К. Малевич. Портрет Н.Н. Пунина. 1933 год. Семейные фотографии из архива Николая Пунина, родившегося 130 лет назад, комментирует его двоюродная внучка.

Николай Пунин - один из самых влиятельных художественных критиков Советской России. Профессиональную жизнь он посвятил искусству, а личную - своей музе, поэту Анне Ахматовой, с которой прожил более десяти лет.В моей семье существовал особый культ Николая Николаевича. Мой дед и его младший брат сберег бесценные фотографии.

Дети Николая Михайловича Пунина. Справа налево: Николай, Александр, Леонид, Зинаида, Лев. Начало 1900-х, Царское Село.

Николай был старшим сыном в семье военного врача Николая Михайловича Пунина, служившего в лейб-гвардии 1м Стрелковом Его Величества батальоне. Отец мечтал, что кто-то из сыновей пойдет по его стопам, но никогда не навязывал своего мнения. Лев и Леонид выбрали военную карьеру, Александр после участия в Первой мировой занялся изучением естественных наук. Зинаида окончила Ксениинский институт, вышла замуж за офицера, эмигрировала в Польшу, занималась преподаванием иностранных языков.

А самый известный в семье, Николай, стал искусствоведом, художественным критиком и ярым пропагандистом авангарда.

Гимназист Коля Пунин. Около 1906 года.

Он учился тогда в царскосельской Николаевской гимназии - немного романтик и немного бунтарь. Увлекался античными поэтами и русскими символистами, особенно поэзией Иннокентия Анненского. Запоем читал философов. На фото он позирует с портретом своего любимого Шопенгауэра. В 1905-1908 годах прочитал, кажется, все его сочинения и уже начинал увлекаться Ницше.

Как и многие мальчишки из его окружения, бредил революцией. Примкнул к "левым" гимназистам, выступал на импровизированных митингах. Осенью 1905 года участвовал в "химической обструкции" директора гимназии - ученики жгли серу в коридорах, призывая к срыву занятий, за что был ненадолго исключен из alma mater.

Коля Пунин занимается гимнастикой. Павловск, 1915 год.

Спорт для него был не только дачным удовольствием, но образом жизни. В 1910-е годы Пунин напоминал неутомимого терпеливого гимнаста. Он двигался в такт учащенного ритма времени, который так точно передавали на своих картинах французские кубисты, итальянские футуристы, немецкие экспрессионисты.

Николай Николаевич обожал ритмичное искусство европейского авангарда. О нем позже написал много статей и книг. "Гимнаст"-Пунин искренне любил и русское искусство, прекрасно знал иконопись и раннюю петровскую живопись. В 1914-1915 годах работал в Отделе христианских древностей Русского музея, был членом редколлегии сборника "Русская икона", сотрудничал с журналами "Аполлон" и "Северные записки". Написал десятки статей и рецензий.

Пожалуй, самое важное - эссе об Андрее Рублеве, которое было высоко оценено Константином Маковским и Игорем Грабарем. Ему хватало сил на все - выставки, статьи, выступления, светскую жизнь. Пунин-"гимнаст" был в центре модной художественной жизни Петрограда, дружил с поэтами, литераторами, художниками. К его мнению прислушивались. Ему предрекали блистательную карьеру художественного критика.

Николай и его брат, поручик Леонид Пунин, беседуют о войне. Июнь 1915 года.

Николай единственный в семье Пуниных не принял участие в Первой мировой войне. Официальная причина - "сильная близорукость и нервный тик". Но сам он не скрывал отношения к войне как к бессмысленной бойне, много говорил об этом со своим младшим братом Леонидом, георгиевским кавалером, атаманом отряда Особой важности.

В июне 1915 года тот ненадолго приехал в Павловск, получив отпуск после фронтового ранения и лечения. Тогда и был сделан снимок. Искусствовед доказывает бесполезность войны, а его брат-офицер посмеивается в усы на фоне мирного дачного благополучия. Через год, 1 сентября 1916 года, Леонид погибнет в стычке с германцами.

Красный комиссар Пунин. 1920 год.

