yellow-cup все записи автора "А мне не нужно никуда бежать, мне и здесь хреново". (с)
Дурочка Эшли кормит морских чаек, глядит на моряков в порту, на пенистые брызги, на утесы, куда-то вдаль. Эшли кажется манерной, лживой девчонкой. Я гляжу, как Эшли хохочет, запрокидывая голову, я гляжу, как Эшли касается грузного моряка. Моряк смеется, шлепает Эшли, отталкивает от себя эту дурочку. Эту дурочку... Я верчу соломенную шляпку, я пишу Эшли, танцующую, разбивающуюся о скалы. Мне кажется, я вовсе не хочу дурного, я желаю только чтобы Эшли ушла, стала чайкой, морской пеной, какая к чертям собачьим разница, кем станет эта девчонка, эта дурочка?! Я люблю Эшли, а значит, хочу счастья дурной девчонке, которая день-деньской торчит в порту.
Я пишу, как мы однажды столкнулись, что называется нос к носу. Тогда, в жаркий полдень, я шла по шаткому мостику, ощущая запах тухлой рыбы, слушая гам, гвалт, ругань моряков, купцов, сброда, мутного, солоноватого сброда. Я шла, думая, хватит ли пары пенсов на розы, которые я заприметила у чопорной торговки цветами, на Смешной ярмарке. Я думала как я куплю охапку пряных, колких цветов, и подарю мальчишке-плотнику, думала, как засмеюсь, а тот, напуганный, станет сцеловывать мои царапинки, а я ощущать запах смолы, деревянной стружки, терпкого пота. Да, я пишу, а значит, мне нравится сказки, ах, нет, то было тогда, тем солнечным утром, когда над скалами кружились чайки. Эшли скакала как горная козочка, хохоча, будто деревенская девка, я думала та отступится, даст дорогу мне, надменной барышне в соломенной шляпке, но эта сумасбродка, эта дурочка налетела на меня и мы, под гогот моряков и веснушчатой детворы, шлепнулись в солоноватую, морскую воду...
Я гляжу на Эшли, та прыгает через веревочку, скачет вместе с детьми из портовых хижин, воняющих рыбой и пылью лачуг. Я щурюсь, стараясь разглядеть каждое пятнышко, заплатку на мятом переднике Эшли, этой морской царевны, этой маленькой чайки. Этой дурочки... Та беззаботно смеется, держит за ручку маленькую девчонку с красным бантом. Эшли прыгает, Эшли кружится, Эшли пьянеет от счастья. Я знаю, что Эшли вечером отправится в кабак, целовать моряков, лакающих ром. Я знаю, что моряки станут гоготать, отшвыривать Эшли, грязно шутить. Брайан целует меня. Брайан пахнет кубинскими сигарами, Лондонской хмарью, пыльными томами Диккенса, Уайльда. Я люблю Эшли, я хочу туда, к тем морячкам, портовым шлюхам, оборванцам из трущоб. Я улыбаюсь Брайану, моему законному супругу, я пишу Скарлетт: "Да, девочка, завтра мы будем в Лондоне". Улыбаясь, рисую на конверте сердечки, цветочки, вроде тех, что на кувшинах торговки с базара. Я долго глядела на причал, на людей снующих, суетящихся в порту, стоя на корабле, до рези вглядываясь в это чудное мельтешение. Где Эшли, где эта дурочка?! Брайан касается моего локтя, уводит в каюту…
Лондон встретил нас, как блудных детей, моросью, гудками красных автомобилей. Окутал запахами, шумом как шалью. Я вглядывалась в толпу, хватала за локоть, за плетеные сумочки девочек в Метро. Я шла по мосту через Темзу, рыдая, комкая платок. Как гончая, ощущала морской ветер, солоноватый запах рыбы, бежала, бежала, и казалось, что капли падающие с неба пахнут миндалем, ромом, как эта Эшли, эта дурочка Эшли... Я кашляла, я глотала молоко, вересковый мед, я прятала взгляд, когда к нам заглядывала Китти, Скарлетт, Стив, черт знает кто, я думала ты отпечаталась в моих зрачках, как на фотопленке. Я целовала Лондон, а тот играл мне блюз на телеграфных проводах. Я думаю, я совсем не нравилась чопорной старушке-Англии, сумасбродной девчонкой, тобой, Эшли. Я говорила Темзе, красным автобусам, Биг-Бену: "Я люблю Эшли. Я люблю чайку. Эту дурочку..."
Я смотрю на фьорды, на морскую пену, я, кажется, рыдаю, как маленькая девочка, расшибшая коленку, как ребенок. Мы с леди М. пьем ром, держимся за руки. Леди М говорит мне, что знала Эшли. Леди М. говорит мне, что Эшли давно ссохлась, развеяна над портом. Я улыбаюсь, я жалко хлюпаю красным, распухшим носом. Я, чопорная старуха, дитя Англии, я дерзко усмехаюсь и шепчу: "Ты стала чайкой, Эшли..."