Шестидесятники // Владимир Высоцкий // Иноходец в табуне
Дмитрий ТРАВИН
25 января 1938 г., на свет явился человек, занявший в советском обществе 60-70-х совершенно особое место. Он не был признан официально, но при этом чрезвычайно знаменит. Он был актером, но прославился стихами.
Он считается сейчас великим русским поэтом, но главным его достижением стал, пожалуй, поистине гениальный анализ основных черт уходящего советского общества - того мира, понять который в наши дни можно не столько по трудам социологов или по мемуарам современников, сколько по странным, дерзким, нахальным и не вписывающимся ни в какие каноны строкам этого автора.
Если друг оказался вдруг...
Всенародного кумира Владимира Высоцкого, боготворимого толпой и обласканного истинными ценителями его песен, в ближайшем окружении не слишком любили. Выходя после трудного спектакля из стен родной "Таганки", он не раз обнаруживал проколотыми шины своего автомобиля.
Понятно, что многие коллеги откровенно завидовали столь невероятному успеху. Но все же дело тут не просто в зависти. Высоцкий откровенно нарывался на ненависть хорошо знавших его людей. Странно даже, что проблемы ограничивались одними лишь проколами.
Высоцкий, по советским меркам, был сказочно богат. Никакие привилегии номенклатуры, никакие оклады академиков, никакие доходы шабашников не могли сравниться с тем, что имел он. По сути дела, этот актер и поэт был одним из немногих легальных частных предпринимателей в системе, частное предпринимательство полностью отвергавшей.
Тот "чес" с концертами, который он закатывал по всей стране, приносил деньги, даже не снившиеся рядовому почитателю его таланта - учителю, врачу, инженеру. А главное - не снившиеся актеру, сидевшему в своем театрике на поистине грошовой ставке. В 1978 г. ставка за один концерт Высоцкого достигла 300 рублей (примерно полторы среднемесячные зарплаты советского человека), а в целом за тот год он дал 150 концертов.
Бешеные доходы позволяли с легкостью менять машины. И эта показная роскошь особенно раздражала окружающих. На смену простым моделям ("Волга", "Жигули") пришел "Фиат", вскоре уступивший место "Мерседесу". Ему на смену пришла "БМВ", которую Высоцкий как-то разбил. Однако без машины не остался - быстренько купил очередного "Мерина". Его он, правда, тоже грохнул незадолго до своей смерти. Помимо машин, купленных на собственные деньги, было, кстати, еще и "Рено", подаренное Мариной Влади. И надо принять во внимание: весь этот автомобильный парад имел место в эпоху, когда для простого "совка" даже "Запорожец" был часто несбыточной мечтой, а иномарки на наших дорогах почти не встречались.
Впрочем, машинами та роскошь, которую позволял себе Высоцкий, не ограничивалась. Он любил сидеть в ресторанах, где мог оставить за один раз целую пачку денег. Обожал хорошо одеваться и, когда стал ездить на Запад, постоянно привозил целые чемоданы недешевых "шмоток". Да и сами поездки стоили дорого. Мало кто в Союзе тогда столько путешествовал по миру.
Поначалу были проблемы с получением выездной визы, но французская актриса Марина Влади - очередная жена Высоцкого - похлопотала за супруга, и сам глава французских коммунистов Жорж Марше добился у Леонида Брежнева искомого паспортного благополучия.
Об огромной квартире в центре Москвы и о весьма приличной даче не будем даже особо говорить. Их, в конце концов, мало кто видел. Нелюбовь определялась другим: помимо показной роскоши, еще и показным равнодушием к судьбе "Таганки" - театра, работать в котором считали за счастье многие великие актеры.
Проработал он на "Таганке" с 1964 г. до самой смерти. При этом пьянствовал так, что как-то раз в начале 1968 г. стал заговариваться прямо на сцене. Гибнущий на глазах спектакль спасли каким-то чудом. А под конец года Высоцкий явился к представлению совсем без голоса. Пришлось менять пьесу прямо на ходу.
Репутацию театра, по сути, сохраняли друзья-актеры. Как-то раз в 1977 г. Валерий Золотухин даже доиграл один спектакль за Высоцкого, угодившего прямо со сцены в "Склифосовского". Понимал ли этот гений, ярко рассуждавший в песнях о высокой мужской дружбе, что ведет себя откровенно подло и подставляет своих ни в чем не повинных друзей?
