Жанна_ (С_А_Есенин) все записи автора
Есенин всегда сознавал себя законным наследником русской духовной культуры. Традиции православной литургики, иконописи, молитвы органично впитались в духовный контекст его творчества, в образную плоть его стиха. К сожалению, данная область есенинской поэтики исследована недостаточно, а ее «молитвословный» элемент с точки зрения его генезиса и эстетических функций не изучался вообще. Настоящая статья представляет собой первую попытку системного анализа указанной проблемы.
Есенин с его культовым отношением к Слову («слово для меня самоценно» 1), что вообще было свойственно большим русским поэтам, видел в молитвенном творчестве первообраз подлинного искусства. «У прозревших слово есть постижение огня над ним», — писал он, имея в виду евангельский эпизод о сошествии Св. Духа на апостолов, вследствие чего они обрели способность к пророчествованию2 Поэт сочувственно цитировал в своем трактате «Отчее слово» (1918) фрагмент проповеди одного из духовных пастырей русского средневековья: «Выбирайте в молитвах своих такие слова, над которыми горит язык Божий, — говорил Макарий Желтоводский своим ученикам, — в них есть спасение грешников и рай праведных... » (5, с. 181),
Интерес Есенина к языку церкви, к жанрам церковной гимнографии вполне объясним тем, что поэт относился к творчеству как к священнодействию и настоящим художником считал того, кто «провожает слова с помазанием» (5, с. 238), ибо согласно его интерпретации библейской «Книги Бытия», «слово изначально было тем ковшом, которым из ничего черпают живую воду» (5, с.181).
Присущее многим русским поэтам, начиная от Пушкина, Баратынского, Лермонтова, понимание того, что поэзия есть младшая сестра молитвы, ее мирской «двойник», было свойственно и Есенину. Искренность, простота, естественность сердечного порыва, характерные для православной молитвы и столь родственные есенинскому мирочувствованию, заключали в себе, с точки зрения поэта, высший этический и эстетический канон и для творящего вне церковной традиции. Эта мысль лежит, в частности, в основе оценки Есениным поэзии своего собрата по «крестьянской купнице» Петра Орешина и его книги стихов «Зарево»: «В наши дни, когда «Бог смешал все языки», когда все вчерашние патриоты готовы отречься и проклясть все то, что искони составляло «родину», книга эта как-то особенно становится радостной, — писал Есенин в 1919 году. — Даже и боль ее, щемящая, как долгая заунывная русская песня, приятна сердцу, и думы ее в четких и образных строчках рождают милую памяти молитву (выделено мной. — О.В.), ту самую молитву, которую впервые шептали наши уста, едва научившись лепетать: «Отче наш, иже еси...» (5, с. 184-185).
Анализ духовного контекста есенинского творчества со всей очевидностью показывает, что поэт прекрасно знал основной корпус текстов «Православного молитвослова». Раннее приобщение к молитвенной практике было обусловлено влиянием деда и бабушки, с трехлетнего возраста водившей внука по окрестным монастырям. В стихотворении «Письмо деду» (1924) поэт памятливо воссоздает названия молитв, которым обучал его дед: «Достойно есть» и с «Отче наш», «Символ веры».
Азы духовных дисциплин Есенин постигал в Константиновском земском четырехгодичном училище в 1904-1909 годах. Постановка учебного процесса здесь была достаточно серьезной. Начиная с 1 класса изучались не только Закон Божий, но и «чтение и письмо церковнославянское», в 4 классе уже на более системной основе преподавался церковнославянский язык, чтение Евангелия с переводом на русский язык. Каждому ученику выдавался «Учебный часослов» Широко практиковались классные сочинения на духовные темы: «Храмовый праздник», «Встреча Пасхи», «Троицын день», «Путешествие в Богословский монастырь» От учащихся требовалось твердое знание молитв3.
Важно отметить и факт непосредственного участия юного Есенина в праздничных службах родного прихода. Как вспоминала его односельчанка и сверстница М.И. Копытова, «по большим праздникам он в церкви на клиросе пел. Голос у него был мягкий, немного сиповатый. А мы подойдем поближе и дергаем его. Он терпит, терпит, а потом рассмеется. Батюшка так грозно на него посмотрит, он затихнет»4.
