Максим_Мищенко (Философия) все записи автора

Порнушка… еще в недалекие времена она была семиотическим имплантом возбуждения, усовершенствованным заменителем банных подглядываний, короче, скудным эрзацем архаичной плотяной близости. Но знакомое каждому «аморальному» европейцу диско-стариковское софт-порно кануло в архивные закрома, став интересным артефактом в долгой истории инструментов сексуальной стимуляции. Когда самые замысловатые позы наложились на не менее узорчатое число агентов соития помножились на самый экзотичный антураж, окаймленные наличием или отсутствием подобием сюжетной линии, кино закончилось… «Детский сад», ведомый инфантилизм, невинная мякоть покойно томятся на стеллажах архивариуса в форме магнитолент и пожелтевших надписей. Оргиастические всхлипы, испарина с холодным потом, ритмика «околовечного двигателя», - спите крепко, дорогие товарищи, в дальних краях сжатых-пережатых файлов, вас никто не побеспокоит. Здесь вам не место. Наконец, наступила эпоха экспериментов с телесностью. Секс-индустрия (ее гормональный авангард) двигается по граням невозможного. «Надо вывернуть ее наизнанку и хорошенько пройтись по внутренним органам, полостям, отверстиям, иначе этот «старый, добрый» коитус с запрограммированными анатомией фрикциями вскоре простимулирует исключительно легкую зевоту с досужей ухмылкой». Медленное движение на коннотативных дрожжах, когда новой формы-размера половых органов, иной расовой принадлежности порно-агента, смены экзотичного интерьера «траходрома», было достаточно для потребительства. Боеспособный настрой «вялого» трудно поддерживать одной-единственной сценой, подправленной мелким косметическим «демонтажем». Нужны кардинальные стимуляторы, радикальные знаки, чтобы поддерживать этот перфекционистский стандарт сексуального семиозиса. Держать себя в узде постоянного желания. Поэтому изображение секса выродилось в образ сексуального с инопланетными телами и неземными именами, обратившись вспять – в анатомическую карту плотских потенций и невозможностей. Порно-авангард съехал с рельсов потребительской вежливости и буржуазной привлекательности на кривую снафф-муви, заигравшись с ролью абсолютного зла. Желание и возбуждение сменились унижением с расщеплением. Секс операбелен. Эмансипированный рык «сексуальности» требует воплощения всех задумок, самых агрессивно-абсурдных проектов, гендерных и межвидовых перевертышей. Превратить каждую клетку в эрогенный полигон, выжать хоть малейшую частичку, одну тысячную «ватта», либидинальной энергии.… Не важно какими способами. Иначе, мать вашу, он не встанет. Можно здесь посетовать, что прав был добрый дедушка психоанализа, совместив эрос с фанатосом, но нет же, ключ в бесчеловечном перфекционизме «сексуального». Каждый следующий акт обязан быть зверинней, а его темп подлежит «гравитационному» наращиванию, следующая поза будет сыграна с большой амплитудой и растяжкой мышц… Но молчаливый упрек плоти выдвигает скорые границы «играм желания», - «срамной уд» сотрется в лохмотья, а вывернутые суставы с треском остановят эксперимент. Гребаная телесность просто не способна шагать в ногу с идеальным миром «сексуального». В грядущем остается два варианта «художественного» поведения порнографов. Либо магистраль кроваво-травматичных скотств, где секс ограничивается каймой, облекающей физиологические постыдства и оформляющей кредо вседозволенности. Возбуждение перевоплотиться унижением; реалистичное страдание как залог эрекции. Здесь воцаряется выпяченность, гигантомания, перверсия, абсолютизация кровоподтеков, где похоть без боли – ничто. Экстраординарность кунст-камерного соития – симптом чего-то подлинного, единичного, неповторимого. Их верным дорогостоящим джокером и сверх-абсолютным пороком по совместительству окажется единство с реальностью. Либо действующая в «пределах» стратегии «эмансипированного знака» расширяющаяся дорожка 3D-порно, где все доступное карнавальное разнообразие отдает синтетичностью и безжизненной пасторалью. И, в конце концов, мы подойдем к финальному заключению, что в современном порно нет ничего от секса или пресловутой «сексуальности», хотя оно и порочно донельзя, порно – всего лишь разноликая компиляция нескольких пикселей на полотне постыдно неограниченных фантазий. И как бы порнография не пыталась доказать свое существование через единичные случаи секс-насилия, события убийственного коитуса, специфической поэмы тел, она останется греховоднической фикцией. 

