Спасибо, |
|
маленький человек |
|
Через 2 года после написания последней записи в этом сообществе: |
|
Видео |
|
Нельзя быть вечно скомпрометированным! |
|
Об Андрее... |
|
- новая серия фотографий в фотоальбоме |
![]() | ![]() | ![]() |
|
- новая серия фотографий в фотоальбоме |
![]() | ![]() | ![]() | ![]() |
![]() | ![]() |
|
Аудио-запись: Из к/ф "Будьте моим мужем" - песенка про верблюда |
Музыка |
![]() |
zebraXR
![]() |
Напрасно ждут друзья, Сижу я в уголке, Картинку видел я, С верблюдом на песке. Хоть видел 5 минут, Забыть я не могу, Как грустно шел верблюд По скучному песку. Припев: Картинка, картинка С верблюдом на песке, Картинка, картинка Верблюд в большой тоске. Печальнее картин Не видел я пока. Верблюд совсем один, Ни мамы, ни дружка. Художник, нарисуй, Картинку без вранья Что б этот шел верблюд, А рядом с ним и я. Припев. |
|
Комментарии (0)Комментировать |
Из бесед. |
...Я не могу назвать себя твёрдым человеком. Наверное, я человек нетвёрдый. У меня есть какие-то основополагающие принципы. Я имею в виду принцип порядочности, принцип чести, честности. Стараюсь не делать того, чего могу не делать, не говорить того, чего могу не говорить. Но назвать себя глубоко принципиальным человеком, пожалуй, не решусь. Хотя, может быть, в каких-то вопросах у меня проявляется принципиальность. НО я это, возможно, не очень осознаю. Вообще, наверное, когда человек себя осознаёт влюблённым, умным, талантливым, то он мгновенно становится в позу и «хошь не хошь» начинает рисоваться и стараться чему-то соответствовать. Всё-таки, мне кажется, любой человек интересен в непосредственных проявлениях. Вообще я думаю, что непосредственность – самое необходимое качество в нашей профессии. Сохранение её и в восприятии себя и в восприятии окружающих очень важно. Любой контроль мгновенно её уничтожает. Когда человек подходит к зеркалу, он «хошь не хошь» желает себя ощущать лучше, чем он есть на самом деле...
...Я, может, иногда делаю вид, но назвать своё состояние согласием с самим собой мне трудно. Меня настораживает в себе привычка к комфортности жизни, к какому-то её определённому уровню. Я восхищаюсь людьми, которые совершенно вне этого, а во власти некой внешней силы, духовности, и вообще они не замечают внешней стороны своей жизни. Я это замечаю, но ничего поделать с собой не могу, и я этого не стараюсь скрыть...
...Сказать об удовлетворённости? Не знаю, наверное, не могу. Я не хочу по этому поводу кокетничать и рисоваться. Чувство удовлетворённости может возникать какими-то мгновениями, какой-то секундой. Я помню успех того или иного спектакля, успех «Доходного места», успех «Женитьбы Фигаро» в Москве и в Ленинграде, или успех «Фигаро» в Болгарии, где зал стоял в конце и кричал. Успех мой в отдельных концертах. Ощущение популярности, когда не дают сесть в автобус, или бесчисленное количество людей тянут к тебе руки, и ты себя можешь в какую-то секунду ощутить властителем жизни. Но всё равно это происходило на долю секу3нды, потому что потом возвращалось что-то такое, что помогало мне дальше жить...
...Иногда у меня возникает ощущение, что я обманываю. Вроде как Иван Александрович Хлестаков. Наверное, кого-то я и не обманул, но многих обманул. Но, видимо, в этом обмане заложен принцип актёрской профессии. Она всё-таки в конечном итоге обманывает, изображая страсть, изображая любовь, изображая излишнюю весёлость. Всё равно это лицедейство...
...Что меня тревожит? Меня пугает отсутствие огромного количества замыслов, заготовок. Может быть, это в силу моего легкомыслия или просто – это темнота. А может, это и есть проявление успокоенности. Меня спрашивают: «Ваши несыгранные роли?» Я порой теряюсь в ответе. А с другой стороны, я думаю, что мне очень трудно сегодня найти несыгранную роль, которая была бы открытием. В той или иной степени очень много сыграно. Значит, может быть, этим я так избалован, что у меня это диктует отсутствие истошного желания что-то осуществить. Если взять в целом те роли, которые я сыграл в театре, то, может быть, треть того, что в них можно сказать, я сказал. Но даже если это треть, то всё равно это уже очень много. А драматургия, с которой мне посчастливилось работать, говорит сама за себя. Иногда мне кажется, что то, что сделано, сделано на максимуме. А иногда возникает состояние неопределённого желания. Потом в конечном итоге оно во что-то материализуется. С другой стороны, когда появляется возможность «прекрасного ничегонеделанья», я мгновенно ощущаю свою ненужность. И этот «аристократизм духа», казавшийся мне интересным и забавным, моментально становится пустым пребыванием. Может быть, потому я никогда не находился без работы, и паузы, которые возникали, сразу оборачивались новой работой. Конечно, независящая уже от меня жажда наполненной содержательной жизни всегда присутствует...
