NADYNROM все записи автора Путевым заметкам и воспоминаниям англичан, открывавшим для себя Московию в XVI веке, мы во многом обязаны уникальными сведениями о повседневной жизни, быте и нравах русского народа. Русские женщины не сразу обратили на себя внимание «английских» гостей, стремившихся после прибытия сюда Ченслера скорее установить дипломатические и торговые отношения. Но позднее, когда дипломатические миссии в Россию стали регулярными, а Московская компания обосновалась в столице и на русском Севере, регулярно направляя десятки купцов в свои новые фаткории, московитки неизбежно привлекали внимание англичан.
Однако их мнение о «русских леди» оказалось обескураживающее нелестным. Их изумляло подневольное положение необразованных и безгласных женщин, как и отсутствие куртуазности у мужчин – их жестокое отношение к женам, ограничение свободы последних, побои, а также постоянные измены мужей своим супругам. Но, несмотря на осуждение грубости и безнравственности местных мужчин и даже некоторое сочувствие к московиткам, англичане вскоре утвердились во мнении, что они не менее распутны, чем их мужья, и платят тем их же монетой.



Маковский К. Е. Боярыня у окна

Типичный взгляд на «русских леди» отражен в стихотворных посланиях из Московии молодого поэта Турбервиля, приехавшего в 1568 году в составе посольства Рэндольфа:

«Походка их степенна, а выражение лиц мудро и печально,
Но все же они следуют плотским грехам, привычке к недостойной жизни.
Не видя стыда в сведении счетов в разврате
С кем-то. Они не заботятся скрыть свои безрассудства».

При этом едва ли не главным доказательством безнравственности московиток для Турбервиля служил их внешний вид. Не только его, но и других англичан при первом знакомстве с русскими женщинами поражала и отталкивала их манера щедро накладывать грим. Анонимный англичанин, проведший в Москве зиму 1557-1558 годов писал: «Они так намазывают свои лица, что почти на расстоянии выстрела можно видеть налепленные на них краски».
Ему вторил Турбервиль:

«Мужчина может открыто видеть
На щеках у женщины краску,
Как пластырь, настолько толст ее слой,
Что лица их похожи на лица шлюх».

Подчас это внешнее неблагоприятное впечатление оказывалось решающим для вынесения строгого суждения о нравственном облике московиток, ибо в глазах европейцев чрезмерное употребление косметики считалось отличительным признаком женщин легкого поведения.
Английские джентльмены не были непривычны к гриму, поскольку их соотечественницы широко использовали косметику – белила, румяна, всевозможные притирания, душистые помады. Очевидно, главное отличие заключалось не только в количестве краски, но и в типе макияжа, казавшегося иностранцам слишком контрастным и броским: на набеленном лице резко выделялись подведенные черной краской широкие брови и яркий искусственный румянец. Более всего английских путешественников изумляло, что обычай сильно краситься в Московии не осуждается в Московии и даже нравится мужчинам.



Маковский К. Е. Боярышня

Тем не менее, если поначалу все без исключения ярко накрашенные московитки казались англичанам женщинами легкого поведения, то со временем пришло понимание того, что обилие гримы было местным обычаем, модой, которой следовали все женщины.
Джайл Флетчер, побывавший в Московии в 80-х годах XVI века, потворяя все общие критические замечания в адрес русских женщин, тем не менее до некоторой степени оправдывал их, приписывая любовь к косметике не порочным склонностям, а недостаткам кожи, которая быстро портится под воздействием суровой окружающей среды и вследствие специфического образа жизни: «Жар внутри домов и стужа во дворе, вместе с пищею придают им темный болезненный цвет лица, потому что кожа от холода и жара изменяется и сморщивается, особенно у женщин, у которых цвет лица большей частию гораздо хуже, чем у мужчин. По моему мнению, это происходит оттого что они постоянно сидят в жарких покоях, занимаются топкой бань и печей и часто парятся… Женщины, стараясь скрыть дурной цвет лица, белятся и румянятся».
Быстрое старение, как считает Флетчер, причина и потворствования мужчин злоупотреблению косметикой, поскольку мужей радует, когда их «страшные жены» превращаются в красавиц. Однако «от краски морщится кожа, и они становятся еще безобразнее, когда ее смоют».
У путешественников, купцов и дипломатов, побывавших в России после Флетчера в конце 1580-1590-х годов, мы уже не встречаем прежнего неприятия облика русских женщин. Немалую роль в смягчении оценки сыграла эволюция моды на макияж в самой Англии. Когда Елизавете I перевалило за сорок, пытаясь противостоять неумолимому времени, королева стала прибегать к косметике, активно белиться и румяниться. Теперь иностранные послы в свою очередь иронизировали над первой леди Англии, у которой «лицо покрыто белилами, как штукатуркой» Двор же во всем следовал примеру своей государыни.



