TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Перевод под редакцией Е. Бируковой.

Не знаю, приходилось ли вам чувствовать когда-нибудь тяжесть своего тела, как оно настойчиво требует от нас внимания, сколько берет внимания...

Все идет кругом, кругом, кругом. Все непрестанно вертится, вертится, вертится...

Толпа - это безумное животное. Что за беда, если люди толпы вымрут?
 

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Перевод М. Зенкевича.

Может быть, я человек особого склада и мои ощущения не совсем обычны. Иногда я страдаю от странного чувства отчужденности от самого себя и от окружающего мира. Я как бы извне наблюдаю за всем, откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне житейской борьбы с ее трагедиями.

Все люди, жившие в этих домах, все эти жалкие канцелярские крысы ни на что не годны. У них нет мужества, нет гордости, они не умеют сильно желать. А без этого человек гроша ломаного не стоит. Они вечно торопятся на работу, - я видел их тысячи, с завтраком в кармане, они бегут как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд, в страхе, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в дело; потом торопятся домой, боясь опоздать к обеду; вечером сидят дома, опасаясь ходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по любви, а потом, что у тех были деньжонки и они надеялись обеспечить свое жалкое существование.

К тому же смерть не так уж страшна, это трусость делает ее страшной.

Ибо человек не живет и не умирает напрасно.
 

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Перевод К. Морозовой.

Голод и слабость лишают человека мужества.
 

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Перевод К. Морозовой.

Мне кажется, что в то время никто из нас серьезно не верил в Машину Времени. Дело в том, что Путешественник по Времени принадлежал к числу тех людей, которые слишком умны, чтобы им можно было слепо верить.

Серьезные, умные люди, с уважением относившиеся к нему, никогда не были уверены в том, что он не одурачит их просто ради шутки, и всегда чувствовали, что их репутация в его руках подобна тончайшему фарфору в руках ребенка.

Природа никогда не прибегает к разуму до тех пор, пока ей служат привычка и инстинкт. Там, где нет перемен и нет необходимости в переменах, разум погибает. Только те существа обладают им, которые сталкиваются со всевозможными нуждами и опасностями.
 

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Перевод М.А. Шишмаревой.

Покидают отчизну в погоне за приключениями, сказал он, или те, кому нечего терять, или честолюбцы, жаждущие создать себе высшее положение; пускаясь в предприятия, выходящие из рамок обыденной жизни, они стремятся поправить дела и покрыть славой своё имя...

...даже короли нередко жалуются на горькую участь людей, рожденных для великих дел, и жалеют, что судьба не поставила их между двумя крайностями - ничтожеством и величием, да и мудрец высказывается в пользу середины как меры истинного счастья, когда молит небо не посылать ему ни бедности, ни богатства.

С тех пор я часто замечал, до чего нелогична и непоследовательна человеческая природа, особенно в молодости: отвергая соображения, которыми следовало бы руководствоваться в подобных случаях, люди стыдятся не греха, а раскаяния, стыдятся не поступков, за которые их можно по справедливости назвать безумцами, а исправления, за которое только и можно почитать их разумными.

Я думаю, что нет таких слов, которыми можно было бы изобразить с достаточной яркостью восторг души человеческой, восставшей, так сказать, из гроба, и я ничуть не удивляюсь тому, что когда преступнику, уже с петлей на шее, в тот самый миг, как его должны вздернуть на виселицу, объявляют помилование, - я не удивляюсь, повторяю, что при этом всегда присутствует и врач, чтобы пустить ему кровь, иначе неожиданная радость может слишком сильно потрясти помилованного и остановить биение его сердца.

Говорю это с целью показать моим читателям, что человек, постигшему истину, избавление от греха приносит больше счастья, чем избавление от страданий.

Одним словом, природа, опыт и размышления научили меня понимать, что мирские блага ценны для нас лишь в той степени, в какой они способны удовлетворять наши потребности, и что сколько бы мы ни накопили богатств, мы получаем от них удовольствие лишь в той мере, в какой можем использовать их, но не больше.