...Наверное, меня всё-таки больше радует процесс, а не результат. И в этом, наверное, основной смысл творчества для меня – процессе спектакля. И жизнь даст мне именно это...
...Самоконтроль – чудовищная вещь в актёре, с моей точки зрения. Он убивает всё. Евгений Багратионович Вахтангов сказал, что талант – это умение увлечь себя на поставленную задачу. Так вот, как только возникает внутренний контроль, так моментально исчезает подлинное увлечение. Ведь, если мы в жизни чем-то увлечены, то мы действуем или воздействуем на кого-то, полностью отдаваясь своей задаче, не думая в этот момент ни о чём другом. Контроль на сцене – это свойство непрофессиональное, оно антипрофессиональное. Говорят: артист купается в роли. Что это значит? Когда человек купается, то он весь поглощён и упоён счастьем наслаждаться водой, солнцем. То же самое происходит, когда дети играют. Их игра прекрасна тем, что они увлечены ею абсолютно, и у них в это время возникает некая своя картина. Так и в актёрской профессии. Мне лично самоконтроль очень мешает на сцене. А неопытному молодому актёру тем более. Я ещё могу его скрыть за счёт наработанного опыта, но всё равно, пока меня, грубо говоря, не начинает «нести», роль не идёт. Говорят: «понесло», «пошло», - вот это уже и есть отсутствие какого-то ни было контроля. Мне необходимо на сцене полное отрешение от всего постороннего, поэтому меня моментально сбивает любой шум, я сразу начинаю думать об этом. Но когда полное отсутствие профессионализма накладывается на нечёткое определение для себя задачи и неумение её выразить, то о чём говорить? Ты можешь всё прекрасно понимать, но не можешь этого выразить. Уже не говоря о втором плане. Что такое второй план? Наверное, это и есть круг твоих ассоциаций, твоё личное...
...Всё равно наша профессия требует амортизации своей собственной драмы. Естественно, с годами, с появившимися недугами и потерями это становится проще. (Я имею в виду, что за состраданиями не надо далеко ходить, уже не нужно тебе искусственно придумывать груз чего-то...) Всё-таки, в нашей профессии необходимо наличие биографии у актёра, наличие пережитого, с одной стороны, а с другой – умение это выразить...
...Применительно к актёрам часто говорят о теме «творчества». На мой взгляд, «тема» - это какая-то придуманная вещь. Если видна тема, то мне сразу это уже не интересно...
...Мне интересен театр, как форма лицедейства, как праздник. То, что называется – «играешь в охотку». Я не могу сказать, что каждый спектакль хочу играть. Скорее даже нет, напротив, я всё чаще и чаще не хочу играть... Но всё равно, когда я играю, то никогда не вижу зрительного зала, не вижу, что за кулисами. Причем, даже находясь на эстраде, я этого не вижу. Иначе я не впрыгну в предлагаемую игру...
...Но получение удовольствия от профессии – это уже минус. Ощущение того, что замечательно играешь, иногда мне мешает. О том хорошо сказано у Селинджера в «Над пропастью во ржи». Когда Холден Колфилд слушает пианиста и не может понять, что мешает полностью отдаться наслаждению его гениальной, грациозной игрой. Потом он понял, что этот пианист сам знал, что он замечательно играет...
...Плучек как-то мне сказал: «Ты слишком профессионален». Хорошо бы чего-то не уметь, а я вроде всё умею. Конечно, это не совсем так. Но мне просто нравится всё уметь, и вместе с тем это очень мешает. И тогда я уже начинаю раздражать...
...В актёре я ценю сочетание интеллекта и таланта...
...Но я не очень люблю актёров критиков на сцене, в которых всё от ума. Когда я вижу назойливый, голый темперамент мысли, для меня тогда пропадает что живое...