После революции Пунин примкнул к красным и стал активно пропагандировать новое революционное искусство - искусство авангарда. Стал членом Петроградского совета, был правой рукой наркома просвещения Анатолия Луначарского, возглавил Петроградский отдел изобразительных искусств Наркомпроса. А еще исполнял должность комиссара Русского музея и Эрмитажа, участвовал в формировании их коллекций и новой выставочной концепции, возглавлял редколлегию газеты "Искусство коммуны", в которой публиковались Казимир Малевич, Владимир Маяковский, Виктор Шкловский.

Красный комиссар Пунин был одним из авторов плана монументальной пропаганды. Он, как и Маяковский, искренне верил в то, что площади можно превратить в палитры и наполнить города новым ярким молодым искусством.

Николай Пунин. Петроград. 1918 год.

Если бы не комиссарский значок на лацкане пиджака, Пунина можно принять за "монпарно", художника с Монпарнаса. Мягкая фетровая шляпа, белоснежная сорочка, элегантный костюм и галстук-бабочка - так одевались Модильяни, Кислинг, Вламинк, Матисс. Пунин любил и тонко чувствовал их искусство. В двадцатые годы он много преподавал и с упоением рассказывал слушателям об импрессионистах и постимпрессионистах, о Ван Гоге, Гогене, Сезанне, Матиссе. Разработал лекционные курсы об истории и теории западной живописи, о художественной форме и пластике.

Восхищаясь европейскими мастерами, не забывал о русских современниках. В двадцатые сблизился с Владимиром Татлиным, ярким представителем конструктивизма. Очень хвалил его амбициозный проект - памятник Третьему интернационалу, решенный в виде монументальной башни. Ее чертеж украсил монографию Пунина 1920 года, посвященную этому проекту.

Анна Ахматова и Николай Пунин в саду Фонтанного дома. 1925 год.

Это был красивый, драматичный роман.  На снимке, сделанном близким другом поэтессы Павлом Лукницким, - 1925 год. Летом 1922 года Николай Николаевич получил в Фонтанном доме квартиру 

Так начался их роман, продлившийся больше десяти лет.

 Николай Пунин учился в Царскосельской Николаевской мужской гимназии, директором которой был поэт Иннокентий Анненский. Он был всего на два года младше Николая Гумилёва. Отца Николая Пунина знали все местные жители как практикующего врача. Сам он дружил со многими будущими литераторами, членами кружка Николая Гумилёва, часто бывал у Гумилёвых в гостях, но с Анной Ахматовой ни разу не встречался. А мог бы.

Впрочем, в то время Пунина больше всего привлекал дом Аренсов. Этот дом в Царском Селе был известен как «салон наук и искусств». Глава семейства генерал-лейтенант флота Евгений Иванович Аренс был начальником Царскосельского адмиралтейства, где находилась и его служебная квартира. Трёх дочерей генерала завсегдатаи называли «принцессами духа», а младшего брата Льва – «маленьким принцем». В 1917 году Николай Пунин женился на младшей из сестёр, Анне.

Анна Евгеньевна Аренс (1892-1943).

В то время он уже знал о существовании Ахматовой. Впервые Пунин увидел Ахматову в царскосельском поезде, когда «поэт местного царскосельского значения», как в шутку называл Ахматову Гумилёв, возвращалась из Петербурга домой. «В чёрном котиковом пальто с меховым воротником и манжетами, в чёрной бархатной шляпе.

Она странна и стройна. Худая, бледная, бессмертная и мистическая», – записывает Пунин в дневнике впечатления от встречи. «У неё длинное лицо с хорошо выраженным подбородком. Губы тонкие, немного провалившиеся, как у старухи или покойницы. Сильно развитые скулы и особенный нос с горбом, словно сломанный, как у Микеланджело. Серые глаза, быстрые, но недоумевающие, фигура… фигура истерички. Из-под шляпы пробивается прядь чёрных волос. Я слушал с восхищением, как она взволнованно выкрикивает слова с интонациями, вызывающими страх и любопытство».

И вот уже чуть позже строки, исполненные глубокого чувства. «Целый день чувствовал в темноте и шуме Павловского парка тёмный её лик. В моей любви – благоговение. Больше всего боюсь причинить ей боль. И всё время желание повторять слова о её внешнем облике. О лице, о волосах, о руках, как она сидит, как смотрит. Она сидит, как девушка с кувшином в Царскосельском парке». А у него были голубые глаза. Однажды, в сентябре 1922 года, возвращаясь из Русского музея домой, он вдруг сбился с пути и с Симеоновского моста повернул налево, к дому 18, где Ахматова жила тогда у Ольги Глебовой-Судейкиной.

