WhiteKnight все записи автора

думал вчера о том, что богословие (слова о Боге, вживание в сущность веры) предполагает как свое непременное условие – либо подлинную культурность, либо же святость, в смысле простоты, смирения и т.д. Культурность, однако, это не просто знание , это приобщенность к внутренней жизни мира, к "трагедии" (в греческом смысле) человеческой истории, человеческого рода . Ибо богословие есть всегда ответ или, лучше сказать, – благовестие в ответ , благовестие как ответ

Нашла эту фразу, которую почему-то внутренне запомнила иначе: "человеку чаще всего нужна греческая трагедия, чтоб было от чего спасать".
И все "Дневники" в таких вот закладках, к которым периодически возвращаюсь.
Помню осень (свет еще теплого солнца в окно) и простуду... И больную голову мою, и как ничего не делалось, не смотрелось, не читалось, кроме коротких и простых предложений из которых состоят дневники о. Александра. Всего книга читалась не меньше месяца, то есть долго. Но только теперь хочется зафиксировать и эту осень, и ощущение от этих строк, которые весьма противоречивым кружевом ложились на мое psyche и physique.

Правда же эта, как всякая правда, одновременно и проста , и сложна , так что при изложении ее нужно всячески бороться как с ненужным усложнением (одно искажение и искушение), так и с ненужным упрощением (другое искушение). Правда о жизни проста в своей сущности и сложна в своем применении к каждой конкретной жизни…

Что это было? Записки сомневающегося священника?Не В ВЕРЕ своей сомневающегося, но в том всем, что наслаивается вокруг нее. В богословских диспутах, в семинарских и священнических амбициях, в суете вокруг и внутри церкви. В соотносимости церкви земной и Церкви... Вобщем, во всем этом внешнем. Тут хорошо что - что все эти витки сомнений можно еще раз пройти, но с умным человеком рядом) ) ).

Встреча, разлука. Начало, конец. Невозможность в "мире сем" чего бы то ни было окончательного, исполнения того обещания, что заложено во всем, но никогда в полноте не исполняющегося… Только что эти двадцать человек, которым я прочел за эту чикагскую неделю столько лекций, перестали быть анонимами, только что стала проясняться подлинная встреча , осознание единственности каждого, как вот уже – разлука. Именно потому сказано: "Крепка, как смерть, любовь»

Записки человека, умеющего быть благодарным? "Ни капли Иова", - пишет он о себе. Жизнь у о. Александра счастливая. Дом - полная чаша. Даже тяжелая болезнь, настигшая под конец, кажется, не сломила его, а просто вывела в иные сферы. Вырвала из того круга мыслей, который местами кажется становился мучительным. И через все его мысли (а мысли в "Дневниках" находятся о чем угодно - глобализация ли то, судьба русского зарубежья, литература разных стран, однополая любовь, женское священство, американские выборы или олимпийские игры), через все записи, в строках и между ними читается благодарность. И задавая себе вопрос, умею ли я радоваться жизни, умею ли благодарить, прихожу к выводу что это то, чему стоит учиться. В т. ч. у о. Александра.

Разговор с Бродским в ресторане две недели тому назад. Об абсурде как основном чувстве – и в религии. Я: "Где абсурд, там никакого христианства нет и быть не может". Три струи в религии: безличная пантеистическая (одинаково чуждая и мне, и ему), трагическая – a la Шестов, Лютер, Киркегор, которая ему нравится, его привлекает; "благодарственная", та, что я защищаю. "Ведь и Ваша поэзия – благодарственная". Он соглашается. "Но в поэзии я не говорю, не выражаю всего…" Я: "Да и никакой поэзии из абсурда не вышло бы". Он снова соглашается. Надо было уходить. Сережа (он был с нами) вечером, по телефону: "Ты его почти обратил…"

Записи светского священника? В дневниках Шмемана можно найти рассказы о встречах с Бродским (*он его чуть не обратил*, представляю как Иосифа Александровича *напрягали* попытки его во что-то обратить, но тем не менее), с Солженицыным, с Клайвом Льюисом (неожиданно), Мирча Элиаде (ба, знакомые все лица!) и др.

...Ни одно великое произведение искусства не воспевает сорокалетнего "мущину". Оно вскрывает его как "неудачника", как падение "мальчика" или как – обманщика, узурпатора и садиста.
– В святости – мужчина меньше всего "мужчина".
– Христос не "мужчина" (поскольку "мужчина" есть имя падшего человека). Он "Отрок Мой" (мальчик), "Сын Единородный", "Сын Марии". В нем нет главного "ударения" и главного "идола" мужчины – "автономии" ("я сам – с усам"). Икона Христа-младенца на руках у Марии – это не просто икона Боговоплощения. Это прежде всего икона сущности Христа.

Записки читающего человека? Да, о. Александр - не вполне стандартный батюшка - предпочитал повторению св. Отцов перечитывание Сартра и каких-то сомнительных французских театральных деятелей нетрадиционной ориентации. Сомневался в старчестве и в церковной журналистике. Удивительно много читал и перечитывал классиков, современников, особое внимание уделял мемуарной, дневниковой, биографической прозе известных и не очень людей. Вот и сам пописывал (о чем, кстати, даже его родственники узнали только после кончины).

Так что это было? Все вышеперечисленное и еще что-то главное, о чем я забыла написать... Осенний свет...