Сиррум все записи автора [Моё почтение...

Это не мой рассказ. Сам я тоже пишу.. Писал, в прозе, но сейчас с этим трудности, надеюсь, временные.

А Вашему вниманию хочу представить рассказ моей Любимой Деми (она же Черная_Демоница), который называется "Аристарх и Кошка".

Надеюсь, что Вы оцените его по достоинству. Будем рады критике.]

Я пытался уйти от любви
Я брал острую бритву и правил себя
Я укрылся в подвале я резал
Кожаные ремни стянувшие слабую грудь

Я хочу быть с тобой
я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой
И я буду с тобой

В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь

Твое имя давно стало другим
Глаза навсегда потеряли свой цвет
Пьяный врач мне сказал тебя больше нет
Пожарный выдал мне справку что дом твой сгорел

Hо я хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой
И я буду с тобой

В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь

Я ломал стекло как шоколад в руке
Я резал эти пальцы за то что они
Hе могут прикоснуться к тебе я смотрел в эти лица
И не мог им простить
Того что у них нет тебя и они могут жить

Hо я хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой
и я буду с тобой

В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь

В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь

(Наутилус Пампилус - Я хочу быть с тобой)

Аристарх и Кошка

Аристарх уже долго рылся в ящиках, папках и просто стопках документов. И вот, наконец, ему в руки попала она – старая потертая фотокарточка.
На ней была изображена девушка. Она стояла на фоне тонкого молодого клена в парке, обнимая ствол одной рукой. Длинные темные, почти черные, прямые волосы, по-детски искренняя открытая улыбка на лице, смех в больших голубых глазах и белые одежды: брюки кроссовки и короткая курточка. И, казалось бы, ничего особенного, но с юношей произошли резкие изменения – усталость исчезла с лица, на губах заиграла чуть грустноватая улыбка.
Держа в руках фотографию, Аристарх пересел на кресло, откинулся на спинку и стал вспоминать. Вспоминать вслух, разговаривая с девушкой на фото.
-Здравствуй, Кошка. Как же давно мы не виделись. Знала бы ты, чего мне стоило привыкнуть к тому, что в мире может не быть тебя. А кажется, еще совсем недавно нам было всего по 15. Наша первая встреча… Спустя эти два с половиной года я все также четко помню ее.
Я тогда пошел на ЧП праздновать собственный день рождения. Один. Один, потому что родители работали, как в любой другой будний день, а друзей у меня не водилось по причине склонности к готике. Я надеялся влиться в какую-нибудь компанию, скольких пруд пруди на ЧП, но был разгар дня, середина марта, тепло и солнечно. А готы редко встречаются в такую погоду.
Я устроился на лавочке, нахохлившись будто голубь, и потягивал пиво, надеясь встретить хоть кого-то из местных. Тогда я еще не знал, что ждал Тебя.
Я помню, как первый раз увидел Тебя. Ты шла по бордюру вдоль тротуара и уже подходила к той лавочке, на которой сидел я. И ты улыбалась. Это первое, что бросилось в глаза. Улыбалась так, как умеешь улыбаться лишь Ты – солнечно, искренне, по-детски и одновременно мудро. Твои глаза и улыбка всегда говорили: “Я все-все знаю. Но рассказывать об этом нет смысла”.
Я тогда почувствовал себя еще хуже. Ты раздражала меня. Ты настолько же соответствовала этому весеннему дню, его теплому солнцу, насколько не соответствовал им я.
Помню, я тогда не знал, что сказать Тебе, но знал, что говорить надо что-то. Надо как-то прогнать Тебя, пока ты не подошла ко мне, потому что тогда Ты стала бы улыбаться для меня. А я не смог бы улыбнуться в ответ. И тогда я спросил Тебя:
-Зачем ты идешь по бордюру, если тротуар сухой?
И помню, как шокировал меня Твой ответ своей простотой и ненаигранностью. Я ожидал, что Ты, наконец, перестанешь улыбаться и просто-напросто пошлешь меня, как это обычно делают все. Но Ты остановилась и призадумалась на секунду, будто вспоминая что-то:
-Я всегда хожу по бордюрам. Я с самого детства мечтала стать кошкой.
С тех пор я так прозвал Тебя – Кошка. А Ты каждый раз смеялась и отмахивалась, говоря, что привыкла к имени. Но Ты не подходила своему имени. У меня ни разу не повернулся язык назвать тебя Полиной. Это так неинтересно и… по-людски. А я не мог ассоциировать Тебя с человеком. Только с Кошкой.
Ты тогда подсела ко мне, и мы просто молчали. Когда молчание стало тяжелым для меня, я предложил Тебе пива. Просто для того, чтобы хоть что-то сказать. Хотя, если бы Ты согласилась, я бы отдал все, что осталось. Но Ты снова засмеялась и замахала руками, твердо убеждая меня, что не пьешь. Тогда я встал, дошел до ближайшей урны и выбросил остатки пива. И больше не пил. Ни разу, до того дня…
Когда я обернулся, чтобы вернуться к Тебе на лавочку, Ты стояла позади меня. Улыбнувшись, Ты потянула меня за руку, и мы пошли, куда глаза глядят. Весь остаток дня мы просто гуляли по всем улочкам близ Чистых Прудов.
С тех пор мы всегда были вместе. Наверно, мы смотрелись как инь и ян – Ты всегда в белом, я всегда в черном, у Тебя волосы длинные и темные, мои коротки и светло-русы, Твоя кожа бела, а я от природы немного смуглый. Возможно, поэтому на нас часто оборачивались на улицах.
А летом того же года Ты увезла меня к себе на дачу, набрала глины и посадила за гончарный круг. Странное чувство – пальцы скользят по мокрой глине, нечто, все более похожее на горшок, вертится то быстрее, то медленнее, и сверху ложатся Твои руки, направляя мои движения. Наверно тогда я понял, что влюбился в Тебя, когда почувствовал, как наши руки, будучи единым целым, могут творить.
Ты пыталась научить такого разгильдяя, как я творчеству. И как ни странно, Тебе это удалось. За те два года, что мы были вместе, я подарил Тебе множество горшков и кувшинчиков.
И на каждой нашей встрече Ты говорила со мной. Ты пыталась научить меня жизни, научить меня быть таким же мудрым, как Ты, и радоваться жизни, миру. А я почти не слушал тебя. Я просто любовался Тобой, каждой черточкой. Я по сей день помню созвездие родинок на Твоем лице. Но радоваться Ты меня все-таки научила, я радовался лишь благодаря Тебе.
И однажды машина оборвала эту радость. Как в этом мире только могла найтись такая машина, что посмела причинить боль такому неземному созданию.
Потом больница, капельницы, и ночи напролет у Твоей кровати. Я знал, что все это не имело смысла, но я продолжал надеяться. Глупо, слепо, отчаянно. Даже, когда через неделю Твой пульс пропал на приборе, я не мог поверить, что Ты больше не откроешь глаза.
Похороны… Так глупо… Все говорят что-то, плачут. Не плакал только я. И не говорил. Я, как в трансе, боялся говорить и дышать, чтобы не отпугнуть остатки жизни. Я верил. Твоя кожа стала еще белее, Ты стала казаться еще более неземной, пока лежала в своей последней кровати. И мне упорно казалось, что Ты вот-вот проснешься, как делала это каждое утро, откроешь свои ярко-голубые глаза и улыбнешься новому дню. Но Ты все не просыпалась. И лишь когда задвинулась крышка гробы я понял, наконец, что больше не услышу Твоего голоса, а видеть Тебя смогу лишь на фотографиях.
Разве это справедливо? Почему, почему, раз Ты так любила этот мир, Ты ушла всего в семнадцать лет? Где баланс, о котором Ты говорила? Почему, если Ты так была добра к этому миру и всем существам, населяющим его, он посмел причинить Тебе боль?!
Аристарх уже кричал. Слезы гладом катились по его лицу. Он тряс перед собой фотографией, на которой была изображена молодая девушка, будто пытаясь вытряхнуть из нее ответ. Но вдруг он замер. Улыбка на лице запечатленной девушке пропала, а по щеке медленно-медленно поползла крохотная слезинка. Он потряс головой и смахнул слезы, застилающие глаза. Изображение вновь стало прежним, статичным.
Аристарх отшвырнул фотографию в дальний конец комнаты, уронил голову на колени и обхватил ее руками. И больше не плакал о Полине. Никогда.

ссылка на оригинал