Ахматова и Пунин сблизились в начале 20-х годов, после расставания Анны Андреевны не только с Гумилёвым, но и со вторым её мужем, востоковедом Шилейко. Николай Пунин с семьёй в то время получил квартиру в Фонтанном доме, бывшем доме графов Шереметевых. По легенде, эту квартиру в начале века устроили к свадьбе дочери С.Д. Шереметева Марии Сергеевны с графом Александром Васильевичем Гудовичем. Квартира находилась на третьем этаже южного садового флигеля. Она была построена по анфиладному принципу, но каждая комната имела также двери в коридор. Пуниным выделили четыре небольшие комнаты. Ещё две принадлежали соседям. Благодаря тому, что в квартире было два входа, Пунины смогли отделиться, поставив перегородку. В то время как квартиры соседей представляли собой образцовые советские коммуналки, здесь всеми силами старались сохранить дореволюционную атмосферу. А теперь там музей, посвященный Ахматовой.

Ахматова тогда нашла убежище неподалёку – в квартире своей давней подруги, актрисы и художницы Ольги Глебовой-Судейкиной. Эта квартира на Фонтанке, 18, изрядно обветшавшая, тоже хранила следы роскоши предыдущей эпохи. Когда-то это была семейная квартира бывшего мужа Ольги, художника Сергея Судейкина. Хозяйка пригласила Ахматову пожить в ней, пока сама собиралась на гастроли. Впрочем, и по возвращении Ольги Ахматова оставалась в квартире вплоть до 1923 года, до окончательного отъезда хозяйки в Париж.

Дом на Фонтанке 18

Сохранились воспоминания К. Чуковского о посещении квартиры Судейкиной. Он записал в дневнике: «Лестница тёмная, пыльная, типический чёрный ход. Стучусь в дверь. Оттуда кричат: «Не заперто!» Открываю: кухня. На плите какое-то скудное варево. Комнаты тесные, ход через кухню. Анна Андреевна лежит на кровати в пальто, накрылась пледом. Говорит: «Я простудилась, кашляю».

Старуха служанка затопила печку. «Дров к завтрему нет», – буркнула недовольно. «Ничего, – говорит Ахматова. – Я завтра принесу пилу, и мы вместе напилим». Она сунула руку под плед и вытащила оттуда свёрнутые трубочкой листы. «Это балет «Снежная Маска» по Блоку». Потом читала свои стихи. Когда дошла до «А Смоленская нынче именинница…», я разревелся и выбежал. Какое разительное несоответствие. Кто бы мог сказать, что это та самая Анна Ахматова, которая теперь – одна в русской литературе – замещает собой и Горького, и Льва Толстого, и Леонида Андреева».

Легко влюблявшаяся Ахматова после развода с Шилейко переживала увлечение композитором, пианистом и музыкальным критиком Артуром Лурье. Это увлечение было для неё мучительно, ведь с Лурье связывала свою жизнь и Ольга. Обе старались, чтобы сердечные дела не сказывались на их отношениях. Только Нине Антоновне Ольшевской Ахматова призналась много позже, оглядываясь назад: «Тогда мы любили одного человека».

Анна Ахматова, Ольга Судейкина, Лурье.

И ни слова больше, никому. Тайна, горькая и сладостная одновременно. Любвеобильный, галантный Лурье умел кружить головы женщинам, создавать и разрушать их репутации. Ольга Судейкина соединила с ним судьбу ещё в 1916 году, когда муж-художник оставил её. Но в 1922 году Лурье перебирается в Берлин, где встречает подругу Ольги, Тамару Персиц, уехавшую в эмиграцию, и остаётся с ней. Вслед за Лурье за границу собирается и Ольга.

Она покидает Россию в 1924 году, обосновавшись в Париже. Зовёт с собой и Ахматову. Но та остаётся. Отъезд Ольги для Ахматовой означает не только разлуку с близким другом. Ей опять негде жить, она бездомная. А советские законы о прописке такого не допускают. Именно в это время Ахматова сближается с Пуниным. Она понимает, что расставание с Лурье неизбежно, это тяготит её. За неделю до отъезда композитора ночью они проводят несколько часов вместе – Лурье, Ахматова и Пунин. Бессонная ночь, бесконечные разговоры. Эту дату, 10 августа 1922 года, можно считать началом серьёзных отношений Ахматовой и Пунина. Уже спустя несколько дней Пунин пишет красноречивую фразу на записке, посланной ему Ахматовой. «Я сидел на заседании в Доме искусств, когда мне передали от неё записку. Был совершенно потрясён ею, так как не ожидал, что Ан. может снизойти».

