Зинаида Гиппиус Часы остановились. Исп.Павел Морозов

Конец XIX - начало XX вв. в России - это время  перемен,  неизвестности и мрачных  предзнаменований,  это     время     разочарования  и    ощущения приближения гибели  существующего  общественно-политического строя. Все  это не  могло  не  коснуться   и  русской  поэзии.   Именно   с   этим   связано возникновение символизма.
Символизм  был  явлением  неоднородным,  объединившим  в  своих  рядах поэтов, придерживавшихся  самых разноречивых взглядов.

Максимилиан Волошин Гаснет свет. Исп. Boris Vetrov

Особенно их привлекает любовь, - эротика  во  всех  ее  проявлениях, начиная с чисто-земного сладострастия и кончая  романтическим  томлением   о Прекрасной  Даме,  Госпоже,  Вечной  Женственности,   Незнакомке...  Эротизм неизбежно переплетается  с мистическими переживаниями.  Любят  поэты-символисты и пейзаж, но не как таковой,  а  опять-таки  как  средство,  как  средство выявить свое настроение. Поэтому так часто в   их  стихотворениях   русская, томительно-грустная осень, когда нет солнца, а если есть,  то  с  печальными блеклыми лучами, тихо шуршат падающие листья, все окутано  дымкой  чуть-чуть колышущегося тумана.  Излюбленным  мотивом  «младших  символистов»  является город.  Город - живое существо с особой формой, особым характером,  зачастую это «город-Вампир», «Спрут», сатанинское  наваждение, место безумия,  ужаса; город - символ бездушия и  порока.  (Блок, Сологуб,  Белый,  С.Соловьев,  в значительной степени Брюсов).

Дмитрий Мережковский В сумерки. Исп. Boris Vetrov

«Поэзия заговоров и заклинаний»
Все тайники моей души полны
Безмолвных слов, и снов, и воздыханья,
и слышно мне, как будто трепетанья
Проносятся, на крыльях тишины...
Н. Арсеньев

Федор Сологуб Войди в меня побудь во мне.Исп. Boris Vetrov

Общая мистическая атмосфера серебряного века оказала влияние на творчество почти всех поэтов-символистов. Особенно А. Белого, К. Бальмонта и Ф. Сологуба.
На квартире у Сологуба, как вспоминают его современники, проходили очень интересные литературные вечера, так сказать, с мистическим уклоном. Хозяин читал там своего «Мелкого беса» и начало «Навьих чар». В «Навьих чарах» Сологуб предполагал вывести Христа как светского господина. Но до этого в романе дело не дошло. Видимо, автор одумался. Значит, несмотря на свою творческую раскованность, Сологуб все же не лишен был религиозного страха. Он иногда даже как бы заискивал перед Богом:
Я верю в творящего Бога, В святые завесы небес, Я верю, что явлено много Бездумному миру чудес. Но высшее чудо на свете, Великий источник утех - Блаженно-невинные дети, Их тихий и радостный смех.
Известно, что поэту вообще был приятен образ ребенка, полуотстоящего от реальной жизни. В одном из рассказов, как символ ужаса в хаосе жизни, некий мальчик ненавидит жизнь и смех, мечтает о звездах, где живут звери и никто никогда не смеется.

После смерти своей сестры Сологуб ощутил вселенское одиночество, у него наступил перелом в творчестве. С этой поры его все стали считать колдуном, ворожеем, ставленником нечистой силы.
Публично он признавался, что полюбил ту, чье имя написано с большой буквы, - Смерть.
Друзья-поэты относились, в отличие от публики, к Сологубу сочувственно. Они считали, что он фокусничает:
Белей лилий лала Была бела ты и ала.
Или:
Бевей вивий, авее вава Быва бева ты и ава.
Но фокусами здесь и не пахло. Сам Сологуб очень серьезно относился к своим опытам. Он подыскивал нежные слова для обозначения смерти. Он рисовал сюжеты, в которых она приходила к нему под окно и просила, чтобы брат ее Сон открыл ей двери. Она устала: «Я косила целый день...» Она хотела накормить своих голодных смертены-шей...
Все это очень походит на заклинание Смерти.
Поэт Бальмонт в своем мистическом мироощущении был гораздо светлее. Ему нравилось иметь дело с фольклорной стороной этого поветрия тех лет. Вот его типичное стихотворение на эту тему:
«Домовой»
Неуловимым виденьем, неотрицаемым взором,
Он таится на плоскости стен,
Ночью в хозяйских строениях бродит дозором,
Тайною веет, и волю свевает,
Умы забирает
В домовитый свой плен...
Но концовка стихотворения Бальмонта все равно сводится к просьбе о защите от злых духов:
Между стен развивается дымное зрелище духа.
Что-то давит, - как будто мертвец,
на минуту живой,
Ухватился за горло живого и шепчет так глухо
О тяготах земных. Отойди, отойди, Домовой!

Константин Бальмонт

 

Мистический плащ настойчиво примерял и Андрей Белый.
Сердце вещее радостно чует Призрак близкой священной войны. Пусть холодная вьюга бунтует - Мы храним ваши белые сны... -  писал он в послании другу-поэту С. Соловьеву.
Черты ворожея и колдуна часто проступали на его лице во время публичных выступлений. Он, по воспоминаниям очевидцев, резко вскакивал со стула и начинал исступленно декламировать:
Золотому блеску верил, А умер от солнечных стрел, Думой века измерил, А жизнь прожить не сумел.
Если для Сологуба мистика была отдушиной в его вечном страхе перед жизнью и смертью (его герой висел где-то посередине), а для Бальмонта - заступницей, то Андрей Белый выражал в мистике незадачливость и одиночество своей жизни. Кстати, игра в мистику, особенно для талантливых поэтов, - опасная игра: Белый наворожил себе смерть от солнечного удара, Бальмонт - потрясающие муки совести перед смертью, Сологуб - дьявольски суровый и озлобленный последний бал жизни.
Но для читателей эта сторона творчества поэтов серебряного века - увлекательное чтение. А для литературных критиков - еще одна возможность обозначить духовное развитие этого русского ренессанса.

Андрей Белый

Александр Блок