Haneul все записи автора

 

Это произведение было удостоено серебряной медали и звание лауреата на международном конкурсе "Angel of hope"

и было напечатано в одном из литературных журналов.

 Главная особенность этой истории заключается в том, что она действительно имела место быть и каждое слово здесь - правда.

 

Акира

 

 Ханыль Ким Чон

Переводчики с корейского – Гурова Татьяна и Дмитрий Lans Голубев

 

 

 

В те времена умерла Джин Су*, поэтому отец, из-за сильного нервного стресса совсем потерял здоровье. Поначалу он запирался у себя в комнате на верхнем этаже и подолгу не выходил оттуда. Ел он мало, нерегулярно, поэтому месяц спустя он еле передвигал ноги.

(Джин Су - первая жена отца, с которым они вместе воспитывали ее единственного сына Исыль Су Чона)

Сколько себя помню, с отцом у меня всегда были напряженные отношения. Каждый день я слышала от него одни лишь упреки, замечания, грубые слова и почти каждый раз он заканчивал свою лекцию одной фразой:

— Я хотел мальчика, а родилась ты.

Со временем я научилась абстрагироваться от восприятия его явной неприязни ко всему, что касалось меня, но иногда чувство одиночества и обделенности отцовским вниманием брало верх, и из комнаты наверху по ночам доносился тихий плач.

Чжон А Хонг типичный представитель мужского пола. Высокий красивый парень с черными глазами, гитарист в школьной рок группе. Каждый раз в школе его встречали как какую-то знаменитую группу, они были чем-то вроде кумиров для нас. А Хонг старательно изображал на лице подобие улыбки, хотя на лбу у него было ясно написано: «Глаза бы мои вас не видели». Теперь-то я поняла весь смысл этой «улыбки для всех». Ею он улыбался всем и всегда, будь он в школе, в ночном кафе, в клубе, в универмаге или у себя дома. В его интернет ЖЖ было до ужаса полно девчонок, а каждый каментарий к оставленному месяц назад сообщению был вроде «Ты классный!», «Давай встретимся!» или «Я хочу от тебя детей!». Да, порой можно было встретить и такое. И всем он отвечал так мило и дружелюбно, как будто каждой он оказывал какое-то особое внимание. На это велись абсолютно все, и на это повелась я.

Своеобразие его человеческой сущности, простой и лишенной формы, было полностью противоположно моей, наверное, это и явилось главной причиной наших отношений.

С тех пор прошло два года. Я боялась сказать ему лишнее слово, взвешивала каждый свой шаг, дабы не стать инициатором нашей ссоры. А ссор у нас было предостаточно и во всем, абсолютно во всем он винил меня. Я чувствовала себя мышкой в лапках кошки, и чем больше мы находились вместе, тем явственнее ощущалось это сравнение.

Совместные каникулы в Канвондо на какое-то время развеяли мое тяжелое положение, и на какое-то время я вздохнула свободно. Мы не ссорились только потому, что на ссоры просто не оставалось времени и сил. Рано утром мы отправлялись на многочисленные экскурсии и только ближе к ночи возвращались в номер выжатые как лимон, уставшие и сонные. Когда с ужином было покончено, у нас оставались силы только чтобы добраться до постели, и уже через пять минут мы крепко спали.

Два месяца назад А Хонг изменил мне. Как сообщил он сам – это была случайность. Он был пьяным, а девушка на дискотеке сама к нему подсела и изнасиловала в туалете. Конечно, эти слова были не убедительным оправданием для взрослого человека, но в итоге я его простила. Поэтому вскоре мной охватил страх быть снова обманутой, но я абсолютно ничего не могла с этим поделать, ведь я любила его, и для меня он был каким-то особым божеством, которого нужно всячески задабривать и восхвалять.

В день Всех Влюбленных наши отношения закончились. Я пришла к А Хонгу, чтобы подарить небольшой подарок в виде красивой открытки, где внизу моим аккуратным подчерком было написано: «Sarang ha yo».

— А Хонг, у меня есть кое что для тебя. Вот, держи, — и я протянула ему конверт с открыткой.

А Хонг повертел открытку в руках, открыл ее, а затем положил на стол.

— Спасибо. Но прости, у меня для тебя ничего нет.