Впервые Ахматова посещает дом Пунина 19 октября 1922 года. После её ухода он пишет в дневнике: «Какая странная и ровная пустота там, где ты ещё час назад наполняла все комнаты и меняла размеры всех вещей. Она спросила: «Рад, что я пришла?» Я не рад, я счастлив полным белым счастием, так что всё стало тихим и чистым, как в снегу, словно это сама зима явилась ко мне в гости, только тёплая». Анна Андреевна очарована Фонтанным домом. Она очень любила старинные петербургские дома, «с историей», как она выражалась. «Я пришла на день, на два, а осталась навсегда…»

Она сама удивлялась этому. Её привлекала также атмосфера дореволюционной жизни, сохранённая Пуниными, найти которую в Ленинграде становилось почти невозможно. Однако зародившееся чувство сразу стало источником глубоких переживаний. Анна Евгеньевна Аренс, жена Пунина, хоть внешне и приняла факт связи своего мужа с Ахматовой, на деле сильно страдала от этого. Сложился мучительный треугольник, о котором впоследствии довольно резко высказался Бродский. Аренс оставалась в доме на правах близкого друга

. Ахматова быстро догадалась, что на самом деле Пунин испытывал к первой жене привязанность, и её присутствие позволяло ему жить удобно. Вообще, роль Пунина в жизни Анны Ахматовой Иосиф Бродский, например, да и многие другие оценивали негативно. Действительно, это время, когда Ахматова почти не пишет стихов, обитает в угнетённой эмоциональной и бытовой атмосфере. Отчего же прожила здесь шестнадцать лет? Понимала ли, что на чужом несчастье счастья не построишь? Дочери Ирочке помогала делать уроки…

Анна Ахматова, Зоя Пунина, Павел Лукницкий, Николай Пунин, Анна Аренс, Николай Миронич в столовой Фонтанного дома, 1925.
Фотография Н.Н.Пунина. Архив Фонтанного дома.

С Пуниным Ахматова состояла в гражданском браке. Внешне для непосвящённых они довольно долго выглядели счастливой парой. «Николай Николаевич похож на портрет Тютчева», – говорил один из друзей. Когда они приехали в Москву и зашли в чей-то литературный дом, поэт Н.Н. Асеев первым заметил это сходство. Шутливо возвестил хозяевам: «Ахматова, и с ней молодой Тютчев!» С годами сходство Пунина с Тютчевым только усилилось.

Большой покатый лоб, нервное лицо, редкие, всегда чуть всклокоченные волосы, слегка обрюзгшие щёки и очки. К тому же Пунин был неисправимым романтиком, и его интуиция, романтический хаос противостояли классически ясному сознанию Ахматовой. «Самой характерной чертой Пунина я назвал бы постоянное душевное напряжение, — вспоминал Лукницкий. – Можно было предположить, что в его сознании не прекращается трудная, тревожная внутренняя работа. Он всегда казался взволнованным. Ахматова же, напротив, сохраняла классическое спокойствие. Даже невозмутимость. Дух высокой классики выступал в ней необыкновенно отчётливо. В пушкинских и гётевских масштабах». К Ахматовой Пунин также относился с романтическим восторгом. А заодно и с неограниченной жаждой всевластия над ней.

«Этот вечер полностью твой, – писал Пунин Анне Андреевне в самом начале их романа, – мягкий, петербургский, ахматовский. Черты твоего нежного лица во всём городе, под всеми фонарями дышит на меня твоё лицо. С улицы не хочу уйти, расставаясь с тобой, цыганка моя. Как я люблю в тебе эту беспечную безответственность. Ты крестишься на встречную церковь, как будто и в самом деле под Богом ходишь, а такая грешница. Но ангел в тебе… Я не знаю человека, в котором жил бы такой большой и чистый ангел в таком тёмном, греховном теле». Пунин восхищался привычкой Ахматовой к неприкаянному, бродячему образу жизни. Но сам он так жить был не готов и всё время оглядывался на Аренс. В ней он находил опору и спокойствие, уравновешенность своих восторгов. «Тронуть А.Е. я не могу только себя ради, не по силам и нельзя, – объясняет Ахматовой в записке. – Даже если бы и в состоянии был я разрушить дом, ничего бы не спасло. Ну, на год пришла бы ты ко мне, а потом ушла бы всё равно». В этом письме явственно проступают и скрытые сомнения, неуверенность, тяготившие Пунина, его опасения потерять Ахматову, но ещё больший страх – остаться после разрыва неприкаянным самому

.