...Приходит профессионализм, проходит непосредственность, уходит естественность. Слово «мастерство» уже подменяет то, что подлинно. Что замечательно в великих артистах: мастерство в сочетании с детской непосредственностью и верой...
...И всё-таки, если говорить о чём-то неосуществленном, то это – яркое театрально-музыкальное действие. Это именно то, что живо во мне всегда. Когда я обращаюсь к каким-то песням, любым музыкальным выплескам, во мне просто говорит настоятельная в том потребность. Удастся или не удастся это осуществить, не знаю. Может быть, это так и останется за рамками моей жизни. Но даже, если я что-то успею сделать, то всё равно это не будет в полной мере отвечать тому, чего я хочу, о чём мечтается...
Публикация Анны Гаврюшиной.
|
Андрей Миронов: «Смех – это серьёзно» |
Высокая комедия и высокая трагедия находятся на одном полюсном стыке. Жанр комедии не означает ведь только смешное. Это и смешное в грустном, и грустное в смешном. В жизни нет ни «чистой» комедии, ни «чистой» трагедии, в жизни они перемешаны. Ну, Гоголь, например: можно ли в его произведениях провести грань между комическим и трагическим? А «величайший комик XX века Чаплин? Глядя на экран, смеёшься до упаду, а потом, выйдя из кинотеатра, вдруг начинаешь понимать, что смеяться-то, в общем, не над чем, и что всё это не смешно, а скорее грустно, если не трагично...
Актёр, внушающий себе, что он «артист глубокого психологического направления» и по этой причине должен существовать вне какого бы то ни было юмора, вне всяких комедийных ощущений, - он, мне кажется, примитивен.
* * *
Комедию играть труднее, чем трагедию – во всяком случае, мне. Просто физически. Профессия актёра забирает много сил, если ею честно заниматься, а не «обозначать». А смешное, оно всегда требует лёгкости, раскованности, непосредственности, которой иногда бывает трудно добиться. А у тебя огромный шлейф проблем собственной жизни, забот, «бытовых подробностей», и ты не можешь забыть о них. Но – ДОЛЖЕН, иначе не сыграешь роль.
Например, в моём характере, так сказать, драмы значительно больше, чем комедии. И с возрастом меньше не станет – думаю, наоборот. Заботы, они ведь очень способствуют появлению у артиста второго плана – к сожалению, отнюдь не комедийного.
* * *
В любом высокохудожественном произведении заложена снисходительность, назидательность или, как говорили русские классики, урок. Если этот урок преподносится на подмостках, тогда это для меня сатирическое произведение. Звучит парадоксально, но любая драматическая история может стать сатирической. Предметом сатиры могут быть не только крупные социальные стороны жизни, но и некоторые стороны человеческого характера.
Часто говорят, почему в театре Сатиры идёт спектакль «У времени в плену». Я играю в нём писателя. Этот персонаж далёк от сатирического. Героика, пафос, утверждение – именно в этом отчётливо звучит то, что писатель отрицает – цинизм, равнодушие, безделие. А вместе с ним отрицает это театр и актёр.
* * *
Для того, что бы быть артистом сатирического жанра, нужно, по-моему, уметь радоваться жизни, находить эту радость во всём – в природе, в искусстве и, конечно, в первую очередь, в людях. Тем более это важно при создании сатирических образов: необходимо обладать мощным зарядом оптимистической энергии для того чтобы идти в атаку на пошлость, приспособленчество, карьеризм, стяжательство, мещанство – на всё то, что мешает нам жить.
* * *
Признаться, мне бывает порой обидно, когда после серьёзного спектакля с моим участием друзья говорят мне: «Спасибо, мы хорошо отдохнули». А я вроде бы вовсе не ставил перед собой такой цели. Я тратил нервы, силы для того чтобы заставить зрителя задуматься, задеть его, сделать своим единомышленником.
Истинный отдых – это непросто. Со мной, наверное, можно поспорить. В последнее время я и сам начал сомневаться: а может быть, я не прав? Может быть, зритель иногда действительно хочет просто отдохнуть? Просто – развлечься? Просто – посмеяться?
