глава 2.

Вопреки ветрам...

На землях безымянных
Стоит Великий город.
В нем души покаянных,
Вокруг дожди и холод.

И окружён глухими
Дремучими лесами,
Чащобами пустыми,
Немыми голосами.

Повсюду мрак бесплодный,
Лишь город полыхает,
Огнём из преисподней
Прощенье выжигает

Из душ жестоких, чёрных
Низвергнутых из рая,
Всевышним не прощенных
В безверьи утопая,

Душа дрожит цепляясь
Обломками надежды
С себя сорвать пытаясь
Кровавые одежды.

Повсюду стон и скрежет,
И пустота, и холод,
И смрад очистит вечным
Огнём Великий город. Еще одно мое творение...


Она вздрагивает, словно от пощечины. Секунду молчит, а потом очень ехидно, но с какими-то обиженными нотками заявляет:
- Ой, вот только ненадо душещипательных историй про душегуба и педофила! Убийцы детей не жалеют, а педофил... прости, но первым ты не будешь! Пятым, как минимум!
Мне хочется отшвырнуть ее к памятнику, так, чтобы переломать ей все кости, а потом еще и хорошенько избить. А потом оттрахать. Значит, не первый. Святая невинность. Образ, который можно смять и выкинуть. Мне рассказывали о таких. Вроде бы, они зарабатывают своим телом деньги. А она продолжает что-то кричать, рвется из моих рук, по лицу снова текут слезы. Я удерживаюсь от соблазна и встряхиваю ее, а затем тихо говорю:
- А я не о том говорил. Посмотри на мои руки.
Девушка замолкает на полуслове и опускает взгляд вниз. По-моему, сейчас она закричит. Нет? Молчим? Что ж, я сейчас дополню образ. Осторожно провожу по ее ноге хвостом. Она вздрагивает и смотрит на него. А потом... Нет, я не лгу! Она завистливо вздыхает! Мне хочется смеятся от счастья. Мгновенно я забываю все, о чем я думал до этого. В конце концов, главное, что меня приняли.
Она тем временем резко разворачивается, окидывает меня взглядом ученого-естевствоиспытателя, и интересуется:
- А рога у тебя есть? А крылья где?
Я счастливо смеюсь, хватаю ее на руки и взлетаю, поражаясь ее легкости. Она шальным взглядом окидывает расстилающийся внизу пейзаж, потом долгим возхищенным взглядом смотрит на мои крылья, хохочет, кричит что-то... Мне хорошо, как никогда не было. Я не хочу вниз. Но надо. Я срываюсь в отвесное пике, и девушка, вскрикнув, хватается за меня. В глазах восторг. Я осторожно ставлю ее на землю и спрашиваю:
- Ну так и почему ты плакала?
Она кидает на меня далекий от ласкового взгляд и как-то горбится, словно на ее спину снова опустили какую-то очень тяжелую ношу.