В доме Пуниных в распоряжении Ахматовой имелись только диван и маленький столик. Ей редко удавалось остаться наедине с собой. Если она что-то и писала, то оставаясь в постели, обложившись тетрадями, блокнотами, книгами. Так она привыкла ещё в период жизни с Гумилёвым, когда стол всегда был занят сочинениями мужа. Конечно, при таких обстоятельствах Ахматова ни на минуту не могла почувствовать себя хозяйкой в доме Пунина. Она всё время была в гостях. Всем заправляла Анна Евгеньевна Аренс, и это очень устраивало Пунина, давало ему возможность жить привычно. «Худо, что они очутились вместе под одной крышей, – вспоминала Надежда Яковлевна Мандельштам. – Идиллия была придумана Пуниным, чтобы Ахматовой не пришлось хозяйничать, а ему надрываться, добывая деньги на два дома. Но идиллия не состоялась – разводиться надо до конца».

«Тёмная радость и сладкая гибель»

Привязанность Пунина к Анне Евгеньевне объяснялась не только нежеланием нанести ей рану окончательным разрывом. Немалую роль играли и меркантильные соображения. Заработки Пунина были ограничены, Ахматова не получала денег совсем, только эпизодически. Всех содержала Анна Евгеньевна, состоявшая на постоянном окладе. Конечно, она пользовалась этим. «Она вела себя с высокомерием, – замечал Лукницкий. – Хотя внешне с Анной Андреевной отношения их были доброжелательными. Меня как-то пригласили к столу. Анна Евгеньевна сидела здесь же. Поздоровалась холодно. Сразу чувствовалось, что Пунин в доме не хозяин. А Ахматова тем более. Она вела себя как близкий друг дома, часто бывающая в нём, но отнюдь не как хозяйка».

Ахматова также жаловалась на Пунина Чуковской. «Он всегда раздражён от безденежья. Анна Евгеньевна держит его в чёрном теле, это и понятно. Всегда злой, что слишком много людей приходит, много людей обедает. А это всё его родные, отец Анны Евгеньевны, её знакомые. Сегодня за столом произнёс такую фразу: «Масло только для Иры». Для его дочки. А рядом сидел мой Лёвушка. Он не знал, куда глаза девать, верно».

В те годы Ахматовой и без того было трудно. Она была фактически вычеркнута из официальной литературы после статьи Троцкого «о внутренних эмигрантах в литературе», к которым тот причислил и Ахматову. Пунин был возмущён. Он даже отважился откликнуться статьёй на статью: «Троцкий пишет, что лирический круг Ахматовой охватывает поэтессу, неизвестного в котелке или со шпорами и непременно Бога. А если бы он охватывал неизвестного в кожаной куртке и с красноармейской звездой? Значит, вся суть ожидаемого нами переворота в искусстве состоит в том, чтобы в лирический круг просто вошли другие персонажи. Надо только перевести стрелку творчества на советские объекты, и вот вам – новая литература?»

1927. Слева Николай Пунин, Анна Ахматова за столом в центре

Пусть не властители, для неё было важно, чтобы близкие ей люди по-прежнему видели в ней поэта и поддерживали её. Но, защищая её, Пунин, сам писавший стихи, ревновал её к Поэзии, к Славе. Более того, он делал всё, чтобы Ахматова окончательно потеряла уверенность в себе. Да и к талантливым друзьям ревновал. Замятин рассказывал, как однажды они прогуливались с Ахматовой по Троицкому мосту. Шли не торопясь, мило беседуя. Ахматова держала в руках букет. В это время Пунин пришёл домой и, не обнаружив Ахматовой, бросился её искать. Увидев Ахматову и Замятина, сразу подбежал к ним.