Говер Дж. Портрет Елизаветы I

В отличие от грима, русский женский костюм, хотя и сильно отличался от европейского платья, не вызывал у англичан протеста. Они с интересом рассматривали и описывали его детали. Турбервиль подметил склонность русских мужчин и женщин к ярким одеждам. Во время его пребывания в Московии в моде также были высокие каблуки, которые многие носили: «все, кто имеет деньги, взбираются на каблуки».
Русские женщины, по его наблюдению, непременно носили в ушах серьги-подвески. Это позднее подтверждал и Флетчер: «Без серег серебряных или из другого металла и без креста на шее вы не увидите ни одной русской женщины, ни замужней, ни девицы».
Флетчерн же оставил наиболее подробное описание костюма и украшений, приличествовавших женщинам из разных социальных слоев: Благородные женщины, называемые женами боярскими, носят на голове тафтяную повязку (обыкновенно красную), а сверх нее шлык, называемый науруса, белого цвета. Сверх этго шлыка надевают шапку ( в виде головного убора из золотой парчи), называемую шапкой земскою, с богатой меховой опушкою, с жемчугом и каменьями, но с недавнего времени перестали унизывать шапки жемчугом, потому что жены дьяков и купеческие стали им подражать. В ушах носят серьги в два дюйма и более, золотые, с рубинами, сапфирами и другими драгоценными висящими кистями. Все покрывало густо унизано дорогим жемчугом. Когда выезжают верхом или выходят со двора в дождливую погоду, то надевают шляпы с цветными завязками (называемые шляпами земскими). На шее носят ожерелье в три или четыре пальца шириною, украшенное дорогими жемчугами и драгоценными камнями.
Верхняя одежда широкая, называемая опашень, обыкновенно красная, с пышными и полными рукавами, висящими до земли, застегивается спереди большими золотыми или, по крайней мере, серебряными вызолечеными пуговицами, величиною почти с грецкий орех. Сверху под воротником к ней пришит еще другой большой воротник из дорогого меха, который висит почти до половины спины. Под опашнем или верхнюю одеждою носят другую, называемую летником, шитую спереди без разреза, с большими рукавами, коих половина до локтя делается, обыкновенно из золотой парчи, под нею же ферязь земская, которая надевается свободно и застегивается до самых ног. На руках носят весьма красивое запястья, шириною пальца в два, из жемчуга и дорогих каменьев. У всех на ногах сапожки из белой, желтой, голубой или другой цветной кожи, вышитые жемчугом. Такова парадная одежда знатных женщин в России.



Маковский К. Е. Боярыня

Платье простых дворянских жен отличается только материею, но покрой один и тот же. Что же касается до мужиков и жен их, то они одеваются очень бедно… Женщина, когда хочет она нарядиться, надевает красное или синее платье и под ним теплую меховую шубу зимою, а летом только две рубахи (ибо так они их называют), одну на другую, и дома, и выходя со двора. На голове носят шапки из какой-нибудь цветной материи, многие также из бархата или золотой парчи, но большею частию повязки».
Закутанная в многочисленные свободные одежды и платки, скрывавшие пропорции и формы тела, русская женщина не выглядела провоцирующе-соблазнительной и могла удовлетворить требованиям даже самого взыскательного пуританина, который скорее был бы склонен возмущаться костюмами своих соотечественниц – их глубокими декольте, едва прикрывавшими грудь, тонко затянутыми талиями, огромными рукавами и пышными боками, создававшимися с помощью металлических каркасов.
Тем не менее, общее мнение англичан о порочности русских женщин ничуть не сменилось к концу века. В 1604 году посол Смит, бывший в прошлом одним из управляющих Московской компанией, наставлял членов своей миссии перед высадкой на берег: «Распутство составляет в этой стране столь распространенный грех, что их глаз тотчас же подметит его в иностранцах, поэтому ради спокойствия вашей собственной совести и телесного вашего здоровья гнушайтесь разврата как самой противоестественной слабости, и тем более, что в этом отношении русские не только чудовищно бесстыдны, но как бы олицетворяют собой бесстыдство».
Постоянные утверждения о порочности нравов русских, превратившиеся в стойкие клише, до такой степени контрастируют с теми строгими нормами семейной жизни, которые предписывались знаменитым «Домостроем», что требуют пристального рассмотрения.