Знание молитвенных текстов, сыгравшее впоследствии большую роль в обогащении поэтического лексикона и образного мышления Есенина, было особенно глубоко усвоено им в Спас-Клепиковской церковно-учительской школе, где будущий поэт обучался в 1909-1912 годах.
В фондах Спас-Клепиковского филиала Государственного музея-заповедника С.А. Есенина хранятся неопубликованные либо малоизвестные широкому кругу исследователей воспоминания однокашников Есенина, а также других учащихся, заканчивавших данное учебное заведение примерно в те же годы. Из воспоминаний явствует, что участию в богослужениях и молитвословию в школе уделялось большое внимание. Так, учащиеся обязаны были регулярно посещать местную Спасо-Преображенскую церковь.
По свидетельству сверстника Есенина К.С. Марушкина (1896 г. р.), «все ученики в субботу и воскресенье ходили в церковь, пели в ученическом хоре, помогали во время службы» 5. Любимый учитель юного Есенина, преподаватель словесности Е.М. Хитров, которому будущий поэт нес на суд свои первые, еще незрелые творческие опыты, «был регентом в церкви, водил учеников в церковь петь псалмы» (воспоминания И.П. Поскрякова). Это подтверждают и сестры В.В. и А.В. Осокины: «Брат наш учился в Спас-Клепиковской школе, рассказывал нам позднее, как ходили ученики в церковь петь псалмы. Как зубрили молитвы на уроках «Закона Божьего»: спрашивали строго, чтоб назубок знали молитвы».
Соученик Есенина А.Н. Чернов отмечал, что «уроки начинались чтением молитвы». Кроме того, учебным распорядком школы предусматривалась своеобразная литургическая практика: «Нам вменялось в обязанность читать шестипсалмие в церкви во время всенощной, по очереди»6.
«Каждый день, утром и вечером, в присутствии дежурного учителя, на молитвах мы клали земные поклоны, а в предпраздничные дни вечером и в праздничные утром нас гоняли в церковь, которая была расположена метрах в двухстах от нашей школы», — вспоминал учившийся вместе с Есениным В.В. Зньгшев7.
Религиозная жизнь в Спас-Клепиковской школе, готовившей учителей школ грамоты, большинство из которых после дополнительных испытаний становились учителями церковно-приходских школ, была действительно насыщенной.
Поскольку престольным в селе Спас-Клепики, большом волостном центре, был праздник Преображения Господня, отмечавшийся ежегодно 19 августа (и доныне отмечаемый как День города), в школе поддерживалась особая традиция его почитания. Как явствует из воспоминаний А.Г. Батиной (1899 г. р.), «перед началом учебного года всех учеников собирали перед этой иконой, читали молебен (вновь поступившие тоже). Были тут и родители новеньких, кто мог присутствовать»8.
Наставники следили за духовным чтением воспитанников. «Читали книги русских классиков, но имелось и много церковной литературы», — вспоминал обучавшийся в школе К.С. Марушкин (1896 г. р.)9. «У каждого ученика было Евангелие, учебное, небольшое, нам выдавали», — свидетельствовал М.Н. Молчанов, 1898 г. р., учившийся двумя классами младше Есенина10.
В числе духовных дисциплин Есенин и его однокашники изучали Закон Божий, церковную, общую и русскую историю, церковное пение, церковнославянский язык и раскол. Впоследствии в одной из своих «Автобиографий» Есенин вспоминал, что из Спас-Клепиковской школы он вынес «крепкое знание церковнославянского языка» (7, с. 15), а, следовательно, и знание богослужебных текстов и молитв, которые привлекались учителями в качестве основного дидактического материала.