Все наши сетования по поводу того, чего мы лишены, проистекают, мне кажется, от недостатка благодарности за то, что мы имеем.

Пусть примут это к сведению все те, кто в горькие минуты жизни любит говорить: "Может ли чье-нибудь горе сравниться с моим!" Пусть они подумают, как много на земле людей несравненно несчастнее их и во сколько раз их собственное несчастие могло бы быть ужаснее, если бы то было угодно провидению.

Такова уж человеческая натура: мы никогда не видим своего положения в истинном свете, пока не изведаем на опыте положения еще худшего, и никогда не ценим тех благ, которыми обладаем, покуда не лишимся их.

Страх опасности всегда страшнее опасности уже наступившей, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла.

Насколько меньше роптали бы мы на судьбу и насколько больше были бы признательны провидению, если бы, размышляя о своем положении, брали для сравнения худшее, а не лучшее, как мы это делаем, когда желаем оправдать свои жалобы.

Пускай они преступны; но коль скоро сам бог в течение стольких веков предоставляет им творить зло безнаказанно, то, значит, на то его воля.

Несомненно одно: в глазах каннибалов каннибализм не есть преступление, их разум не находит ничего предосудительного в этом обычае, и совесть не упрекает их за него. Они грешат по неведению и, совершая свой грех, не бросают этим вызова божественной справедливости, как делаем мы, когда грешим.

Как часто мы, сами того не ведая, непостижимым образом избавляемся от грозящих нам бед!

В минуты сомнения, когда человек колеблется, когда он, так сказать, стоит на распутье, не зная, по какой ему дороге идти, и даже тогда, когда он выбрал дорогу и уже готов вступить на нее, какой-то тайный голос удерживает его. Казалось бы, все - природные влечения, симпатии, здравый смысл, даже ясно осознанная определенная цель - зовет его на эту дорогу, а между тем его душа не может стряхнуть с себя необъяснимое влияние, неизвестно откуда исходящее давление неведомой силы, не пускающей его туда, куда он был намерен идти. И потом всегда оказывается, что если бы он пошел по той дороге, которую выбрал сначала и которую, по его собственному сознанию, должен был выбрать, она привела бы его к гибели.

Но, видно, глупить - удел молодежи, как удел людей зрелого возраста, умудренных дорого купленным опытом, осуждать безрассудства молодежи.
 

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Оноре де Бальзак "Шагреневая кожа" в переводе Б.А. Грифцова.

 

То был один из современных Танталов , живущих в стороне от наслаждений своего века, один из скупцов, играющих на воображаемую ставку, нечто вроде рассудительного сумасшедшего, который в дни бедствий тешит себя несбыточной мечтою, который обращается с пороком и опасностью так же, как молодые священники - с причастием, когда служат раннюю обедню.

 

Во всём его существе боролись мрак и свет, небытие и жизнь, и, может быть, именно поэтому он производил впечатление чего-то обаятельного и вместе с тем ужасного.

 

Есть что-то великое и ужасное в самоубийстве. Для большинства людей падение не страшно, как для детей, которые падают с такой малой высоты, что не ушибаются, но когда разбился великий человек, то это значит, что он упал с большой высоты, что он поднялся до небес и узрел великий недоступный рай. Беспощадные должны быть те ураганы, что заставляют просить душевного покоя у пистолетного дула.

 

Сколько молодых талантов, загнанных в мансарду, затерянных среди миллиона живых существ, чахнет и гибнет перед лицом скучающей, уставшей от золота толпы, потому что нет у них друга, нет близ них женщины-утешительницы!

 

Смерть среди бела дня показалась ему отвратительной, он решил умереть ночью, чтобы оставить обществу, презревшему величие его души, неопознанный труп.

 

Умирающий вздрогнул, почувствовав, что этот старый гений обитает в сферах, чуждых миру, и живет там один, не радуясь, ибо у него нет больше иллюзий, не скорбя, ибо он уже не ведает наслаждений.

 

- Да, - отозвался старик, - лучше все валить на людей, чем на бога.

