SkaSkin все записи автора вою первую жизнь я проебала с Машей.
Мы в шесть лет обе наелись мухоморов, здорово траванулись, нас еле откачали.
Я хорошо это помню, уже в приходе я смотрела на Машу и ее окружала радуга,
ярче которой я больше никогда ничего не видала.
И с тех пор я не видела Маши без этой радуги.

Боже, какая Маша была красивая...
За те двадцать лет, сколько я ее знаю, за те одиннадцать лет сколько ее уже нету,
я не видела существа красивее.
Она была не человек, блябуду, у людей есть недостатки, а у нее не было.
Она светилась изнутри, плюс совершенные черты лица, идеальное тело,
плюс кошачья, верней, котёночья грация,плюс совершенная отрешенность.
Это потом уже у Маркеса нашлась Ремедиос Прекрасная, а больше Маша не была похожа ни на что.
Кто у нас там в рейтингах красоток-нимфеток - доминик свейз, Натали Портман, Виржини Ледойен,
Элизэ, двенадцатилетняя Брук Шилдс в роли проститутки - они все божественно хороши,
но все они сосут, у меня была Маша.
Нас считали подружками, а иной раз и сестрами потому, что мы были похожи -
голубоглазые блондинки, одетые как все совковые дети, одного возраста.

Маша была младше на восемнадцать дней, но мы не могли ни дружить, ни играть ни разговаривать.
Мне хотелось на нее просто смотреть, а Маша не нуждалась ни в ком.
Мало говорила, могла молча подарить любимую игрушку чужому человеку,
могла без видимых причин кого-то ударить, воровала дома еду и носила ее
паралитику Алику из соседнего подъезда, единственному человеку,
с которым она разговаривала по собственной инициативе.
Несколько раз я мне пришлось драться, когда ее обижали, поэтому она хорошо ко мне относилась.
Я следила, чтоб ее никто не трогал, а она просто держала меня в поле зрения,
впрочем без особой приязни.

Отвлекусь немного.
У меня с раннего детства есть такая особенность - когда я вижу что-то красивое -
похуй что - человека, дерево, музыку, - у меня начинает неопределенно болеть где-то
на уровне солнечного сплетения, но глубже, и нарастает, пока не отведешь взгляд.
Это, кстати, здорово помогает отличать настоящее от фуфла.
Первый раз от этой боли я потеряла сознание, когда смотрела на Машу,
играющую с котенком, мне было семь лет.
Второй раз - когда смотрела на Машу в гробу, в четырнадцать.

Мы виделись исключительно на каникулах, в июле.
Я приезжала к родственникам в небольшое военное местечко,
а она там жила, ее отец был летчиком.
В детстве все было как у всех.
Лет с одиннадцати, когда мы по долгу природе обзавелись грудью,
приблизительным кокетством и интересом противоположного пола, все стало меняться.
Машин отец погиб на испытательных полетах, ее мать стала бухать,
за полгода лишилась всех зубов и какого-то человеческаго подобия.
Есть им было нечего.
Маша, как дочь героя, в учебное время ела школьные бесплатные обеды,
но при том, что она с детства не ела мяса (по своей, никому непонятной
инициативе) она была не то что худа, а вообще прозрачна.
На каникулах, когда эта геройская маза заканчивалась, Маша ела землянику-ежевику и
конфетки, которыми ее прикармливали стареющие уродцы на лавочках за "посидеть на коленках".
Паралитик Алик тоже переходил на подножный корм.

Первым делом родственники сторого-настрого запретили мне с ней общаться, не называя вслух причин.
Ее мать пропила все, в квартире оставалось только на чём ебаться без мозолей.
Потом она утратила спрос и на поебацца, водку брать стало негде.
Осталась только ослепительная взрослеющая Маша.
Когда-то я притащила ее к себе домой и мы выпили дедушкиного коньяку,
Машу здорово повело, и когда ей стало пора идти домой она так расплакалась...
Две двенадцатилетние дуры, которым еще в куклы играть, мы напились и ревели белугами.
Маша - потому, что знала, что с ней будет через полчаса,
а я потому, что понимала, что нихуя не могу сделать.
Паходу это единственный раз, когда Маша была похожа на человека.
Всё остальное время она просто улыбалась,
улыбалась так, что Джоконда тоже стоит в очередь сосать.

Боже, как они ее пиздили...
Когда-то я даже пыталась выломать им двери молотком, но было мало сил, и меня утащили домой.
Это было за соседней стенкой, я всё слышала, я рыдала каждую ночь, я умоляла своих сделать
хоть что-нибудь, я обещала, что буду лучше учиться, дура...
Но мои медицински грамотные родственники находили нужным удолбить меня снотворным и уложить в комнату подальше.
Ну да, положение, профком, путевки и пайки - а тут пьяные скандалы, от которых съебывался даже участковый
и не дай бог слаткая внученька Настенька в столь юном возрасте узнает в чём дело...
Это происходило каждый июль каждого года с 90 по 93 год, уже появлялись первые частные адвокаты.
Тогда я наивно придумала, что если я украду дома видеомагнитофон, то какой-нибудь адвокат...
Я ломилась к нему три дня, но со мной никто не стал даже разговаривать, а больше идти было некуда.
В школе на Машу давно забили, она училась как и жила - без особого рвения и успехов.
Моя семья тоже от этого напрочь открестилась.
На похоронах я орала, что это они убили Машу, но все закончилось очередной дозой.