Впрочем, он действительно был гением, а потому Юрий Любимов, бесившийся и страдавший от грозившего театру развала, прощал его регулярно.
Первый срок отбывал я в утробе...
Бог знает, как получился вдруг из рядового, казалось бы, человека такой гений. Детство было обычным, московским. Прошло оно посреди семей, многие из которых имели либо без вести павших, либо безвинно севших:
Все жили вровень. Скромно так, - Система коридорная, На тридцать восемь комнаток - Всего одна уборная.
Число комнаток, конечно, сильно преувеличено. Но главное здесь то, что Высоцкий умел каким-то странным образом находить самую суть проблемы, даже если формально концы с концами не слишком-то сходились. Он не был блатным и не погибал на фронте. И коммунальный быт его не был таким уж страшным. Но Высоцкий писал о стране и о поколении в целом больше, чем о самом себе, больше, чем о собственных переживаниях. А потому все его понимали.
В "Балладе о детстве" начало шестидесятнического пути дано предельно подробно. Вплоть до соседей. Советский еврей конца 70-х вполне мог не знать, кто такой Моисей и зачем он целых сорок лет таскал свой народ по пустыне, но про Гисю Моисеевну слышал, наверное, каждый:
И било солнце в три луча, Сквозь дыры крыш просеяно, На Евдоким Кирилыча И Гисю Моисеевну.
Свое детство Высоцкий описал как прорыв к свободе после срока, отсиженного в утробе. "В первый раз получил я свободу/ По указу от тридцать восьмого". Может быть, это особо обостренное чувство свободы и сделало поэта Поэтом. Хотя как-то раз он по данному поводу высказался весьма и весьма скептически: "Мне вчера дали свободу -/ Что я с ней делать буду?!" Впрочем, не будем гадать об этих сложных вещах. Лучше напишем о том, что известно точно.
Когда ему было всего десять лет, Володя травил байки перед соседской детворой - рассказывал, как воевал в Германии и одного фашиста убил своими собственными руками. Взрослые удивлялись россказням, а он парировал: "Зато как внимательно слушают!"
Актерское начало жило в Высоцком с юных лет. Ладно детские байки - это присуще многим. Но вот более поздний эпизод. Чтобы бесплатно проникать в театр, он прикидывался дебилом. Шел с выпученными глазами, с перекошенным ртом. Вместо "Здравствуйте" - "Датуйте!" Естественно, "убогого" не обижали - пускали посмотреть спектакль без всякого билета.
В 15 лет Володя начинает заниматься в драмкружке. Однако такой самодеятельности ему было явно недостаточно. Естественно, юному таланту хотелось по окончании школы поступать в театральный вуз, но семья полагала, что ему необходима какая-нибудь твердая профессия. Пришлось учиться в Московском инженерно-строительном институте. Толку из этого никакого не вышло: разве что поактерствовал немного в колхозе "на картошке".
На следующий год Высоцкий переходит от твердой профессии к нетвердой и оказывается в Школе-студии МХАТа. Во время учебы начинает петь блатные песни. В это же время появляется первый энтузиаст, записывающий их на магнитофон. Это был не кто иной, как Андрей Синявский, преподававший студентам русскую литературу и любивший в свободное время с ними потрепаться. Очень он ценил этот своеобразный фольклор.
А с начала 60-х Высоцкий уже сам сочиняет блатной "фольклор". Интересно, что уже буквально через два-три года блатняк начинает сосуществовать с "фольклором" военным - трагическим и героическим одновременно. Увязывается ли в нашем сознании одно с другим? Вполне. Ведь главное здесь не тематика, а романтика, поиск иной жизни - яркой и осмысленной, иных страстей - сильных и безудержных. Словом, поиск именно того, что так характерно было для поколения шестидесятников.
Вот настроение шестьдесят второго года:
Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном.
А вот лирика шестьдесят четвертого:
Мне этот бой не забыть нипочем - Смертью пропитан воздух, - А с небосклона бесшумным дождем Падали звезды.
Впоследствии сюда добавились еще романтика гор, романтика научного поиска и даже в какой-то мере романтика революции (через знаменитый спектакль "Таганки" "Десять дней, которые потрясли мир"). При этом сам Высоцкий не стал ни бандитом, ни солдатом, ни альпинистом, ни ученым, ни революционером. Он пережил все страсти в слове - точнее, в творчестве. Сам же в это время совсем не романтично приналег на водочку.