 

Обладая мною, ты будешь обладать всем, но жизнь твоя будет принадлежать мне. Так угодно богу.

 

Сейчас я вам в кратких словах открою великую тайну человеческой жизни. Человек истощает себя безотчетными поступками, - из-за них-то и иссякают источники его бытия. Все формы двух причин смерти сводятся к двум глаголам: желать и мочь. Между этими двумя пределами человеческой деятельности находится иная формула, коей обладают мудрецы, и ей обязан я счастьем моим и долголетием. Желать сжигает нас, а мочь - разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии.

 

Судите же, как прекрасна должна быть жизнь человека, который, будучи способен запечатлеть в своей мысли все реальности, переносит источники счастья в свою душу и извлекает из них множество идеальных наслаждений, очистив их от всей земной скверны. Мысль - это ключ ко всем сокровищницам, она одаряет нас всеми радостями скупца, но без его забот.

 

Что люди зовут печалью, любовью, честолюбием, превратностями, огорчениями - все это для меня лишь мысли, превращаемые мною в мечтания; вместо того чтобы их ощущать, я их выражаю, я их истолковываю; вместо того чтобы позволить им пожирать мою жизнь, я драматизирую их, я их развиваю; я забавляюсь ими, как будто это романы, которые я читаю внутренним своим зрением.

 

Кто мог бы определить границу, где сладострастие становится болью и где боль остается еще сладострастием?

 

Невинные на деле, мы были дерзки на слова, но теперь, заклейменные раскаленным железом политики, мы отправляемся на великую каторгу и утратим там наши иллюзии.

 

- Преступление...

- Вот слово, высокое, как виселица, и глубокое, как Сена, - заметил Рафаэль.

 

- Недурно для журналиста! Но молчи, ведь толпа вокруг нас - это наши подписчики. Журнализм, видишь ли, стал религией современного общества, и тут достигнут прогресс.

- Каким образом?

- Первосвященники нисколько не обязаны верить, да и народ тоже...

 

Насмешливый и откровенный, он произносил тысячу эпиграмм в глаза другу, а за глаза защищал его бесстрашно и честно.

 

Вечно сидя без денег, он, как все люди, не лишенные способностей, мог погрязнуть в неописуемой лени и вдруг бросал одно-единственное слово, стоившее целой книги, на зависть тем господам, у которых в целой книге не было ни одного живого слова.

 

Богатство скоро наскучит тебе, поверь: ты заметишь, что оно лишает тебя возможности стать выдающимся человеком.

 

- Моисей, Сулла, Людовик Четырнадцатый, Ришелье, Робеспьер и Наполеон, быть может, все они - один и тот же человек, вновь и вновь появляющийся среди различных цивилизаций, как комета на небе, - отозвался некий баланшист.

 

Человек - шут, танцующий над пропастью!

 

Я люблю деспотизм, он подразумевает известного рода презрение к людям. Я не питаю ненависти к королям. Они так забавны!

 

Большая или меньшая доза фосфора делает человека гением или же злодеем, умницей или же идиотом, добродетельным или же преступным.

 

- Они перепились, как ломовые, - сказал молодой человек, с серьезным видом поивший свой жилет.

 

Быть может, чувство, никогда целиком не обнаруживаемое женщиной, повелевало им кутаться в плащ добродетели, чтобы придать больше очарования и остроты разгулу порока.

 

Как папа римский, возвысившись над всеми мужчинами, берет себе новое имя, так и я, превзойдя всех женщин, взяла себе новое имя.

 

- Меня любил такой человек, - отвечала она. - Но гильотина стала моей соперницей. Поэтому я всегда отделываю свой наряд чем-нибудь красным, чтобы не слишком предаваться радости.

 

Кончилось тем, что в глазах обоих поэтов она стала мрачной аллегорией, отразившей еще один лик человеческой жизни, - она противопоставила суровой и страстной выразительности облика горделивой своей подруги образ холодного, сладострастно жестокого порока, который достаточно легкомыслен, чтобы совершить преступление, и достаточно силен, чтобы посмеяться над ним, - своего рода бессердечного демона, который мстит богатым и нежным душам за то, что они испытывают чувства, недоступные для него, и который всегда готов продать свои любовные ужимки, пролить слезы на похоронах своей жертвы и порадоваться, читая вечерком ее завещание.