Но тогда возникает другой вопрос: а что, собственно, это значит – просто развлечься или просто посмеяться? Я давно заметил, что люди плачут по одним и тем же, сходным причинам, смеются же – совсем по разным. Юмор – понятие индивидуальное. И поэтому самое главное условие, которое необходимо сегодня развлекательным передачам, - разнообразие, отсутствие шаблона, стереотипа, который очень быстро порой устанавливается на телевидении. Например, «Голубой огонёк» уже много лет проводится по одной и той же схеме. Собираются за столиком люди, и им, по замыслу авторов, должно быть весело, но мне мешает поверить в это стереотипность не самих этих людей, а их поз, жестов, реплик. Разные люди подчас начинают походить друг на друга, потому что у них одни и те же скованные движения, взгляды, они одинаково избегают смотреть в кинокамеру. И всё это тем более бросается в глаза, что сам телезритель сидит перед экраном абсолютно раскованный и, разумеется, ждёт от участников передачи такой же непринуждённости, свободы поведения. Вот, например, «Бенефис», неизменно приковывающий внимание зрителей. Передача спорная – в этом нет никакого сомнения. Иногда мне в ней элементарно не хватает смысла, я вижу на экране полный сумбур, в котором тонет личность, индивидуальность актёра. И всё же даже с такими недостатками «Бенефис» мне интереснее и дороже, чем иные однообразные, обросшие штампами передачи. Поиск – вот что для меня сегодня особенно ценно в развлекательном жанре! Поиск, эксперимент и, конечно же, импровизация. Мы порой забываем о том, что люди, работающие в развлекательном жанре, должны обязательно владеть этим сложным и тонким искусством – искусством импровизации. Например, я много раз участвовал в «Театральных встречах» и даже сам их вёл. Вот передача, которая буквально чахнет без импровизации и становится по-настоящему развлекательной – в самом высоком смысле этого слова – тогда, когда содержит в себе элемент импровизации.
Я был одно время членом КВН. Передачи шли с огромным успехом. Но как только в них исчезли живость, непринуждённость, как только участники КВН стали дома, заранее заготавливать «весёлые и находчивые» ответы, передача начала изживать себя. Искусству импровизации нужно учиться. И здесь, думается, нам есть что позаимствовать у наших зарубежных друзей. К примеру, в Болгарии существует постоянная передача, вся построенная на импровизированном интервью. Когда наш театр Сатиры был на гастролях в Болгарии, мне предложили принять в ней участие. Я не знал, какие вопросы мне зададут, следовательно, не мог заготовить и ответы. Перед телекамерой за пять минут до начала спектакля шёл живой непринуждённый разговор. А как это было интересно!
Нельзя сказать, что у нас нет подобных попыток. Они есть. Но, быть может, следует ввести на телевидении передачу, построенную на таком прямом телерепортаже? Это научит всех нас – и актёров, и зрителей – искусству общения, внесёт разнообразие в устоявшийся порядок развлекательных передач. Юмор ведь в принципе очень быстро стареет. То, что вчера казалось смешным, сегодня не вызовет порой даже тени улыбки. Вот почему мы должны всё время экспериментировать, искать.
И тут мне хотелось бы вернуться к тому, с чего я начал. С этого «спасибо, я замечательно отдохнул», сказанного зрителем актёру. Возможно, разные люди вкладывают в эти слова совершенно разный смысл. Но для меня отдых, развлечение – это всегда возможность отойти от своего привычного состояния и от каких-то устоявшихся шаблонов в игре и в восприятии, эта новизна, поиск, открытие. Без них сегодня, на мой взгляд, совершенно не может существовать развлекательный жанр.
|
Путешествие, которое никогда не кончается... |
Путешествие, которое никогда не кончается
(фрагменты интервью разных лет)
- Андрей Александрович, известно, что Вы – сын актёров. В какой степени это определило вашу судьбу?
-Ну, конечно, я наблюдал труд родителей, и с раннего детства у меня не было иллюзий, что это вечный праздник. Мои родители – Мария Миронова и Александр Менакер – почти всегда репетировали дома, и очень скоро я понял, какой это жестокий по отношению к себе, мучительный труд. Относиться к актёрской работе как к приятному времяпрепровождению можно только по недоразумению.
Родители не оказывали на меня никакого давления, не отгораживались от меня стеной («Не дай Бог, чтобы сын стал артистом, хватит нас...»), но и не тянули меня за уши («Кем же ещё может стать ребёнок в театральной семье!..»). Они не готовили меня к актёрской профессии, я никогда не выступал перед гостями. Знаете, как это бывает: «А сейчас Андрюша (или Петя) нам что-нибудь прочитает...» Рос обычным мальчишкой. Когда решил поступать в театральное училище имени Б.В.Щукина, родители отнеслись к этому без особого энтузиазма, но предоставили решать самому.
Перед вступительными экзаменами я решил показать, на что способен, артистам театра имени Е. Вахтангова. Замечательная актриса Целилия Львовна Мансурова посоветовала идти в училище. Она, можно сказать, моя «крестная мать» в искусстве...