Меня словно током ударило. В эту секунду я поняла, что он чужой мне человек. Не тот А Хонг, которого я знаю. Его губы были сухими, а обнимал он грубо и нервно. Его руки быстро вспотели, и холодные пальцы пробежались по моей спине. Я отшатнулась и посмотрела в его глаза. Это была какая-то отрешенность и не понимание происходящего. Пустые глаза смотрели сквозь меня, как будто меня и вовсе здесь не было. Как будто я пустое место. Не знаю, почему я сказала эти слова, наверное, во мне в тот момент, наконец, заговорил здравый рассудок.

— Ты меня больше не любишь?

Молчание.

— Может быть, я тебе надоела, и ты хочешь расстаться?..

Он сел на стул и перевел взгляд на дверь.

— Я думаю да, нам нужно расстаться.

— Но, почему?

— Наверное, потому, что ты не та с кем я хотел бы провести всю жизнь. Я решил, что лучше скажу тебе сейчас. Я посчитал, что будет правильным сказать тебе обо всем сейчас. Зачем я буду встречать  День Святого Валентина с девушкой, которую больше не люблю? Ты не расстраивайся, мы ведь сможем остаться друзьями.

В подтверждении своих слов он плюхнулся рядом со мной и дружественно похлопал по плечу, продолжая улыбаться своей идиотской улыбкой, которой он улыбался всем, даже тем, кого на дух не переносил.

 

От А Хонга я ушла громко хлопнув дверью. Уже на пороге я столкнулась с его младшей сестрой, которая только что вернулась, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок перед вечерним концертом. Мне не хотелось, чтобы она видела мое распухшее от слез лицо и раскрасневшиеся глаза. Опустив голову, я вихрем пронеслась мимо нее и исчезла в дверном проеме.

До дома я добралась спустя два часа, тогда сумерки опустились на Сеул и в лучах заходящего солнца город стал походить на затерянный в пустынях город Бога Солнца Ра из фильма Мумия. На пороге меня встретила встревоженная мать. Ее силуэт как белая статуя вырисовывался в тени садовых деревьев. Подойдя ближе, я увидела, что рядом с ней, привалившись к лестнице, стоит черный чемодан, который я обычно брала в путешествия.

— Чхоль Су, — мама крепко обняла меня. — Ты должна пожить несколько дней у подруги. — Отец он… — мать запнулась, перевела встревоженный взгляд на дверь и, еле сдерживаясь от того чтобы опять не заплакать, продолжила, — Твой отец совсем сошел с ума. Смерть бедной Джин Су так повлияла на него… Сегодня ему стало совсем худо, и он даже не принял таблетки. Что с тобой, дорогая? Ты плакала?

            Ответить я не успела. В доме послышался звон разбитой посуды и отцовская ругань. Перепуганная мать сунула мне в руки чемодан и потащила к калитке.

            В чемодане вместе с вещами, собранными на скорую руку, лежал конверт с деньгами, которые мама копила на черный день. Она сообщила, что дядя обещал как можно скорее отправить отца в Германию на реабилитацию и что через недели полторы я смогу вернуться в дом. Я понимала, что мама делает это только чтобы спасти меня.

 

В самолете я почувствовала себя плохо: появилась ноющая боль в правом боку и через несколько минут я попросила стюардессу принести мне болеутоляющее. Ближе к ночи боль утихла, и я задремала, прислонившись к холодному иллюминатору. Ноги были укутаны в темно синий плед, но все равно сквозило. Наверное, дуло из багажного отделения.

Я сбежала из Кореи. Да, я попросту сбежала. В момент, когда я увидела мамино лицо, я поняла, что больше не могу видеть ее такой и наверное лучшее для всех, чтобы меня не было рядом с ними. Чтобы покончить жизнь самоубийством нужна большая сила воли, а у меня ее нет, поэтому первым ближайшим рейсом я улетела в Тайвань. Мне было все равно где я там поселюсь, что я буду есть и где спать. Мне просто захотелось покинуть мир, который я создала себе сама. В это время я осознала, насколько хрупок мир, построенный на лжи.