 

Лучше умереть от наслаждения, чем от болезни.

 

Я не испытываю ни жажды вечности, ни особого уважения к человеческому роду, - стоит только посмотреть, что из него сделал бог!

 

Добродетель! Предоставим ее уродам и горбуньям. Что им, бедняжкам, без нее делать?

 

- Что ж, - отвечала она, - вместо того чтобы мешать наслаждения с печалями, я поделю мою жизнь на две части: первая - молодость, несомненно, веселая, и вторая - старость, думаю, что печальная, - тогда настрадаюсь вволю...

 

- Она не любила, - грудным своим голосом сказала Акилина. - Ей не случалось пройти сто миль только для того, чтобы вне себя от восторга получить в награду единый взор, а затем отказ; никогда жизнь ее не висела на волоске, никогда не была она готова заколоть несколько человек, чтобы спасти своего повелителя, своего господина, своего бога... Любовь для нее - красавец полковник.

 

- Ты заставляешь меня усомниться во всемогуществе бога, ибо твоя глупость превышает его могущество...

 

- Я не думал, что ты так вульгарен. Ведь это избитая фраза. Разве ты не знаешь, что каждый притязает на то, что он страдал больше других?

 

Потому-то, чтобы не утомлять твоего слуха, я не стану рассказывать о первых семнадцати годах моей жизни. До тех пор я жил - как и ты и как тысячи других - школьной или же лицейской жизнью, полной выдуманных несчастий и подлинных радостей, которые составляют прелесть наших воспоминаний.

 

Строгость, когда она оправдана сильным характером воспитателя, его безупречным поведением и когда она искусно сочетается с добротой, вряд ли способна вызвать в вас злобу.

 

Говорю тебе по чистой совести и положа руку на сердце, что завоевать власть или крупное литературное имя представлялось мне победой менее трудной, чем иметь успех у женщины из высшего света, молодой, умной и изящной.

 

Не одиночество ли, на которое я был обречен, не привычка ли подавлять свои чувства и жить внутренней жизнью наделили меня уменьем сравнивать и размышлять?

 

О, я бы не хотел иметь другом юношу, который в мечтах не свивал себе венков, не воздвигал себе пьедестала, не наслаждался в обществе сговорчивых любовниц!

Женщины, в силу какого-то особого склада своего ума, обычно видят в человеке талантливом только его недостатки, а в дураке - только его достоинства; к достоинствам дурака они питают большую симпатию, ибо те льстят их собственным недостаткам, тогда как счастье, которое им может дать человек одаренный, стоящий выше их, не возмещает им его несовершенств.

 

Человеку бедному и великому недостаточно половинчатой любви, - он требует полного самопожертвования.

 

Кто предугадывает свое прекрасное будущее, тот ведет нищенскую жизнь так же, как невинно осужденный идет на казнь, - ему не стыдно.

 

Кто отправляется в погоню за счастьем, не должен обременять себя багажом!

 

Работа мысли, поиски идей, мирная созерцательность науки дарит нам неизъяснимые наслаждения, не поддающиеся описанию, как все то, что связано с деятельностью разума, неприметной для наших внешних чувств. Поэтому мы всегда вынуждены объяснять тайны духа сравнениями материальными.

 

Думаю, что женщины, слывущие добродетельными, часто бывают во власти таких безумных вихрей желаний и страстей, поднимающихся в нас помимо нашей воли.

 

Все бедные доли - сестры, у них одинаковый язык, одинаковое великодушие - великодушие тех, кто, ничего не имея, щедр на чувство и жертвует своим временем и собою самим.

 

Полюбить молодую девушку или поощрять ее любовь - это все равно, что подписать настоящий брачный контракт, условия которого следует определить заранее.