- Актёру важно найти свой театр, своего режиссера. Считаете ли Вы, что такая встреча состоялась?
- После окончания учёбы я был принят в театр Сатиры, где и работаю уже много лет под руководством Валентина Николаевича Плучека, не только замечательного режиссера, но и прекрасного педагога. Очень многим я обязан именно Валентину Николаевичу...
В этом театре сыграно много ролей, каждая важна и памятна, но особенно первые. Это «Проделки Скапена», где я играл слугу Сильвестра, а Спартак Мишулин – Скапена. Тогда сразу много молодежи пришло в театр, и этот спектакль, как и «Над пропастью во ржи» по роману Сэлинджера, памятен особой атмосферой студийности. Прежде, в училище, я увлекался характерностью, выдумывал жесты и гримасы посмешнее. А здесь, когда мне доверили роль совсем иного плана, ощутил: надо не показывать, а быть, не изображать, а являться – живым естественным. Мой герой – Холден Колфилд – не острил, говорил тихо, много думал. Он был чуть младше меня, и я почувствовал, как между нами вдруг установились какие-то особые, прежде мне неведомые отношения. Колфилд принадлежит к категории рассерженных молодых людей, не имеющих своей позитивной программы, но убеждённых в том, что продолжать жизнь по-старому нельзя.
Затем были Присыпкин в «Клопе Маяковского, Дон Жуан в спектакле «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» М. Фриша, Жадов в «Доходном месте» Островского, Вишневский – «У времени в плену, Хлестаков в гоголевском «Ревизоре»...
- О Вас немало говорят как об актёре, доказывающем своей практикой, что амплуа – сущая выдумка театроведения...
- Мне кажется, что амплуа в том смысле, как это понимали в прошлом веке, в наши дни не существует. И не потому, что кто-то вдруг решил пересмотреть этот вопрос. Просто рамки амплуа всегда суживали возможности актёра. А в наше динамическое время, когда театр требует от артиста самой разносторонней многогранной подготовленности, высочайшего профессионализма, оставаться только героем-любовником или только комиком невозможно. В понятие «профессионализм» я вкладываю не просто органичность, не просто одарённость – нынче этого мало. Сегодня профессиональным можно считать того артиста, который в каждой роли точно знает, зачем он выходит на сцену, что он хочет сказать. Сегодня на первый план выступают не дикция, не умение носить платье, искусно гримироваться (хотя это всё важно), а личность артиста. Чем ярче личность исполнителя, чем больше в его трактовке пристрастия, тем интереснее образ.
В театре есть понятия «первый план», «второй план».По-моему, первый план – это роль, пьеса, автор. Второй –актёр и то, во имя чего он творит. Мне дороже второй план. А для того, что бы им овладеть, нужно чувствовать роль и жанр. Что это: драма, комедия, трагедия, фарс... Сочетание элементов комического и трагического встречается ещё в шекспировской драматургии. Так что трагикомедия не является детищем двадцатого века. Сейчас в театре можно увидеть сочетания самых различных жанров. И происходит это по совершенно объективным причинам. Ненешние зрители более образованны, более информированы, а актёр не имеет права быть глупее своих зрителей. Он должен пройти через все жанры драматургии, ибо нельзя играть высокую трагедию, не овладев искусством водевиля. И наоборот. НО в любом жанре меня интересует не столько сам жанр, сколько мысль. Я всегда стараюсь понять, что нового смогу сказать зрителям, с чем я выйду сегодня на сцену? Ради чего? Зрители считают меня артистом комедии. Вероятно, потому, что я работаю в театре Сатиры и снимался главным образом в комедийных фильмах. Однако сатира может быть не только смешной, но и грустной. Она может решать глубокие нравственные проблемы.
На сцене нашего театра идут разные по жанру пьесы. Я играл Жадова в «Доходном месте» и Фигаро в комедии Бомарше. Мои герои, утверждающие свои человеческие права, находясь в остром конфликте с обществом, - совершенно разные образы из разных эпох. В дореволюционном театре их не мог бы играть один актёр – мешали существующие рамки амплуа. А практика сегодняшнего театра опровергла эту теорию и доказала, что никаких ограничений для актёра не существует.