Со словами: «Анна Андреевна, я хочу с вами переговорить!» – отнял у неё букет и выкинул его в реку. Замятину ничего не оставалось, как вежливо попрощаться и уйти. Анна должна была быть только его. По словам Лидии Чуковской, он вёл военную кампанию за то, чтобы Ахматова больше никогда не писала стихи. Пунин нередко просил её переводить с французского, признавал её литературоведческий дар, но только не поэтический. Это его раздражало. То, что она может оказаться выше него самого. Л.Чуковская вспоминала: «Там всё было устроено так, чтобы навсегда забыть и литературную славу Ахматовой, и те времена, ещё с Гумилёвым, когда одна её внешность служила моделью для элегантных женщин артистической среды. Всякий раз, когда появлялся даже намёк на величие Ахматовой, Николай Николаевич нарочито сбивал тон, принижая её, вроде того: «Анечка, почистите селёдку!»

Одну поразительную сцену описывала сама Ахматова. Когда она пригласила к себе друзей послушать её новые стихи, в комнату влетел Пунин с криком: «Анна Андреевна, вы поэт местного царскосельского значения! Не забывайте!» Трещины в их отношениях становятся всё заметнее. Желая освободиться, Ахматова перебирается из кабинета в бывшую детскую комнату. Пунин негодует. «Это уже не любовь, Анна, не счастье, начинается страдание, – упрекает Пунин Ахматову. – Наша любовь была трудной, оттого она преждевременно и погибла. Она была мучительна для нас обоих, для меня, по крайней мере. Тёмная радость и сладкая гибель, так я всегда звал тебя. Если действительно пришёл конец, а мне тоже что-то чувствуется, у меня только одно желание – и конец домучиться с тобой».

Конечно, был быт - странное существование под одной крышей двух жен Пунина, двух Анн - Аренс и Ахматовой. Были муки ревности, взаимные обвинения, обиды. Но на фото ничего этого нет. Есть талантливый искусствовед, гениальная поэтесса и вечная солнечная весна их любви

. 

Николай Пунин и Елена Довгалевская. Япония, 1927 год.

А этот снимок - воспоминание о важном событии в творческой жизни Николая Николаевича. В 1927 году он стал куратором выставки "Искусство новой России", подготовленной специально для японской публики. Работы футуристов и кубистов в список не включили по идеологическим причинам. Акцент был сделан на спокойном, реалистическом искусстве и "неопасных" авангардистах - Петрове-Водкине, Митуриче, Тырсе, Фальке.

Выставку Пунин оценил сдержанно: "Средняя, но для Японии имеет значение". Впрочем, большое значение она имела и для советского государства, в 1925 году установившего дипломатические отношения с Японией и желавшего укрепить их за счет искусства и обмена выставками. На снимке Пунин позирует с Еленой Довгалевской, супругой полпреда СССР в Японии. Те несколько месяцев, проведенных в Японии, Николай Николаевич назвал "небесным подарком в руках". Это была его первая и, увы, последняя заграничная поездка.

Николай Пунин в Русском музее. Начало 1930-х.

Фотография сделана в переломное для Пунина время. Он перед выбором - поддержать бутафорское искусство пропаганды или продолжать в одиночку биться за авангард и свободу самовыражения. Выбор он сделал, показывая на выставках уже почти запрещенное "левое" искусство - Малевича, Филонова, Татлина, Суетина. И ожидаемо потерял несколько мест работы.

Дирекция Русского музея заставила его перекроить экспозицию русского искусства XX века и сделать акцент на реализм. Администрация Академии художеств запретила читать лекции об иконах, импрессионистах, авангарде...

Дьявол не выдал. Мне всё удалось.
Вот и могущества явные знаки.
Вынь из груди моей сердце и брось
Самой голодной собаке.
Больше уже ни на что не гожусь,
Ни одного я не вымолвлю слова,
Нет настоящего – прошлым горжусь
И задохнулась от срама такого.

Финал был очевиден: в 1935 году по доносу студента Пунина арестовали. И выпустили лишь благодаря вмешательству Ахматовой и ее письму Сталину. Но это было только начало испытаний.

Словно подхлёстывая расставание, судьба приготовила Ахматовой и Пунину жестокое испытание. «Вегетарианские» времена советской власти, как называла их Ахматова, заканчивались, тень «кремлёвского горца» и вороновы крылья его соратников всё ощутимее нависали над страной. Всё чаще «маруси» увозили по ночам знакомых, друзей, соседей. Часто безвозвратно. В 1934 году после убийства Кирова в Ленинграде началась волна репрессий, и в первую очередь она коснулась интеллигенции. Появилось постановление о высылке из города всех дворян – социально чуждого элемента.