Нет, ребята, все не так...
Это было не простое бытовое пьянство. Входя в запой, Высоцкий абсолютно терял над собой всяческий контроль. Он то лечился от алкоголизма и временно приходил в нормальное состояние, то опять срывался "в штопор". Одна из жен даже предварительно раскусывала ему шоколадные конфеты, проверяя, нет ли там ликерной или коньячной начинки, способной спровоцировать очередной кризис. Высоцкого берегли и жены, и друзья, но, тем не менее, свое тридцатитрехлетие он встретил в психиатрической больнице имени Кащенко, в отделении для буйных шизофреников.
Умереть Высоцкий мог неоднократно. За последние десять лет своей жизни Владимир Семенович дважды находился в состоянии клинической смерти. К счастью, врачи его вытаскивали буквально-таки с того света. И все же организм при этом быстро разрушался. К концу жизни сей физически крепкий, мускулистый парень превратился в полную развалину.
Почему все это с ним случилось? Невозможно отрывать пьянство и наркотики (из-за которых Высоцкий в итоге и умер в 1980 г.) от беспредельного творческого надрыва. Его постоянно что-то жгло изнутри, и если он не гасил этот огонь новыми стихами, то вынужден был заливать водкой.
Организм не терпел пустоты. А поскольку творчество не может быть процессом непрерывным, алкоголь занимал свое законное место. Прекрасно передал суть этой проблемы один из биографов Высоцкого - Владимир Новиков: "Живя внутри человека, талант требует пищи, нуждается в непрерывном развитии, применении и расширении сферы деятельности. Если этой пищи он получает мало, то незамедлительно начинает поедать своего носителя".
По словам Вениамина Смехова, Высоцкий умер не от алкоголя, а "от самого себя". Винить его в том, что он не мог жить без водки, все равно что винить волка в неспособности стать травоядным. Может, он и сам это чувствовал, представив себя зверем в знаменитой "Охоте на волков"?
Рвусь из сил - и из всех сухожилий, Но сегодня - опять как вчера: Обложили меня, обложили - Гонят весело на номера!
Высоцкий был так устроен, что жил только собой, своим внутренним миром. Друзья, женщины и даже родные дети становились не более чем средой его обитания. Любовниц считать вообще не будем (безнадежное это дело), зафиксируем только "официоз": в 1960 г. женился в первый раз, в 1965 г. - во второй, в 1970 г. - в третий. По пять лет на каждую из первых двух жен. Десять - на третью. Иностранка все же, актриса да и просто красавица. Умирал он, правда, на руках у четвертой, так и не успевшей стать его законной супругой.
А вот как сам Высоцкий описывал свои отношения с сыновьями. "Детей своих не вижу. Да и не любят они меня. Полчаса в неделю я на них смотрю. Одного в угол поставлю, другому по затылку двину. А они орут..."
Словом, это был иноходец, не вписывающийся в табун:
Я скачу, но я скачу иначе, - По камням, по лужам, по росе, - Бег мой назван иноходью - значит: По-другому, то есть не как все.
Но при этом он загибался от одиночества и рвался в табун:
Ох, как я бы бегал в табуне, - Но не под седлом и без узды!
Вроде бы получается какой-то парадокс. Этот безнадежный индивидуалист принадлежал к поколению безнадежных коллективистов. Его ощущение личной несвободы, по всей видимости, так и не превратилось в отрицание советского строя как такового, о чем он, в принципе, вполне откровенно сообщал: "Занозы не оставил Будапешт,/ А Прага сердце мне не разорвала". Многие диссиденты пересмотрели свои взгляды на советский строй именно после вторжения советских войск в Будапешт (1956 г.) или в Прагу (1968 г.). А Высоцкий жил в ином мире.
Он был романтиком высоких чувств (что хорошо видно по его военной лирике и даже в каком-то смысле по лирике блатной), а потому существовал в культурном пространстве того социализма с человеческим лицом, о котором грезили все шестидесятники. Вряд ли бы смог он вписаться в мир России 90-х, доведись ему прожить лишние 15-20 лет.
На границе с Турцией или с Пакистаном?
