Shuurey все записи автора Безмолвная любовь


Ненавидеть бы тебя, подобно зверю,
чтобы ненависть в лицо швырнуть при встрече!
Но люблю я и любовь свою не вверю
ненадежной человечьей темной речи.

Ты хотел бы, чтоб признанье стало стоном,
чтобы пламени и бездны клокотанье,
а оно своим теченьем потаенным
выжгло русло -- и ни сердца, ни гортани.

Я -- молчание соленого лимана,
а кажусь фонтанной струйкой безголосой.
Немота моя страшна и окаянна,
но всесильней безъязыкой и курносой!

Два ангела

Два ангела, как на г'оре,
всю жизнь стоят за плечами,
баюкают, точно море,
покуда не укачали.

Один трепещет крылами,
другой недвижно витает.
Один приходит с дарами,
другой дары отбирает.

Который пребудет с нами?
Который канет в былое?
Один опалит, как пламя,
другой осыплет золою.
А я им душу вверяю --
стелюсь покорной волною.

Лишь раз в едином усилье
согласно они запели,
смыкая белые крылья
любви и крестной купели.

Лишь раз друг с другом в союзе
забыли разлад старинный,
и жизнь завязала узел
со смертью неразделимый.


Сонеты смерти
1

В стене бетонной ложе ледяное
не для тебя, и я исправлю это:
ты будешь ждать свидания со мною
среди травы, и шелеста, и света.

Я уложу тебя в иной постели,
мое дитя, продрогшее в темнице,
и станет пухом, мягче колыбели,
тебе земля, в которой сладко спится.

С пыльцою роз смешаю комья глины,
покуда лунный столп вверху дымится,
и, впредь не зная ревности и страха,

вернусь к тебе, счастливой и безвинной:
ведь как моим соперницам не биться --
моя и только эта горстка праха!
2

Но будет день с такой ломотой в теле,
что мне душа шепнет на полпути:
как розовые тропы надоели,
как не к лицу с веселыми идти!

Еще одна захлопнется темница,
ударит заступ, глина упадет...
И нам придет пора наговориться
взахлеб и вволю, вечность напролет!

Наедине с тобой в глухой пустыне
открою, отчего, не кончив круга,
в расцвете сил ты лег в земную твердь.

И станет явным тайное доныне:
нас небо сотворило друг для друга
и, уходя к другой, ты выбрал смерть.
3

Злые руки к тебе протянулись в тот горестный миг,
и застыли в печали созвездья, когда ради муки
ты покинул навек беломраморных лилий цветник.
Для чего ты отдал свое сердце в недобрые руки?..

И взмолилась я: 'Смилуйся, Господи, гибнет мой друг
на неверной стезе. Провожатый не знает дороги.
Или вырви его из коварных губительных рук,
или в сон погрузи, подводящий земные итоги.

Ни окликнуть его, ни его удержать не могу --
черный ветер морей прямо в бурю уносит челнок.

Не вернешь его мне -- пусть достанется мертвой воде!'

Тонет розовый челн, беззащитно кренясь на бегу...
Разве тот не любил, кто и жалость в себе превозмог?
Ты, Всевышний, меня оправдаешь на Страшном Суде!


Песни Сольвейг
I

В объятия дорог заключена,
Сладка земля, как губы человечьи.
И при тебе такой была она,
Любовь моя, я жду с тобою встречи!

Гляжу, как мчится времени река,
На водопад судьбы гляжу в тревоге
И жду, что ты придешь издалека, --
Всю землю опоясали дороги.

Тобою, как вином, живет душа.
Изранена тобой, но не убита,
Я вдаль зрачки вонзаю, не дыша:
Ах, вся земля дорогами обвита!

Меня в твоих объятьях видел Бог.
Когда умру, что я отвечу Богу,
Коль спросит, где ты задержаться мог
И почему забыл ко мне дорогу?

В долине заступа угрюмый стук,
И приближаюсь я к своей могиле,
И все-таки я жду тебя, мой друг,
Не зря дороги землю всю обвили!


II

Горный склон на своем пути
Сосны тенью покрыли синей.
Отдыхает на чьей груди
Тот, кого я люблю поныне?

По оврагу ручей течет,
К водопою спешат ягнята.
К чьим устам приникает тот,
Кто к моим приникал когда-то?

