Я раздвигаю стены уже тысячи лет |
Дневник |
Мы живем дверь в дверь, чтобы удобнее было вламываться к другу по вечерам – с книжкой и чашкой, без стука, конечно, слово «вламываться» подразумевает нахальное нарушение границ.
Иногда мы проходим комнаты насквозь – и вылезаем в окна, по пожарной лестнице со стороны Москвы или по балкону, карнизу, и на козырек над входной дверью со стороны Лансберга, пугая кошек балетными прыжками, а соседей сдавленным смехом.
Но чаще задерживаемся, приносим другу что-нибудь, например раритетных солдатиков – набор неполный, не хватает нескольких офицеров, они потерялись несколько десятков лет назад под чьими-то пыльными креслами. Горничные, убираясь в детских замели их поглубже, под шкафы вместе с пылью, дети, некогда игравшие с ними, выросли и уже умерли. А ты достаешь их, расставляешь, в каком-то стратегическом порядке – фланги, корпуса, конница, пехота. Это битве при Аустерлице, объясняешь ты мне, тысяча утонут вот здесь, указывая на ковер, Наполен обойдет вот здесь, по Праценским высотам.
Лансберг – это не другой мир, Лансберг это очень открыточный город в Германии, семьдесят километров от Мюнхена.
Мы пишем друг письма, запечатываем и посылаем по почте — это интереснее, чем подсовывать под дверь. По утрам, завтракая, разбираем почту, вскрываем страринный сургуч, и удивляемся: «Смотри, латынь», «А обратный адрес?», «Где-то в Ватикане, я там не ориентируюсь», «Давай догадаюсь: тебя вызывают раскрыть убийства кардиналов, у тебя же была пятерка по криминалистике», «Нет, это тебя назначают новым преемником Папы Римского, повестка в религию».
Планируем прогулки по погодным сводкам — у меня сегодня кошмар, снегопад и ветер семь метров в секунду, давай лучше к тебе.
Меняемся музыкой — заслушиваем любимые песни друг друга, подпевая и цитируя, меняемся одеждой случайно, одеваясь утром в темноте, попадаем в часовую разницу, носим в кошельках не те деньги, бережем свои тайны — не зовем гостей и никому о друг друге не рассказываем.
И приходя домой, открываем-закрываем, как другие холодильник, д'вери друг к другу — вдруг пропадут.
|
«Глубина-глубина я не твой, отпусти меня, глубина» |
Дневник |
Такое любимое тело, идеально сложенное по золотому сечению, искусанное, со следами от связанных рук, с татуировками, долговязое, расслабленно утомленное.
Я абсолютный собственник, меня не устраивает красота «где-то там», мне хочется чтобы она была моей, здесь и сейчас, прикованной к батарее, с завязанными глазами и кусочком льда тающем в ложбинке у шеи.
Восточные пряности и ваниль, гвоздика и кардамон, черный перец с карамельной патокой — я смешиваю невозможное, кидаю на сковородку со сладко шипящим растопленным маслом и заливаю сверху вином с оливками. Разливаю по бокалам и несу обратно в спальню — спаивать своими зельями, своими приворотными снадобьями, посвистом птицелова — тихой ритмичной мелодией, мантрами слов, что обещают все что угодно.
А скоро мне надо собираться и уезжать — каждое утро я привычно откапываю из песка колеса пыльной машины, откапываю и все равно не уезжаю.
И говорю в дрожащий от высокой температуры воздух, роняю тяжелые слова: «Как только мне надоест».
Спускаюсь в люк подводной лодки посреди Ас-сахры — вторая мировая, она затонула когда-то - и прохожу в жилой отсек, уже улыбаясь, уже тихонько, стаскиваю на ходу тяжелые сапоги, уже предвкушая.
А воздух, там, наверху, также горит и жжется, и кто-то в другом полушарии отключает связь, и говорит: «Хорошо, пока тебе не надоест».