Шестидесятники не нарисовали нам такой живописной картины советского общества 60-70-х гг., какую оставили применительно к 20-30-м Михаил Булгаков, а также Ильф с Петровым. Почему? Возможно, в силу свойственного шестидесятникам идеализма. Вечные "лейтенанты" вспоминали героику войны, энергичные "деревенщики" искали просветления в народе, а вялые горожане копались в своей измученной "обменом" душе. Бытописательство оказалось для этого поколения делом слишком мелким.
Впрочем, как ни парадоксально сие выглядит, в прозаическом шестидесятническом ряду есть одно поэтическое исключение. Это наш герой - Высоцкий. Вряд ли Владимир Семенович задавался когда-либо целью оставить потомкам картину уходящей эпохи, но, думается, по его строкам мы сможем воссоздать мир старого "совка" лучше, чем по самым продвинутым книгам социологов.
С 1964 г. в блатняке Высоцкого вдруг начинает проклевываться первая политика. "Отберите орден у Насйру -/ Не подходит к ордену Насйр". И правда: за что же давать звание Героя Советского Союза египетскому политику, который, как гласила известная частушка того времени, "на всех насйр"? Здесь явное неуважение к людям, павшим на войне. А война - это героика, это романтика.
В тот же год Высоцкий написал:
А в Вечном огне - видишь вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата.
Это по-настоящему серьезно. К Вечному огню Насйр действительно не подходит.
На ошибках наградной политики Высоцкий не останавливается. На следующий год он возмущается тем, что в составе зарубежных делегаций "с вами ездит личность в штатском". Это уже прямо не в бровь, а в глаз. От романтики поэт все больше движется в сторону реализма.
Конечно, этот реализм весьма условный. Если начать раскапывать допущенные Высоцким фактические ошибки, можно написать целую диссертацию. Не существует, например, нейтральной полосы на нашей границе с Пакистаном, поскольку таковой границы вообще нет в природе. А локаторы не могут взвыть о беде, поскольку они вообще не воют. И слово "иноходец", кстати, в лошадином мире отнюдь не имеет того нонконформистского звучания, которым наделил его поэт в процитированных выше строках. Но опять, как и в случае с комнатками в коммуналке, Высоцкий, пренебрегая мелочами, умудряется выделить самое главное, принципиально важное для понимания окружающего его мира.
Понимать этот мир, правда, далеко не все хотят. Кому-то проще не понимать. Например, для кого-то проблема советской границы - это железный занавес, а для кого-то в пограничном вопросе нет вообще никаких проблем, коли ты знаешь, что мы с Пакистаном не соседи. И вот получается, что, скажем, для кинорежиссера Михалкова-Кончаловского песни Высоцкого - просто говно, о чем он как-то раз прямо сказал автору.
Творчество Высоцкого отличается от творчества Михалкова-Кончаловского примерно тем же, чем социология - от исторического материализм, экономика - от политэкономии социализма, а политология - от научного коммунизма. Что-то здесь пригодно для изучения, а что-то - лишь для сдачи экзамена.
Попробуем все же вместе с Высоцким проникнуть в суть вещей, в суть советского строя.
Бег на месте общепримиряющий
Вот, например, реальная иерархия советского общества, не зафиксированная даже в знаменитой "Номенклатуре" Михаила Восленского: "У нее старший брат - футболист "Спартака",/ А отец - референт в Министерстве финансов". Не существует никакого социалистического равенства. При таком раскладе герою, ангажирующему угол у тети, ничего не светит на амурном фронте.
А вот развитие темы: "Куда мне до нее - она была в Париже,/ И я вчера узнал - не только в ём одном!" Как объяснишь сегодняшнему тинейджеру или, скажем, иностранному исследователю, что для "совка" 70-х человек, побывавший по ту сторону железного занавеса, сразу выходил на иной уровень неформальной культурной иерархии?
И совсем необычное: "Мы в очереди первыми стояли,/ А те, кто сзади, нас уже едят!" В чем же дело? "Те, кто едят, - ведь это иностранцы,/ А вы, прошу прощенья, кто такие?"
Помню, как меня в Кировском театре начала 80-х выгнал с законного места мордастый гэбист буквально теми же самыми словами, поскольку иностранцы, имеющие билеты в разных концах зала, решили сесть вместе.
