Avel_Hladik все записи автора
Пробовал представить себе жизнь в жанре персидской миниатюры.
Одна такая, кисти Хусейна Фаллахи, висит у меня над кухонным столом.
На ней изображены два всадника на золотом фоне.
Золото как известно символизирует вечный, неиссякаемый невидимый свет, который и есть Аллах,
а кроме этого еще и светлый песок пустыни. Пустыни, в которой так хорошо охотиться.
У первого всадника на вытянутой руке сидит птица.
Это сокол. Кожаного колпака на голове нет, и хищник готов взлететь в небо, чтобы оттуда поразить свою добычу.
Лошадь охотника ведет под уздцы слуга, облаченный в алый халат, расшитый пятицветным дамаским шитьем.
Другой всадник держит в своих руках роскошный зонт из синего шелка на длинном бамбуковом стебле .
Круглый купол зонта - это знак неба, которое существует для того,
чтобы неподвижные звезды не падали на землю, но украшали Вселенную.
Под всадником вороной конь и золотое седло.
Два года назад я увидел эту миниатюру в небольшой лавочке неподалеку от главного рынка Исфахана.
Лавка располагалась на одной из многочисленных улиц, которые словно паутина оплетают город.
Исфахан - половина мира, гласит древняя пословица
На следующий день после вежливой и долгой торговли, бесконечного количества
чая вприкуску, улыбок и комплиментов я купил миниатюру за девятьсот туманов.
Чай здесь подают обычно в небольших пузатых стаканах, расписанных вручную орнаментом, а сахар разбитый на мелкие кусочки, лежит невысокой горкой на фарфоровом блюдце.
Сегодня, когда осень идет к концу и на улице ночь, я греюсь теплым средневековым золотом, украшающим картину.
В лупу хорошо виден сложный узор, которым Фаллахи расписал парчовый кафтан всадника с птицей.
И сейчас ещё подобную ткань можно найти в магазинах Дамаска.
Её изготавливают местные умельцы-ткачи на узких деревянных станках,
ширина которых не превышает одного метра, ловко сплетая шелковые и золотые нити,
точно так же как семь тысячелетий подряд до них это делали их предки.
У меня есть шарф, сделанный из неё.
Он соткан из пяти разных шелковых нитей, одной серебряной и одной золотой.
Сейчас, в преддверии зимы, я всматриваюсь в его загадочный узор
и думаю о том, что люди не слишком утомляют себя милосердием.
В 933 году во время казни Хусейна ибн Мансура аль Халладжа в Багдаде толпа швыряла в него камни, а он не уклонялся от них и не выказывал страха.
И только тогда, когда его любимый ученик и друг Шибли бросил ему розу, Халладж вскрикнул от боли и заплакал.
Казнь продолжалась долго и была жестокой даже по меркам тех времён.
Свидетели утверждают что после аль Халладж не издал не единого стона и не проронил ни одной слезы.
Он улыбался и был доброжелателен до самой смерти, несмотря на невыносимые мучения,
которым его подвергали и этим приводил в трепет своих недоброжелателей.
Палач собрался вырезать ему язык, когда он попросил мгновение помедлить.
Его последними словами были: «Для тех, кто прозрел, достаточно одного — Возлюбленного».
Однако, существовали свидетели, которые утверждали, что мученик перед смертью сказал:
"Испытавшему восхищение достаточно, когда в нем его Единый и лишь Он один свидетельствует о Себе"
Именно эту редакцию, во всяком случае, приводит Мирча Элиаде в своей "История веры и религиозных идей". (Том 3; "От Магомета до Реформации")
Мансура аль Халладжа рассекли на части, затем на третий день сожгли, а пепел развеяли над Тигром.
В ночь после казни аль Халладж является Шибли во сне, и тогда Шибли спрашивает у него:
"Как собирается Бог судить этих людей?» Халладж ответил ему, что те, кто знал, что он был прав,
и поддерживал его в желании умереть, делали это во имя Божие. Те же, кто хотел видеть его мертвым,
были несведущи в Истине и, следовательно, хотели его смерти во имя Божие.
Так что Бог дарует прощение и тем и другим; и те и другие были помилованы."
Однако вопли и слёзы Хусейна ибн Мансура аль Халлджа совершенно меняют Шибли.
Они становятся для него главным мотивом просветления.
Этот процесс занимает, по крайней мере, 12 лет, которые он проводит в странствиях.
Он существует в мире словно бродяга, нищий, непрерывно плача, в неимоверных сердечных страданиях.
Всю свою жизнь он раскаивается. Он говорит:
— Я убил Мансура. Никто, кроме меня, не мог этого сделать, но я мог понять, мог защитить его.
А я пошёл за толпой: я бросил цветок в этого человека.
Девять лет до своей казни Мансур аль Халладж провел в заточении.
Говорят, что его учителями были суфий Сахла ат-Тустари и выдающиеся мистики Амр ал-Макки и Джунайд.
И ещё он трижды совершал хадж в Мекку.
Написанное им сохранилось лишь частично: это фрагменты толкования Корана, некоторые письма,
несколько максим и поэм и небольшая книжечка "Kitab at-tawasin",
в которой аль-Халладж рассуждает о единобожии и профетологии.
Его стихи проникнуты глубокой тоской по высшему слиянию с Богом;
иной раз он прибегает к выражениям, заимствованным из "алхимического деяния"
или дает намеки на тайный смысл арабского алфавита.
Своею смертью Халладж показал, что Любовь означает страдание во имя других.
Однако меня больше интересует судьба Шибли.
В одной из апокрифических биографий Хусейна ибн Мансура аль Халладжа рассказывается,
что когда Мансур вдруг заплакал, люди, до того швырявшие в него грязь и камни удивились и спросили его о причине слёз. Мансур сказал:
— Люди, бросающие камни в меня, не знают, что они делают, но Шибли знает.
Ему будет очень трудно получить прощение Бога.
Шибли отправляется на поиски себя. Надежда на преображение не оставляет его ни на минуту.
Он знает, что Бог простил его проступок, также как и аль Халладж
Об этом ему был недвусмысленный сон.
Шибли ищет другого прощения - прощения у самого себя, но так, судя по всему, и не находит его..
Но иногда я склонен думать, что безусловная жестокость предопределения у джабаритов в исламе,
у Лютера и, особенно, у Кальвина в христианстве - принуждает нас осознать очень простой
кармический факт - раз полновластная воля Бога предопределяет все человеческие действования,
то Он не имеет права никого наказывать (этот логический ход был продуман ещё Лукианом на заре теизма в диалоге "Зевс Уличаемый") ибо всякая вина есть и Его вина тоже.
И, возможно, именно поэтому Аллах отходит в сторону и Шибли остается наедине с самим собой.