В следующий мой приезд Маша стала сознательно меня избегать.
Она стала пить водку, перестала кричать по ночам.
Мать с двенадцати лет водила Машу на аборты, разумеется, не к врачам.
Мамаша паралитика Алика тоже бухала, и когда она перестала выносить его на улицу,
Маша почти исчезла со двора, приходила только ночевать.
Несколько раз я видела ее - слюнявые вонючие пенсионеры с конфетами,
пьяные солдаты с бутылкой зоси, воняющий рыбой и перегаром одноногий грузчик гриша
из продтоваров - и Маша, с виновато улыбающимся лицом.
От нее остались только глаза и светящиеся под кожей вены.
Боже, какая она была красивая...

Как они смели к ней вообще прикасаться...
Наши дворовые друзья, как потом оказалось, были тоже не прочь причаститься.
Когда-то они шли гулять на речку, а меня не пустили.
При мне бы этого не было...
Я дождалась, пока мои уснут, вылезла через балкон и помчалась к обычной точке сборки.
По дороге меня перехватил Стасик, друган лет двенадцати.
-Нэ йды туды
- Почему?
- Нэ трэба.
- ПОЧЕМУ???
Человек двадцать стояли в кольцо.
- ПОЧЕМУ???
Оказалось, в центре лежала Маша с блаженной идиотской улыбкой и закрытыми глазами.
Машу ебали все двадцать.
Не по разу. Не по два. Всю ночь.
Меня пытались отправить домой, потому что я как хуёвая кошка путалась у них под ногами,
сначала дралась и оттаскивала, потом просто плакала - не надо, Маша, пошли отсюда, перестаньте...

Стасик носил мне в кепке воду из речки и утешал - вона сама хотила ебацця...
воны нэ довго... вона сама хотила...
Как же...
Бедное моё маленькое, она никогда ничего не хотела - ни есть, ни красиво одеваться,
ни кем-то командовать, ни дружить, ни тем более ебаться...
Она хотела чтобы ее любили, но она была слишком красива для этого.
Люди - твари, как только видят что-то красивое - так его надо сразу сожрать, или выебать,
испортить, или хотя бы оскорбить...
А смеялась Маша только тогда, когда паралитик Алик мычал ей что-то вроде
"приходи ко мне вчера - будем радио смотреть", это была его любимая поговорка.
Под утро, когда всем как обычно в похмелье стало стыдно и неловко и они разошлись,
я лежала у Маши на животе и плакала.
Маша лежала, улыбалась, на вопросы не отвечала и гладила меня по голове.
Я хотела пойти с ней, но она оттолкнула меня и засмеялась первый раз при мне.
Тогда я поняла. Маша сошла с ума.

Следующий июль был короток.
Я приехала на другой день после ее смерти.
Я видела кровавую полосу от порога подъезда до второго этажа.
Маша пролежала у своих дверей всю ночь, то ли пьяная мать не слышала, то ли Маша не стучала...
Она умерла в четырнадцать лет от кровотечения из-за бешено двузначного по счёту аборта.
Никто из людей, живущих рядом, не считал себя сколько-нибудь причастным к ее смерти,
зато все знали скабрезные подробности - где, с кем, кто делал эти аборты.
На похоронах были вездесущие соседки, бормочущие "зблядувалась...", нахуй забывшие,
что это их мужья и сыновья спьяну тягали Машу в подвал, пьянющая мамаша,
которая и так постоянно ошивалась на кладбище и плакала большей частью от того,
что исчез последний источник доходов, и я, охуевшая раз и навсегда.
Потом приехали мои, они боялись чтоб я "не наделала глупостей".
У них до сих пор превратные представления о глупостях, поэтому очнулась я уже в больнице.

Есть такая традиция, незамужнюю девушку должно хоронить в свадебном платье.
На платье, понятно, общаковых денег не хватило, и Машу похоронили в простынях
и тюлевых занавесках, точно по Маркесу.

Через два месяца в квартиру паралитика Алика и его мамаши алкоголички Ксени приехали менты и труповозик.
Соседи, как обычно, среагировали только на вонь.
Свихнувшаяся Ксеня развлекалась тем, что ебала собственного сына.
Она умерла по-моему от сердечного приступа и полтора месяца пролежала на Алике.
Алик умер от голода.
В квартире полтора месяца горел газ и их пришлось сливать в одну бочку.

Ну и напоследок - вспомните рекламу сникерса - весёлый ебанько в шапочке катит снежный ком
с песней "Как прекрасен этот мир, посмотри..."
- Маша? Приходи ко мне вчера...
А то закормят, суки, сникерсами, а я их, правда, ненавижу.

the end