Внутреннюю жизнь церкви Есенин мог наблюдать не только в рамках обязательных посещений службы, которые были предписаны учащимся. Порой этому способствовали и другие обстоятельства. Его одноклассник Артем Чернов вспоминал: «В летнюю пору, во время каникул, многие школьники разъезжались по домам Мы с Сергеем оставались в Клепиках. Чтобы иметь хоть немного денег, шли в церковь. Помогали обряжать батюшку перед молебнами, выполняли другие поручения» 11,
Возможно, именно отсюда у Есенина такое исчерпывающее знание культовых предметов службы и различных видов церковных облачений, отразившееся в его стихах (епитрахиль, орарь, стихарь, риза, скуфья, ряса, плат и т п.).
Большое влияние оказала на Есенина молитвенная и церковно-гимническая поэзия. Произведения поэта свидетельствуют о его глубокой осведомленности в основных жанрах церковной гимнографии Среди них — тропарь («Край родной! Тропарь из святцев...»; «Взрыкает рыбка сонный тропарь..»), канон («Богомолки идут на канон...», «Троицино утро, утренний канон...», «Служи, чернильница, лесной канон...», «Понесут нас в церковь на мирской канон...»), псалом («С голубизны незримой кущи / Струятся звездные псалмы...»).
Есенин включает в свои стихи мотивы специальных молебнов и молебных пений: в их числе — молебен против бездождия («Засушила засуха засевки...»), заупокойная лития («Поминки»), панихидная служба в церкви («Занеслися залетною пташкой...»).
Чтение Псалтири как акт заупокойной службы воссоздается Есениным в стихах, пронизанных трагическими мотивами, вызванными лишениями первой мировой войны:
Занеслися залетною пташкой
Панихидные песни к нам.
Родина, черная монашка,
Читает псалмы по сынам...
(«Занеслися залетною пташкой...»)
Тематически связана с этим стихотворением и «Молитва матери», навеянная теми же военными событиями:
Молится старушка, сына поминает.
Сын в краю далеком родину спасает.
(«Молитва матери»)
В произведениях поэта представлен широкий спектр молитвенных текстов — в форме дословных цитат или реминисценций, вариаций, мотивов. В их числе нами отмечены: Иисусова молитва, молитвы Пресвятой Богородицы, молитва за отечество, поминальная молитва, фрагменты покаянных и «хвалитных» псалмов, богослужебных песнопений, исполняемых на Всенощной во время пасхальной литургии, акафистов «Иисусу Сладчайшему» и «Святителю Николаю» и т. д.
Важно отметить, что молитвенные мотивы с разной степенью интенсивности проявляются на разных этапах творческого пути Есенина, хотя для каждого из них характерен определенный доминирующий тип молитвы.
В ранний период творчества лирический герой Есенина — странник, скитающийся по равнинам родной земли, — чаще всего творит молитву под открытым небом, в чем проявляется влияние традиции христиано-языческого двоеверия, древнеславянского культа Матери-земли и ранних народных ересей, связанных с христианизированным землепоклонством (стригольничеством). Эти молитвы, обращенные к природным стихиям, земле и небу, явлениям крестьянского быта, способствуют воссозданию образа мира-храма в его стихах: «Я молюсь на алы зори...» («Я пастух, мои палаты...»), «Я странник убогий, / Молюсь в синеву...» («Я странник убогий...»).
В «библейских» поэмах 1917-1919 годов более отчетливо звучит соборная общественная молитва, активнее проявляют себя церковно-гимнографическая и псалмодическая традиции, акафистные песнопения. Заметно усиливаются интонации духовной риторики, элементы прямого Богообщения: «Господи, я верую!» («Пришествие»).
В период духовного кризиса и разочарования в революционных иллюзиях относительно построения крестьянского рая на земле, наряду с апокалиптическими мотивами, усиливается введение элементов заупокойных молитв, панихидных пении («За прощальной стою обедней / Кадящих листвой берез...»; «Только мне, как псаломщику, петь / Над родимой страной аллилуйя»).
В последние годы жизни в поэзии Есенина заметно влияние мотивов и интонаций покаянной молитвы: «Слишком я любил на этом свете / Все, что душу облекает в плоть...»; «Думы мои, думы! Боль в висках и темени. / Промотал я молодость без поры, без времени...».
