_Kindly_ все записи автора ГЛАВА 25

Мое прерывистое дыхание сливается с его, и кажется, будто в мире не осталась ничего, кроме его горячей, раскаленной кожи подо мной и биения сердца. В такие минуты, подобные этим, мир вокруг растворяется в эйфории и том жаре, который наполняет комнату, отчего становится нечем дышать.
Я провожу губами по его горячей коже, собирая ими капельки пота. Брат громко выдыхает, устало откидывая голову назад, и я, вбирая губами его нежную кожу, оставляю на ней красные следы от поцелуев. Мои руки скользят по его груди, поднимаясь выше и путаясь во влажных длинных волосах. Кажется, я схожу с ума от этого букета чувств и эмоций, уже давно стерев грань между прошлым и настоящим, не заметив, что пытаясь две недели назад взять на себя вину за наш тогда еще не свершившийся провал, я теперь не могу дышать без него, без его губ, без тонких пальцев в порыве страсти впивающихся в мою спину, без стонов, разрывающих тишину...
Я целую его в обнаженное плечо, перебираясь выше к губам, касаясь их языком. Брат сам нетерпеливо тянется ко мне, обхватывая мою шею руками тонкими худыми руками. Он по-прежнему прижимается ко мне, обвивая стройными ногами талию, как будто хочет сохранить этот жар.
- Билл... скажи... что-нибудь. - слова хрипом вырываются у меня из груди, и я заглядываю ему в глаза, ведь брат так и не проронил ни слова, - не молчи...
- Я люблю тебя... - вдруг неожиданно признается он, улыбаясь - так искренне, наивно, по-детски, отчего хочется прижать к себе еще сильнее, чувствуя как счастье невидимой,но ощутимой волной накрывает с головой, захлестывая этим ощущением - так, что боишься захлебнуться этими эмоциями льющимися через край.
Я смеюсь и понимаю: это все, на что я готов променять свою прошлую жизнь. Лишь бы видеть этот искренний, добрый блеск в глазах напротив, лишь бы слушать слова, срывающийся с родных губ, которые тают в воздухе, пропитывая атмосферу вокруг призрачным ощущением любви и потребности друг в друге, наполняя ее странной надеждой и обещанием другой счастливой жизни. Пускай не для него, но хотя бы для меня...
- Билл, скажи мне сейчас, что твои слова никогда не потеряют цену и не превратятся в прах. Несмотря ни на что. Скажешь?
Улыбка... Она ослепляет и сжигает все сомнения, придавая уверенности и решительности.
- Ты же знаешь, что скажу... - он выскальзывает из-под меня, и уже через секунду мы меняемся с ним местами. Брат нависает надо мной, дразняще касаясь невесомым поцелуем моих губ. Не хочется разрывать это ощущение, рассеивать туман эйфории, но я знаю, что сейчас то самое время, когда нужно вернуться в реальность и рассказать брату все то, что я собирался. И даже сегодняшний звонок Йоста не навеет сомнений. Я должен пользоваться моментом, пока Билл снова не надел на лицо свою дурацкую маску и не поставил стену между нами, пока он рядом, совсем близко - такой естественный и настоящий. Он....Мой Билл.... А не кукла и марионетка, которой он привык быть на протяжении стольких лет в скользких руках славы, музыки и поклонников. Пускай он возненавидит меня потом, но зато я сумею сохранить в памяти эту его искреннюю улыбку, которую он дарит сейчас...
- Билл, я тебе хотел кое-что рассказать... - я пытаюсь заглянуть ему в глаза, чтобы суметь прочитать в них реакцию, но он ускользает от меня. Брат опускает голову мне на грудь, покрывая кожу поцелуями и постепенно проделывая этот незамысловатый путь все ниже и ниже. - Я... должен... сказать... - последнее слово превращается в хрип - я чувствую, как возбуждение вновь накрывает меня волной, а ладони против собственной воли ложатся брату на затылок, когда наконец его губы опускаются к низу живота.
- Ммм? - он вопросительно поднимает на меня свой игривый взгляд, облизывая пересохшие губы, а потом вновь касается поцелуем нежной кожи.