Это вовсе не значит, что любой актёр может одинаково хорошо сыграть любую роль. У каждой или почти у каждой актёрской индивидуальности должно быть своё защитное реле, которое вовремя могло бы предостеречь от досадных недоразумений. Здесь надо учитывать и возраст, и внешние данные, и пристрастность к Определённому кругу проблем. И тем не менее есть актёры, которым под силу сыграть любую роль. И всегда блестяще. Например, А.Д.Папанов. Он – генерал Серпилин в «Живых и мёртвых», и Боксёр в «Дамокловом мече», Городничий и Ионыч... А ещё он, наверное, мог бы сыграть Ричарда III, Отелло, Яго, Макбета, Лира, Фому Опискина, Тартюфа, Рабурдена, Фамусова, Годуна, Вожака... Я даже не знаю, какие роли он не смог бы сыграть так, чтобы это было всем интересно. Таково уж свойство папановской индивидуальности.
А в кино, как ни странно, понятие амплуа устойчивее. Впрочем, это объяснимо. Актёр удачно сыграл в том или ином фильме, и режиссеры начинают приглашать его на роли такого же плана, происходит своеобразная амортизация его возможностей. Но сам актёр обязан этому сопротивляться.
В этом смысле достаточно наглядна киносудьба Валерия Золотухина. Если однажды в «Бумбараше» им был блестяще сыгран персонаж – это было художническим открытием. Но когда режиссеры приглашают его «делать» этого же самого персонажа ещё и ещё раз, то тут уже не до открытий.
Мне же обычно предлагают играть персонажей, занимающихся нетрудовой деятельностью и живущих на нетрудовые доходы. Внешне благообразных, но непременно порочных. Спекулянтов бриллиантами или жуликов на самых разных должностях – директор комиссионного магазина, заведующий овощной базой, водитель такси, разновидность –таксист-балагур...
Можно только поражаться интуиции Рязанова, который в «Берегись автомобиля!» пригласил Иннокентия Смоктуновского. Ещё пример – Юрий Никулин. Это прекрасный артист – тут двух мнений нет, и всё же для меня наиболее интересна его роль в картине «Когда деревья были большими» - отнюдь не «чисто» комедийная, где Л. Кулиджанов угадал драматический талант Никулина.
В таланте Евгения Леонова не так легко было выявить драматическую сторону, но всё же он сыграл в «Донской повести», «Белорусском вокзале», в «Премии». А Георгия Вицина даже не пробовали в ролях некомедийного плана...
-Значит, Вам как артисту театр ближе, чем кино?
-Актёр без театра не может существовать. Здесь ежедневный тренаж, работа на сцене, репетиции. Иногда только в 30-40 раз сыграв героя, почувствуешь, что наконец-то подобрал ключ к его характеру, добился задуманного. Театр – это лаборатория, дающая возможность для творческого роста.
Работа в кино требует от актёра иных средств выражения. Здесь ты один на один с камерой. И она совсем близко показывает твоё лицо, руки – крупным планом. Это творчески интересно. И всё-таки сердце моё отдано театру. Не представляю свою жизнь без сцены, без пыльных кулис с их неповторимым запахом, без контакта с залом. Дыхание зрительного зала, живую реакцию не заменить ничем.
-У Вас были встречи с самыми разными кинорежиссерами. С кем из них Вам больше нравится работать?
-Мне пришлось сотрудничать с Леонидом Гайдаем и Эльдаром Рязановым, Ильёй Авербахом и Леонидом Квинихидзе, на телевидении – с Марком Захаровым и Анатолием Эфросом. Каждый из них по-своему близок мне, выделять кого-то было бы обидным для других.
-Вы и сами иногда становитесь режиссером...
- Захотелось попробовать свои силы в этом трудном (теперь-то по себе знаю) деле, самому формировать идею спектакля – у актёра, только занятого в нём, такой возможности нет. Административной надобности ставить спектакли у меня нет, режиссёров в нашем театре хватает. Но необходимость заниматься режиссурой есть, потому я поставил спектакли по пьесам Григория Горина «Маленькие комедии большого дома» (написана совместно с А. Аркановым) и «Феномены». Почему я обратился к произведениям этого писателя, чьё имя знакомо любителям юмора давно? Он близок мне по мироощущению. Кроме того, обе пьесы – о наших днях, что, конечно, тоже немаловажно...
-Андрей Александрович, Вы давно поёте на сцене и экране, записываетесь на радио и телевидении. Пластинка с записями песен в Вашем исполнении была моментально раскуплена. Пение – это потребность самовыражения?
- К своему пению (так это можно назвать лишь условно) я отношусь очень иронично, певцом себя никогда не считал и не считаю. Как многие простые смертные люблю петь. Мне это просто доставляет удовольствие. Многое из того, что я исполняю, становится популярным, но это заслуга не моя, а авторов песен.