Эволюционирует и само молитвенное сознание лирического героя, его отношение к молитве.
Лирическому герою ранней поэзии Есенина еще ведомо чувство «иноческого» трепета от самого присутствия в храме («Я стоял, как инок, в блеске алом...»). Но уже и в эти годы он порой считает себя слишком грешным для искренней молитвы и передоверяет молитву о своей «погибшей» душе другому лицу, памятуя о том, что, согласно традиции, праведникам и праведницам дано право отмаливать чужие грехи. Так, чином «сугубой ектений» предусматривалась специальная молитва «о прощении и оставлении грехов рабов Божиих», а чином «великой ектений» — о спасении «путешествующих, недугующих, страждущих», с чьей судьбой есенинский «вечный странник», видимо, соотносил свой скитальческий удел:Кроток дух монастырского жителя. Жадно слушаешь ты ектенью, Помолись перед ликом Спасителя За погибшую душу мою...
(«За горами, за желтыми долами...»)
О, помолись и за меня, За бесприютного в отчизне...
(«В зеленой церкви за горой...»)
Религиозное чувство, однако, вросло в сознание его лирического героя так глубоко, что порой проявляется почти инстинктивно: «И на известку колоколен /Невольно крестится рука...». Молитва еще способна была вызвать в нем искреннее волнение:
В церквушке за тихой обедней Выну за тебя просфору, Помолюся за вздох последний
И слезу со щеки утру...(«Занеслися залетною пташкой...»)
Ты прости, что я в Бога не верую. Я молюсь ему по ночам.. Так мне нужно. И нужно молиться И, желая чужого тепла,Чтоб душа, как бескрылая птица,От земли улететь не могла.
(«Синий день. День такой синий...»)
Влияние молитвы сказывается не только на содержании, но и на поэтической структуре есенинских стихов. Так, молитвенный, а точнее - «акафистный» стилевой элемент содержится, по нашему мнению, в стихах, посвященных Родине. Для акафистной молитвы характерно обилие метафорических перифраз, украшающих имена Христа, Богородицы или святого затейливой словесной вязью. Например, о Пресвятой Богородице говорится:
О Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово...
О Пресвятая Дево Мати Господа, Царице Небесе и земли!12
В «Акафисте Пресвятой Богородице» ей даются многообразные красочные характеристики: «заря таинственного дня», «древо светлоплодовитое», «цвет нетления», «лестница небесная», «дверь спасения», «нерушимая стена» и т. п.
Лингвопоэтический анализ показывает, что есенинские поэтические обращения к родине строятся по той же аналогии: в форме лирико-патетического обращения с усилительной частицей «о», с распространенным эпитетом-приложением, с орнаментальной красочностью метафорических образов:
О Русь, малиновое поле
И синь, упавшая в реку...
(«Запели тесаные дроги...»)
О Русь, покойный уголок,
Тебя люблю, тебе и верую…
(«Руси»)
«Акафистный» стиль в стихах Есенина о родине мотивируется особым почитанием Богородицы как небесной покровительницы Руси в крестьянской среде, отсюда естественный параллелизм этих образов в произведениях поэта:
О Русь, Приснодева, Поправшая смерть! Из звездного чрева Сошла ты на твердь.
(«Пришествие»)
«Молитвословный» элемент выполняет в произведениях Есенина многообразные художественные функции. В прозаических опытах (рассказ «У Белой воды», повесть «Яр») это проявляется особенно ярко. Так, в повести «Яр» молитв органично включается в духовно-бытовой фон крестьянской жизни, в структуру психологического портрета персонажа и речевой характеристики, фрагменты православных молитв рассыпаны здесь по всему тексту произведения. По нашим подсчетам, их более 10. Среди них такие общеизвестные в крестьянском обиходе, как «Иисусова молитва» (5, с. 113) и «Отче наш» (5, с. 137).