Ветер клены треплет, шутя,
И, смеясь, к земле пригибает,
Но как плачущее дитя,
Он к моей груди припадает.

Жду тебя уже тридцать лет
У дверей на своем пороге.
Снег идет, а тебя все нет,
Снег ложится на все дороги.


III

Закрыто небо тучей, стонут сосны, --
По-человечьи ветер бьет тревогу,
Земля накрыта тучей снегоносной, --
О как Пер Гюнт найдет сюда дорогу!

Густая тьма. Какая ночь скупая, --
Хотя б скитальцам жалости немного!
Глаза мои загубит ночь слепая, --
О как Пер Гюнт найдет сюда дорогу!

А хлопья снега все крупней и гуще, --
Кто к заплутавшим выйдет на подмогу?
Снег погасил уже костры пастушьи...
О как Пер Гюнт найдет сюда дорогу!




Я бы долину Мусо
Свадебной называла
Бабочек над землею
синее покрывало
вьется, не опадая.
Бабочек -- миллионы:
синими стали пальмы,
синими стали склоны.
Синими лепестками
будто укрыто ложе,
прочь их уносит ветер -
и унести не может.

Девушки апельсинов
насобирали мало:
на голубых качелях
девушек укачало.
Поднимают упряжки
вихрем синее пламя
и друзей обнимая
люди не знают сами,
на небесах эта встреча
или под небесами.

Солнце жаркие стрелы
мечет, не задевая
бабочек. Если их ловят,
бьется сеть, как живая,
синими брызгами света
руки нам омывая.

То, что я рассказала,
вовсе не небылица.
Под колумбийским небом
чудо вновь повторится.
А у меня от рассказа
стали синим дыханье
и одежда, а сын мой
дремлет в синем тумане.


Габриела Мистраль
Habriela Mistral
( 07.04.1889 года [с. Викуньа, Анды]- 10.01.1957 года )
Чили (chile)

Габриела Мистраль – псевдоним чилийской поэтессы и педагога Лусилы Годой Алькаяги, родившейся в высокогорной деревне Викуньа в Андах в семье Херонимо Годой Вийануэва, индейца по происхождению, учителя начальной школы в деревне Ля-Юнион, и Петронилы Алькаяги де Молины, по происхождению из басков, у которой была дочь от первого брака. Отец М. был pallador, т.е. менестрель, который сочинял стихи для местных праздников и вел бродячую жизнь, постоянно отлучаясь из семьи.
В 1892 г. М. с матерью поселились в городе Монте-Гранде, а через 9 лет переехали в деревню Ля-Серена, где ее сводная сестра Эмелина получила место учительницы. Под влиянием сестры М. тоже захотела стать учительницей, а также заинтересовалась политикой. В последующие годы осведомленность в этой области позволила ей свободно выражать свои взгляды в стихах и газетных статьях, публикуемых в местной печати. В 1907 г., работая помощником учителя в деревне Ля-Кантера, девушка познакомилась с железнодорожником Ромелио Уретой, с которым вскоре обручилась. Однако молодые люди так и не поженились, ибо часто ссорились, а два года спустя Урета покончил жизнь самоубийством.

Именно тогда М., тяжело переживавшая смерть жениха, пишет первое свое серьезное поэтическое произведение «Сонеты смерти» ("Sonetos de la muerte", 1914), получившее первый приз на чилийском литературном конкурсе в Сантьяго «Фестиваль цветов». Опасаясь, что любовные стихи могут повредить ее педагогической карьере, молодая поэтесса издает «Сонеты смерти» под псевдонимом Габриела Мистраль, взятым в честь ее любимых писателей, итальянца Габриеле Д'Аннунцио и провансальского поэта Фредерика Мистраля. Этим псевдонимом, ставшим вскоре известным всему испаноязычному миру, поэтесса пользовалась и в дальнейшем.

Через год после самоубийства Уреты М. получает по конкурсу место преподавателя в педагогическом училище в Сантьяго и делает быструю карьеру; вскоре она становится старшим инспектором и одновременно преподавателем истории, географии и испанского языка в северном чилийском городе Антофагасте.