Маковский К. Е. Боярыня у окна

Следует прежде всего помнить, что для послов и членов дипломатических миссий официальные контакты с женщинами из уважаемых и состоятельных семейств в Москве были практически невозможны, ввиду того, что их как правило селили на отгороженных от внешнего мира подворьях и строго ограничивали всякие перемещения по столице. Более того, и купцам, обосновавшимся в Зарядье, внутренние правила компании предписывали никогда не отлучаться на ночь с Английского подворья. Хотя многие «торговые гости» владели русским языком, иногда носили русское платье, заводили друзей среди местных чиновников и купечества и чувствовали себя вольнее, чем дипломаты, и их шансы познакомиться с русскими женщинами из достойных семей были невелики, так как, согласно обычаю, те не допускались к мужскому застолью и не выходили представляться гостям.
Женщин высшего сословия англичане, как впрочем и русские, видели преимущественно издалека, так как большую часть времени те проводили запертые в теремах, надежно укрытые от посторонних взглядов и соблазнов света. В Московии даже царицы, царевны и княжны почти не участвовали в публичных церемониях, иноземные послы не представлялись им и не преподносили подарков, даже если и привозили таковые.



Клодт М. Терем царевен

В 1557 году Энтони Дженкинсон во время своего первого путешествия в Московию писал: «Женщины здесь содержаться в большом подчинении у мужчин, и им строго запрещается выходить, за исключением нескольких случаев». К числу таковых относились события исключительной государственной важности, такие как коронация, во время которой народ мог лицезреть царицу и ее придворных дам. Так во время коронации Федора Иоанновича Джером Горсей наблюдал редкое публичное явление царицы Ирины: «Во дворце императрица воссела на престол, установленный перед большим открытым окном, в самых дорогих и богатых одеждах, сияющих драгоценными камнями и усыпанных восточными жемчугами, на голове у нее была корона; царицу сопровождали княгини и знатные дамы».
Знатных московиток можно было увидеть во время поездок на богомолье, сидящими в богатых санях или верхом. Обычай русских женщин ездить в седле по-мужски был особо отмечен англичанами: «Большая часть женщин ездит верхом со стременами , как мужчины, а некоторые – в санях, что летом неудобно». Редкая встреча с дворянкой на городской улице могло произойти в церковный праздник, когда множество людей собиралось посмотреть на танцы и игры, а на Пасху ходило от двора ко двору с крашенными яйцами. Именно в это время анонимный англичанин рассматривал вблизи дворян и дворянок, выделявшихся из толпы тем, что они носили позолоченные яйца.
Проведя в Москве целую зиму, он был вынужден подтвердить мнение Дженкинсона о строгости, в которой содержаться женщины из знатных и богатых семей: «Держат своих жен они взаперти, так что у людей с некоторым достоинством никто не может видеть их жен, разве когда они идут в церковь на Рождестве или Пасхе или навещают своих приятельниц». Очевидно, что этих женщин никто не относил к легко доступным.



