вода не смоет грязи с моей души.
Если, конечно, она у меня вообще есть…




Глава 16
На улице ярко светит солнце, отражаясь сотнями бликов в лужах, оконных стеклах, витринах магазинов… Весна… Как любят говорить люди, пора влюбленности и вдохновения. Но мне с каждым днем кажется, что, это наверное, просто штамп – весна, любовь, хорошее настроение… Ведь у меня все гаже и гаже на душе, хоть я сам и не понимаю, отчего.
Если подумать, все, вроде бы, замечательно: я, наконец, смог разобраться в себе и порвал с Аннет (больно, да, но так будет лучше для нас обоих). Более того, с тех пор я каждый день провожу с Биллом и чувствую себя очень даже счастливым. Но на сердце какая-то тяжесть, словно я еще не вижу собирающиеся над моей головой тучи, но уже чувствую их.
Утром после расставания с Аннет мне было… Не сказать, чтобы плохо, просто как-то очень странно. Словно я лишился чего-то очень для меня важного и, что еще хуже, до боли привычного. И мне все время казалось, что всего этого не произошло, что Аннет сейчас, прямо сейчас шагнет в мою квартиру, наполняя ее таким свойственным моей невесте милым шумом и суетой.
Где-то, еще очень давно, в детстве, я услышал утверждение, что намного больнее любовных терзаний становится, когда любовь проходит. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что это действительно так. Тяжело привыкнуть и смириться, что Аннет больше не будет в моей жизни. Но я попытаюсь. Ведь сейчас у меня есть за что – точнее, за кого – бороться.
Билл… Солнечный мальчик, оказавшийся совсем не таким, каким казался на первый взгляд. Я до сих пор не хочу верить словам Йоста, сказанным им тогда, в ресторане. Но я все-таки не дурак и не слепой. Я вижу все это: его притворно-робкие, заигрывающие улыбки, обращенные к разным мужчинам, его шальной взгляд, преследующий меня повсюду… Наконец, то поистине невероятное упорство с которым он столь явно напрашиваеся на нечто большее, чем просто поцелуи.
Хотя, если уж быть до конца честным с самим собой, мне тоже хочется вывести наши с ним «отношения» на новый уровень.
От этой мысли меня корежит. Мое воспитание, ценности, устои, вера, наконец, - все это летит к чертям от одного его взгляда. И все чаще появляется жалкая мысль: а может, просто стоит сдаться своим низменным желаниям, раз уж сам Билл так жаждет этого? Лишь остатки былого самоуважения не позволяют мне зажать Билла где-нибудь и… Черт, даже думать об этом не хочу.
Но эти желания начинают всерьез меня беспокоить. Билл, несмотря на его явный опыт в подобных делах, всего лишь ребенок. Он ведь ничегошеньки не понимает в этой жизни. Он, наверное, считает себя умелым соблазнителем и роковым красавцем, но… Я множество раз видел его лицо на концертах. Человек, настолько искренне поющий о любви, ненужных и глупых запретах, не может быть всего-лишь красивой куклой, игрушкой в чьих-то похотливых руках. Нет, только не Билл.
И я докажу ему это. Я заставлю его действительно верить в любовь. Я переборю его юношеский максимализм и вытащу наружу его истинную сущность…

- Шон, с тобой все в порядке? Все еще переживаешь насчет Аннет? – озабоченное лицо отца оторвало меня от моих довольно-таки невеселых мыслей.
- Все нормально, - кивнул я, всем своим видом стараясь выражать внимание. Вопрос об Аннет я намеренно проигнорировал. Все-таки, я не настолько хороший лжец, чтобы раз за разом убеждать отца, что мы с ней расстались не из-за моего увлечения Биллом.
- Итак, Шон, - отец недовольно посмотрел на меня. – Как я уже говорил, контракт с группой, к сожалению, подходит к концу. Прямо скажу, очень выгодный для «Юниверсал» контракт…
- А для группы? – не сдержался я. Все-таки, несправедливо, что Биллу и ребятам приходится раз за разом участвовать в глупых коммерческих проектах, навязываемых им компанией…
- И для группы, - отрезал отец. – Все меры, принимаемые компанией, нацелены в первую очередь на повышение популярности группы.