- Пожалуйста, послушай. - я, все же овладев с собой и своими чувствами, хватаю брата за плечи и переворачиваю, подминая под себя. Он смотрит на меня, широко раскрыв свои темные карие глаза, но не сопротивляется. - Та пленка, о которой говорили журналисты - это видео-запись той ночи, на которой мы с тобой, у нас в квартире, - я замолкаю на несколько секунд, словив испуг и непонимание в его глазах, но решаюсь договорить, чтобы потом не винить и не казнить себя, ведь и так уже от груза на душе трудно дышать. - Нас сняли...Скрытой камерой. Нас подставили. Понимаешь? Прости, братишка, я не сказал тебе... Прости меня. - я наклоняюсь к нему, чтобы поцелуем выпросить прощение, но он вдруг отворачивается, и мои губы скользят по наволочке на подушке... Что и следовало ожидать. Больно? Нет, вполне предсказуемо.
- Почему ты не сказал мне? - его голос дрожит, словно натянутая струна, и нескрываемая обида в нем режет мне слух, как острое лезвие... Прямо по сердцу. А ведь еще пять минут все было так хорошо, как будто в детском розовом сне.
- Я не хотел ранить тебя. Для тебя и так вся эта история - стресс, - я осторожно касаюсь рукой его шеи и под подушечками пальцев чувствую его дрожь. Он не уходит, не прячется, не отталкивает мои руки. Просто смотрит в потолок пустым взглядом потемневших глаз. Интересно, о чем ты думаешь, братишка? Наверное, у меня все же есть шанс быть прощенным, а больше мне и не надо ничего...
Медленно сокращая напряженную дистанцию между нами я целую его в плечо, но вдруг резко отстраняюсь, обожженный пристальным взглядом шоколадных глаз.
- Но кто это сделал? Откуда камера?
Он уже не злиться, я чувствую. Теперь им движет лишь негодование и любопытство.
- Николь. - всего одно короткое слово, имя, шесть обыкновенных букв, а создается впечатление, что сразу веет холодом, отчего хочется посильнее укутаться в одеяло.
Но брата даже, похоже, не удивило сказанное. Он насмешливо ухмыляется, покачав головой, и я в очередной раз чувствую себя идиотом, в одну секунду вспомнив все то, что он говорил про эту девушку, как пытался открыть мне глаза на действительность вокруг. Как будто бы все знал...Как будто все видел...
- Прости, - выдыхаю я и понимаю, что это слово потеряло свой истинный смысл: слишком часто я в последнее время говорил его: брату, самому себе... Это слово стало пустым, полым и безжизненным. Пустышка...
Жужжание телефона в кармане джинсов, валяющихся на полу, разрезает повисшую тишину. Я достаю мобильник и устало вздыхаю, обреченно глядя как мигает имя продюсера на экране. Уже готовый слушать попытки Девида отговорить меня от откровения перед братом, я отвечаю на звонок и ловлю на себе заинтересованный взгляд близнеца.
- Чего тебе еще? - мой голос звучит грубо, и я не пытаюсь скрыть своего раздражения. А впрочем надо ли? Я уже не тот смирный мальчик, каким был раньше, когда боялся вставить слово поперек Девиду, боялся своего мнения, которое держал глубоко внутри себя, молчаливо соглашаясь во всем даже тогда, когда внутри все кипело.
- Ты что, издеваешься? Думаешь головой, что говоришь? - у меня невольно вырывается смешок, когда я слышу слова Йоста в трубке. Если бы я не знал его, то решил бы, что он сошел с ума. Конечно, у него бывали сумасшедшие идеи, так что нам было всем не привыкать, но все же это было чересчур. - Нет, я не согласен! И мне плевать, что ты договорился, недоумок! Хочешь нашей смерти? Спасибо, черт возьми за то, что подставляешь нас еще больше! - выкрикнув последние слова на одном дыхание и отключив телефон, я едва ли не задыхаюсь от злости, но мгновенно остываю, когда ловлю на себе пристальный и обеспокоенный взгляд близнеца. Хоть он и молчит, но в его глазах застыл немой вопрос, на который я спешу ответить.
- У завтра пресс-конференция... - объясняю я и в эту секунду вдруг с ужасом осознаю: а ведь она и в правду состоится, эта чертова конференция, а отменять ее нет смысла - мы только усугубим наше положение, в то время как журналисты со зловещим блеском в глазах будут потирать руки, печатая новую, скандальную статью о том, что группа Tokio Hotel не пришла на назначенную встречу. А я не хочу прослыть слабаком и трусом, кроме того, бояться ведь так глупо... Особенно бояться правды и собственных чувств.