Анна Каминская -внучка Пунина

Проходили обыски, арестовывали и высылали даже за сохранённые семейные реликвии, наградные шпаги, например. В доме на Фонтанке генеральские эполеты деда растянули на дождь для новогодней ёлки, а офицерский кортик выбросили в Фонтанку напротив Шереметевского дворца. Вскоре по доносу одного из сокурсников арестовали Льва Гумилёва. За ним – Пунина. Он был объявлен организатором преступной группы. В ночь после ареста Ахматова и Анна Евгеньевна Аренс в ожидании обыска жгли в печке бумаги, которые могли оказаться вредными. Спустя несколько дней Анна Андреевна на ринулась в Москву. Ей посоветовали обратиться лично к Сталину. Старинная подруга Ахматовой, литературовед Эмма Гернштейн, вспоминала, какой была Анна Андреевна в те тяжёлые дни. «У неё запали глаза и возле переносицы образовались треугольники. Больше они никогда не проходили. Она изменилась на моих глазах».

Лидеры русского авангарда: его теоретик Николай Пунин с двумя крупнейшими практиками — художниками Казимиром Малевичем и Михаилом Матюшиным

У одной из общих знакомых были связи в ЦК. Анна Андреевна написала письмо Сталину, очень короткое. Она ручалась, что её муж и сын не состояли в заговоре, а уж тем более его не организовывали. Вслед за Ахматовой обращение к Сталину написал и Б.Л.Пастернак. Письма были переданы и, как ни странно, подействовали. Лев Гумилёв и Николай Пунин были вскоре освобождены. Гораздо позднее, уже в 1994 году, выяснилось, что в то же время ленинградские чекисты собирались арестовать и саму Ахматову, но им было отказано в санкции из Москвы. Вскоре был арестован Мандельштам, ещё многие, многие из близких знакомых Анны Андреевны. В это страшное время Ахматова, не писавшая стихи более десяти лет, начала свой «Реквием».

Время востребовало её талант, она ощущала острую потребность выразить свои чувства. Прежним привязанностям уже не оставалось места, и отношениям с Пуниным пришёл конец. Ахматова ушла окончательно осенью тридцать восьмого года. «Надо было сделать это раньше, – признавалась она Чуковской. – Но я была так подавлена, что не хватало сил. Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов, вы подумайте – тринадцать лет! Всего тридцать стихотворений за всё время, а в некоторые годы – годы! – ни одного».

Для Пунина уход Анны Андреевны стал трагедией. «Я проснулся, – пишет Пунин в дневнике, – и установил, что Ан. нет. Она взяла все свои письма и телеграммы ко мне за все эти годы. А Лёва, судя по всему, тайно от меня, по её поручению взял из моего шкапа сафьяновую тетрадь, где Ан. писала стихи. Видимо, повёз их к Ан. От боли хочется выворотить грудную клетку. Ан. победила в этом пятнадцатилетнем бою…» Он и сам признавал, что это был бой.

После расставания с Пуниным Ахматова создаёт шедевр за шедевром. Плотину точно прорвало. Она не сожалеет. В 1940 году в разговоре с Чуковской о Пунине говорила даже раздражённо: «Представьте, Николай Николаевич нашёл теперь новый повод на меня обижаться. Почему я, когда мы были вместе, не писала, а теперь пишу очень много. Шесть лет я не могла писать. Меня так тяготила вся обстановка. Я теперь поняла. Идеалом жены для Николая Николаевича всегда была Анна Евгеньевна. Она служит, получает четыреста рублей жалованья, отличная хозяйка. И меня он упорно укладывал в это прокрустово ложе, а я и не хозяйка, и без жалованья. Если бы я дольше прожила с Владимиром Казимировичем (Шилейко. – Ред.), я бы тоже разучилась писать стихи».

С 1942-го по 1944 год Пунин жил в эвакуации в Самарканде. А вернувшись в Ленинград, продолжил говорить о том, что болело. В 1946 году Пунин прочел доклад "Импрессионизм и проблемы картины", где утверждал: художник должен слушать только себя, картина - "совокупность переживаний" творца. Докладчика, выступившего против догм соцреализма, незамедлительно объявили ярым оппозиционером. Началась травля на собраниях и в печати. Двадцать шестого августа 1949 года Николая Пунина арестовали, осудили на десять лет лагерей и отправили в Абезь, под Воркуту.