- Ты правильно заметил, популярности, - я намеренно выделил голосом последнее слово. – Билл и ребята слишком талантливы, чтобы исполнять какую-то глупую попсу, которую вы так старательно им навязываете!
- Шон, не стоит тебе пока соваться в эти игры. Ты слишком молод и глуп и не понимаешь элементарных вещей, - отец устало протер платком вспотевшее лицо.
- Каких таких вещей я не понимаю? – меня было уже не остановить. – Того, что вы попросту эксплуатируете талантливых ребят в своих целях? А вырастут и переболеют этим или же вдруг провалятся на чем-нибудь – не страшно. Всегда ведь можно найти таких: молодых, перспективных, красивых, готовых ради известности плясать под чужую дудку…
На моих последних словах отец сперва неожиданно смутился, а потом буквально подскочил и выпалил:
- Ты так рьяно защищаешь группу? Или же все дело в таком красивом мальчике по имени Билл Каулитц? – слова отца подействовали лучше холодного душа. – Так-то лучше, - пробормотал отец, устало опускаясь на свой стул. – Шон, я понимаю тебя. Поверь, действительно понимаю. Когда-то я был таким же: молодым, бескомпромиссным, влюбленным… - тут мое сердце сделало очередной кульбит, - …в идеи справедливости и высшего смысла существования человека… - я перевел сбивающееся дыхание. – Но, Шон… Жизнь – она реальна. И в ней действуют реальные законы…
- Скажи прямо, чего ты хочешь? – устало спросил я, теребя в руках стакан с водой.
Отец тут же словно просиял и пододвинул ко мне какую-то папку.
- Что…? – начал было я, но прочитав первые строчки, вопросительно уставился на отца.
- Да, - кивнул он. – Это черновая версия нового договора, подготовленная нашими юристами. Естественно, она будет множество раз исправляться и дополняться, но суть – а конкретно пункты 5, 6 и 9 – должны остаться неизменными.
Я пробежал взглядом упомянутые отцом пункты.
- Но это же… - моему возмущению не было предела. – Черт, по-моему, рабство и то гуманнее.
Отец довольно улыбнулся.
- А я горжусь тобой, сын… Углядеть за этими «привилегиями» жесточайшие рамки смог бы не каждый…
Я лишь небрежно отмахнулся от сомнительного комплимента.
- Если ты думаешь, что они такие идиоты, чтобы подписать это…
- Я не думаю, - нехорошо улыбнулся отец. – И сами парни, и их продюсер совсем не глупы. И, естественно, они не захотят подписывать контракт в таком виде. Поэтому-то я и хочу, чтобы именно ты убедил их, что этот договор – лучший для них вариант.
Я чувствовал себя словно оплеванным. Мои идеалы, мечты, цели, наконец, - все это предлагал мне отбросить мой собственный отец ради какого-то контракта.
- Я не буду это делать! – после пятиминутной паузы сказал я. Слова тяжело повисли в воздухе, и лишь произнеся их, я понял всю глупость сказанного. Ведь я сделаю это, как миленький сделаю. Потому что в душе паразитирующим червячком копошилась одна идея: тогда-то Билл точно от меня никуда не денется.
- Шон, не дури, - усмехнулся отец, с каким-то снисходительным любопытством наблюдая мою внутреннюю борьбу с самим собой. Лениво, словно прекрасно зная, что я отвечу, он смотрел на меня, всем своим видом выражая даже какое-то участие. Он будто безмолвно говорил: «Все мы через это проходим…»
Проблема – моя личная проблема – была в том, что я и сам прекрасно понимал, что моя борьба заранее проиграна. Как можно сопротивляться такому невероятному искушению: поймать в золоченую клетку прекрасную певчую птичку Билла Каулитца? Наверное, лишь святой мог бы на моем месте отказаться. А я далеко не святой…
Стоит ли пояснять, что я согласился на предложения отца?

Знакомая дверь квартиры близнецов Каулитц. Я успел хорошо ее запомнить за все те дни, когда я заезжал к Биллу. Сейчас она казалась мне воротами в какой-то иной мир. Казалось, перешагнув через этот порог, я сотру все мое прошлое и самого себя. Появится новый Шон Уилкс – не просто идеальный сын любящих его родителей, жених идеальной девушки Аннет. Появится хитрый, смелый, ловкий делец – «достойный» продолжатель дела Уилксов.
