Томаовсянка все записи автора

"Я старался всегда говорить только правду".

  Верещагин - художник легендарной судьбы и славы. Для современников - и на родине, и в Европе - он не только выдающийся живописец, но и отчаянный революционер, порывающий с общепринятым в жизни и творчестве, выдающийся талант и выдающаяся натура - быть может, как натура он даже значительнее, грандиознее, чем как талант. "Верещагин не просто только художник, а нечто большее", - записал Крамской после первого знакомства с его живописью и спустя несколько лет вновь заметил: "Несмотря на интерес его картинных собраний, сам автор во сто раз интереснее и поучительнее". 

  Он жил как бы вопреки всему, что представлялось неизбежным и установленным, словно не ощущая гнета жизненных правил и житейских обстоятельств. Это был человек эгоцентрического склада, откровенно позволявший себе в словах и поступках не считаться с окружением и обстановкой, неудобный в общении, резкий до надменности, изменчивый в настроениях, непредсказуемый в действиях, "человек экспромтов", как сам однажды себя назвал. Натура нервная, импульсивная, необыкновенно активная и действенная, Верещагин всю жизнь проводит в разъездах. Для него как будто не существует границ: он живет в Петербурге, Ташкенте, Мюнхене, Париже, в конце жизни - в Москве; предпринимает длительные путешествия - на Кавказ и в Туркестан, в Индию и Палестину, по Европе и России, на Филиппины и Кубу, в Америку и Японию. Как офицер, он принимает участие во всех военных действиях, которые ведет русская армия, - в Средней Азии, на Балканах, в Японии. Это человек громадной энергии, несокрушимой воли, незаурядной отваги и мужества, разнообразных умений, "бывалый человек", привычно и уверенно чувствующий себя и за мольбертом, и в седле, и в походной палатке, и во фронтовом окопе.    

   Верещагин никогда не писал по заказу, не склонялся на просьбы и увещевания, исходили ли они от властей, от критики или от публики. Человек обостренного до болезненности чувства достоинства, он более всего боялся потери независимости, того, что "последует, когда мне заткнут глотку деньгами", как он однажды выразился. Он не искал поддержки власть имущих, вообще избегал "писания и говорения с важными людьми", поскольку знал за собою особенность быть дерзким и даже грубым против воли. В официальных кругах ему платили тем же: относились недоброжелательно, находили сюжеты его картин тенденциозно-мрачными, а его самого готовы были числить главой нигилизма в русском искусстве. "Я буду всегда делать то и только то, что сам нахожу хорошим, и так, как сам нахожу это нужным", - Верещагин всю жизнь верен этому принципу и в творчестве, и в убеждениях, и в отношениях с окружающими. 

В русском искусстве стоит Верещагин особняком. У него нет непосредственных учителей и прямых последователей. Он  не связывает себя приверженностью ни к какому художественному объединению, стоит вне партий и кружков, не ищет и не принимает ничьих наград. В 1874Василий Верещагин публично отказывается от предложенного ему звания профессора Академии художеств, мотивируя это тем, что считает "все чины и отличия в искусстве безусловно вредными". Этот поступок получает широкий резонанс: по существу, Верещагин первый из русских художников, кто решается открыто, демонстративно поставить себя вне традиционных порядков, - делает то, "что мы все знаем, думаем и даже, может быть, желаем; но у нас не хватает смелости, характера, а иногда и честности поступить так же", - как прокомментировал его поступок Крамской.

В стихотворении «На первой выставке картин Верещагина» (1874) В. Гаршин писал: 


Не то увидел я, смотря на эту степь, на эти лица: 

Я не увидел в них эффектного эскиза, 

Увидел смерть, услышал вопль людей, 

Измученных убийством, тьмой лишений. 

Не люди то, а только тени

Отверженников родины своей. 

Ты предала их, мать! 

В глухой степи — одни, 

Без хлеба, без глотка воды гнилой, 

Изранены врагами, все они

Готовы пасть, пожертвовать собой, 

Готовы биться до последней капли крови

За родину, лишившую любви, 

Пославшую на смерть своих сынов. 

Кругом — песчаный ряд холмов, 

У их подножья — орда свирепая кольцом

Объяла горсть героев. 

Нет пощады! К ним смерть стоит лицом! 

И, может быть, они ей рады; 

И, может быть, не стоить жить — страдать! 

Плачь и молись, отчизна-мать! 

Молись! Стенания детей, 

Погибших за тебя среди глухих степей, 

Вспомянутся чрез много лет, 

В день грозных бед!


Это о картине «Нападают врасплох».

Нападают врасплох

  "Факты, перенесенные на холст без прикрас, должны красноречиво говорить сами за себя" - вот заветная цель его творческих устремлений. Поэтому художника так привлекает фотография. Она кажется ему надежным средством оставаться на почве факта. Верещагин ценит фотографическую точность изображения, которую воспринимает как нечто аналогичное "доказательности" в естественных науках, и намеренно стремится к тому, чтобы его живопись не проигрывала рядом и в сравнении с фотографией. Так складывается его живописный метод, в своем роде единственный в русском искусстве второй половины ХIХ века, как бы спорящий в правдоподобии и объективности воспроизведения натуры с фотомеханической ее фиксацией.