- Но... Том... - брат жалобно смотрит меня, но к сожалению и в этой ситуации я бессилен. Остается только опустить руки и в который раз пообещать Биллу, что все будет хорошо и что наша звезда еще не погасла. Говорят, если мечта разбилась, то ее уже не склеить и не собрать из осколков, но я смогу и сделаю это, даже если и порежу руки в кровь об острые края...

******

Дождевые прозрачные капли безжалостно хлестали по машине, оставляя рваные косые борозды на стекле. Похоже на слезы, а я ведь впервые ловлю себя на этой странной мысли, раньше не обращая на это внимания. А, может, стоило, ведь в этом дожде есть какая-то странная притягательность и тоска...
Я боюсь пошевелиться, прислонившись лбом к холодному стеклу и боюсь нарушить столь идеальную тишину, разрываемую лишь всхлипами дождя и ревом грома. Только грозе позволена такая вольность - прервать таинственное спокойствие этого вечера - по-настоящему пугающего времени суток...
Казалось, что в каждом из нас сейчас живет страх проронить хотя бы слово из-за напряжения и тревоги, несмотря на улыбки, иногда посещающие наши лица в пути. Даже Густав с Георгом, которые все уже знали, пытаясь разрядить обстановку до скуки приевшимися шутками, теперь молчали. Они теперь кажутся совершенно глупыми и несмешными... А так хочется вновь искренне рассмеяться - точно так же, как и вчера, когда я смотрел в счастливые, добрые глаза напротив. Теперь задаюсь вопросами: будет ли у нас то, что было когда-то? сможем ли мы задушить в себе страх быть отвергнутыми и непонятыми? не убьет ли это моего брата, и осталась ли хранится в сердце та его надежда, которую я дарил и дарю ему своими прикосновениями, сжимая теплую ладонь в своей руке и перебирая тонкие пальцы?
Пускай во мне нет сейчас уверенности на удачу, нет ответов на вопросы, но есть еще вера в то, что в мире не забыто слово "справедливость" и что оно не потеряло свою значимость и цену. Да и кроме того: любовь ведь всегда сильнее страха, сильнее жизни и даже смерти сильнее. И что же тогда по сравнению с этим весь мир, который нас окружает? Пустота и никчемность. Серость...
Быть может, наши короны упадут. Если не сейчас, то после, потом. Зато мы сохраним ту самую, невидимую нить, которую никому не под силу порвать.
Нас не поймут, нас не признают, нас отвергнут... А мы? Мы все равно не выйдем проигравшими, ведь уже одержали победу. Хотя бы над самими собой...
А эти стервятники с фотоаппаратами и блокнотами не поймут. Они глупы и жестоки. Акулы... Пираньи... Палачи... Нетитулованные боги, порой вершащие судьбы людей, подобных нам, которым они готовы всадить нож в спину, наблюдая с присущим им довольством и эйфорией, как мы падаем в грязь, не в силах подняться... Но мы не такие, мы окажемся сильнее и вырвемся из той ямы, в которую упали...
- Не бойся. - ксаюсь дыханием его щеки, пользуясь тем моментом, что мы остались в салоне автомобиля одни. Брат кивает, еще сильнее вжимаясь в сидение, испуганными глазами глядя в окно автомобиля, за которым виднеется размытое изображение высокого здания. Даже для меня оно кажется неприветливым и и неуютным. Куда уж Биллу...
Я слышу недовольный голос Йоста. Прятаться вечно нельзя. Сжимая дрожащую ладонь близнеца, шагаю под поток холодный воды, но зонтик в руке охранника мгновенно раскрывается у нас над головами. Зачем?.. Хочется наоборот промокнуть под потоками ливня, чувствуя как вода скользит по щекам, заползая под футболку и принося долгожданное облегчение. Хочется, а нельзя. Мы должны выглядеть достойно в глазах этих стервятников, от которых нас разделяют считанные шаги.