И очнувшись, моя долговязая «теория разврата», спрашивает:
- А ее можно завести?
Я даже удивляюсь.
- Кого, лодку?
Ночами здесь до минус двадцати, мы одеваемся и выходим на охоту или готовим на костре еще немецкие консервы — у них огромный срок годности, кормим друг с друга с горячих двузубых вилок с коллекционной свастикой, зарисовываем новые созвездия — каждую ночь ось смещается и видны другие звезды.
И я кружу тебя, раскручиваю как глобус на шарнире этот мир и это небо, ты серьезно думаешь, что можно определить где выход, как можно отсюда выбраться, ты думаешь что мы в беде.
Я листаю найденные рассыпающиеся страницы инструкций и политических наставлений и развеиваю их по ветру, шепча Ас-сахре, рыжей, ржавой, жестокой — когда я уеду он достанется тебе, сбереги его...
Его прах смешается с твоим песком, его размолотит в жерновах жары и холода, моего предательства, одиночества и дурмана зелий, вскипающих на горелке... Он будет твоим, только подожди.
И возвращаюсь, ныряю под простыни, перебираю волосы шершавыми сухими пальцами, рассказываю про войны, их стратегию и тактику, сравниваю Семикнижие и фон Клаузевица, рассказываю будто сказку на ночь, будь сильным, моя любовь.
Отпусти меня, глубина.
|
Крейслауф |
Дневник |
Открыть свой собственный книжный магазин, такую лавку, уютный темный бар, не огромный магазин, с высокими стеллажами, а с книгами, до которых можно дотянуться, ну хотя бы встав на стул. A la домашняя библиотека, когда получаешь безмерное удовольствие, рассеянно охватывая взглядом стопки, ряды, сваленные в гору книги, и думаешь «Где-то тут была...я же помню...вот была...» и встаешь на шаткий стул, и берешь в руки эти корешки, переплеты, эти уголки и обрезы, эти бумажные двери в иное, находишь что-то забытое «О, Стругацкие», открываешь и зачитываешься на полночи, или что-то из детства - «Пятнадцатилетний капитан», ищешь и уже думаешь, что надо бы составить список нужных книг: что-то древнеримское — право и историю, что-то политическо-интриганское макиавеллевское, что-то викториански красивое английское.
Открыть магазин в центре — сейчас много закрытых кафе, с запертыми дверями, пыльными стеклянными витринами, заложенными изнутри белой оберточной бумагой.
Пусть будет везде гореть приглушенный сливочный свет, такой уютный, вместо кассы будет стойка бара, с бутылками по стенам для антуража.
Книги будут стоять как придется, никакого «по алфавиту» или «по жанрам», их придется искать, в этом и состоит очарование, когда не ты выбираешь, а тебя выбирают. «Черная стрела» и «Квентин Дорвард» вперемешку с «Историей петербургского архитектурного модерна» и древнекитайской философией, «Грозовым перевалом» и «Убить пересмешника».
А работать там будут наркоманы от литературы, их не испугать хаосом расстановки, или «посоветуйте мне что-нибудь», они опьянены этим эликсиром бессмертия, этой заточенной красотой, этой иномирностью того, что там внутри.
Будет полка редких книг, это почти моё хобби — искать, они как жемчужины на дне, я знаю куда нырять, а они не хотят лежать на грязном и пыльном дне чьих-то чердаков, антресолей и дальних углов букинистических.
Каждый день там будет меняться музыка, каждый раз новое настроение, от Баха — хорошо темперированный клавир, исполнение Гленна Гульда, до гаражного блюз-рока Black Keys.
Дверь будет отражающей, бликующей на солнечном свету, мерцающей в сумерки, затухающей к ночи, с цитатой по ободку круглой ручки «Он войдет в зеркало и не вернется».
И всё это будет несколько призрачно, неправдоподобно, неустроенно, немного страшновато, ведь никогда не знаешь, что происходит на самом деле, а что только привидится и исчезнет. Никогда не знаешь, что пропадет из твоей души, когда ты откроешь новую книгу, это всегда риск.