 

  Не люблю шумные кафе. Монотонный гул людских голосов постепенно перерастает в жужжание пчел, и под конец вечера тебе начинает казаться, что ты находишь в осином гнезде. Мимо меня  прошла высокая оса-официантка. Ее грудь, чрезмерно накачанная силиконом, смешно подпрыгивает при ходьбе, напоминая два баскетбольных меча. Вот она подошла к немолодому мужчине, сидевшему напротив сцены, и попыталась изобразить некое подобие улыбки. Жалкое зрелище. У нее на лбу написано, что ей нужны всего лишь его деньги. А он наверняка пришел сюда поглазеть на хорошеньких девушек, пока верная жена сидит дома с ребенком и стирает ему носки. Я никогда не понимала таких женщин. Они готовы целиком и полностью отдаваться мужчине, забывая о собственной гордости и моральных ценностях. Все что они делают, все поступки совершают сами и, само собой, сами выбирают жизненный путь. В конце концов, мужчина, уставший видеть у себя дома разбабевшую наседку в домашнем кимоно и рыжих тапочках, ищет роман на стороне, и им не важен сам факт любви с новой партнершей. Ведь такие мужчины могут преспокойно проваляться в постели с юной любовницей всю ночь, а под утро уйти домой, к жене, оставив первой грязное белье и тяжесть в душе.

Таким мужчинам всегда хорошо: они не чувствуют себя одинокими или обделенными. Каждый раз дома их встречает жена, кормит горячим супом, а когда они смотрят телик, то расторопная жена приносит пиво и расспрашивает о том, как прошел день на работе. В конце концов, не мне судить таких людей, но жалеть их я тоже не хочу. Каждый выбирает себе жизнь в этом мире. Каждый ее строит по своему типу, приблизительно так, как дети собирают разные смешные фигурки из конструктора Lego.

В тот день в баре Сиантиао было как всегда шумно. Официантки туда-сюда носились с железными подносами в руках, а на самодельной сцене фальшиво ныла какая-то попсовая группа. И чем фальшивее была спета нота, тем сильнее мне не хотелось возвращаться в отель, где я остановилась пару дней назад.

— Ты всегда такая грустная?

Напротив меня сидел парень и улыбался. Я помню, как противна мне была улыбка А Хонга, но улыбка парня напротив была не в тридцать три зуба, а улыбка глазами. Его большие глаза, совершенно не характерные для китайцев, смотрели строго, внимательно и ясно.

— Я не понимаю по-китайски, — я постаралась на этом закончить наше несостоявшееся знакомство. Всем ясно, за чем приходят молодые парни в ночное кафе.

— Надеюсь, ты понимаешь японский. Я не силен в корейском, но парой фраз меня научила моя девушка.   

Ну вот ты сам себя сдал. При живой девушке заводишь знакомства с новой.

Демонстративно встав из-за стола, я направилась к выходу из кафе.

На улице совсем стемнело, безлунная ночь покоряла волю людей, заставляя погрузиться в сладостные объятия сна. Но ночь бессильна перед тем, кто в своих мыслях представляет другого человека. Она была теплая и такая немая, отчего пустой звон быстро заполнил хмельную голову. Когда я вспомнила, что забыла оплатить счет – прошло более часа. Поняв свою оплошность, я, не долго думая, бросилась обратно, но когда подошла, кафе уже было закрыто. Тихо выругавшись и пнув дверь ногой, я опустилась на тротуар.

— А я думаю, дверь не виновата, — рядом со мной опустилась знакомая фигура и достала из пачки сигарету. Я молча выхватила ее у него из рук сунула себе в рот, жестом требуя зажигалку. Парень помог мне прикурить, а затем прикурил сам.

— Понятно, разговор у нас с тобой не клеится, — он выпустил тонкую струйку дыма. В свете единственного фонаря, тускло освещавшего переулок, дым медленно принимал форму загадочного мифического дракона. А может это алкоголь и усталость давали о себе знать.

— Знаешь, я наверное люблю Тайбей за то, что он объединяет судьбы совершенно разных людей. Люди бегут друг от друга, бегут от своих серых будней, бегут от самих себя. Бегут быстро и без оглядки, боясь посмотреть правде в глаза и плачут без слез. Просто потому, что плачет душа. Иногда необходимо отрешение от всего, чтобы понять истинную сущность некоторых вещей, чтобы понять себя и чтобы найти смысл. Ты не думай, я не собираюсь читать тебе проповедь, мне даже все равно куришь ты или нет. Люди, чем дальше, тем больше бегут от себя. Я задумывался над этим раньше, не придавая тому особого значения, и не задумываясь о масштабности самого факта. Мы далеки от себя. Во время труда и учебы мы, естественно, не можем постигать себя, так как нам жизненно необходимо трудиться и учиться. Остается наш досуг. Прогулки с друзьями, часовые разговоры по телефону, просмотр телевизора, прослушивание радио, походы в клубы, в кино, кафе. Разве это не удаляет нас от самих себя? От наших близких? Соглашусь даже, что человеку необходимо расслабляться таким образом, но... Мы забываем о жизни.