Поэт от Бога, Ахматова вполне отдавала себе отчёт, что источники личного счастья и семейного благополучия и источники поэтического творчества – совершенно разные, даже противоположные. В этом она убедилась на собственном опыте. А что же профессор Пунин? Он влюбился ещё раз, и его женой стала Марта Андреевна Голубева – «голубка моя, тихий свет и утешение». Анна Евгеньевна умерла. В дни семейных праздников он всегда чувствовал её отсутствие. «С ней как-то всё было прочнее. Будущее темно. Страшно думать, что станет с Ирой, если я скоро умру или погибну как-нибудь иначе», – записал он в 1945 году.

Фотография из личного дела заключенного Николая Пунина. 1950 год. Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.

Что же до романа Николая Николаевича Пунина с советской властью, то, как и следовало ожидать, он закончился трагически. После рокового постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», ставшего, по сути, приговором Ахматовой как поэту, началась и травля Пунина в печати. Его обвиняют в пропаганде «развращённого» западного искусства, возвеличивании таких «упаднических отщепенцев», как Сезанн и Ван Гог. Пунин был арестован в августе 1949 года и приговорён к десяти годам лагерей в Воркуте

. Из лагеря в Абезе пишет дочери: «Я осуждён не трибуналом, так как для суда материала не было, а особым совещанием; дело моё – 35-й год и космополитизм. Они долго затруднялись, как быть с освобождением 35-го года, пренебрегли; мне подпортил, не желая этого, Гумилёв (сын Ахматовой. – Ред.); меня пришили к его делу, хотя, видимо, он не содействовал этому. Сам он взят по старому делу. Акума висела на волоске. Вероятно, её спасли стихи в «Огоньке». Акума – так они называли Ахматову – означает «злой дух». Стихи в «Огоньке», которые её спасли, восхваляли Сталина. По этому поводу Пунин написал жене: «Стихи в «Огоньке» прочитал; я её любил и понимаю, какой должен быть ужас в её тёмном сердце». Акума иногда писала ему. Ирину он просил передать ей«земной поклон и благодарность за пасхальную посылку». Иногда из лагеря в письмах присылал стихи.

Вот последнее:

Если б мог я из тела уйти своего
И другую орбиту найти,
Если б мог я в свет превратить его,
Распылить во всём бытии.
Но я тихо брожу по дорогам зимы,
И следы потерялись в снегах,
Да и сам я забыл, откуда мы
И в каких живём временах.

Знал ли Пунин строки Пастернака, написанные в 1949-м?

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?

В музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме пальто, принадлежавшее Н. Н. Пунину, висит на вешалке в прихожей мемориальной экспозиции квартиры Пуниных-Ахматовой.

А ведь они были, были, были тогда ещё живыми! Обратно в Петербург Николай Николаевич уже не вернулся. Он скончался в лагере 21 августа 1953 года от внезапного сердечного приступа в возрасте 64 лет. Ахматова отозвалась на его смерть скорбными стихами. 

Анна Каминская, Ирина Пунина и Анна Ахматова. 1960-е годы

Друзья и литературоведы пытались разгадать, кто герой «Поэмы без героя» Ахматовой. Кто этот таинственный Гость из Будущего, вырвавшийся из зазеркалья? Есть доказательства, зашифрованные в её поэзии, что это Он.

Гость из Будущего! – Неужели
Он придёт ко мне в самом деле,
Повернув налево с моста?

Двадцать первого августа 1953 года он скончался в лагерной больнице и был похоронен в безымянной могиле под номером "X-11".

========================================

https://rg.ru/2018/09/20/rodina-domashnij-arhiv-unin.html

https://chudesamag.ru/tyomnye-allei/anna-ahmatova-i-nikolay-...

https://tsarselo.ru/yenciklopedija-carskogo-sela/istorija-ca...

http://www.peterburg.biz/literaturno-memorialnyiy-muzey-anny...

https://babiy-blog.livejournal.com/43470.html

https://rg.ru/2018/09/20/rodina-domashnij-arhiv-unin.html

https://www.sobaka.ru/city/society/76847