И еще, этот магазин не будет относиться к тому обычному рутинному миру: он будет существовать, лампы будут зажигаться, тайные двери в стеллажах будут поворачиться, музыка будет играть, а люди находить и приходить, а если повезет даже выходить, только благодаря одному — моему неверно бьющемуся сердцу. Двигателю у меня внутри.
|
Не меняй меня |
Дневник |
Когда часто переезжаешь с места на место – минимум вещей, всё можно унести в спортивной сумке через плечо, чувствуешь некую независимость от этого мира.
Открываешь новый шкаф, застилаешь кровать, расставляешь книги, наливаешь в любимую чашку чужой чай.
И каждый раз это как путешествие в никуда, neverland, тайные ключи, открывающие любые двери, пустые квартиры, почти ничейные, с уехавшими хозяевами.
Носишь рубашки-пиджаки с мужского плеча, пахнешь чужими запахами-духами, выкуриваешь портсигары и вдохновенно приканчиваешь чей-то бар.
Задергиваешь портьеры, включаешь музыку погромче «зачем пустые реки бегут к большой воде...», листаешь семейные фотоальбомы, пытаясь вмечтать туда себя.
Стреляешь с балконов, ловя в прицел любителей смотреть в окна, кормить птиц с подоконника, просто любопытных, бездельников и мечтателей.
Приглашаешь гостей, случайных любителей напиваться не в одиночку, виртуозов своего дела.
Цыганка в грязных привокзальной забегаловке расскажет тебе твою судьбу, пройдет по твоим линиям, шагнет на за черту и вернется. Отряхнет с цветастого подола твой пепел, словит в движении рук твой остановившийся взгляд и возьмет мягкий пластик денег. Иногда судьбу не нужно знать.
И ты входишь в очередную пустующую чью-то реальность, сначала осторожно, заглядывая за углы, потом осваиваешься, гремишь посудой, переставляешь вещи, музыкальные диски, выключаешь телефоны - чтобы не нервировали, не будили по утрам.
Оттачиваешь голос до остроты, рассказываешь детям по вечерам сказки – начитываешь аудиокниги, этим и зарабатываешь. Мигаешь фонарями из темных окон, подаешь сигналы кораблям, потерянным путникам, шатающимся брошенным, оставленным, выгнанным из дома.
Сидишь на ступеньках – холодных, каменных, обшарпанных, пахнешь самым лучшим сортом табака, и мечтаешь о сероглазых королях, что не умрут на твоих руках.
|
Судьба? |
Дневник |
Вяжет и шьет, собирая одеяло из лоскутов, сидит, держит руку у рта, седая как лунь, с темными глазами, думает о своем чем-то, размазанном по разматывающимся ниткам клубка шерсти.
Играет Рахманинова на темной столешнице из дерева познания, срубленного латвийскими лесорубами после войны. Сбиваясь, пишет, зачеркивая строчки сур, ругается на косноязычного идиота, и переписывает заново.
Спускается по лестницам, бормоча, с керосиновой лампой, заправленной чьими-то душами, можно жечь запасы, нынче такого добра навалом.
Зовет за собой, кидает шалфей в огонь, разведенный во дворе, горьковатый, вызывающий кашель, грязный и дымный. Задумавшись, ловит ветер, наматывает на спицы, перелитые из дальнобойных винтовок, такими спицами вязать лишь истину из бешеных, злобных вихрей.
Кидает легкой рукой лед в бокалы, и доливает сверху ломящей зубы правды, мне столько не выпить.
Хочет наклониться и прошептать что-то о мансарде, чьи окна выходят на железную дорогу, на станцию, с непроизносимым немецким названием, будто в три этажа мата. Там, если отсчитать третью слева доску в полу, а потом посмотреть на солнечные лучи в девять ноль три на стене и провести ровную линию от точки пересечения можно найти запертого дьявола.