 

Ты трудишься? Ну, так ты ничего не добьешься. Я мастер на все руки, но ни на что не годен, лентяй из лентяев, а все-таки добьюсь своего! Я пролезаю, толкаюсь - мне уступают дорогу, я хвастаю - мне верят, я делаю долги - их платят!

 

Увы, на прихоти у нас всегда найдутся деньги, мы скупимся только на затраты полезные и необходимые.

 

Стараясь воздействовать на ее душу, я вместе с тем стремился завладеть и ее умом, воздействовать на ее самолюбие: чтобы заставить ее полюбить меня, я дал ей тысячу оснований еще больше полюбить самоё себя; никогда я не оставлял ее в состоянии безразличия; женщины ради сильных ощущений готовы жертвовать всем, и я расточал их ей: я готов был скорее прогневить ее, чем видеть равнодушной.

 

Любовь проходит через бесконечное число превращений, прежде чем навсегда слиться с нашей жизнью и навеки окрасить ее в свой пламенный цвет.

 

О мой дорогой друг, когда женщины находят наслаждение в том, чтобы терзать наше сердце, когда они вознамерились вонзить нам в сердце кинжал и повернуть его в ране, разве они не очаровательны, разве они не любят и не желают быть любимыми?

 

Жестам бездушных женщин не свойственна мягкость.

 

Часто можно встретить людей, по внешности колоссов, в бронзовом теле которых бьется сердце доброе и нежное; она же под хрупкой и изящной оболочкой таила бронзовое сердце.

 

Я любил ее, любил как мужчина, как возлюбленный, как художник, - меж тем, чтобы овладеть ею, нужно было не любить ее; надутый фат, холодный и расчетливый, быть может, покорил бы ее.

 

Наша совесть - непогрешимый судья, пока мы еще не убили ее.

 

Взгляд человека, у которого вы просите деньги, причиняет такую боль!

 

Человек не бывает вполне несчастным, раз он суеверен. Суеверие часто не что иное, как надежда.

 

Осознав свою слабость, человек черпает в этом силу.

 

- Ах, какая же я, наверно, злодейка, - со смехом сказала она, - что не полюбила вас! Но моя ли то вина? Да, я не люблю вас. Вы мужчина, этим все сказано. Я нахожу счастье в своем одиночестве, - к чему же менять свою свободу, если хотите, эгоистическую, на жизнь рабыни?

 

По временам я слышу, как безумие воет у меня в мозгу. Мысли мои - словно призраки: они танцуют предо мной, и я не могу их схватить.

 

Разгул - это, конечно, искусство, такое же, как поэзия, и для него нужны сильные души.

 

Как все больные, он думал только о своей болезни.

 

Обыватели считают безумцами ученых - людей с возвышенным умом, этих непонятных, удивительно равнодушных к роскоши и светскости людей, которые по целым дням сосут потухшую сигару и входят в гостиную, застегнувшись вкривь и вкось.

 

Жалость - чувство, которое всего труднее выносить от других людей, особенно если действительно подаешь повод к жалости. Их ненависть - укрепляющее средство, она придает смысл твоей жизни, она вдохновляет на месть, но сострадание к нам убивает нас, оно еще увеличивает нашу слабость. Это - вкрадчивое зло, это - презрение под видом нежности или же оскорбительная нежность.

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Джон Фаулз "Элидюк" в переводе И. Бессмертной и И. Гуровой.

Из "Введения от себя":

• Я понятия не имел о моих личных вкусах, уверовав в расхожий миф, будто на личные предпочтения имеют право только твои учителя. Такой подход я отнюдь не рекомендую современным студентам, однако он обладал одним неоспоримым достоинством. Мои симпатии и антипатии сложились со временем на строго прагматичной основе, я научился ценить то, чего не мог забыть годы и годы спустя.
• Он понял, почему эти новеллы доставляли её аристократической аудитории столь сомнительное удовольствие: ведьв них повествовалось о том, чего они хотели бы для себя.

Из самого произведения:

• Я и так прекрасно знаю, что ненависти у него ко мне нет. Чем я могла бы его обидеть? Разве что тем, что слишком сильно его полюбила. Но если ненавидит, то заслуживает смерти.