***

Ладно. Спросили - надо отвечать.
- Это началось месяц назад. Я возвращалась из медицинского ВУЗа, точнее из квартиры одного из ребят, - Он почему-то вздрагивает. В глазах появляется презрение. - У него был День Рождения и мы устроили вечерику. Опять же, подарки, - Презрение крепнет. - Было шампанское и пацаны решили, что просто обязаны устроить соревнование - кто больше выпьет. Мы с девчонками, разумеется, пытались остановить процесс... Но кто сможет остановить десяток пацанов, считающих, что они уже взрослые, а значит, им все можно? разумеется, ничего не получилось. Возвращались мы поздно, где-то в десять вечера. Можно было пойти с мальчишками, как остальные девочки, но, во-первых, мне не хотелось идти с в дупель пьяными ребятами, а во-вторых, парня у меня не было и заставлять кого-то провожать меня домой у меня не было ни малейшего желания. Это и было моей самой страшной ошибкой. Я пошла по освещенной магистрали, наивно полагая, что на свету никто меня не тронет, - Мой голос стал абсолютно безразличным, появилась злая ирония. Это мой защитный рефлекс. - Но четверке придурков надо было напиться именно в этот день. Увидев меня, они просто, - я на секунда замолкаю. Мне до сих пор больно вспоминать об этом, да и я никому не рассказывала, как все было. Меня и не заставлял никто - мой вид очень красноречиво рассказывал о том, что случилось. Он говорил лучше слов. - Просто.., - Собраться и продолжить! - Просто взяли и.., - снова замолкаю. Появляется ощущение, что я ныряю в ледяную воду. Продолжать! - Оттрахали меня во все дыры и во всех позах, - все. Теперь я могу рассказывать что угодно. Отмечаю, что у него в глазах появляется насмешка. Я пытаюсь продолжить, но он медленно говорит, глядя мне в глаза:
- И что тебя смутило? Тому, у кого был День Рождения, ты, кажется, преподнесла свое тело на блюдечке с голубой каемочкой.
Доходит до меня только через несколько секунд. Во мне появляется волна негодования.
- Тварь! - выплевываю я. Отстраненно замечаю, что мне очень больно. Плевать. Потом поплачу. Если вообще буду плакать. Я со всей силы бью ему по лицу. Он, по-моему, даже ничего не почувствовал, зато мне больно. Руку словно огнем обожгло. Я вывихнула сустав. Плевать. Я заношу руку для еще одного удара, но он перезватывает ее и внимательно смотрит в мои глаза. На лице написано бешенство:
- А о чем ты тогда говорила насчет того, что я буду как минимум пятым? - рычит он.
Я не выдерживаю. Слезы текут по щекам. Я убеждаю себя, что это из-за того, что он перехватил мою руку именно там, где вывихнутый сустав.
- Их было четверо! - кричу я отчаянно. - Четверо, идиот! Если ты не можешь сложить два и два, то просто посчитай хотя бы!
Я выдергиваю руку и разворачиваюсь. Что-то обхватывает мою ногу.
- Убери хвост! - рычу я. Он не двигается. Ах так?! Я со всей силы наступаю на эту лишнюю, по моему мнению деталь, со словами:
- А не пошел бы ты к патологоанатому, мечта Павлова?
Упс... Кажется, меня будут убивать.

***

- Это началось месяц назад. Я возвращалась из медицинского ВУЗа, точнее из квартиры одного из ребят, - Думаю, объяснять, что они там делали, излишне. - У него был День Рождения и мы устроили вечерику. Опять же, подарки, - Вот как это называется. Подарок. Что она говорит дальше, я не слушаю. Я до последнего не верил, что она такая. Но я только что получил подтверждение. Так, стоп, а что это она прерываеся? Вот оно что. Чужие дяди обидели бедную девушку, забрав у нее то, что она только что подарила. Ясненько. Она хочет что-то продолжить, однако я насмешливо спрашиваю, медленно, чеканя каждое слово, глядя ей в глаза:
- И что тебя смутило? Тому, у кого был День Рождения, ты, кажется, преподнесла свое тело на блюдечке с голубой каемочкой.
Секунды три она непонимающе смотрит на меня, а потом в ее глазах появляется бешенство.
- Тварь! - выдыхает она. По-моему, девчонка еле сдерживает слезы. Ну-ну. Поплачь мне еще. На правду не обижаются. Внезапно она бьет меня по щеке. Ого, как сильно - еще немного, и сломала бы руку, а так отделалась вывихом. К моему удивлению, она даже не вскрикивает, а молча, упрямо стиснув губы, заносит руку для второго удара. Я перехватываю ее именно там, где вывих. Чтоб не смела больше.
- А о чем ты тогда говорила насчет того, что я буду как минимум пятым?
По ее лицу катятся слезы. Больно. Я знаю, что больно. Отказываю себе в удовольствии сжать пальцы чуточку посильней. Да, я не садист и не убийца, но если меня вывести из себя...
- Их было четверо! - кричит она. - Четверо, идиот! Если ты не можешь сложить два и два, то просто посчитай хотя бы!
Не дошло. Пока я пытаюсь понять, что она имела в виду, она выдергивает руку и разворачивается. В этот момент что-то щелкает в мем мозгу, и я останавливаю ее, чтобы извиниться и объяснить.
- Убери хвост! - ого! Рык у нее хороший получается. Я не двигаюсь. Девушка наступает на хвост, рявкая:
- А не пошел бы ты к патологоанатому, мечта Павлова?
Я шагаю к ней с твердым намерением придушить. В глазах у девушки появляется понимание, а затем ужас.