Как же несчастному "совку" изменить свое место в иерархии? На этот счет имеется "Песенка о переселении душ": "Пускай живешь ты дворником - родишься вновь прорабом,/ А после из прораба до министра дорастешь..." В общем, есть еще шанс, поскольку "мы, отдав концы, не умираем насовсем".
А что же остается рядовому человеку в реальной жизни, где он обречен с завистью смотреть на тех, кто торопится в Париж, и тех, кто, нагруженный шмотками, возвращается из Парижа? Есть на этот вопрос ответ. Помните "Песню-сказку о нечисти", которая сама друг друга извела? До сих пор российская интеллигенция смотрит на гэбистов с олигархами, как на Соловья-разбойника и Змея трехглавого: авось перегрызут друг другу глотки. "Убирайся без бою, уматывай/ И Вампира с собою прихватывай!" - ну прямо как Михаил Ходорковский выразился про Путина с Сечиным в разгар дела ЮКОСа.
Оставим на сем опасном месте размышления об иерархии и перейдем к "героике" советского труда. По сути, вся спортивная серия Высоцкого именно об этом. Один за другим проходят бедолаги, занятые не своим делом, как, собственно, и весь "героический" советский народ.
Вот "Песенка про метателя молота" - "Приказано метать, и я мечу". А вот конькобежец на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную, где он и спекся. Вот сентиментальный боксер страдает: "Бить человека по лицу я с детства не могу". Вот марафонец, способный обогнать гвинейского "друга" только при температуре "минус 30".
Все они - винтики нелепого механизма, прокручивающегося вхолостую. Все они - "бегуны на месте" из "Утренней гимнастики". И лишь прыгун в высоту, вечно заходящий не с той ноги, которая нравится тренеру, решается вдруг возроптать: "Но свою неправую правую я не сменю на правую левую".
Бессмысленность "героического труда" должна обернуться трансформацией внутреннего мира: ведь чем-то же человек должен жить, нельзя существовать пустотой. И действительно, герой Высоцкого живет: в нем прорастает агрессивное хамство, позволяющее каждой кухарке считать себя способной к управлению государством. В ранних песнях "совок" робко пытается податься в антисемиты, предварительно стараясь узнать, кто же такие семиты: "А вдруг это очень приличные люди,/ А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет?" Но по мере усиления деградации личности, амбиции нарастают:
Сижу на нарах я, в Наро-Фоминске я. Когда б ты знала, жизнь мою губя, Что я бы мог бы выйти в Папы Римские, - А в мамы взять - естественно, тебя!
Знаменитый матч с Фишером - из той же области: "Спать ложусь я - вроде пешки,/ Просыпаюся - ферзем!" И действительно, чем же он не ферзь, когда играет по своим собственным правилам? "Если он меня прикончит матом,/ Я его - через бедро с захватом,/ Или - ход конем - по голове!"
Ну а венец картины, естественно, "Канатчикова дача". Здесь все мировоззрение "совка" собрано воедино. Здесь - страх перед сложностью мира, открывающегося за воротами родной, уютной психушки. Здесь - ужас, испытываемый рабом на пороге освобождения. Не вкатили себе наркотик, чтобы своевременно забыться, - и вот результат: сами просим телевизионного успокоительного, чтобы не думать, не анализировать, не принимать решения. "Уважаемый редактор!/ Может, лучше - про реактор?/ Про любимый лунный трактор..."
Общий вывод не потерял своей актуальности и по сей день, хотя со времени, когда была написана "Канатчикова дача", прошло тридцать лет:
Мы не сделали скандала - Нам вождя недоставало: Настоящих буйных мало - Вот и нету вожаков. Но на происки и бредни Сети есть у нас и бредни - И не испортят нам обедни Злые происки врагов!
Я, конечно, вернусь?
Высоцкий как "социолог" останется в российской культуре даже тогда, когда умрет последний зритель, видевший на "Таганке" его Гамлета. Несмотря на пьянку, наркоту, вечные больницы и раннюю смерть в 42 года, поэт успел сделать невероятно много. Деньги, машины и кутежи были для него лишь средством, а не целью.
Сегодня у нас средства все чаще трансформируются в цель. Сможем ли мы, как Высоцкий, через десятилетия вернуться к нашим внукам с подобным багажом?
Источник
для вас Лариса Гурьянова
|
|