Рябушкин А. П. Русские женщины XVII столетия в церкви

На чем же тогда основывались уничижительные оценки русских женщин Турбервилем? Полгода этот молодой человек провел в Москве в весьма стесненных условиях, поскольку посольство Рэндольфа были принято при московском дворе прохладно, и членов миссии практически держали взаперти за воротами. Однако три месяца они провели на русском Севере, а по пути в Москву останавливались в нескольких крупных городах, где у англичан были торговые фаткории. Там, возможно, Турбервиль и усволил циничный взгляд на московитов.
За пределами столицы англичане чувствовали себя значительно вольнее. Они строили здесь богатые частные дома, в которых держали местную прислугу, а не довольствовались холостяцким общежитием в доме компании. Основной контингент, проживавший в факториях, составляли сравнительно молодые люди, так называемые «слуги и подмастерья компании». Неженатые или надолго оторванные от семей, они должны были искать развлечений и утех любви и, по-видимому, находили их. Хотя лондонское руководство компании предписывало главному агенту в Московии пресекать расточительство молодежи, чрезмерную близость с русскими, постоянное хождение по гостям с непременными взаимными угощениями вином, едва ли эта политика была эффективной.



Рябушкин А. П, Московская улица XVII века в праздничный день

Именно в этой холостяцкой среде Турбервиль мог получить рекомендации относительно того, как добиться расположения русской женщины. Однако сам поэт признавал, что это не была «богато наряженная госпожа», ибо «русский…держит ее взаперти, уверенный, что она не с другим». Доступными иностранцу могли оказаться женщины из низших сословий, у Турбервиля это жены полуразорившихся мужиков, которые предаются безудержному пьянству и пропивают свое имущество, а также грубо обходятся со своими все же привлекательными, на взгляд иностранца, «веселыми и обходительными» женами.
Такие женщины, подталкиваемые нуждой или жаждой мести, начинают изменять супругам:

«Жена, чтобы вернуть долги пьяного мужа,
Бросается от вонючей печи к дружку, превращая в публичный свой дом».

Очевидно, по тем же соображениям, неимущие крестьянки могли пойти в условие «гостям», сочетая работу прачки и кухарки с интимными услугами…
Не следует сбрасывать со счетов и теоретическую возможность тайных связей английских купцов и с зажиточными горожанками. Н. И. Костомаров в своем исследовании домашней жизни и нравов великорусского народа показал, что несмотря на строгие нормы эпохи «Домостроя», «милый друг» мог проникнуть в святая святых мужа в отсутствие последнего, переодевшись, например, розничным торговцем.
Такие встречи устраивали профессиональные сводни и сводники, с помощью домашней челяди находившие пути к томящейся взаперти женщине. Поводы для адюльтера часто предоставляли сами мужья, не считавшие нужным проводить много времени со своими женами, и в то же время развлекавшиеся на стороне.
Флетчер упоминал также о женах, покинутых мужьями и оставленных на произвол судьбы, которые становились легкой добычей сводниц: «Есть у них грубый обычай, противный доброму порядку вещей и самому Слову Божьему, а именно тот, что муж, разлюбивший жену, или по какой-либо другой причине, может идти в монастырь и постричься в монахи под видом благочестия, и, таким образом, оставить жену, чтобы она заботилась о себе сама, как умеет".