TibetanFox (Литературные_цитаты) все записи автора

Джон Фаулз "Башня из чёрного дерева" в переводе И. Бессмертной и И. Гуровой.

• Старик обидчив и раздражителен, есть имена, которые при нём не следует даже упоминать, он груб и заносчив, любит задирать собеседника, без всякого сомнения этот "гений" может вести себя как последний подонок.
• Он представлял собою rara avis (*редкий случай) и кое в чём другом: в отличие от большинства сокурсников, он прекрасно умел выражать свои мысли.
• Надо сказать, он никогда никого не разносил, лишь бы разнести в пух и прах. Ему всегда удавалось отыскать в художнике или в выставке что-то, достойное похвалы.
• ...старик говорил о том, что воображение, способность постигать и замысливать новое с возрастом не атрофируются, вопреки тому, что ты сам предполагал в молодости. Уходят лишь физические силы, психологическая твёрдость - как утрачивает твёрдость и твой бедный старый... дружок, которому, как и тебе, становится всё труднее осуществлять задуманное. Нуждаешься в посторонней помощи.
• Разница между Браком и такими художниками, как Пикассо, Матисс и "вся эта шайка-лейка", заключалась, по его мнению, в том, что Брак был великий человек, а другие - всего лишь "великие мальчишки".
• В конце концов, не так уж трудно отличить хороший вкус и ум от глупости.
• Несмотря на столь разительные отличия во внешнем облике и в интеллекте, их явно объединяла некая близость, позволявшая им понимать друг друга без слов.
• Пара титек и пиздёнка. И всё, что к ним прилагается. Это - реальность. А не ваши сраные теоремочки и педерастические сочетания цветов.
• -Вас пугает человеческое тело. - А если нас больше интересует интеллект, чем гениталии? - Тогда - Бог в помощь вашей жене, Уильямс.
• Гнев и ненависть - роскошь, которую в наши дни мы просто не можем себе позволить. На любом уровне.
• Генри, вы же знаете: нельзя бороться с тоталитарным мышлением тоталитарными же методами. Это лишь вызывает к жизни новые тоталитарные идеи.
• Нет ненависти - нет любви. Не можешь любить - не можешь писать.
• Полжизни потратишь, чтобы уговорить её ножки раздвинуть. А вторые полжизни - жалея, что уговорил.
• Легко было представить себе его многочисленные неудачи - и абсолютное равнодушие к ним; его предельный эгоизм в постели - как и во всём остальном; он был совершенно невозможен - и поэтому в него верили.
• О чём бы он ни рассуждал, он либо произносил пошлости, либо неимоверно искажал смысл того, о чём говорилось.
• Вещь сотворённая для него священна. Даже если она не удалась.
• Чем убедительнее ваши доводы, тем хуже он их слышит.
• Это стремление к откровенным беседам, к бесконечным разговорам обо всём на свете, желание убедиться, что твой наставник способен быть просто человеком, посмотреть, насколько он способен спуститься с пьедестала; стремление не просто исповедаться, но и увидеть результаты этой исповеди, реакцию на неё.
• Мы не можем не грешить, даже если бы захотели.
• Она же дурочка. Знаете, как это с умницами иногда бывает.
• Единственный человек, которого она насквозь не видит, так это она сама.
• Казалось, она испытывала там нечто вроде клаустрафобии: слишком много талантов собрано в слишком тесном пространстве, она постоянно ощущала собственную неполноценность среди избранных, постоянно присматривалась к работам других... сама во всём виновата.
• - Имена - да, забываю. Но что такое имя? Закорючка в уголке. Всего-навсего. - Он выразительно ткнул большим пальцем в ту сторону, где висело полотно Брака, и подмигнул: - Образ живёт, вот что важно.
• - Милый юноша, я писал, чтобы писать. Всю свою жизнь. Вовсе не затем, чтобы дать молодым щелкопёрам вроде вас шанс похвастать интеллектом. Как естественную потребность отправлял. Разве задаёшься вопросом, зачем ты испражняешься, а? Или - как ты это делаешь? Если тебе зад заткнуть - подохнешь, и всё тут. Да я кладу с прибором на то, откуда мои замыслы берутся! И так всегда. Получается - и ладно. Вот и всё. Я даже не могу объяснить, как это начинается. Наполовину и не представляю, что это может означать. И знать этого не хочу.