***

Он внезапно замирает, а потом делает еще один шаг. Пятиться мне некуда, за спиной дерево. Все, плохи дела. Он упирается руками в дерево и просто смотрит на меня. Ярости в глазах больше нет, только вина и грусть. Он тихо шепчет:
- Не простишь...
А я внезапно вижу невероятно усталого чело... демона, которому просто очень больно. А потом приходит мысль: он не человек! И я понимаю, что мы оба виноваты в сложившейся ситуации.
- Прощу...
Он вздрагивает и смотрит на меня с надеждой. Я грустно улыбаюсь, а потом утыкаюсь ему в грудь:
- Спаси...
Он обхватывает меня руками и опускается на колени. Я тоже сажусь и тихо продолжаю рассказ:
- После того, как меня отымели, меня просто бросили подыхать. И жаль, что я не сдохла. Родители таки нашли тех отморозков и кастрировали их. Хотя кастрировали - слабо сказано. А потом началось. Моих родителей затаскали по судам, а потом одна из моих бабушек сказала.., - я снова не могу говорить. Он тихонько проводит по моим волосам и еще крепче прижимает меня к себе. Я всхлипываю, и, тихо плача, продолжаю:
- Она сказала, что я рассказывала про то, что мои родители меня насиловали... Что это было с самого детства... Что я не пришла потому, что боюсь мести... Им дали пожизненное... И мне никто не поверил... Я все понимаю, но.., - я уже рыдаю, выплескивая все то, что накопилось.
- Бабушка забрала мои документы из ВУЗа. Я хотела с головой погрузиться в учебу и чтение, чтобы забыть все то, что произошло, но мне не дали. Перевели в эту дурацкую Духовную Академию... Бабушка нашла самую жуткую - кроме библии ничего нельзя читать, знания - зло... То, что мы проходим сейчас, я прекрасно знаю. Ну как тут забыться?! И самое жуткое, что нарушать правила нельзя. Пробовала. Первую неделю старательно добивалась моего исключения. После того, как меня поставили на колени на горох и неделю заставляли читать Отче Наш по ночам без перерыва, я перестала открыто возражать. Но я под предлогом прогулок готовлю побег. Все щели осмотрела. Вот и все.
Голос у меня к концу повествования стал таким... сухим, что ли?
- А у тебя что за история? - тихо спрашиваю я, зная, что у него тоже что-то случилось.

***

Она упирается спиной в дерево и смотрит на меня затравленным зверьком. Подойдя вплотную, я смотрю на нее и понимаю:
- Не простишь...
Она как-то странно смотрит на меня, словно понимает. А потом шепчет так же тихо, как и я:
- Прощу...
Я вскидываю взгляд. Она горько улыбается, а потом тянется ко мне:
- Спаси...
Я обнимаю ее и сажусь на колени. Она опускается за мной и продолжает. Такой боли в голосе я не слышал ни у кого. Впервые я по-настоящему хочу кого-то убить. По-настоящему значит не во время приступа бешенства, а трезво. Хочу порвать этих четверых отморозков, какое правильное слово! и особенно жестоко расправиться с той, кто сломала этому солнцу жизнь. Ее рассказ прерывается и я осторожно глажу ее волосы и притягиваю еще ближе. Она беззвучно плачет и продолжает, уткнувшись мне в грудь... А потом начинает рыдать, так же отчаянно, как и в момент нашей первой встречи. Только сейчас она не отвергает мою помощь, а наоборот, словно молит о ней. Я не могу ничего сделать, малыш... Не могу, и от этого еще больнее... Когда она внезапно прекращает плакать и заканчивает рассказ очень сухо, я понимаю, что сейчас она просто усталый человечек, такой чужой для всех... Всех, кроме меня... Как же я хочу, чтобы она стала моей Син-Лэй... Но разве это возможно?
Девушка поднимает голову. Ее красивенькое личико залито слезами, губки приоткрыты... Несмотря на все отчаяние и боль, затопившее наши души, я очень хочу ее поцеловать.
- А у тебя что за история? - спрашивает она. Я вижу, как ей больно, и не хочу выливать на нее еще и свою горечь, но знаю, что ей это необходимо. Я прикрываю глаза и переношусь на месяц назад... Как странно... Даже истории наши начались одновременно...