 

Вот такой была наша первая встреча, моя и его. Он был фотографом в каком-то малоизвестном Тайбейском журнале. Занимался тем, что фотографировал, как он выражался «Жизнь». Он делал это не ради прибыли, а ради чувств других людей, ради их эмоций, которые они переживали в момент просмотра этих снимков.

Я совершенно не понимала его. Зачем думать о других, когда в твоей собственной жизни творится полный кавардак? Все равно в конечном итоге журнал окажется в помойке, а затем на переработке отходов, где он будет с нетерпением дожидаться второго рождения. Все равно эти эмоции не перерастут во что-то большее, в глубокие чувства. Но когда я рассказала ему об этом, он просто улыбнулся. Глазами.

 

Вскоре жизнь в отеле стала мне в тягость и я подумывала над тем, чтобы снять квартиру и устроиться на работу. Без прописки и мед книжки меня не взяли бы не в одно приличное заведения, поэтому я даже пытаться не стала. В конечном итоге можно и вовсе попасть в тюрьму, ведь жила я там нелегально. На оставшуюся часть денег я сняла квартиру у одной пожилой парочки, а работать устроилась ночной уборщицей в кафе, в котором познакомилась с ним. Хозяин оказался довольно приятным пожилым человеком, и сказал что сильно напрягать меня не будет, а когда я рассказала о себе, он попросил поваров оставлять мне порцию ужина. После закрытия я мыла пол, расставляла стулья, протирала и так чистые столы. А после, в темноте я наслаждалась слегка остывшим ужином, который мне оставляли по просьбе хозяина. Это были незабываемые минуты одиночества и полного покоя. В эти моменты я не задумывалась ни о чем, полностью растворяясь в тишине ночного города.

 

На следующее утро мы опять встретились когда я шла в парк. Оказалось он работает неподалеку. Сегодня у него был свободный день, и недолго думая он решил составить мне компанию. Мы гуляли по городу, ели мороженое, катались на лодке - в общем, он меня развеселил, и я, кажется даже несколько раз смеялась. А к концу дня, он сделал несколько красивых снимков со мной. Я стояла на мосту в одном из ближайших парков и смотрела на закат красного солнца, овеваемый прохладным морским бризом, который издалека приносил мелодичные звуки симфонии морской природы. И только тогда я ощутила полную свободу души, которая всю жизнь, вплоть от рождения была заключена в железные тиски, и сейчас раны понемногу стали затягиваться, образуя аккуратные рубцы. Я взглянула на него. Его худые пальцы крепко держали тяжелый объектив, а другой рукой он плавно наводил фокус. На момент мне показалось, что именно эти руки могут держать по-настоящему крепко и надежно, но мысль исчезла так же быстро, как и возникла. Я повернулась и взглянула на почерневшую морскую гладь, где за горизонтом уходящее солнце говорило мне «Прощай».

Ближе к ночи я как всегда пошла в кафе. Какого было мое удивление, когда у входа туда я встретила его. Оказывается, он ждал меня. Как всегда он мне улыбнулся, но я сообщила, что погулять не смогу, так как мне нужно работать. Странно, но оказалось его не смущает тот факт, что я устроилась работать уборщицей. В конце концов, он сам стал помогать мне убираться, мне даже стало как-то неудобно. Почему то именно тогда увидев его, высокого парня, в до банальности обычной черной кофте и черных джинсах, со шваброй в руках, я прониклась к нему симпатией. Но это скорее была просто дружеская симпатия.

Мы вышли из кафе, когда на часах было око трех ночи. Он предложил отправиться в горный храм, я согласилась, так как никогда там не была.

Вот так проходили дни.

Мы стали часто видеться, он приходил, помогал мне с работой, а однажды, в благодарность за его бескорыстную помощь я пригласила к себе. Я сделала корейский плов, кимчи, а на сладкое рисовые лепешки с джемом. Он пришел в семь, как мы договаривались.