Максим_Мищенко (Философия) все записи автора Реклама всегда оставалась дуальной «хреновиной». Она по-фрейдистски вызывала к себе амбивалентные: искреннюю ненависть и странную младенческую привязанность, была завлекающим знанием «мира» о вещах и сама собой представляла товар, ассоциирующийся даже с культурной ценностью. И сейчас она все более стремится стать единственно «семейной реликвией», «отеческим наследством», то есть первоначальное назначение рекламы, скрытно вынуждающее нас разродиться покупкой с метой определенного бренда, здесь, как не удивительно, нейтрализуется. Да, некогда однозначные ощущения симпатии и неприязни скрадываются в «божественности рекламного универсума»: вся маркетинговая стратегия эмансипирована до критической сентенции «все позволено, что работает» (кстати, весьма адекватный современности парафраз слов ап. Павла о «дозволенности» и «пользе»). Поэтому реклама, расслабившись, изощряется по возможности: развоплощает, разубеждает, вызывает приступы отвращения, короче, созидает тошнотворную обстановку, да и противодействовать ей – нет сил. Искреннее сопротивление ведет только к еще более уязвляющему порабощению. Ее сказочная мощь, интенсификация мифотворчества, вовлекает людские души в новейшую, свежее сфабрикованную легенду, в которую мы по причине взросления натуры не верим, но любуемся, лелеем, дорожим ей. Да и как можно относиться к той предельно эстетской заботливости, эманирующей с поверхностей экранов, мониторов, баннеров. Здесь красиво, правильно, разумно, идеально, без изъяна; какие к черту вещи! Нет, от последних, конечно, отказываться не стали. Но посудите сами насколько градус «индивидуальности товаров» повысился при мутировании рекламы. Вещь – теперь не тот очеловеченный инструмент для сугубого применения; такое определение чересчур отдает грубой архаикой. Зачем нужен предмет, который не способен заинтересовать, завлечь, заинтриговать. Необходим товар как мифологический персонаж, нацеленный на вас, любящий вас, заботящийся о вас, в конечном счете, вступающий с вами в коммуникацию. Только в окружении этой «фэнтезийной» заботы в эпоху распоясавшегося «качества» вы почувствуете себя человеком, фигурой, личностью. Реклама и весь сегмент «Public relations» своей откровенной и показной заботливостью как бы вбирают в себя наши горести и тревоги, а мы, как благодарные пациенты, в ответ включаемся общество ценников и прилавков. К тому рекламный дискурс становится общественным благом, самым демократичным продуктом, получаемым «в дар» и доступным для всех. Еще недавно европейцы дохли с голоду, а теперь каждый мещанин способен «разделить» услады «красивой» жизни – эдакая издевательская интерпретация старого милосердия, наш теперешний ответ на ваши «хлеба и рыбу на 5000». Мифотворческое знание о товаре проникло в пористую структуру социума, поэтому нелепо обжаться на то, коммерческие отношения постепенно превращаются в замену личностных. Реклама – симптом возможной покупательской способности. Я могу обладать или нет данной вещью, но я «живу и дышу» этой «потенцией». Предыдущие горько-игривые значения «импотент» нужно отмести как не столь глобальный в сравнении с «неспособностью приобрести, купить». Реклама как верный отражатель общества, конформна в своей глубине. Каждый ее кадр, тщательно маскируя реальные процессы, наушничает нам: «Общество всецело приспосабливается к вам, включайтесь же и сами в него», – но эта взаимность, конечно, с подвохом, как речи президентов. «Продать душу за бесплодные обещания», - об этом не мечтал даже князь тьмы. К вам приспосабливается чистейший предмет воображения, вы же взамен приспосабливаетесь ко вполне реальному неприглядному общественному строю. Здесь открывается огромная политическая роль распространения рекламы: они, по сути, приходит на смену старинным моральным идеологиям. О безболезненном контроле, мягких технологиях прессования много говорили франкфуртцы: потребитель включается в социум и воспринимает его нормы уже посредством жеста потребления, с помощью покупки и продажи. Имеешь амбиции прослыть нонконформистом – вперед в леса (да, конечно, можно и главные финансовые здания подорвать, но выглядит это чрезмерно по-книжному). В чащобах анти-цивилизации занятно и полезно подискутировать о свободе воли и необходимости, потому как «в миру» community предъявляет возможность одной-единственной свободы, ни капельки ни завязанной с дорогими сердцу проблемами. «Свободой быть самим собой» становится произвольный выбор и обладание промышленными изделиями. «Свобода проецирования желаний на вещи», - здесь на хрен совершенно не важно, кто (или что) свободу мотивирует или энергетически подкрепляет, главное – вещи. Здесь и заключается мораль эпохи, нравственность цивилизации, ответственность порядочного индивида. Потребительская свобода в принципе безобидна, правда, она невольно истребляет в человеке творческие способности в отношении построения нового общества, делает закрепощенным в своей приспособленности. В то же время реклама подавляет, изображая мир, расположенный, дескать, у ног индивида; навсегда функцией, по сути пустого, рекламного образа является «показывать и не даваться». Она никогда не даст даже иллюзорного удовлетворения; ей создается постоянное возбуждение и последующая неудача. Да, что ж такое, опять throbbing gristle не разрядил. ПС Статью выкладывал с мобилы из дремучего леса :) так что с абзацами опять не вышло