С мокрых пастей заливающихся лаем черных собак тянется белая слюна, она капает, пока они, вырываясь с привязи, кидаются на моё спокойное дыхание, они такие беспомощные, если к ним не подходить близко, вы понимаете, о чем я?
Щелкает сухими костями рук, солеными как мертвое море, и наклоняется над водой, пугая отражением зеркал тщеславных красоток. Не смотрите по ночам в зеркала, там нет ничего хорошего.
Смотрит в огонь, берет за руку, дергая на себя, взволнованно спрашивает – ведь все это не пропадет, когда меня не станет?
И говорит, запомни: восточный ветер предвещает беду, когда бросает пыль и уличную грязь тебе в глаза, а падающие мысли следует ловить, потому что упавшие и побитые они, как яблоки, уже совсем не того качества.
|
"Анонимные блогеры" |
Дневник |
Мокрая магистраль, как кривое зеркало отражала ночную жизнь 123-й авеню. Моросящий дождь и порывы холодного ветра заставляли ежиться фигуру в темном плаще, которая уже полчаса как брела по улицам Нью-Йорка. Шелест автомобильных шин и свист ветра глушил раздраженное бормотание и делал неслышимыми проклятия.
Рудгер посмотрел на номер дома и свернул во двор. Он глянул из-под зонта на вывеску перед подъездом, она гласила - «Клуб анонимных блогеров». Все правильно. Бросив в лужу недокуренную сигарету, он постоял в нерешительности. Еще раз глянул на большую деревянную дверь с медной витиеватой ручкой - перед тем, как резко растоптать мокрый окурок и сделать решительный шаг по ту сторону порога.
— … муж расстроен. Я так больше не могу! Мне нужно сохранить выход в сеть! Мой блог – это все для меня! – кричала девица, с явными латиноамериканскими корнями.
— Успокойся, Мари, мы готовы тебя выслушать и помочь. Мы ведь собираемя вместе именно для этого, - сказал ведущий-психоаналитик группы, Рудгер понял это по его виду и манере говорить - Да, кстати, Группа! Я хочу вам представить новичка. Это Рудгер Голдберг! Нас теперь еще больше!
Головы восьми человек, словно управляемые дистанционно, почти синхронно повернулись в сторону Рудгера. Ему стало неуютно от такого большого количества живых людей на единицу площади.
— Меня зовут Ирвин, - мягко сказал ведущий, - я занимаюсь с это группой, Рудгер. Выбирай себе кресло и расслабься, а мы пока продолжим.
Оглядевшись, Рудгер нашел пару свободных стульев у стены, кофейник и пяток чашек по соседству с загаженной пепельницей на стеклянном столике. Взяв один из стульев, он придвинул его ближе к группе, сидящей полукругом.
Читать далее
Метки: юмор фантастика рассказ ирония |
High Hopes (рассказ) |
Дневник |
Зачем я купил сегодня Генри Миллера? Какой черт так распорядился моим временем, чтобы появились эти 15 минут в букинистическом магазине? С первых страниц на меня обрушивается безжалостное одиночество. Я не знаю, откуда взялось это чувство, но оно слишком явное и слишком агрессивное, чтобы не замечать его… Как же я хочу сейчас лежать у тебя на коленях. Чтобы твои длинные пальцы купались в моих волосах, а я нес всякую чепуху про старые книги и идеи, еще более древние, чем сами книги. Я бы купался, как на картинах Моне в свете, в свете твоего молчания. Снисходительного молчания. Так может молчать только любящая женщина, так снисходительно молчать. И пробегать пальцами по волосам и лицу, с легкой улыбкой на губах.
Читать далее
|
Сартр, "Тошнота" |
Дневник |
|
Расщепить мир |
Дневник |
|
Мозг рака |
Дневник |
Например, берём пары объектов: тараканы Яна, лейкоциты организма, жители Галактики, сад мертвеца, следы дождя, поле гравитации, оружие пчёл. После чего поочерёдно рокируем объект в паре, получая благодаря этой перестановке схему научно-фантастического рассказа.