• Как проявление агрессивности у некоторых животных есть лишь результат их внутреннего стремления охранить покой, некое пространство, какую-то свою территорию, а не просто - безо всякого повода - продемонстрировать мужество и силу. Гротескные личины, которые старик демонстрировал всему свету, были лишь защитным камуфляжем, позволявшим сохранить в неприкосновенности его истинную суть.
• Похоже, он всю жизнь мечтал отыскать такое прибежище, где мог бы укрыться от посторонних глаз; скрыть глубочайшую обость, застенчивость; и заставлял себя поступать прямо наоборот.
• А потом... я всё думаю, можно ли стать настоящим художником... если ты живёшь, как все нормальные люди.
• А ему вдруг подумалось: до чего же наше существование зависит от случайностей; ведь нужно было так немного - одно её слово, телефонный звонок, и они встретились бы.
• Самый надёжный способ избежать короткого замыкания - никогда не прикасаться к проводам.
• Казалось, сам воздух в комнате насыщен этой правдой, как бы они ни притворялись, как бы ни замалчивали то, что возникло между ними; тёмная на фоне стоящей на полу лампы, полуспрятанная в тени фигура девушки, молчание, кровать в углу комнаты, тысячи призраков, обитающих в старом доме, - всё лишь усиливало обоюдное понимание невысказанного...
• Это было совершенно невероятно, но он понимал, что любит, что влюблён: может быть, даже не столько в Диану, сколько в саму идею любви.
• Генри понимал, что грех - это вызов самой жизни; не безрассудство, но поступок, требующий мужества и игры воображения.
• Отвергая всякий риск, отказываясь принять вызов, ты перестаёшь быть живым человеком, превращаешься в автомат.
• Дэвид и его ровесники, и все будущие поколения обречены взирать на прошлое сквозь решётку, как звери в клетке, рождённые и выросшие в неволе, глядят на буйную зеленю былой свободы.
• Раз нельзя жить собственным искусством, значит, надо научить других травестировать основные его принципы; надо делать вид, что гениальность в искусстве достигается вдруг, за одну ночь, в результате эксперимента и всяческих ухищрений, а не годами упрямого, одинокого, бесконечного труда; что достижение случайного и быстрого успеха - словно извлечение кролика из цилиндра - может оправдать злостное заблуждение, в которое ввергаются тысячи простаков; что бездонная выгребная яма, в которой барахтается художественное воспитание, бесконечное усложнение всей неразрешимой шарады вовсе не являются всамделишной основой искусства. Когда лжёт сама школа...
• Уход от натуры, от реальности безобразно исказил взаимоотношения между художником и его зрителями; сегодня ты пишешь, чтобы продемонстрировать интеллект, ради воплощения теорий.
• Он был искалечен здравым смыслом, он не мог искренне поверить в то, что способен использовать случайную возможность; упущенный шанс впоследствии превратится в разумно принятое решение, в соблюдение приличий; опалившее его пламя станет лишь сном, грёзой, минутной иллюзией; реальность её существования обернётся всего лишь ещё одним неосуществлённым замыслом, хранящимся среди старых набросков где-то в глубине шкафа в его мастерской.
• В конечном счёте, всё сводится к тому, что дано тебе от рождения: ты либо был наделён темпераментом, влекущим к излишествам, немилосердным эгоцентризмом, способностью отделять мысль от чувства, либо нет...
• Самая ужасная, граничащая с возмездием несправедливость заключается в том, что искусство, по сути своей, глубоко аморально.
• Дэвид испытывал острую боль самой страшной из человеческих утрат: утраты даже не того, чем фактически обладаешь, утраты знания.
• Знаешь - тебе что-то приснилось, и не можешь вспомнить - что. Захлебнувшийся крик, день, пинком отброшенный за пределы сознания.