- Андрей Александрович, публика сразу или почти сразу признала Вас талантливым актёром и полюбила. Скажите, а когда к Вам пришло чувство, что Вы человек не без таланта?
- Талант – это одарённость в высшей мере. Талант всегда сопутствует открытию, открытие – таланту. Для меня это слово слишком много значит. Единственное, что я могу гарантировать, это – профессионализм. Талант же я всегда вижу у других. Себе признаться в нём боюсь, потому что хочу оградить себя от покоя... Совсем недавно стал ощущать, что могу управлять зрительским вниманием, чувствовать себя сильнее в общении с партнёрами.
Я вообще человек не очень уверенный. К сильным отношусь осторожно. Больше люблю людей сомневающихся, размышляющих, рефлексирующих.
Актёру не на пользу гладкая, спокойная биография. В актёре есть две вещи: мастерство и личность. И что бы личность сложилась, возмужала, не обязательно, конечно, в Сибирь или грузчиком, но через что-то человек должен пройти. Возьмите Ульянова, Смоктуновского. Это не благополучные люди... Сам же недостачу страданий бытовых восполняю страданиями моральными.
- То есть?
- Классическое недовольство собой.
- Знакомо ли Вам чувство зависти к своим коллегам?
- Белой зависти, которая стимулирует тебя самого к новой работе? Вы это имели в виду? Конечно, знакомо. Я почти всегда завидую Иннокентию Смоктуновскому, его умению сконцентрироваться на главном. Олегу Ефремову – он владеет поразительным секретом воздействия на психику зрителя. Анатолию Папанову, особенно на репетициях, - он обладает редким даром находить такие черточки и детали, которые делают его всегда поразительно достоверным.
Мне кажется, любой актёр должен испытывать чувство белой зависти, кстати, и любитель тоже, если он настоящий актёр. Иначе – самовосхищение, а это – гибель.
- Назовите любимого актёра, актрису.
- Трудно ограничится одним. Это опять же Ульянов, Смоктуновский, Фрейндлих. Они не просто талантливые люди, а люди, которые привносят своё собственное «я», свою личность, своё мироощущение. В каждой их роли присутствует определённая гражданская позиция, глубокая заинтересованность в тех проблемах, о которых они говорят со сцены или экрана, своё «за» и «против».
Один из самых моих любимых актёров – Жерар Филлип. Его герои счастливо сочетают в себе возвышенную романтику и добрую ироническую улыбку.
- Какие театры Вам близки, интересны?
- Прежде всего театр на Малой Бронной и его режиссёр Анатолий Эфрос, театр на Таганке, хотя во многом я не согласен с режиссёром Ю. Любимовым. В его блестящих постановках зачастую не видно актёрских индивидуальностей. Они задавлены диктатом режиссёра. Подчинены его схемам и построениям, хотя и блестящим. Может быть, поэтому наиболее человечным спектаклем у них я считаю «А зори здесь тихие». Театр «Современник», Ленинградский Большой драматический...
- Как Вы относитесь к своей популярности?
- Популярность... Слово-то какое-то сомнительное. Мы же не скажем с вами «популярный пианист Святослав Рихтер»... Хотелось бы скорее пройти через эту формулу. Такие слова, как «известный», «признанный» - приятнее, не так ли?
К слову «звезда» тоже отношусь иронически. В чём проявляется эта «звёздность»? В том, что меня узнают на улице, в автобусе и на вокзале не только в Москве, но и в Норильске? Эта популярность ещё не определяет истинную значимость того, что я делаю и что сам считаю особенно важным.
Популярность, как правильно заметил один умный человек, лишь поначалу кажется судьбой, потом нередко это ирония судьбы, которую до поры до времени поддерживают печать, радио, телевидение и горячность особенно преданных почитателей. Я такой же, как все. Я просто работаю, как все.
- Театр, кино, радио, телевидение, эстрада, поездки по стране. Как соотнести это с пушкинскими словами «Служенье муз не терпит суеты»?
- Искусство, настоящее искусство, разумеется, должно быть вне суеты. Для меня интенсивная работа – не суета. Да, много снимаюсь, играю, езжу... Актёр должен играть, и играть как можно больше. Но профессия не должна превращаться в ремесло.
Высказывается сочувствие актёрам, которые быстро сгорают, так как берутся сразу за многое. Ну, а если так совпало, что мне в этом году предложили сразу четыре работы? Да, конечно, чтобы взяться за них, пришлось от многого отказаться, я уплотнил свои сутки до предела. Но ведь у меня был год, когда я не играл в театре ни одной роли!
