Успех мультфильма «Ежик в тумане», сделанного в 1975 году, для любителей реализма в искусстве так и остался загадкой. Ну бродит себе ежик в тумане, ищет лошадь, потом, кажется, падает в реку, его кто-то куда-то несет. Видно плохо — туман. Что тут такого? А то. Сказочник Сергей Козлов и гениально воплотивший его замысел аниматор Юрий Норштейн, напустив в свой мультфильм тумана, рассеяли туман мифологический, окружающий образ среднестатистического ребенка советского периода.

     Едва ли не единственный из детских писателей своего и более старшего поколения, Сергей Козлов вспомнил и о потаенной, созерцательной стороне детской души. Его прозе чужда всякая натужная веселость, октябрятский задор, корни ее кроются скорее в русской философии. Козлов вдруг вспомнил — ребенок может быть и грустным, и задумчивым, и нежным.

     Тридесятое царство сказочника Козлова — это не волшебная страна с ковром-самолетом и скатертью самобранкой, а самый обыкновенный среднерусский лес, который каждый день другой. То он пуст и безмолвен, то погружен в зимний сон, то наполнен паром от только что выпавшего весеннего дождя. Источник волшебства здесь в его переменчивости, ведь природа сама по себе волшебна. Заметим, что у Козлова была возможность наблюдать ее не из окна городской квартиры — до того как стать сказочником, он успел поездить в геологические экспедиции, поводить экскурсии в Михайловском, где с «очарованными лесами» тоже все было в порядке. Кстати, и паровозным кочегаром, и учителем пения, и токарем он тоже побывать успел, и окончил Литинститут лишь после этого, а недавно сказочник купил себе дом во Владимирской области, где и проводит лучшую часть своего времени.

     Все, кто когда-либо имел дело с детьми или хотя бы читал книжку Чуковского «От двух до пяти», хорошо знают, какой фантастический, на грани гениальности и безумия, авангардистский абсурд живет в разговорах детей друг с другом. Козлов уловил и это.

     «Как хорошо, что ты нашелся,- сказал Медвежонок.
     — Я пришел.
     — Ты представляешь, если бы тебя совсем не было?
     — Вот я и пришел.
     — Где же ты был?
     — А меня не было, — сказал Ежик».

     Жизнь всех этих Иванушек-дурачков в зверином обличье — цепь странных, непонятных действий. Они греют остывшую осеннюю траву, «оттеняют» криками тишину, пытаются надышать нору впрок, чтобы тепла хватило на всю зиму, вытирают тряпочкой пыль со звезд, но иногда неуклюжий Медвежонок случайно смахивает звездочки с неба. И все же основное их занятие — удивляться и думать. Они невероятно статичны, эти милые ребята. Возможно, именно поэтому философские сказки Козлова и проскальзывали сквозь частую сеть советской цензуры — ни к какому открытому действию автор не призывал. Более того, давал ясную схему взаимодействия с внешним миром — живи себе в своем домике, слушай дождь и ветер, топи печку, наблюдай.

     О том, что дети могут быть и другими — напористыми и шумными, Козлов знал не хуже других. Ведь жизнерадостного льва Бонифация, у которого были каникулы, Львенка и Черепаху, горланящих на солнышке песню, тоже сочинил он. Хотя очевидно, что его первая и последняя любовь — именно Ежик, умоляющий друзей послушать тишину, своеобразное альтер эго писателя, как известно, не жалующего великосветский шум и как чумы бегущего публичности и журналистов. Но деваться некуда, и никакая туманная завеса уже не спасет, — еще задолго до своего юбилея Сергей Козлов вышел из тумана и превратился в классика детской литературы.