Другая любовная история Габриелы также окончилась печально, хотя подробности ее малоизвестны, неизвестно даже имя молодого поэта из Сантьяго, в которого она была влюблена. Известно только, что в конце концов он женился на богатой женщине, а М., вновь пережившая горечь утраты, переехала в Пунта-Аренас, на юг страны, где в течение двух лет напряженной работы она пишет стихотворный цикл, в котором дает выход своему тяжелому душевному состоянию.

Из Пунта-Аренаса М. переезжает в Темуко, город в центральной, индейской части Чили, где она становится директором женского лицея и где знакомится с Пабло Нерудой, который в свои 16 лет уже был президентом местного литературного общества и которому М., оценив его дарование и всячески способствуя развитию его поэтического мастерства, открыла доступ в библиотеку лицея.

В 1921 г. М. назначается директором лицея в Сантьяго. Те, кто знал ее в эти годы, не могли не обратить внимания на то, что в М. причудливо сочетались черты одинокой, величественной и печальной натуры с чертами веселой, порой даже кокетливой женщины. Переезд М. в столицу совпал с ее знакомством с Федерико де Онисом, профессором Колумбийского университета, который способствовал изданию сборника ее стихов «Отчаяние» ("Desolacion", 1922) осуществленному Институтом Испании при Колумбийском университете. В заглавие сборника вынесено название одного из включенных в него стихотворений, где описывается безлюдный пейзаж – только ветер и густой туман, символизирующие интеллектуальное и духовное смятение.

Примерно через 20 лет американский критик Милдред Адаме писала в журнале «Нейшн» ("Nation"): «Отчаяние» – это страсть и трагедия, самоубийство любимого, мучение женщины, которая ссорилась с ним и потеряла его; это неистовое желание иметь ребенка от любимого человека. Темы скорби, тоски, отчаяния сочетаются с любовью к деревенскому пейзажу и деревенским детям, с пониманием высокой миссии учителя в обществе. Поэтический язык прост, почти примитивен».

Благодаря престижу Института Испании, а также таланту поэтессы первая публикация стихов М. за пределами Чили почти сразу принесла ей международное признание. Американский литературовед Альфред Ортис-Варгас писал в «Науке о поэзии», что появление такого поэта, как М., – это «событие эпохи, ибо на ее стихах лежит отпечаток вечности... Ее поэзия возвышает читателя благородством мысли, высокими идеалами, искренним сочувствием ко всему слабому, страдающему, умирающему».

Вскоре после того, как М. была назначена директором лицея в Сантьяго, в Чили вышел закон, запрещающий лицам без университетского образования работать преподавателями. М. уволилась и вскоре получила приглашение от Хосе Васконселоса, министра образования Мексики, составить проект реформы мексиканских школ и библиотек. Разработанный М. проект оказался удачным. Живя в Мексике, поэтесса находила время для изучения истории индейцев и для путешествий по стране.

Из Мексики М. едет в Соединенные Штаты, а оттуда в Испанию, Швейцарию и Италию. Когда поэтесса вернулась в Чили, ее встречали с высшими почестями как полпреда чилийской культуры и образования, дали ей пенсию за преподавательскую работу и назначили советником правительства по латиноамериканской культуре.

Второй сборник стихов М., «Нежность» ("Ternura", 1924), также имел большой успех. Во многих стихотворениях этого сборника поэтесса не скрывает своего горя женщины, не испытавшей радости материнства. Через два года после выхода «Нежности» М. едет в Париж для работы в Комитете по интеллектуальному сотрудничеству Лиги Наций. В ее обязанности входил, в частности, отбор произведений латиноамериканских авторов для публикации в Европе, и М. всячески рекомендует произведения Неруды, который в то время работал чилийским консулом в Сайгоне. В 1930...1931 гг. поэтесса преподает латиноамериканскую литературу в Барнард-колледже Колумбийского университета, примерно в это же время читает лекции в Вассар-колледже и Мидлбери-колледже; в течение семестра преподает в Пуэрториканском университете. Сделала М. и дипломатическую карьеру: в 1932 г. она была чилийским консулом в Италии, а в 1934 г. – в Испании.