Ян тараканов. Это значит, что существует такой Ян, который является собственностью тараканов. Он живёт одиноко, в подвале у него завелись тараканы, он борется с ними и всячески отравляет им жизнь. Здесь на летающих тарелках заявляются разумные насекомые и бросаются на выручку своим родичам из подвала. И тут уже не тараканы оказываются во власти Яна, а Ян попадает в рабство к этим несимпатичным животным.
Организм лейкоцитов. Организм человека для лейкоцитов - как кровяных шариков - это бесконечный Космос. В результате мутации возникает очень экспансивная форма лейкоцитов. Они исследуют весь организм, предпринимают экспедиции в мозг, в почки, не понимая, что подрывают этим основы собственного существования. Поднабравшись ума-разума, они это осознают, но слишком поздно: организм агонизирует.
/.../
(c) С. Лем, "Фантастика и футурология", - Генерирующие структуры фантастики
|
Д.Д. |
Дневник |
|
"Хаос-генератор", Lite Edition |
Дневник |
|
Или это и правда дискриминация, или я недочитал |
Дневник |
|
Барон Мюнхаузен - детская книжка? |
Дневник |
|
За литературу |
Дневник |
|
Дэниел Киз "Цветы для Элджернона" |
Дневник |
|
камушки, булыжники... |
Дневник |
Мы—дети цивилизации. Мы не можем представить себе, как раньше работали не за деньги, а за палочки. Мы удивляемся тому, что находятся люди, которые делают свою работу первоклассно не потому, что им отстегнули много денег, а потому что им так хочется и они считают это правильным. Для гламурных барышень сломанный ноготь является действительно трагедией, потому что большего несчастья для них не сыскать.
Но между тем вокруг нас живут тысячи, миллионы людей, которые не знают что такое лак для ногтей и зачем он нужен. Ногти и одежда воспринимаются не как атрибуты красоты и привлекательности (я сегодня ненакрашена, платье из позапрошлогодней коллекции Валентино, а не из последней, так что я уродина и несчастнейшее существо), а так как они должны восприниматься: орудие труда и средство защиты от непогоды.
Но как это привычно смотреть на «нетаких» свысока. Хотя «нетакие» зачастую оказываются более человечными, наделенными правильными ориентирами и приоритетами. У этих людей нет возможности, тратиться на вещи, которые им не нужны.
Умные мысли
Так не пора ли нам, таким умным, образованным перестать заниматься глупостями? Лелеять свои пустяшные проблемы и обиды, перестать быть столь эгоцентристскими и потребительски думающими? Нельзя же все время брать и не давать ничего взамен. Нельзя все время говорить: почему я? Ведь кто кроме тебя должен и может? И не спрашивайте кому, это ничтожнейшая отмазка.
Один никогда не сломает систему общества, но, изменив свою жизненную позицию, можно начать немного менять систему. Глядишь, через пару тысяч лет мы переборем свою природу и начнем жить в утопии. Ведь совсем недавно мы охотились на мамонта и ели сырое мясо, а теперь считаем, что хлеб растет на деревьях, а простой бифштекс—это пошло.
Я очень надеюсь, что я не одна.
P.S.: книга Виктора Папанека в продаже появляется редко. Но на просторах рунета можно найти электронный вариант. Если заинтересует эта тема-обращайтесь в личку, возможно, облегчу поиски. Всегда Ваша legole
Метки: legole |
О Курочке Рябе |
Дневник |
До чего только не доводит пенсионеров бедность в нашей стране. Одни носятся по электричкам, занимаясь незаконной торговлей кукурузными палочками, другие выстаивают многочасовые очереди перед сберкассой, дабы получить кровные 50 гривень после потери вкладов и сбережений, третьи же стоят с протянутой рукой у магазинов. Но есть и исключения. Уж поверьте далеко не каждый пенсионер, обессиленный нищетой, вдруг получив несказанное богатство, способен осознать всю его ценность. Я думаю, Вы помните случай с золотым яйцом? Да-да, это именно то, о чём Вы подумали.
