Ещё в молодые годы друзья успели прославиться по всей России - от Петербурга до Аляски - ратными и мирными делами. Николай Хвостов, выходец из обедневшей дворянской семьи, в возрасте 14 лет участвовал в двух своих первых морских сражениях и удостоился золотой медали; Давыдов тоже очень рано, в 17 лет, прославился на флоте отчаянной отвагой. Первый, по описаниям современников, обладающий средним ростом и посредственной силой, "соединял в душе своей кротость агнца и пылкость льва". Второй же "был высокого роста, строен телом, хорош лицом и приятен в обхождении. Предприимчив, решителен, смел". Надо полагать, именно эта схожесть характеров и свела их вместе, несмотря на разницу в возрасте. Непомерная удаль, всепобеждающая тяга к приключениям определяли чуть ли не все поступки Хвостова и Давыдова.

О том, что за характер был у молодых офицеров, можно судить по случаю, произошедшему во время их первого путешествия через Сибирь на Дальний Восток. Г. Давыдов писал в своих путевых записках: "Проехали верст пять по дороге, остановились в первом часу пополудни кормить лошадей. Едва успели разбить палатку, как услышали ружейные выстрелы, от которых якуты наши тотчас упали ниц, и в то же время с разных сторон появились семь человек, из коих два шли прямо к нам, имея совсем готовые ружья. Не ожидая ничего доброго от такой встречи, стали мы хвататься за свои намокшие ружья. Хвостов, не могши скоро достать своего, с одной саблей побежал навстречу к ним и, подошедши к атаману, спросил: "Как вы смели подойти к военным людям? Положи ружье, или я велю стрелять". Сей смелый поступок устрашил атамана. Он велел своим положить ружья и сказал: "Мы видим, что вы военные люди, и ничего от вас не требуем". Прочие разбойники также кричали нам: "Не пали! Не пали!" Между тем, однако ж, атаман, посмотря с некоторым удивлением на Хвостова, предложил ему идти в их палатку, отстоящую, по его словам, не далее ста сажень от сего места. Хвостов, чтоб не показать себя оробевшим от его предложения, отвечал: "Пойдем". Он вошел с ними в палатку, где набралось их более 10 человек. Один из них стал говорить с ним грубо: "Молоденек, брат, ты, а шумишь много". И начал его трепать по плечу. Хвостов, видя, что дерзость сия может также и других ободрить к наглостям, решился в то же мгновение из всей силы ударить его в щеку, так, что разбойник не устоял на ногах. Потом, подняв саблю, сказал: "Ежели вы что-нибудь против меня подумаете, то дешево со мною не разделаетесь, я один справлюсь с вами". Разбойники оцепенели. Атаман закричал на виноватого: "Ты забыл, что ты варнак, а его высокоблагородие - государев офицер". После чего велел ему кланяться в ноги Хвостову и просить прощения. Так заключен был мир с разбойниками, которые потом даже сами предлагали нам все, что имеют, кроме сахару, извиняясь тем, что не нашли оного ни у одного купца".

6 октября 1806 года "Юнона" бросила якорь в заливе Анива. На следующий день часть экипажа высадилась на берег и посетила айнское селение, 8 октября Н.А.Хвостов провозгласил Сахалин владением России. Вот как описывает эту церемонию сам командир "Юноны": "В 8-мь часов пополуночи отправились на двух судах я, лейтенант Карпинский и корабельный подмастерье Корекин к тому же селению. Подъезжая к берегу, подняли на шлюпке военный, а на баркасе купецкий флаги; добрые айны встретили суда уже в большем числе и присели на колени, когда мы вышли на берег, старались объяснить кое-какими словами, что мы русские и друзья их; я приказал на берегу поставить флагшток, на котором подняли оба флага, как военный, так и коммерческий. Показывая на судно, одарил всех платками и разными безделицами, на тоена или старшину селения надел лучший капот и медаль на владимирской ленте при троекратном из шести ружей выстреле, с судна на каждый залп ответственно из одной пушки. Здесь должно заметить, что ружейная стрельба не произвела на айнов ни малейшего страха, но когда увидели огонь и звук пушек, то ужаснулись и приклонили головы. Старшине при медали дал лист, на котором написано "1806 года октября _ дня". Российский фрегат "Юнона" под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалина и жителей оного под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра I, старшине селения, лежащего на восточной стороне губы Анива, пожалована серебряная медаль на владимирской ленте. Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего признавать за российского подданного".