«Молитвословный» элемент повести связан в ней с образами двух праведников — Натальи и Анисима Каревых, которые, получив горестное известие о гибели единственного сына, приняли решение посвятить остаток своих дней Богу. Наталья отправилась «по православным монастырям поминать новопреставленного Константина» (5, с. 60), а Анисим, побывав на богомолье «у Сергия Троицы», решил идти в монахи. Исполнение молитв отныне становится неотъемлемой частью их жизни, чем и мотивируется широкое включение молитвенных текстов в художественную ткань есенинской повести.
Направляясь в Печерскую Лавру «мощам поклониться», Наталья в ходе своего нелегкого пешего пути, идя с костылем, «о Киеве думает, ризы божеские бластятся» (5, с. 113), по дороге творит молитву Иисусу «Господи, помилуй меня, грешную» (5, с. 143).
Анисим в своей келье монастырской просфору «кусает зубами качающиеся, молитву хлебу насущному читает» — «Отче наш» (5, с. 137); потеряв всех родных, не ропщет, однако, на свою судьбу, а со скорбью глядя на рушник, вышитый руками погибшей снохи, смиренно возносит Богу свою молитву, уподобляясь многострадальному библейскому Иову: «Слава Тебе, Христе Боже наш, Слава Тебе» (5, с. 138).
Порой происхождение тех или иных включенных в повесть молитв установить довольно трудно, поскольку Есенин сокращает и видоизменяет текст первоисточника
Анализ молитвенных текстов, включенных в повесть, и их сопоставление с каноническими аналогами показывает, что в целом ряде случаев мы имеем дело с авторскими вариантами известных молитв, по существу, с опытом самостоятельного есенинского молитвотворчества.
Так, молитва Натальи Каревой «Мати Дево, все принимаю на стези моей, пошли мне с благодатной верой покров твой» (5, с. 61) не находит своего полного соответствия в «Православном молитвослове», а является вольной авторской контаминацией мотивов тропаря в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы, который он мог слышать в престольный праздник в константиновской церкви, носящей ее имя («Мати Господа Всевышнего, всем полезная даруй и вся спаси. Богородице Дево: Ты бо сей Божественный покров рабам своим»13), и молитвы в честь праздника Покрова Пресвятой Богородицы («Покрый нас честным Твоим покровом и избави нас от всякого зла»14).
Авторское «участие» в создании новой молитвы явственно просвечивает в характерном для Есенина мотиве благостного восприятия жизни (в молитве — «Все принимаю на стези моей...», а в одном из стихотворений того же периода — «Все встречаю, все приемлю. / Рад и счастлив душу вынуть...») (1, с. 39).
Еще более ярким примером «авторской» молитвы, внутренне связанной с образным миром есенинской поэзии, является молитва Анисима Карева, которую он возносит, вернувшись в родные края после длительного подвижничества в монастыре: «Свете тихий, вечерний свет моей родины, прими наши святые славы» (5, с. 132).
Первоисточником этого молитвословия является широко известное духовное песнопение «Свете тихий...», исполняемое во время Великой Вечерни на Всенощном Бдении: «Свете тихий, святые славы Бессмертного Отца Небесного, Святаго, Блаженного, Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго духа. Бога. Достоин еси во все времена пет быти гласы преподобными. Сыне Божий, живот даяй; тем же мир Тя славит» 15.
Сохраняя ключевые образы «свете тихий», «свет вечерний», «святые славы», пронизанные особой духовностью и поэтичностью, Есенин вносит существенный «авторский» элемент в молитву своего героя — тему родины, к которой и обращается, по существу, истосковавшийся вдалеке от нее Анисим, нарушая тем самым все строгие церковные каноны. Из его уст мы слышим молитву родине (а не Богу), что с совершенной очевидностью выявляет в ней «авторское» участие, чисто есенинский мотив поклонения родной земле, в котором всегда присутствовал элемент почти религиозного культа («О Русь, покойный уголок, / Тебя люблю, тебе и верую», 1, с. 115).