Маковский К. Е. Чарка меду

Сводни и сводники были знакомы англичанам. Этот термин фигурирует в первом англо-русском словаре начала XVII века, составленном оксфордским ученым священником Ричардом Джеймсом, который провел год в Холмогорах и Москве.
Словарь Джеймсона – любопытнейший источник о нравах и бытовой жизни русских в XVI – XVII веках. Многие термины автор снабжал подробными комментариями, помечая от кого и в какой ситуации он услышал то или иное слово. Пытливый оксфордец собирал их повсюду, и несомненно, английские купцы в Холмогорах давали ему разъяснения относительно реалий чужой жизни.
Трудно сказать, кто познакомил приезжего священника с ругательствами, обозначавшими продажную женщину, шлюху, однако они присутствуют в его коллекции. Упоминает он и «изревку» - «улицу публичных домов», вероятно посещавшуюся англичанами, со слов которых Джеймс узнал, что в северном порту завелась «болезня» - сифилис. Поясняя термин «схимница», Джеймс высказывает сомнения относительно их благочестия, ссылаясь на рассказ одного англичанина, соблазнившего такую схимницу, по его словам, «поддавшуюся ему гораздо легче, чем позволяла святость ее одежды».
Нравы русского Севера были вольнее, чем в центральной России, женщины здесь пользовались большей экономической самостоятельностью и свободой, в том числе в интимной жизни. Джеймс упоминает манеру жить не в браке – «в беззаконии», и случаи, когда невеста до брака знала другого мужчину. Касаясь этой темы, священник смущенно переходит в своих комментариях с английского на латынь: «Priyobonna – antefututam» - т. е. «ранее совокупившаяся». Так кричат во весь голос мальчишки, встречая молодайку. Часто так оно и бывает».
Далее Джеймс приводит рассказ о знатном человеке, который, убедившись, что его молодая жена - не девица, «хотя и сам был старый развратник, отослал ее к отцу, но перед этим предложил ему выпить из надбитого стакана, прикрыв его своими пальцами. Когда тот спросил об этом, ре сказал, что разбитый стакан – образ его дочери, и если он отвергает стакан, то должен по своему же принципу взять свою дочь обратно домой. Но тяжба длилась не долго, не более одной-двух недель; почему бы в самом деле и не помириться, если они, как говорится, два сапога- пара: жена распутная и муж – развратник».
Несмотря на то, что в рассказе Джеймса чувствуется привкус притчи или басни, оксфордец утверждал, что этот эпизод действительно имел место во время его пребывания в Московии. Тем более любопытно, что по его версии, стороны полюбовно поладили, и невеста ничем не поплатилась за потерю девичества до брака.
Среди «женок», «молодиц», «девок» и «девиц» (таковы термины, обозначающие женщину, известные Джеймсу), должно быть, встречались разбитные и игривые женщины, которые были не прочь пофлиртовать с иноземцами. В отличие от дворянок или женщин купеческого сословия, они не прятались по теремам, а болтали с соседками на улице, веселились на гуляниях, танцевали в хороводах. Доводилось англичанам видеть и то, как на Крещение решительные и крепкие телом женщины прыгали в ледяную купель, а упомянутый выше Аноним, попавший, попавший, по-видимому, , на простонародную свадьбу, изумленно описывал двух подружек невесты, которые во время пира долго отплясывали нагишом перед всей честной компанией.



Маковский К. Е. У околицы

Англичане по достоинству оценили и другие таланты московиток. Аноним отмечал, что они большие мастерицы «шить прекрасно и вышивать золотом». Острый на язык Турбервиль не отказывал им в смелости и стати. А Джеймс даже посвятил своей хозяйке, стихи, превозносящие ее добрый нрав и кулинарные способности
Опыт англичан позволил им вынести неоднозначное суждение о московитках: на одном социальном полюсе это были надежно скрытые от чужих глаз затворницы, на другом – подчас разбитные молодицы. Анонимный автор, Турбервиль и Флетчер были склонны подчеркивать порочность последних и вольно или невольно приписывать ее всем остальным. Их записки внесли свою лепту в формирование стереотипного и крайне нелицеприятного образа русских в Англии. Однако помимо этих воспоминаний были и устные воспоминания английских купцов, которые провели в России значительно больше времени, чем послы и путешественники, но не оставили пространных трактатов.
Все самое необычное, что довелось встретить в Московии, нашло отражение в английской драматургии и поэзии, восприимчивой ко всему новому и экзотическому. Трескучие морозы, снега, длинные ночи, тирания царей, и привычка московитов к «ярму», даже их тучность неоднократно обыгрывались в сонетах Сидни, пьесах Шекспира, Марло, Лоджа, Нэша.
Уничижительные оценки русских женщин так и не прозвучали с английской сцены и не закрепились в качестве литературных клише. Интересен роман Томаса Лоджа «Маргарита Американская», вышедший в 1596 году. Автор излагал совершенно фантастическую историю двух великих императоров – Московии и державы инков, решивших устроить брак своих детей. Дочь русского царя Маргарита, обручившаяся с индейским принцем, погибает от рук собственного жениха, оказавшегося коварным и развращенным злодеем. Невеста же являет собой образец чистоты и невинности.

По материалам статьи О. В. Дмитриевой "Затворницы или искусительницы (московитки глазами англичан XVI- XVII вв. )