Антонио Бандерас, полное имя Джози Антонио Доминге Бандерас, родился 10 октября 1960 года на юге Испании, в семье среднего достатка. Мать его была учительницей, а отец - полицейским. В детстве Антонио занимался футболом, но из-за травмы пришлось забыть о спорте.

 
В 14 лет, после просмотра мюзикла "Волосы", Антонио Бандерас твердо решил стать актером и поступил в актерскую школу и устроился на работу подсобным служащим в театр города Малаги. Но "талант" пришел к парню совсем с неожиданной стороны – женщины обращали внимание на Антонио еще с детства – и он легко заработал славу превосходного любовника.

  
   
К двадцати годам Антонио Бандерас окончил Национальную школу драматического искусства и уехал в Мадрид. Там он работал разнорабочим и параллельно принимал участие в бесплатных экспериментальных постановках. Потом вернулся в родной город и его приняли в труппу Национального театра.

Олег МеньшиковНовый сезон Театр имени М.Н. Ермоловой откроет 1 декабря. Сейчас в здании завершается ремонт: новая сцена, обновленное зрительское фойе, появится сувенирный магазин... Все это затеял новый художественный руководитель театра Олег Меньшиков.

— Олег, вы же в 80-х играли в этом театре. С тех пор бывали здесь?

— Честное слово, даже не заходил. Пришел весной 2011 года, когда на разговор меня пригласил Владимир Андреев, тогдашний художественный руководитель театра. Но наша беседа получилась невнятной: он предложил мне сыграть роль, я ответил, что и так играю в своем «Театральном товариществе». Ушел, не поняв, чего же от меня хотят. Спустя год Владимир Алексеевич решил уйти с поста руководителя и предложил в департаменте культуры Москвы мою кандидатуру. Самое интересное, что незадолго до этого я почему-то вспомнил Ермоловский театр. (Смеется.) Мы были в Израиле на гастролях со спектаклем «Игроки». И там как-то вечером разговорились с нашим актером Сашей Сириным. Он говорит: «Пора тебе уже свой стационарный театр возглавить». Я отвечаю: «Да была у меня пара подобных предложений. Но я от них отказывался. Пожалуй, серьезно бы задумался, если б позвали возглавить Театр имени Ермоловой». Как напророчил — предложение поступило... Знаете, здесь я не чувствую себя каким-то инородным телом. Хотя и поработал-то не так много — года четыре, вам любой актер скажет, это плевок какой-то... Да и ушел я тогда не очень хорошо. Главная причина в том, что мне здесь не нравились мои работы. И как потом развивался этот театр, мне не нравилось. Поэтому радужных воспоминаний о том периоде у меня нет. Но, как ни странно, когда в апреле этого года я переступил порог Театра имени Ермоловой, мне стало вдруг очень уютно. И до сих пор это чувство сохранилось. Несмотря на ремонт. (Смеется.)

— Странно, что о том периоде вспоминаете без удовольствия. Ведь именно тогда вы впервые заявили о себе в спектакле «Спортивные сцены 1981 года» как о перспективном театральном артисте...

— Да я ненавидел эту роль! И не скрывал этого. Говорил об этом и режиссеру Валерию Фокину, и автору пьесы Эдварду Радзинскому. Даже не знаю почему. Хотя партнеры у меня были потрясающие: Татьяна Доронина, Виктор Павлов, Татьяна Догилева... Но когда я просыпался утром и знал, что вечером играю этот спектакль, у меня портилось настроение. Ничего поделать с этим не мог.

— Прежде чем согласиться на предложение Андреева, у кого спросили совета в первую очередь?

— Конечно, у Насти. Странно, но, когда раньше предлагали возглавить репертуарные театры, она говорила: «Ни в коем случае! Зачем тебе это нужно?» А тут спокойно сказала: «Пора! Кому, если не тебе». Не потому, что жена держит меня за какую-то огромную величину. Просто она знает мою страсть к организации театрального дела.