Проход Барскаун

В Палестине написано около пятидесяти этюдов, главным образом виды природы, памятники библейской истории, которые Верещагин не поэтизирует, не стилизует, но стремится зафиксировать с абсолютной достоверностью в их нынешнем состоянии. Он пишет местные типы и сцены быта: арабов, евреев, молящихся у Стены плача, отшельников, приезжающих в Палестину отовсюду, в том числе из России. Человек, лишенный религиозного чувства, он пишет Святую землю исключительно с реальной и исторической точки зрения, освобождая евангельскую легенду от сверхъестественного, перелагая ее "на ясный и понятный язык".

Мавзолей Тадж Махал близ Агры. 1874

  С середины 1880-х годов Верещагин остро чувствует потребность работать на родине, чаще приезжает в Россию. Особенное значение для него имеет поездка в 1888 в Москву, Ярославль, Ростов, Кострому. Он глубоко увлечен миром национальной старины, погружен в изучение древнерусского зодчества, приступает к собиранию отечественных древностей и в течение короткого времени создает коллекцию, выдающуюся по художественному и историческому интересу. Неожиданно для современников в середине 1880-х годов он деятельно включается в архитектурную жизнь Москвы: предлагает проект фасада новых Торговых рядов на Красной площади, критически высказывается по поводу проектируемого памятника Александру II в Кремле, пишет воззвание к архитекторам, призывая их изучать старинное русское зодчество и всячески подражать ему в своих постройках. 

  В 1891 Верещагин поселяется в Москве, строит на окраине города в Нижних Котлах по собственному проекту дом-мастерскую в виде русской избы. В начале 1890-х он посещает родные места - едет в Вологду и ее окрестности; летом 1894 года предпринимает с семьей путешествие на барке по Северной Двине, на Белое море и Соловки. Итогом поездки стали более полусотни живописных этюдов и два литературных сочинения, одно из которых - "Иллюстрированные автобиографии нескольких незамечательных русских людей". Это оригинальное создание Верещагина, существующее как бы в двух изводах - живописном и литературном. Верещагин сливает воедино создание портрета и беседу с тем, кого он запечатлевает на полотне: портрет и рассказ-"автобиография" портретируемого складываются в нераздельное целое, словно доказывая возможность синтезирования живописи и литературы. 

   Во время путешествия по Северной Двине Верещагин открывает для себя крестьянское искусство и русское деревянное зодчество, в которых находит глубокую самобытность. Так появляется серия этюдов, изображающих деревянные церкви Севера. Отмеченные тонким пониманием народного искусства, они проникнуты редкой у Верещагина умиротворенностью настроения и общим впечатлением покоя; их приглушенная, мерцающая красочность, мягкий, свободный мазок новы для его палитры.

Троицын день. Село Коломенское

Скрытый драматизм последних лет Верещагина в том, что, несмотря на кипучую деятельность, художник испытывает мучительное чувство ненужности, невостреованности своего искусства. Он по-прежнему не примыкает ни к одному из художественных обществ и направлений, не имеет учеников и последователей. Его индивидуализм оборачивается одиночеством, независимость - изоляцией. Современная русская художественная жизнь будто проходит мимо него: он не связан со старшим поколением и оказывается не нужен молодому. Но вопреки всему этому Верещагин поглощен планами будущих путешествий, захвачен "вечными исканиями" и гоним "вечным недовольством". В 1901 году он едет на Филиппины по следам недавней испанско-американской войны, в 1902 - дважды на Кубу, затем в Америку, где пишет большое полотно "Взятие Рузвельтом Сен-Жуанских высот", для которого ему позировал сам президент США; в 1903 посещает Японию, задумывает писать книгу о Японии и ее искусстве; предполагает совершить путешествия в Китай и Африку. Он много работает в литературе: пишет автобиографическую прозу, воспоминания, путевые очерки, статьи об искусстве, активно выступает, как уже упоминалось, в прессе. Особый резонанс приобретают его статьи против войн, в поддержку движения за их прекращение. Авторитет Верещагина - "борца с войной" - у мировой общественности таков, что в 1901 году его кандидатура выдвинута на соискание первой Нобелевской премии мира.

Японка, 1903

Казалось, мир мне будет мал, 

Все изучить, узнать успею.

Теперь - желаний пыл опал, 

Я ясно вижу: не успею! 

Не хватит силы все понять, 

Не хватит силы все увидеть...

Верещагина томит предчувствие угасания творческих сил, исчерпанности того дела, которому он посвятил свою жизнь. В одной из статей, написанных в последние годы, Верещагин касается вопроса о будущем русского искусства. Он полагает, что реализм вскоре с неизбежностью станет вчерашним днем, что роль новаторов переходит к молодому поколению - "к импрессионистам, символистам, декадентам", которые пока еще идут ощупью, но, безусловно, выработают собственную концепцию искусства, и, весьма вероятно, "к середине XX столетия нас зачислят в разряд старых колпаков, идеалистов". Верещагин относится к этой перспективе без раздражения. Он не отвергает новых художественных исканий - напротив, считает их законными и необходимыми.

Прогулка в лодке