Мы ели мою стряпню и смотрели какой то фильм. Разговаривали мы мало, так, иногда обменивались короткими фразами, а в основном молча смотрели фильм. Мне нравилось такое доброе молчание. Он сидел рядом и я чувствовала, как комната заполнялась уютом и теплом наших с ним тел, все вокруг становилось живое и до невозможности приятное. За все это время мы не разу не говорили о себе, я не спрашивала о его жизни, а он о моей, о том почему я оказалась здесь, в Тайбее. Мы не знали друг о друге абсолютно ничего, вплоть до собственных имен. Очевидно, он был старше меня, возможно на пять лет. Он говорил на японском абсолютно свободно, от чего складывалось мнение, что этот человек выходец из японской семьи. Он одевался не богато, скромно и со вкусом, а его большие черные глаза смотрели внимательно и дружелюбно из под длинной челки. Я, наверное, никогда не смогу забыть этот взгляд человека, вернувшего мне жизнь.

Я, видно, слишком увлеклась едой, из-за чего не заметила, как перемазалась. Он наклонился и провел пальцем по нижней губе, чуть задевая щеку, а затем выпрямился и слизнул с пальца апельсиновый джем. Помню, как в одну секунду я покраснела. А он только улыбнулся. Затем, он остался ночевать у меня.

Между нами ничего не произошло, ни секса, ни поцелуев. Мы оба спали на полу так, как это был старый одноэтажный дом японского типа, поэтому в комнате кроме шкафа, телевизора и японского чайного столика ничего не было. Спали мы на тонких матрасах, которые днем убирались в шкаф.

 

Вот так прошло полтора месяца моей жизни в Тайбее.

За это время, я узнала кое-что о своем странном друге. Он чувствовал приближение чьей либо смерти. Бывало на улице он мог спокойно определить у кого что болит, и как скоро настигнет смерть. А когда я спросила как такое возможно, он пожал плечами и пояснил, что видит на человеческом теле черные пятна, и если пятно совсем большое, то значит скоро человек покинет этот мир. А однажды, он ни с того ни сего сказал  мне такую фразу: «Ты знаешь, я чувствую, что скоро умру». Он ничем не болел, ничего его не беспокоило, он вел обычный образ жизни и тут такое заявление. Но затем он махал рукой, выбрасывал окурок и быстро переводил тему.

В один из уикэндов мы как обычно гуляли в нашем парке, и прощаясь, я почувствовала острую нарастающую боль в правом боку, как тогда, в самолете. Я поняла, что срочно должна пойти домой и лечь, поэтому поспешила распрощаться и от предложение меня проводить отказалась.

Буквально на половине пути, от боли я потеряла сознание.

 

Очнулась я в госпитале, а рядом с койкой сидел мой друг. Его лицо в тот момент было очень встревожено, и заметив, что я открыла глаза, он улыбнулся и обнял меня. На вопрос, как он оказался здесь, я узнала, что он почувствовал неладное уже тогда, когда прощаясь, я исчезла за поворотом. Как позже сообщил мне врач, боль была вызвана сильнейшим стрессом, и если я испытаю еще раз подобного рода потрясение – правая нога может отказать.

Последний день в Тайбее я провела с ним. Он сделал последний снимок со мной и когда мы прощались, он просил приехать в Тайбей и прийти на наш мостик, где он первый раз меня сфотографировал. Я улетела.

Больше о нем я не слышала.

 

Спустя 8 месяцев Акира умер. Его смерть была по неосторожности младшей сестры, на несколько дней приехавшей погостить к нему. В тот день Акира занимался фотографиями, когда сестра готовила что-то на кухне. Вскоре он почувствовал себя не хорошо, выпил снотворного, включил любимую музыку и лег на старенький диванчик, укутываясь теплым пледом. Из колонок доносилась легкая фортепианная музыка, заполняя звуками комнату и его душу. В тот момент хлопнула дверь, и сестра отправилась на встречу с друзьями.

Газ быстро заполнил маленькую квартиру. Акира умер, даже не успев проснуться, а смерть для него была безболезненной.

 

Когда я читала извещение, мама была рядом и варила кофе. Вечером того же дня меня увезли в больницу,  где врач объяснил, что у меня отказала правая нога и возможно, я больше не смогу ходить. Затем я замолчала, и на слезные мольбы матери так и не смогла вымолвить ни слова.