С тех пор как в 1995 году я создал свое «Театральное товарищество», одну из первых в нашей стране антрепризных компаний, я мечтал о стационарной площадке. Когда есть свое помещение, возможностей больше. Все эти годы нам приходилось подстраиваться под разные сцены! Ну сколько я мог выпустить спектаклей? Максимум один в два года. И столько замыслов накопилось с тех пор. Но именно в момент создания «Товарищества» я понял, что мне очень нравится заниматься организацией театрального процесса. Очень! Я прихожу в театр в десять утра, хожу, проверяю, где, что и как делают, потом репетирую, параллельно решаю организационные вопросы. Мне нравится придумывать сувенирную продукцию, которая будет продаваться в нашем театре. Майки, сумки, значки с новым логотипом — русская актриса Мария Ермолова в полный рост. Раньше на логотипе было только ее лицо. А теперь изображение мы позаимствовали с известного портрета кисти художника Серова. Интересно придумывать афиши. Я уже стал бояться, что скоро все это будет нравиться мне больше, чем играть. Кто-то из великих сказал: «Если то, чем ты занимаешься помимо работы, приносит тебе большее удовольствие, может быть, это и есть твоя главная работа». (Смеется.) Кто знает, что там ждет в будущем.

Но были люди, которые отговаривали: зачем тебе нужен государственный театр? Будешь постоянно ездить по чиновникам, тебя начнут тягать, требовать, нужно будет удовлетворять творческие потребности артистов, которых не ты набирал в труппу. Но, подумав, я согласился не с ними, а с женой.

— А вы не боялись бунта труппы? Мы наблюдаем немало скандалов: между Юрием Любимовым и артистами в Театре на Таганке, в Театре Станиславского, в «Маяковке», из последних — в Театре имени Гоголя...

— Страха не было и нет. Вообще не слежу за этими историями. Театр такой организм, что со стороны и даже изнутри правильную оценку не даст никто. Потому что у каждого есть своя правда. Вот слышал, что в Театре имени Гоголя новый художественный руководитель Кирилл Серебренников был назначен на следующий день после сбора труппы, на котором бывший худрук Сергей Яшин объявил планы на предстоящий сезон. Неправильно? Наверное. Но параллельно мне рассказывают, что, оказывается, Яшина искали, чтобы пообщаться. Но он не подходил к телефону. Вот и пойми, кто там прав. В театре правды не будет. Кто идет сюда за ней, пусть разворачивается и уходит. Я сейчас говорю о правде не на сцене, а внутри коллектива. Это глубоко личностное. Худрук к тебе хорошо относится — тогда тебе будет хорошо. Поменяется худрук — у тебя все будет плохо. Хоть иди на улицу и кричи: «Я талантливый!» Тут абсолютная вкусовщина. Главное, чтобы у тех, кто руководит театром, был хороший вкус. (Смеется.)

Первое, что я сделал в новой для меня должности, — отсмотрел спектакли из текущего репертуара. И понял, что почти все постановки никак не совпадают с моими представлениями о театре. В результате из старого репертуара оставил четыре спектакля: «Одесса 913», «Фотофиниш», «Весенняя гроза» и «Не для меня...». Мне говорили знакомые: «С ума сошел?! Ты оставил без работы труппу! Будет актерский бунт!» Но я уверен в своей правоте. Когда на сборе труппы я выступил с программной речью... раздались аплодисменты. Этого я никак не ожидал.

Олег Меньшиков с супругой Анастасией

— Со стороны 200 работников театра?! (Смеется.) Если бы один-два захлопали... Нет, это были аплодисменты поддержки. Потом я рассказал, что будем менять театр внешне и внутренне. Как сказал Станиславский: «Театр начинается с вешалки». Вот мы и меняем все — и гардеробы, и билетные кассы, и все другое.

— Когда-то Карен Шахназаров рассказывал, что ремонт киностудии «Мосфильм» начался с туалетов...

— Конечно, и туалеты. В первую очередь. А как же!

— Что же будете делать с труппой артистов в 75 человек? Увольнять?

— Нет. Я официально не имею права уволить ни одного артиста. Он вправе сам ко мне прийти и написать заявление об уходе. Я могу создать невозможные условия для работы, понизить ему зарплату, могу сказать: «Пока я тут, ты никогда не выйдешь на сцену». Но выгнать его приказом — нет. Артисты это знают. А в моем договоре с департаментом культуры есть графа, в которой сказано, что со мной могут прекратить отношения в любой момент без объяснения причин. И все. Контракт подписан на три года.

— Не могу не спросить о Татьяне Догилевой, которая в прессе нелестно о вас отзывалась. И даже увольняет вас из крестных отцов своей дочери...

— Напишите одно: «Без комментариев».

— А другой известный артист, Виктор Проскурин, который тоже числился в штате театра. С ним вы как расстались?