Хотелось кричать, разбивать кулаки о стены, хотелось послать к черту все соблазны… Как пел Билл в своей песне. Я слышал эти строки множество раз, но лишь теперь я понял, что они означали на самом деле. И еще я понял, что это лишь песня. Идеалистичная песня юного парнишки, и больше ничего. Потому что в жизни все иначе.
Рука сама собой потянулась к дверному звонку, когда за дверью послышались крики и ругань. И я, наплевав уже на все остатки былого достоинства, прижал ухо к замочной скважине, жадно вслушиваясь в слова чужой ссоры.
- Ты неубедителен, братец! – кажется, это Том. – И сам себе противоречишь! Мне кажется, ты влюбился, - последние слова были буквально выплюнуты с нескрываемым презрением.
- Том Каулитц, ты просто идиот! – Билл расхохотался. – Что за идиотская сцена ревности? В последнее время, ты совсем спятил, братишка…
- Тогда какого хера ты все время тратишь на этого кретина? – я хмыкнул, поняв, что речь идет обо мне. Да уж, в подлинном ко мне отношении Тома я и не сомневался, даже когда тот вполне дружелюбно протягивал мне руку в знак приветствия.
- Будто ты сам не знаешь, почему, - Билл убавил тон, и в его голосе появились какие-то заигрывающие интонации. Я словно видел хитрющую улыбку, наверняка появившуюся на его красивом личике.
Том тоже стал говорить тише, и я уже не слышал слова. Лишь смутно мог уловить интонацию. Вот только, кажется, я немного ошибался в ее расшифрофке. Потому что мне приходили в голову совершенно неприличные мысли.
Выждав еще пару минут, я все-таки надавил на кнопку звонка. В квартире кто-то громко чертыхнулся, дверь распахнулась, и передо мной предстал Билл.
В таком виде, что я тут же забыл обо всем на свете.
Растрепанные волосы, перекошенная одежда, распухшие губы, шальной блеск в глазах… В голове судорожно билась лишь одна мысль, и она не имела ничего общего с делами, по которым я пришел к Биллу.
А еще я чувствовал дикую ревность. Ведь вид Билла почти убеждал меня в том, что его разговор с Томом был не обо мне, а о ком-то третьем. И оставшиеся еще сомнения относительно порученного мне дела были сметены потоком бешеной ярости. Я просто не мог позволить Биллу уйти.
- Здравствуй! – самым благожелательным тоном произнес я, шагнув в квартиру. Билл как-то растерянно пропустил меня, но тут же в его глазах появилось уже привычное мне заигрывающее выражение.
- Привееет! – протянул он, стараясь незаметно одернуть одежду. Я демонстративно оглядел его с ног до головы.
- Прекрасно выглядишь, - и, конечно, добродушная улыбочка и обожание в глазах. Ведь я для Билла должен остаться прежним Шоном.
- Спасибо, - соблазнительная улыбка в ответ.
Господи, неужели я всего за один день настолько прозрел? Я же вижу, вижу все это: «естественное» покачивание бедрами, заигрывающий взгляд, улыбка, от фальшивой сладости которой у меня чуть не развился диабет. Как я мог не замечать прежде этой игры?
Однако, признаться честно, за этой игрой что-то было. Что-то, искреннее и настоящее, как наш поцелуй в кафе у Ганса. Но я никак не мог этого уловить.
- Ты просто зашел, или хочешь пригласить меня куда-нибудь? – и опять эта интонация в голосе…
Я хотел ответить, но наш маленький диалог прервало появление Тома.
- Добрый вечер! – учтиво улыбнулся ему я, но, наткнувшись на обжигающий ненавистью взгляд, ошарашенно замер. Да уж… раньше я как-то не замечал этой неприкрытой ненависти Тома. Или же ее просто не было…
Старший Каулитц, презрительно глянув на явно развлекающегося сценой брата, почти выскочил из квартиры, напоследок не забыв как следует приложить меня своим плечом. Я лишь потер ушибленное плечо и по-хозяйски сел на диван перед Биллом.
- Я просто зашел… - ответил я, взглядом говоря Биллу все то, что не было произнесено вслух. Он ухмыльнулся и, к моей неожиданности, уселся мне на колени.