Не знаю, хорошо ли у меня получится всё, за что я взялся, но никогда бы не простил себе, если бы отказался. Актёр должен одинаково уметь и ждать, и спешить.
Каким-то образом уясняя мой образ жизни, зрители жалеют меня. Однажды во время концерта в Ленинградском доме офицеров из зала мне прислали на сцену большой апельсин, на котором было написано: «Андрюша, скушайте. Вы плохо выглядите»...
- О каких ролях в театре или кино Вы мечтаете?
- Кто из актёров не думал о Гамлете! Я – тоже. Но мечта остаётся мечтой, а с годами реальность побуждает играть уже не Гамлета, а Клавдия. Кончается всё это Полонием, а потом просто упирается в могильщика... Лучше уж не отрываться от грешной земли.
- Как вы относитесь к критике?
- Обо мне писали по-разному. Приятно, конечно, когда хвалят. Но в принципе я руководствуюсь правилом Маяковского. Он никогда не интересовался, хвалят или ругают его. Он спрашивал: «Уважают?».
- У Вас бывает плохое настроение?
- Увы!
- И что же Вы делаете в таком случае?
- Пребываю в плохом настроении до того момента, пока оно исправляется.
- Как Вы отдыхаете, чем занимаетесь в свободное время?
- Теоретически отдых я так представляю: полное отключение – ни звонков, ни просьб, ни приглашений. Но в жизни так не получается, и если вдруг выпадают свободные дни и мне никто не звонит, не зовёт, не просит, кажется, что всё, жизнь кончена и я никому не нужен. Поэтому, повторяю, люблю стремительный ритм жизни, позволяющий чувствовать себя нужным.
- Ваше хобби?
- Не особенно понимаю значение этого слова на русском языке. А вообще-то люблю сырники и балет.
- На какой вопрос Вы хотели сами бы ответить?
- Я бы спросил: насколько важной и необходимой Вы считаете свою профессию? Профессия актёра даёт ему возможность превратить в живое, реальное, ощутимое какие-то мысли умных людей, пропустить их через своё сердце и сделать близкими своим современникам, своим согражданам. Самые страшные пороки в человеческом характере – цинизм, равнодушие, безразличие. И тем важна ещё наша профессия, что она помогает бороться с ними, что она воспитывает, объясняет, заставляет людей о чём-то задуматься. Её пафос в том, что она делает их чище, глубже, содержательнее и добрее.
- Когда успех – это результат долгой борьбы, трудностей, неудач, когда он становится справедливым завершением актёрской судьбы, тогда он – награда и счастье. Случается, как Вы уже говорили, что успех превращается в преграду, рождает стабильность и устойчивость актёрской судьбы. Ваше настоящее достаточно определено и стабильно. Чувствуете ли Вы присутствие в своей жизни будущей новизны?
- Во всяком случае, я не чувствую её отсутствия. Театральный успех не означает жизненного успеха. Театр для меня не цель, а средство познания жизни и себя. Я не считаю, что со мной на сегодняшний день все уже понятно. Постоянно находишь новые углы и точки зрения.
Прекрасная вещь – путешествие. Потому что оно никогда не кончается возвращением домой. Всё увиденное западает в эмоциональные области памяти, и потом из этого источника черпаешь материал для новых ролей. Путешествия заставляют человека смотреть на мир чистым взглядом...
|
Андрей Миронов о своих кино ролях. |
|
Статья про Андрея Миронова в украинском журнале "Viva!" |
|
Андрей Миронов о своих ролях. |
|
Аудио-запись: Песня про зайцев. |
Музыка |
![]() ![]() 219 слушали 5 копий |
My3a
![]() |
Из К/ф "Бриллиантовая рука" |
|
Комментарии (0)Комментировать |
Аудио-запись: Андрей Миронов-финал(обыкновенное чудо) |
Музыка |
![]() |
My3a
![]() |
Давайте негромко...![]() |
Метки: миронов |
Комментарии (1)Комментировать |
песня кота и пирата |
Метки: мультфильм миронов боярский |
Отрывок из фильма "Будьте моим мужем" |
Метки: будьте моим мужем миронов |
Песня о верблюде - Миронов |
Метки: будьте моим мужем миронов |
Куплеты мисс Байкли. |
Метки: миронов трое в лодке |
Охранник кладбища |
Метки: миронов трое в лодке |
Куплеты |
Метки: миронов трое в лодке |