— Я его и не видел. Он пришел в театр, спросил у директора: «Я нужен буду Меньшикову?» Ему ответили: «Скорей всего, нет». Он тихо и спокойно написал заявление об уходе. И все. Со мной он не разговаривал.

— Это правда, что в театр приглашен играть Вален­тин Гафт?

— Да, в одной постановке. Мы начнем сезон со спектакля по пьесе Родиона Овчинникова «Самая большая маленькая драма», в которой играют Валентин Иосифович и Владимир Андреев. Оба сейчас очень волнуются. Да и я тоже. Если честно, боюсь даже на репетиции к ним приходить. Пару раз был, когда еще в гримерных репетировали. Но на сцене не видел. Поближе к премьере, конечно, надо будет подглядеть. Еще одна приглашенная известная актриса — Кристина Асмус (Варя Черноус из сериала «Интерны». — Прим. ред.). Она будет играть в новом спектакле «Язычники» по пьесе Анны Яблонской. Той самой девушки-драматурга, которая погибла в теракте в аэропорту Домодедово. Однажды мы с режиссером Женей Каменьковичем играли в футбол, оба стояли в защите, потом много говорили про эту пьесу. Я предложил ему поставить «Язычников». Так и решили.

— Слышал, что там звучит ненормативная лексика...

— Знаете, Женя пробовал поменять некоторые матерные слова на более приличные. Но пьеса сразу потерялась. Поэтому оставили. Но мата там не так много.

Еще выпускаем музыкальный спектакль для взрослых «Снегурочка» в постановке Алексея Кузьмина-Тарасова. И будет спектакль, в котором я приму участие как актер, — «Портрет Дориана Грея», режиссер Александр Созонов. Я играю лорда Генри, который и закручивает всю историю. Спектакль придуман технически мощно. Во всех этих постановках задействованы и приглашенные артисты, и актеры Театра имени Ермоловой. Кроме того, перенесем на эту сцену и спектакли нашего «Театрального товарищества», в которых я тоже занят: «Игроки», «1900» и «Оркестр мечты. Медь». К репетициям еще двух постановок мы приступим в начале следующего года. Конечно же, мечтаю осуществить свою давнюю идею — поставить «Сильву». Это будет такой спектакль-воспоминание о моей юности, я очень люблю оперетту.

— Олег, ваша супруга — актриса по образованию. Она сейчас играет где-нибудь?

— Нет, не играет. Мне кажется, из-за меня у нее пока и не складывается карьера. Когда у нас начался роман, Настя училась в театральном институте. Там говорили: «А что Чернова?! С ней понятно, у нее все хорошо. Она же с Меньшиковым». Потом, когда Настя приходила куда-нибудь на пробы и там узнавали, что это моя жена, шептались: «Да зачем связываться с ней?!» И я понимаю этих людей. У меня есть приятель-артист, у которого жена занимает большой пост в киноиндустрии. Так вот его никуда не берут. «Зачем ты нам нужен? Еще станешь шпионить. И потом, мы всегда будем помнить, чей ты муж». Так и в нашей ситуации. Боятся люди.

— Ну можно же, наоборот, через жену к вам подлизаться...

— Это пока никому в голову не пришло. (Смеется.) Я знаю, что Настя способная актриса, видел ее на сцене. И звал в свое время сыграть в спектакле нашего «Товарищества», но она посчитала это нечестным. Не захотела пользоваться положением. Вот недавно я вроде ее уговорил сыграть в новом спектакле нашего «Театрального товарищества». Надеюсь, скоро она приступит к репетициям. Но будет ли играть на сцене Театра имени Ермоловой?.. Этого я пока не знаю.

Американская актриса английского происхождения, одна из самых блистательных звезд 50-х и 60-х годов.

 Ее глаза сравнивали с аметистами, магия которых пленила многих мужчин. Очень многих...

 Фраза Элизабет Тейлор “Я спала только с теми, за кем была замужем. Много ли женщин могут похвастаться тем же?“ стала знаменитой и закрыла рот тем, кто хотел высмеять привычку актрисы расходиться и вновь выходить замуж. Конечно, многие считали ее несерьезной и ветреной, но, тем не менее, всех своих мужей Элизабет любила. Пусть и не всех долго.

"Жить с ней все равно, что жить с ураганом..." - говорил последний муж Тейлор, Лэрри Флоренски.

Как же вспоминают свою жизнь с Лиз другие мужья (а их было у Лиз семь)?