И дураку понятно, дед с бабой явно не оценили подарок судьбы, преподнесённый от имени наседки. Старость не радость - гласит пословица, но в нашем случае её следует понимать, как старость равносильна детству. Представьте, как глупо повели себя дед с бабой, когда яйцо попало к ним в руки. Вместо того, чтобы продать его за баснословную цену ювелиру они принялись ребячливо колотить им об стол! Только вдумайтесь в слова: дед бил-бил не разбил, баба била-била не разбила – просто поразительно с какой настойчивостью они упорствовали в истреблении этого восьмого чуда света!
Но следует вспомнить об ещё одном персонаже, редко упоминаемом в СМИ. Как известно яйцо разбила мышка, а вовсе не дед с бабой. Но как? Хвостиком махнула. Дескать, а ларчик просто открывался. Извините, но чтобы разбить яйцо из золота нужен, по меньшей мере, кирпич! Безусловно, тут явно использовались махинации со стороны криминалитета. Вспомните про случай с репкой: там тоже пока мышка не появилась, корнеплод вытянуть не смогли. Прямо детектив получается. Мышке, по всей видимости, так и хотелось урвать побольше со всех сторон. Ну а доверчивые старики даже не заподозрили не ладное. И вместо того чтобы собрать осколки яйца, они позволили этой мышеннице преспокойно забрать всё. А Вы знаете, почему они так поступили? Ни за что не поверите. Баба так и сказала: "та на шо мне надо это смиття?" Вот и жди после этого патриотизма от молодёжи, если даже старики относятся к произведениям искусства, как к мусору. Вы ещё учтите, что дед с бабой жили в не газифицированном доме с обвалившейся кровлей. Нет, упустить такую широкую, ну прямо до ушей, улыбку Фортуны – преступление по всем статьям Уголовного Кодекса. А ведь власти даже и не пытались оштрафовать их за такое, мягко говоря, несносное обращение с шедевром декоративно-прикладного народного творчества (куры всё-таки тоже народ, хоть и пернатый).
Только следственная группа и продолжает работу, безрезультатно раскапывая мышиные норы в поисках представительницы рода млекопитающих. Ну что ж – ни пуха им, ни пера.
Метки: иоанна_вишневская |
В голове опилки |
Дневник |
Не верьте, когда говорят "ни дня без строчки". Сколько дней проходят просто так. И уносятся за ветром, как листья. Когда сидишь за столом, хочешь сказать/написать что-то страшно умное, а получается что-то до смешного глупое. И тогда вся собственная "умность" открывается таким мизером, что познаешь самому себе цену. Даже вспоминается прочитанное где-то: все, что ты знаешь - не ТВОИ знания, а опыт, полученный предшественниками до тебя. Ты - только тот, кто их просто запомнил.
Временное опустошение - явление привычное. Опустошение, исчерпанность, иссякшая от полета фантазии голова. И самое смешное, что все гениальное - действительно просто. Когда витаешь вот так, специально, в грезах вымученной фантастики, всегда спотыкаешься об их абсурдность. "А вот это… это - да-а-а" - когда замечаешь совсем простенький, нехитрый чужой труд.
И тогда остается одно - делать то, что можешь, а не то, что выжимаешь из себя. Очевидно, даже всем видам собственного труда свое время. Всем вдохновениям, всем озарениям и всем восторгам. Наверное затем, чтобы то, что ты можешь сделать сейчас, подоспело к сроку какого-то события, о котором и сам не знаешь
Метки: иоанна_вишневская |
Джеймс Джойс "Улисс" |
Дневник |
Метки: жемчужинка |
Страницы: | [2] 1 |