После этого российские моряки разорили все найденные ими на берегу залива Анива японские магазины и фактории, захватили в плен четверых японцев. Находившиеся на японских складах товары были частично захвачены (всего на "Юнону" было погружено до 1000 пудов риса, до 100 пудов соли, а также невода, посуда, другие предметы), частично, по предложению Н.А.Хвостова, разграблены винами. Затем все японские постройки и запасы строевого леса были сожжены. 16 октября "Юнона" покинула залив Анива.

В мае 1807 года "Юнона" и "Авось" появились у берегов Итурупа. 18 мая Н.А.Хвостов и Г.И.Давыдов высадили десант в бухте Найбо и сожгли находившееся здесь небольшое японское селение. Далее они атаковали Сяна - самое крупное поселение японцев на Итурупе (в настоящее время город Курильск). Сравнительно многочисленный (до 300 солдат) гарнизон Сяна был легко разгромлен. Магазины японских купцов и промышленников были разграблены, а само поселение сожжено. 27 мая "Юнона" и "Авось" покидают Итуруп. Посетив Уруп, оба судна 10 июня вошли в залив Анива. Предав огню оставшиеся там японские строения, Н.А.Хвостов и Г.И.Давыдов двинулись в направлении Хоккайдо. В районе небольшого острова Пик-де-Лангль (у северо-западной оконечности Хоккайдо) они сожгли четыре японских судна. Бывший на судах груз (рис, рыба, соль) был экспроприирован.

Своевольные действия лейтенанта Н.А.Хвостова и мичмана Г.И.Давыдова не были поддержаны правительством Российской империи. В итоге японцы вновь вернулись на Сахалин и восстановили свои укрепления на Итурупе. Таким образом, следствием "подвигов" Н.А.Хвостова и Г.И.Давыдова было значительное усиление японского военного присутствия на Итурупе и Кунашире (уже в 1808 году здесь появляется 1000 японских воинов), а также пленение 11 июля 1811 года японским гарнизоном Кунашира русского мореплавателя Василия Михайловича Головнина. В.М.Головнин провел в японском плену более двух лет (1811-1813 годы) и был освобожден только после получения японцами от российской администрации заверений в том, что набеги на Сахалин и Итуруп носили самочинный характер. В итоге Санкт-Петербург был вынужден четко обозначить южную границу своих владений на Курильских островах. В новых привилегиях, дарованных 13 сентября 1821 года Российско-Американской компании императором Александром I, крайним владением империи на Курилах был назван южный мыс острова Урупа.

После возвращения из секретной экспедиции моряков в Охотске ждал немедленный арест и водворение в острог по распоряжению охотского управителя Бухарина, обвинившего Хвостова и Давыдова в самоуправстве. Друзья попали в куда как отчаянное положение. Истинного вдохновителя сахалинской экспедиции и единственного свидетеля, который мог высказаться в их защиту, уже не было в живых. Имелись, правда, письма Резанова графу Румянцеву на сей счет, но до Петербурга далеко. К тому же некоторые современники выражали уверенность в том, что обвинения в самоуправстве служили лишь предлогом для расправы над Хвостовым и Давыдовым, а подлинной причиной ареста было корыстолюбие Бухарина, который захотел наложить лапу на захваченные ими трофеи.

В пользу такой версии говорит чрезмерно жестокое обращение с арестантами: их развели по разным камерам, лишили всех личных вещей и принялись морить голодом и холодом. Все шло к тому, что, пока суд да дело, доблестных офицеров сгноили бы насмерть в охотской каталажке. Воистину, мир не без добрых людей. Молва о бедственном положении Хвостова и Давыдова, уже успевших приобрести в маленьком Охотске изрядную популярность, не оставила безучастными местных жителей, включая и некоторых тюремщиков. В условленное время двери темниц отворились. Чтобы отвести подозрение от добрых стражей, Хвостов оставляет записку, гласящую, что это он усыпил их с помощью опия.

