Обычно Макалаурэ любил понежиться в теплой постели, целиком и полностью отдаваясь мечтам и грезам, столь любовно навеваемым Владыкой Снов во время утреннего Смешения Света, и потому застать Песнопевца в такую рань в общей зале было делом почти неслыханным. Но сегодняшнее утро, по мнению Канафинвэ, было каким угодно, только не обычным. Началось все с того, что ему приснился какой-то суматошный, совершенно необъяснимый сон. Сон не то, чтобы был тревожным или же неприятным, но смутные образы, по пробуждении почти развеявшиеся из памяти, оставляли в душе ощущение гнетущего непокоя. И как не пытался второй сын Феанора отделаться от них, поворачиваясь то так, то эдак и с головой укрываясь под одеялом, но, увы, ноги словно бы сами вынесли его из постели и заставили выбраться из казавшегося до этого столь неприступным убежища в общий зал. Там Макалаурэ устроился на одном из широких мраморных подоконников и, пригрев на коленях лютню, тихо заиграл какой-то нежный, хрупкий мотив, стараясь привести мысли и чувства в хоть какой-то порядок и успокоится. Но и лютня сегодня словно не слушала его. Или это он был слишком взволнован, чтобы слушать ее? Но так или иначе, мелодия не шла из-под пальцев, постоянно то прерывалась, то меняла тональность и направление, словно пытаясь убежать от менестреля. Или направить его куда-то? Кано вздохнул, расстроившись еще больше и, перестав мучить и себя, и инструмент, перевел взгляд за окно. Прохладный, почти что резкий ветер ударил его в лицо, разметав волосы и принеся запах близкого дождя. Менестрель зябко повел плечами, но от окна не сдвинулся, а только поудобнее подобрал под себя ноги, чтобы подольше сохранить тепло и полуприкрыл глаза, из-под ресниц глядя куда-то за горизонт.