В 1938 г. выходит «Уничтожение» ("Tala"), сборник стихов, резко антифашистских по духу, проникнутых глубоким сочувствием к пострадавшим в гражданской войне в Испании. В этом же году М. назначается чилийским консулом во Франции, но из-за угрозы второй мировой войны ходатайствует о переводе в Бразилию. Здесь М. становится близким другом эмигрировавшего из Австрии Стефана Цвейга. В 1942 г. Цвейг и его жена, тяжело переживая еврейский геноцид, покончили жизнь самоубийством. Спустя полтора года покончил с собой и восемнадцатилетний племянник М., Хуан Мигель, который жил вместе с ней с четырехлетнего возраста. По всей видимости, на него тяжело подействовало самоубийство Цвейгов, а также презрительное отношение к нему со стороны бразильских студентов. Для М. потеря Хуана Мигеля была равносильна потере родного сына.

В 1945 г. М. была присуждена Нобелевская премия по литературе «за поэзию истинного чувства, сделавшую ее имя символом идеалистического устремления для всей Латинской Америки». В своей речи член Шведской академии Яльмар Гульберг сказал: «Отдавая должное богатой латиноамериканской литературе, мы приветствуем ее королеву, создательницу «Отчаяния», ставшую великим певцом печали и материнства». М. стала первым латиноамериканским писателем, получившим Нобелевскую премию по литературе. В ответной речи чилийская поэтесса сказала, что считает себя представителем всей латиноамериканской культуры и приветствует «духовных первопроходцев Швеции». М. отметила также, что Нобелевскую премию она получила, возможно, потому, что в ее поэзии звучат голоса женщин и детей, чьим представителем она является.

В 1946 г. М. становится чилийским консулом в Лос-Анджелесе, одно время работает также в Комиссии ООН по правам человека. В 1951 г. она награждается Чилийской национальной премией по литературе и в том же году вновь назначается консулом в Италии, однако из-за слабого здоровья вскоре уходит в отставку и переезжает в свой дом в Нью-Йорке; тем не менее в 1954 г. поэтесса находит в себе силы поехать на родину в связи с присвоением ей почетной степени Чилийского университета и выступить в президентском дворце с речью, которую слушали 200 тыс. человек. После возвращения в Нью-Йорк ей присуждается почетная степень Колумбийского университета.

В 1954 г. М. опубликовала свою последнюю книгу стихов «Давильня» ("Lagar"), в основном посвященную самоубийству Цвейгов и своего племянника. «Ссылка и возвращение, траур и возрождение, – писал о «Давильне» чилийский критик Фернандо Алегриа, – вот темы, которые проходят через всю ее жизнь, и только вера, по мысли поэтессы, может принести спасение».

М. умерла от рака в Нью-Йорке в возрасте 67 лет. Панихида состоялась в соборе св. Патрика, после чего тело было перевезено в Чили и после трехдневного национального траура похоронено в Монте-Гранде, где поэтесса провела свое детство. На надгробии выбиты ее собственные слова: «Народ без своего художника – это тело без души».

«Многие стихи М. звучат как молитва, – писал в 30-е гг. Франциско Донозо, чилийский писатель и священник. – Иногда в этой молитве слышна любовь, а иногда, когда в душе ее возникает трагическое видение, – отчаянный призыв». «В испаноязычных странах стихи Габриелы знают в каждом доме», – отмечал американский поэт Ленгстон Хьюз в предисловии к «Избранным стихотворениям Габриелы Мистраль» (1957), опубликованным в его переводе. «В основном ее стихи просты и естественны, – продолжает Хьюз, – в них нет выспренности, цветистости». В книге «Габриела Мистраль» (1962) критик Артуро Торес-Риосеко называет поэтессу «выдающимся педагогом и писателем, эпохой в литературе». «Ее новаторский дар – пример для молодых писателей», – отмечает он.

«В сравнении с латиноамериканской литературой в целом, – писала литературный критик и биограф Марго Арсе де Васкес в своей монографии о чилийской поэтессе, – творчество М. совершенно оригинально, оно обладает своим собственным голосом». С точки зрения американского литературоведа Маргарет Бейтс, «Габриела, что вообще характерно для испанской поэтической культуры, поворачивается спиной к изысканности, намеренно избегает плавности, предпочитает резкие, грубые штрихи». «От других поэтесс своего времени, – пишет Бейтс в предисловии к книге «Избранные стихотворения Габриелы Мистраль» (1971), – часто болезненно эгоцентричных, остро чувствующих свою женственность, она отличается тем, что о себе говорит лишь уничижительно. В своих стихах, как и в жизни, она всегда была ярым врагом тщеславия».