Вечером, спустя одну неделю, я сидела на кровати и смотрела в окно. Близилось рождество, на улице падал белый, пушистый снег. Звезды и луна освещали темную комнату, старую, больничную палату, где тускло горел ночник, освещая мой маленький земной рай, точнее то, что от него осталось. Неслышно, словно черная тень в комнату проскользнула чья-то узкая фигура. Увидев меня, девушка разрыдалась и уже не смогла остановиться. Она плакала, слезы лились по ее порозовевшим от мороза щекам, а груди был прижат небольшой конверт. Я поняла, что это была сестра Акиры. Она слезно молила о прощении, корила себя, обзывала, ее голос начал хрипеть и вскоре она уже тихо всхлипывала на стуле рядом с моей кроватью. Я открыла конверт, в котором было письмо и фотография.

Это было письмо Акиры, в котором он писал мне. Его он так и не отправил, наверное, потому что не успел, а сестра нашла это у него на столе, после его смерти. В письме он говорил, что чувствует свою смерть, чувствует, что совсем скоро это произойдет. В его словах не было ни страха, ни опасения. В его словах не было будущего. Жизнь, за которой он так гнался, которую пытался поймать все это время, медленно утекала, оставляя за собой еле заметную дорожку из наших слез. Он постарался дать мне понять, что его жизнь уже не та, в ней нет того стремления и надежды на будущее, ведь все о чем он мечтал, все это было в его жизни. Он встретил настоящую любовь, и здесь он писал обо мне.

В конце, он сообщал, что больше всего хотел узнать мое имя, и тогда я поняла, что это не справедливо. Ведь я узнала его имя, и теперь он обязательно должен узнать мое. Но как сказать мертвому, когда он больше ничего не слышит?

Слезы полились по моим щекам. Я вглядывалась вдаль, сквозь потемневшее от старости больничное окно, вспоминая те счастливые моменты, моменты его жизни. Радость, веселье, звонкий смех проносились в моей памяти. Я уснула, так и не увидев как ушла сестра.

Во сне я видела Акиру. Мы стояли в том самом парке, на мосту. Был зимний вечер. Он улыбался, и по его щеке бежала слеза. Она была наполнена счастьем и болью одновременно. Тихо шел снег, потихоньку заметая дорогу легкими хлопьями пушинок и свет одинокого фонаря отблесками играл на влажной дорожке на лице. А вокруг нас зима, покой и вечность.

Утром, я так же сидела в кровати и смотрела сквозь замершее окно, когда раздался тихий голос мамы и она вошла в палату.

— Дочка, кое-кто хочет с тобой поговорить, — она улыбнулась измученной улыбкой, и ее в глазах засветились слезы.

Сердце бешено забилось, и в тот момент в комнату робко вошел невысокий мужчина, в котором я узнала своего постаревшего отца. А я и не заметила, что он настолько постарел, и половину его головы теперь покрывали белоснежные волосы. Он приблизился к кровати, и упал на колени, дрожащими руками коснувшись моих рук.

— Прости меня, дочка, прости! — впервые я видела, как папа плакал.

Впервые я почувствовала, что теперь буду не одна, теперь, у меня будет настоящая семья, и я никогда больше не буду одинока.

Я поняла смысл моей встречи с Акирой — чтобы что-то обрести, нужно что-то потерять. Акира пал жертвой собственных страхов, подарив мне новую жизнь и надежду на светлое будущее, потому что на этот раз я не была простым наблюдателем, не смотрела на жизнь, как смотрят фильмы в кинотеатре, а жила по-настоящему, чувствовала свое человеческое, материальное тело, ощущала дуновение ветра, запах рождества и дыма, от горящего неподалеку камина.

 

 

Моя любовь к нему, самая большая ошибка и самое большое счастье в моей жизни.

Только тогда и только в тот момент, я поняла, что жизнь переменчива и в этом ее постоянство. Я пообещала себе, что Акира, во что бы то ни стало, обязательно узнает мое имя.

 

 

Посвящается памяти Акиры Накагавы.

Жизнь дается один раз, и потерять ее добровольно, согласится не каждый. Но ты подарил свою жизнь мне, так и не узнав мое имя.