*****
Тихо капала вода, а у него даже не было сил подняться и утолить свою жажду. Сколько времени он здесь? День, два, неделю? Его поймали и бросили сюда. Ему казалось, что он готов ко всему, он может сражаться… Но теперь… Он не спал, а проваливался в темные глубины, в которых жили кошмары.
“Лучше бы я умер…Я хочу умереть”.
Но это продолжалось снова и снова. Этому не было конца. Он мог не слушать, но не мог не слышать.
“Я хочу умереть!”
- А ведь теперь к тебе испытывают те же чувства, что и ко мне.
И снова – кошмар. Очередной кошмар. Мерное течение воды… И некуда спрятаться, некуда убежать…
- Мы с тобой невероятно похожи, оба убивали из мести. О чем ты думаешь? Нет, не говори, я знаю. О смерти. Думай, и знай, что ее нет. И избавления тоже нет. Для нас с тобой нет ни жизни, ни смерти.
Темнота и тихий шелестящий голос. Он словно рождается из тьмы, от него не уйти. Ни жизни, ни смерти, ни памяти, ни забвения… Когда голоса нет – появляется боль. Они приходят, чтобы бить его. Не надеясь что-то узнать, нет, просто так, для души. Душа… У них она есть. А у него уже нет. Выжжена сухим пламенем заклинания.
- Сколько раз ты применял Аваду за последние два месяца? Десять раз? Нет, больше двадцати. Всего за два месяца ты сделал столько же, сколько я за год. А помнишь самый первый раз, когда ты применил Аваду? Я могу помочь вспомнить… Ты стоишь перед домом, зная, что Пожиратели Смерти скоро будут здесь. Тебе говорят, что тебе слишком опасно оставаться, ты должен уйти, авроры справятся без твоей помощи. А ты отказываешься уходить, ты слишком хочешь утолить свою жажду мести. Мальчишка, ты был тогда так красив в своем гневе… И вот ты один на один с Пожирателем. Он без маски, ты видишь его лицо. Такое знакомое, даже можно сказать – родное. И что же? Ты поднимаешь палочку и кричишь…
“Авада Кедавра… Не хочу вспоминать. Нет, не надо…”
Губы пересохли и почернели…
- А помнишь, как отреагировали твои друзья? Маленькая рыжеволосая девочка, которую ты когда-то спас из моих рук, не могла смотреть тебе в глаза, боясь, что увидит там то, что не напомнит ей тебя. В какой раз это произошло, когда они все, наконец, поняли и отвернулись от тебя? Во второй? Нет, ты ведь еще убивал для Министерства… А когда ты начал убивать для себя? Когда ты уже перестал ощущать сладковатый вкус мести, на место которой пришла пустота? Быть может, тогда, когда между убийствами не проходило и дня? А перед Авадой ты всегда накладывал Круцио?…
Потом он даже уже не терял сознания. Кошмары преследовали его и на яву, они воплотились в реальность.
- Тебя стали жалеть, потом презирать, бояться и, наконец, ненавидеть. Но это все не то… Мнение других тебя мало волновало. Ведь хуже стало, когда ты возненавидел себя сам? Да, уверен. Сколько зеркал ты разбил, не в силах смотреть на свое отражение, ведь за твоей спиной всегда стояли убитые и замученные тобой… Но снова и снова ты выходил на улицы, чтобы убивать. Когда за тебя, живого или мертвого (предпочтительней, конечно, мертвого), Министерство назначило больше миллиона галеонов, ты испытал какие-нибудь чувства?
Холод. Боль. Слезы уже давно не текли по его впалым щекам. Да и плакал он только тогда, когда на него накладывали Круцио пять раз подряд. Или семь? Восемь? Десять?..
- А потом на тебя объявили настоящую охоту. Те авроры, которые сражались раньше с твоим именем на устах, теперь с горящими глазами обыскивали каждый дом, с палочками наготове, и были бы счастливы сказать, когда увидели бы тебя – Авада Кедавра.
Надежда сменилась равнодушием, а желание умереть стало недоступной мечтой.
- Я мог бы отдать тебе палочку. Думаю, если бы не настойчивые просьбы моих слуг, я даже не стал бы забирать ее сразу, тогда, когда ты пришел ко мне…
“Меня схватили, избили… И кинули к твоим ногам”.
- О, твои глаза на секунду замерцали! Да, понимаю, я задел твою гордость, ты даже стал, весьма отдаленно, конечно, напоминать того человека, которого любил весь мир. Ты ведь много раз убивал, когда кто-то задевал твою гордость, не так ли? Я делал то же самое. Мне даже немного жаль, что ты скоро умрешь. Или дать тебе воды… Не знаю. А чего хочешь ты?
“Я хочу…нет… не хочу… жить… нет… умереть… нет…”
А потом было много воды. Очень много. Она обрушилась на него, текла по изломанному телу, беспощадно терзала распухшее лицо, запекшееся темной кровавой коркой. Но рот все же ловил капли… Вода, способная подарить жизнь, вызывала страшную боль. Голоса больше не было. Не было и тех, кто жестоко избивал его. Вскоре он снова мог спать. Но кошмары не уходили, их становилось все больше и больше. И была вода…
Он помнил слишком много, хотел забыть, но не мог. Лица… Ему стали являться лица. Они молчали, обвиняли, презирали его… Ему снова хотелось…
“Умереть. Я хочу умереть”.
Чьи-то твердые и обжигающе холодные руки приподняли его голову и переложили к себе на колени. Страшная боль на мгновение захлестнула его, казалось, мозг сейчас взорвется. Но руки легли на его лоб, прошлись легким касанием по спутанным волосам… И боль ушла. Стало спокойно, словно он обрел, наконец, свое место, свой дом… Он открыл глаза. Возможно, впервые за много дней. Лицо, склонившееся над ним, не обвиняло, в этих глазах не было ничего, кроме ужасающего покоя, а руки не дали бы в обиду… Лицо было уродливо, но не оно являлось ему в кошмарах, оно не приносило с собой боль.
- Я выжег дотла то, что осталось у тебя от души.
Голос. Его не было уже столько времени. Но он вернулся.
Рот открылся с трудом, голоса почти не было, только тихий-тихий шепот:
- Это не страшно…
И он расплакался. Слез не было, и не будет уже никогда. Прошло то время, когда он мог нормально плакать. Сухие, страшные рыдания сотрясали его тело. Он выл, словно зверь, хватал ртом воздух, не в силах дышать от боли и слез, которые не прольются.
И руки прижали его к узкой, обтянутой мантией груди. Руки обхватили его голову, гладили по волосам.
Он вцепился в черную мантию пальцами, до крови срывая ногти на руках, так, словно хотел влиться в это тело, боясь его отпустить.
Гарри Поттер, Мальчик-Который-Однажды-Выжил, лежал на коленях у своего врага и плакал. А Лорд Волдеморт прижимал его к себе и тихо, почти неслышно говорил:
- Мальчик… Мой мальчик…
А где-то там, за стенами темницы, догорал закат. Солнце зашло – наступила тьма.