Песнопение «Свете тихий...», исполнявшееся на Всенощной, было, по всей видимости, особенно дорого Есенину, оно питало его образную мысль в разные годы (ср. «Кто-то тайный тихим светом напоил мои глаза...», 1915). Образ «вечернего света» как знака высшей духовности, благословения и любви к родному дому появится у него почти десять лет спустя в известном стихотворении «Письмо матери» (1924). Проследим духовно-эстетический генезис этого образа.
В плане лингвопоэтики «тот вечерний несказанный свет» являет собой сложное символическое целое, каждая часть которого, включая местоимение «тот», указывает на «инобытийное» происхождение образа, освященного церковно-гимнографической традицией.
При этом словосочетание «несказанный свет» рождено творческой интуицией самого Есенина, хотя и имеет очевидные параллели в богослужебных текстах, например, в образе «несозданного света»16 из «Акафиста Святителю Николаю» или «неизреченного света» в «Акафисте Пресвятой Богородице»17.
Образ же «вечернего света», эмоционально мотивированный в есенинском стихотворении сыновней нежностью к стареющей матери и подтекстовой параллелью «старость — вечер жизни», имеет свою духовную традицию. Он восходит к уже называвшемуся выше богослужебному песнопению «Свете тихий...», традиционно воспринимаемому в церковной практике как «гимн на возжжение светильников». Духовная история и поэтика этого знаменитого песнопения глубоко исследована известным ученым С.С. Аверинцевым, отмечающим, что в основе его лежит поэтическое уподобление Божественного Логоса, ради людей смягчившего свое непереносимое для глаза сияние и представшего в смиренном человеческом облике, - «свету вечернему»18.
В позднейшей литургической традиции, однако, наряду с этим образом стали использовать своеобразный «антонимический синоним», также закрепившийся как метафорическая перифраза имени Христа: «Свет невечерний» (например, в молитве 7-й (утренней) к Пресвятой Богородице «Яже Свет невечерний рождая, душу мою ослепшую просвети. .»)19.
Эта духовная метафора послужила названием известного богословского сочинения о. С. Булгакова «Свет невечерний», но значительно раньше она нашла отражение в стихотворении известного русского поэта-славянофила, горячего проповедника идей русской соборности А. С Хомякова:
Господи, путь наш меж камней и терний,
Путь наш во мраке... Ты, Свет невечерний,
Нас осияй!
(«Вечерняя песнь»)
Интуитивно точно вписанный Есениным в житеиско-бытовой контекст стихотворного послания христианский образ-архетип неожиданно обнаружил в нем новые грани своего традиционного семантического ореола, пронизав свечением высшей духовности вечную тему матери и сына.
В новом лирическом контексте образ «вечернего несказанного света» получил многосмысленное духовное толкование как знак высшего благословения родительскому дому, осеняющего своим животворным Покровом материнский очаг, как молитва Христу, имя которого «зашифровано» в метафоре, как таинство света Преображения, льющегося с «небесной» иконы.
«Письмо матери» представляет собой, по существу, полемическую интерпретацию богородичной молитвы.Поэт адресует традиционные «акафистные» определения («помощь», «отрада», «несказанный свет») родимой «старушке». Всенародную популярность этого стихотворения можно объяснить именно тем, что в безрелигиозную эпоху поэт сумел найти глубоко укорененному в народной душе архетипу Богородицы земной аналог - святую материнскую любовь, создать, по существу, светскую молитву, обращенную к Матери человеческой.
Итак, поэтический стиль многих произведений Есенина духовно и эстетически ориентирован на традиции православной молитвы, на жанры и стили церковной гимнографии (канон, тропарь, псалом, акафист). Поэтический текст Есенина, с точки зрения его идиостиля, часто воспроизводит структурно-семантические особенности молитвы как духовно-эстетического целого. Эмоциональная аура молитвы формирует чувство храма в поэтическом мироощущении Есенина, преобразуя его лирику во вдохновенную молитву родине, русской природе, отчему дому.
доктор филологических наук, профессор РГУ Ольга Воронова (Рязань)
Печатается в сокращении (статья взята с сайта
http://www.voskres.ru/school/esenin.htm)
Яндекс.Адреса
anna_marquise (С_А_Есенин) все записи автора
