Николай Степанович Гумилев родился в 1886 году в Кронштадте в семье корабельного врача. В 1906 он окончил Николаевскую Царскосельскую гимназию.

  Первое стихотворение Гумилева «Я в лес бежал из городов...» было опубликовано в 1902 в «Тифлисском листке», первая книга «Путь конквистадоров» - в 1905. С тех пор поэтические сборники следовали один за другим: 1908 - «Романтические цветы», 1910 - «Жемчуга».

С. К. Маковский. "На Парнасе серебряного века"

У камина

Наплывала тень... Догорал камин,

Руки на груди, он стоял один,

Неподвижный взор устремляя вдаль,

Горько говоря про свою печаль:

"Я пробрался в глубь неизвестных стран,

Восемьдесят дней шел мой караван;

Цепи грозных гор, лес, а иногда

Странные вдали чьи-то города,

И не раз из них в тишине ночной

В лагерь долетал непонятный вой.

Мы рубили лес, мы копали рвы,

Вечерами к нам подходили львы.

Но трусливых душ не было меж нас,

Мы стреляли в них, целясь между глаз.

Древний я отрыл храм из-под песка,

Именем моим названа река.

И в стране озер пять больших племен

Слушались меня, чтили мой закон.

Но теперь я слаб, как во власти сна,

И больна душа, тягостно больна;

Я узнал, узнал, что такое страх,

Погребенный здесь, в четырех стенах;

Даже блеск ружья, даже плеск волны

Эту цепь порвать ныне не вольны..."

И, тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его.

<1911> 

1912 - «Чужое небо», 1916 - «Колчан», 1918 - «Костер», «Фарфоровый павильон» и поэма «Мик», 1921 - «Шатер», «Огненный столп».
«Темно-зеленая, чуть тронутая позолотой книжка, скорей даже тетрадка Николая Гумилева прочитывается быстро. Вы выпиваете её, как глоток зеленого шартреза», - писал Ин. Анненский в рецензии на «Романтические цветы».

  Каждая публикация Гумилева резко критиковалась современниками. Так, Вяч. Вс. Иванов рекомендовал читателям не обставлять знакомство с ним «академически, в хронологическом порядке первых сборников, которые могут только от него оттолкнуть...». Он предлагает сразу открыть «Огненный столп», начиная разговор непосредственно с «Заблудившегося трамвая» - самого знаменитого стихотворения книги, и в дальнейшем останавливаясь исключительно на позднем Гумилеве, его связях как с русской, так и с мировой культурой.
   Вяч. Иванов, с легкостью перемещаясь вслед за своим героем во времени и пространстве, естественно, касается и отношений Гумилева с русским символизмом, с Блоком в частности. Тщательно фиксируя и подробно разбирая совпадения между поэтами, Иванов почему-то оставляет в стороне полемику между ними, в последние годы особенно напряженную. И интересную читателям прежде всего потому, что именно в этой полемике Гумилев обретает отчетливый гражданский темперамент, в чем ему принято - с легкой руки того же Блока - решительно отказывать.

  Гумилев считал Блока величайшим современным поэтом, учился у него, но был резко не согласен с важнейшими идеями Блока, получившими завершение после революции. И это несогласие выплескивалось не только в прямые, спонтанно вспыхивающие споры, о которых в один голос вспоминают современники, но и в стихи, потом составившие «Огненный столп».

   Гумилев был приверженцем идей акмеизма (от греч. a k m e - высшая степень чего-либо, цветущая сила) - течения в русской поэзии 1910-х. Акмеизм провозгласил освобождение поэзии от символистских порывов к «идеальному», от многозначности и текучести образов, усложненной метафоричности, возврат к материальному миру, предмету, стихии «естества», точному значению слова. Этому течению присущи модернистские мотивы, склонность к эстетизму, камерности, поэтизации чувств первозданного человека.

  ок» («Христос сказал: убогие блаженны, завиден рок слепцов, калек и нищих...») отражает эти раздумья. Резко выделяясь медлительной, тяжелой интонацией на фоне брызжущих весельем стихов «Чужого неба», стихотворение как бы дает толчок той незаметной поначалу, но неуклонной переориентации, что происходит в поэзии Гумилева.

Цветение не только плоти, но в первую очередь духа («Расцветает дух, как роза мая, как огонь, он разрывает тьму, тело, ничего не понимая, слепо повинуется ему») будет все более занимать поэта, становясь темой многих поздних стихов, в одном из которых Гумилев непосредственно приходит к церковным дверям:

«Я дверь толкнул. Мне ясно было, -

Здесь не откажут пришлецу,

Так может мертвый лечь в могилу,

Так может сын войти к отцу...»

С волнением Гумилев внимает мелодиям в

«евангелической церкви»:

«А снизу шум взносился многий,

То пела за скамьей скамья,

И был пред ними некто строгий,

Читавший книгу Бытия.

И в тот же самый миг безмерность

Мне в грудь плеснула, как волна,

И понял я, что достоверность

Теперь навек обретена».

Этим «мелодиям» Гумилев внимал и раньше. Ими определялось неустанное движение его поэтического характера, та «смена душ», о которой говорится в стихотворении «Память». Ими же исподволь внушено и представление о человеческой и поэтической миссии:

«Я - угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле,

Я возревновал о Славе Отчей,

Как на небесах, и на земле».