Горожане снабдили беглецов одеждой, обувью, сухарями и двумя ружьями. С такой убогой экипировкой им, истощенным длительным бесчеловечным заточением, предстояло пройти до Якутска - ближайшего населенного пункта - около 700 километров. Поразительно, но они проделали этот путь - зимой, по горным кряжам, нехоженым лесам и болотам (надо было запутать следы), то впадая в отчаяние, то вновь обретая волю к жизни. Последняя оказалась сильней. В Якутске беглецов было задержали и переправили в Иркутск, но вскоре от министра морских сил Чичагова пришло предписание доставить обоих в столицу, не чиня никаких препятствий. В мае 1808 года Хвостов и Давыдов возвратились в Петербург. Отдыхать героям пришлось недолго. Разумеется, что их отдали под суд; но государь-император, по благости своей, предоставил им средство загладить проступок, и послал их на гребной флот, в Финляндию, которую тогда покоряли русские войска. Хвостов и Давыдов вскоре и там прославились отчаянным мужеством и блистательными подвигами. Имена их были хорошо известны в финляндской армии.

В одном морском сражении ядром пробило подводную часть канонирской лодки, на которой находился Хвостов. Он мгновенно сорвал с себя мундир, и заткнул им дыру. Главнокомандующий граф Буксгевден привез обоих друзей в главную квартиру, и в награду за их подвиги велел отдать гауптвахте генеральскую почесть. Государь-император, по окончании финляндской войны, простил Хвостова и Давыдова, и они возвратились в Петербург.

4 октября 1809 года в Петербурге оказался корабельщик Вульф, тот самый, у которого Резанов в свое время приобрел "Юнону". На другой день он намеревался отплыть в Америку и пригласил Хвостова и Давыдова на вечеринку. Собрались на Васильевском острове у общего приятеля. В два часа ночи, возвращаясь с пирушки, друзья подошли к разведенному Исаакиевскому мосту. Что за преграда для отважных морских офицеров? Под мостом как раз проходила барка. Хмель ли, всегдашняя ли удаль явились тому виной, но им показалось, что не составит труда соскочить на судно, а с него - на другую половину моста... Больше Хвостова и Давыдова никто не видел.

Из воспоминаний Ф.В.Булгарина: «Вдруг оба они пропали без вести, а как в это же время американский купеческий бриг прошел без осмотра, при сильном ветре, мимо брандвахты, за Кронштадтом, и не заявил бумаг, то многие, зная беспокойный дух Хвостова и Давыдова, полагали, что они, по страсти к приключениям, ушли в Америку. Это казалось тем более вероятным, что шкипер американского брига был приятель Хвостова и Давыдова, оказавших ему услугу в Ситхе. Наряжена была комиссия для исследования дела, но она ничего не открыла.

Два года прошли в неизвестности о судьбе наших храбрых моряков, а на третий год прибыл в Петербург тот же самый американский шкипер. Он объяснил дело. За день до отъезда его из Петербурга в Кронштадт, Хвостов и Давыдов обедали у него, на Васильевском острове. Они пропировали долго за полночь, и возвращались, когда уже начали разводить Исаакиевский мост. Только один плашкоут был выдвинуть наполовину. — «Воротимся!» сказал американский шкипер, провожавший их. — «Русские не отступают!» возразил Хвостов: «Вперед! Ура!» Хвостов и Давыдов хотели перепрыгнуть через пространство, казавшееся небольшим в темноте, упали в воду — и поминай, как звали! Опасаясь задержки, шкипер тогда промолчал, а люди, разводившие мост, также боялись ответственности, и несчастный случай остался тайной. Замечательно, что тел не выброшено нигде на берег».

Некто А. Шишков сложил им эпитафию:

Два храбрых воина, два быстрые орла,

Которых в юности созрели уж дела,

Которыми враги средь финских вод попраны,

Которых мужеству дивились океаны,

Переходя чрез мост, в Неве кончают век...

О странная судьба! О бренный человек!

P.S. Их необычайные приключения и отчаянная смелость сделали их надолго петербургской легендой - в их смерть не верили и говорили, что они уехали в Америку, а знаменитый Симон Боливар и есть Хвостов. В память о них Державин написал большую оду, в которой говорил, что "они удивили три света" - Европу, Азию и Америку. Японцы с тех экспедиций сохранили память о русских как неприязнь, смешанная со страхом и до сих пор называют Хвостова и Давыдова "пиратами". Вспоминается, как в школе на одном из уроков истории, учительница дала нам добрый совет: если хотите испортить настроение японцу, скажите по-английски «Хвостов и Давыдов навсегда»!
http://sakhalinych.livejournal.com/10489.html#cutid1