Во рту моментально пересохло, сердце билось где-то в горле, брюки казались невыносимо тесными. Руки как-то легко, почти автоматически легли на тонкую талию, сминая влажную ткань футболки и притягивая невозможно близко. Все слова, заготовленные мной по пути сюда, застряли комком в горле. И я смог лишь хрипло выдавить:
- А других парней ты соблазняешь так же умело?
Билл резко переменился в лице и дернулся в моих руках, пытаясь слезть с моих коленей.
- Тебе какое дело? – он по-прежнему беспомощно дергался, но я держал его очень крепко.
- Просто не хочу, чтобы мой милый мальчик путался с кем-то, - мои интонации напугали даже меня. Я сам не ожидал такого собственничества в голосе, но почему-то все это начало мне дико нравиться. Словно, переступая через все старые запреты, я освобождался. И меня буквально опьянало чувсвтво, что я могу сделать все.
Я перехватил тонкое запястье, когда ладонь Билла уже почти достигла моего лица.
- Не стоит так реагировать, малыш, - да, вот так, издевательски. Показать, кто на самом деле хозяин ситуации. – Ты же знаешь, что я прав.
- Какого… - он не успел ничего произнести, так как я заткнул его поцелуем. Не таким, как всегда. Не было в нем ни капли нежности и восторженной робости, лишь страсть и чертово желание поставить Билла на место. Ведь он игрался со мной все это время. А я был настолько глуп, что пытался не замечать этого.
Не разрывая поцелуя, я опрокинул Билла на диван, навалившись на него всем своим телом. Губы с солоноватым привкусом крови, тонкая шея, плечи, острые ключицы, снова губы… Сдавить рукой тонкие запястья в дурацких браслетах, рывком раздвинуть невозможно длинные ноги, все сильнее вдавливая хрупкое тело в диван. И почти терзать нежные губы безжалостным поцелуем, чувствуя что-то горячее и мокрое, скатившееся по его щеке…
Странное жаркое марево, накрывшее было меня, тут же исчезло, как только я увидел одинокую слезу, затерявшуюся где-то в растрепанной гриве черных волос. Я же не думал изнасиловать Билла? Нет, нет! Только не его…
Затравленный взгляд карих глаз с затаившейся в них грустью причинял почти физическую боль. Я вскочил с дивана и бросился прочь из квартиры, стараясь не думать о том, что чуть не совершил.
Я же не такой. Я же люблю – да, черт побери, люблю! – Билла. Я не хочу причинять ему боль. Не хочу!
В глазах болело от мелькающих за окном машины огней большого города. Я ехал, не соблюдая правил дорожного движения, даже не осознавая, куда, собственно, я направляюсь. Цель была лишь одна – уехать подальше от квартиры, где беспомощно остался лежать мальчик, в глазах которого я вдруг увидел столько грусти, сколько сам не испытывал за всю свою жизнь. И совершенно не важно: игрался он со мной, или нет. Важно лишь то, что я намеренно причинил ему боль.
Я не знаю, простит ли он меня. Не слишком уж я силен в подобных играх, чтобы знать, прощают ли вообще за такое…
Желтый свет фар выхватил из темноты какого-то грязного переулка, в который я умудрился заехать, тонкую мальчишескую фигурку. Я вздрогнул от неожиданности и лишь позже сообразил, что Билла тут никак не может быть. И это тощее чудо с размалеванным лицом, встрепанными черными волосами и в совершенно вызывающей одежде – просто шлюха.
- Минет – 10 евро, малыш, - хрипло произнес мальчик, развязно подойдя к машине. – А если захочешь трахнуть мою попку, это обойдется ровно в три раза дороже…
Мне казалось, что у меня даже волосы покраснели. И я хотел было грубо отшить его, но слова отповеди по пути неожиданно оформились в фразу:
- Я плачу тебе 200 евро и ты сегодня ночуешь у меня, идет?
Мальчик, прищурившись, поглядел на меня и, видимо, удовлетворившись результатом осмотра, согласно сел в машину.
Я повернул ключ зажигания и, коротко глянув на парнишку, совершенно как Билл развалившегося на сиденье, вырулил из переулка, где, кажется, я только что окончательно потерял самого себя.