   Внимательное чтение гумилевских сборников убеждает, что поэт имел сложившуюся концепцию русской и европейской жизни (1921).

   Гумилева не страшит перспектива перерождения «культуры» в «цивилизацию», поэт вообще не понимает, почему эти понятия надо противопоставлять. За всеми этими абстракциями он видит просто жизнь - «жестокую, милую жизнь», как говорится в стихотворении «Мои читатели», видит «родную, странную землю» - и именно они имеют для него абсолютную ценность.
   Если чего и боится этот храбрый человек, то только того, что отвлеченная идея, пусть самая высокая и заманчивая, возьмет и восторжествует над жизнью, пусть жестокой, несовершенной. От чего он и предостерегает в поэме «Звездный ужас». И вовсе не случайно, что «звезды» называются там чужими, - ведь это символистские «кормчие звезды». А вот«ужас» - свой, акмеистский, гумилевский ужас, как и плач по «прежнему» времени. И это сам Гумилев вместе с одним из героев поэмы восклицает: «Горе! горе! Страх, петля и яма для того, кто на земле родился».
«Звездным ужасом» завершается «Огненный столп», последний сборник, который Гумилев составлял самолично, хотя вышел он уже после смерти поэта.

Рыцарь счастья

    «Я знаю главные темы Гумилева. И главное - его тайнопись. В последнем издании Струве отдал его на растерзание двум людям, из которых один его не понимал (Брюсов), а другой (Вяч. Иванов) - ненавидел. Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилева, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди? Ни одна его тема не прослежена, не угадана, не названа. Чем он жил, к чему шел ? Как случилось, что из всего вышеназванного образовался большой замечательный поэт, творец стихотворений: «Памяти», «Шестого чувства», «Трамвая».
      Фразы вроде «Я люблю только «Огненный столп»», отнесение стих «Рабочий» к годам Революции и т.д. ввергают меня в полное уныние, а их слышишь каждый день... Дело в том, что и поэзия, и любовь были для Гумилева всегда трагедией. Оттого и «Волшебная скрипка» перерастает в «Гондолу».
    Оттого и бесчисленное количество любовных стихов кончается гибелью (почти все «Ром цветы»), а война была для него эпосом, Гомером. И когда он шел в тюрьму, то взял с собой «Илиаду»».

Анна Ахматова, 1963

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

Прекрасно в нас влюбленное вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,

Следит порой за девичьим купаньем

И, ничего не зная о любви,

Все ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах

Ревела от сознания бессилья

Тварь скользкая, почуя на плечах

Еще не появившиеся крылья;

Так век за веком - скоро ли, Господь? -

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.
1921

   Гумилев был бездоказательно причислен к участникам контрреволюционного заговора.  Его участие в заговоре строятся лишь на двух упоминаниях  – Одоевцевой и Таганцева. Одоевцеву, впрочем, не допрашивали. А Таганцев в показаниях дважды говорил о близости Николая Гумилева к советским идеям. Однако, следователь Якобсон записал: «Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки, что Гумилев связан с группой интеллигентов, которой последний  может распоряжаться и которая в случае выступления готова выйти  на улицу для активной  борьбы с  большевиками, желал  бы иметь в  распоряжении  некоторую сумму для технических надобностей». Николай Степанович умел создавать мифы, а еще не боялся смерти, она казалась ему занимательной. Никто не стал защищать Гумилева (кроме Горького, у которого ничего не вышло), никто даже не установил, а участвовал ли поэт, в котором Честертон  незадолго до ареста увидел коммуниста,  в Таганцевском заговоре. Герой, одержимый любовью к слову, красоте, опасностям и странствиям – Гумилев накликал смерть. Гумилева

   24 августа 1921 года Николай Степанович Гумилев был расстрелян.

KazEdu.kz›referat/28880

 В духовном развитии нашего общества мы бесконечно многое потеряли в сравнении с пушкинским и гумилёвским романтизмом. Гумилёв погиб потому, что был, как и его великий предшественник, невольником чести.
Владислав Ходасевич

Николай Гумилёв. "Идти по линии наибольшего сопротивления"

Послесловие

   В Санкт-Петербурге историки установили точную дату гибели поэта Николая Гумилева. При работе с документами о расстрелах в период с 1918 по 1941 год, ученым удалось обнаружить отметки о выдаче поэта для исполнения смертного приговора. Гумилева расстреляли в ночь на 26 августа 1921 года в числе 57 осужденных по делу о заговоре против советской власти.

  «До сих пор годовщиной гибели поэта считалось либо 24 августа, когда был вынесен приговор, либо 25 августа, потому что обычно приговоры приводились в исполнение на следующий день. Теперь же у нас есть две отметки на актах о выдаче и расстреле, которые дают точную информацию», — сообщил руководитель центра «Возвращенные имена», редактор книги памяти «Ленинградский мартиролог» Анатолий Разумов, обнаруживший свидетельства.

  Место расстрела и захоронения поэта до сих пор считаются неизвестными: «Ни в одном из документов той поры не отмечались места расстрела и погребения. По каким-то причинам это было не принято» — говорит ученый.

http://lenta.ru/news/2014/10/27/gumilev/