 

Великая Княжна Мария Александровна, Герцогиня Эдинбургская ,

 Герцогиня Саксен-Кобург-Готская

                                                      

Дворянин с партбилетом
Константин СИМОНОВ 1915, Петроград – 1979, Москва
Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»


Он был дворянин из военной династии, и ему приходилось скрывать это. От матери, урожденной княжны Александры Леонидовны Оболенской, тоже умевшей хранить опасные семейные тайны, он знал, что его отец, царский генерал Михаил Афанангелович Симонов, воевал и на германской, и на гражданской войне, а затем вынырнул в Польше. Он попытался вытянуть туда Александру Леонидовну с сыном, но она уже вышла замуж, считая первого мужа убитым, и осталась в России. Я видел ее много раз – она производила сильнейшее впечатление благородной осанкой, красотой и внутренней силой, которой нельзя научить. Она была оттуда – из той России, которая кончилась, рассыпалась по безымянным могилам на родине и по эмигрантским кладбищам от Харбина до Патагонии, уцелев в СССР в редчайших человеческих экземплярах.


Безусловно, в Симонове было и что-то отцовское. Присягнув как офицер советской власти и вступив в партию в начале войны, в момент смертельной опасности для страны, он выполнил свой долг до конца.

Еще в 1938 году Симонов напророчил: «Под Кенигсбергом на рассвете Мы будем ранены вдвоем, Отбудем месяц в лазарете, И выживем, и в бой пойдем. / Святая ярость исступленья, Боев жестокая страда Завяжут наше поколенье В железный узел навсегда». Так оно и случилось.

В июле 1941-го он, 26-летний корреспондент фронтовой газеты, попал в кровавое месиво под Могилевом и только чудом спасся. Через много лет его вдова и сын Алексей согласно завещанию развеяли пепел мужа и отца на том самом месте, где провидение отвело от него смерть, дав ему возможность написать то, что должен был кто-то написать, но выбрав почему-то именно его.


Вернувшись в Москву из той фронтовой командировки, Симонов ночью на переделкинской даче Льва Кассиля за каких-нибудь два-три часа написал стихотворение «Жди меня…», ставшее знаменитейшим на всю войну и на весь XX век. Оно появилось в «Правде», было перепечатано всеми советскими, а также многими газетами мира, начиная с первой полосы «Нью-Йорк таймс». Оно не умрет, пока жив русский язык. До сих пор одним из самых пронзительных стихотворений о войне остается и молитвенное симоновское «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…».






Но тяжелы эполеты славы. Жданов рассказывал, как Сталин, рассматривая сборник лирики Симонова «С тобой и без тебя», спросил: «А какой тираж у этой книжки?» И, услышав в ответ: столько-то тысяч, усмехнулся: «А по-моему, хватило бы двух экземпляров – один для нее, а другой для него». Типичный образчик сталинского византийского юмора.

Однако из-за растущей популярности Симонова Сталин решил приблизить его к себе, сделав депутатом Верховного Совета, главным редактором сначала «Нового мира», затем «Литературной газеты», заместителем генерального секретаря правления Союза писателей, членом президиума Советского комитета защиты мира, членом комитета по Сталинским премиям и завесив его сердце шестью золотыми медалями с собственным профилем. Симонову приходилось всё труднее оставаться прежним Симоновым. Его поэтическая слава превратилась в одиночку, из которой он не мог выбраться.


Используя гипноз сталинской близости и симоновскую отчаявшуюся преданность революции и интернационализму, так романтически звучавшую в стихах об Испании, писателя хищно втягивают в отвратительную антисемитскую игру вокруг так называемых «безродных космополитов» и «врачей-убийц», а заодно в риторику холодной войны.

Слушая, как Симонов публично кается в том, что напечатал в «Новом мире» повесть Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», я, тогда 19-летний мальчишка, не выдержал и выступил против своего любимого поэта. Правда, совсем без злорадства и с огромной болью за него.

К чести Симонова, когда меня после этого исключили из Литинститута, а потом из комсомола, он единственный заступился, не позволив растоптать меня, и напечатал мои стихи, стихи дважды исключенца, что по тем временам было трудно представимо.

Меня резануло, что его подпись стояла под письмом редколлегии «Нового мира», отвергнувшего роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». В этом письме в лицо одному из самых чистых людей нашей литературы было брошено: «В вашем представлении доктор Живаго – это вершина духа интеллигенции. В нашем представлении – это болото».