Яркий свет бьет в лицо. Невольно жмурюсь и опасливо оглядываюсь по сторонам. Ни вспышек фотоаппаратов, ни возгласов, ни вопросов. Но это лишь пока... Остается лишь наслаждаться последними минутами.
- Пресс-конференция через десять минут. Побудьте пока здесь, а я пойду все улажу, - деловой, холодный тон голоса Йоста звучит так спокойно, как будто это и есть самая обычная пресс-конференция, как и десятки других, на которых мы были в нашей жизни. Мне кажется, что он издевается... Конечно, ему незачем волноваться, справляться с дрожью в ногах и руках и пытаться успокоить своего брата-близнеца, губы которого побелели и слились с цветом стен комнаты, ведь это не Девиду надо предстать перед толпой журналистов через десять минут, ведь это не его выставили на съедания этим жадным, голодным акулам
Я осматриваю помещение... Похоже на гримерку - небольшой диван, зеркало, яркое освещение, теснота, а стены, кажется, давят со всех сторон. Впрочем, это лишь иллюзия от страха и волнения, которое теперь уже не так велико, как час назад, ведь я уже знаю, как поступлю. Наверное, меня потом осудят, но хуже я не сделаю, зато тяжелый камень упадет с моих плеч, и я смогу дышать свободно, как прежде. Стану свободным...
Но все же хочется так быть счастливым потом не в одиночку, а с ним, братом. Видеть, как светятся его глаза безумным огоньком, когда он стоит перед толпой обожателей, как сияет его аристократически прекрасное личико искренней улыбкой, а не становится серым и блеклым от тревоги и страха.
- Билл, ты в порядке? - я с беспокойством смотрю на брата, который запрокинув голову, закрывает глаза. Кажется, его лихорадит, а это уже достаточный повод для беспокойства.
Я сажусь с ним рядом, максимально близко, чтобы он чувствовал тепло, которое так нужно ему сейчас. Провожу руками по неуложенным распущенным волосам. Они мягкие, не колючие, как обычно. Смотрю на его лицо, на котором нет матового слоя грима. И недоумеваю: зачем ему весь этот шик, который делал его куклой? Красивой, харизматичной, но все же куклой...
Брат едва заметно кивает и благодарно улыбается, склоняя голову набок и роняя ее мне на плечо. И кажется, время остановилось, а кроме нас не существует никого. Даже Густав с Георгом, с интересом наблюдающие за нами, как будто рассеялись в пустоте, исчезли...
- Положись на меня, хорошо? - говорю я, касаясь губами макушки Билла и не требую ответа. Это скорее просьба довериться мне. Пожалуй, я могу взять на себя такую ответственность

*****

Я чувствую себя защищенным, хоть и боюсь, до сих пор не в силах поверить, что Девид мог с нами так поступить. Наверное, я слишком глуп, чтобы понять мотивы такого поступка, но даже такому дураку, как я, ясно, как белый день, что делает это Йост не на благо группы. Но вот зачем? Может, мстит... А если и мстит, то наверняка от зависти - у него ведь нет такого замечательного брата. Именно замечательного... Хорошо, что я осознал это сейчас, но жаль, что не раньше.
Пальцы Тома касаются моих волос, отчего желание не открывать глаза только возрастает, ведь с закрытыми глазами я могу себе представить то, чего нет в реальности. Например, что нет этих проклятых десяти минут, решающих нашу судьбу, что нет толпы журналистов там, в зале, и что нас тоже здесь нет...
Скрип открывающейся двери, заставляет меня все же вернуться из мира в грез в реальность и поднять тяжелые веки. Проклятый, знакомый силуэт вырисовывается в дверном проеме, и я чувствую как паника своими проворными щупальцами заползает мне в душу.
- Ну что, готовы? Вас уже ждут. - невозмутимый, спокойный голос. Страшно... - Надеюсь, помните, о чем я вам говорил? - Девид бросает на нас взгляд. - Все отрицаете, говорите, что пленка монтаж и не более. Ясно?
Он думает, что это так просто - врать, когда на тебя нацелены десятки фотокамер, дрожат руки, перед глазами рябит. Он думает это легко! Дурак...
- И не надо смотреть на меня волком, Билл. Я всего лишь спасаю ваши шкуры и репутацию группы. Я вам не враг. А теперь пошли...
Я беззащитно перевожу взгляд на Тома, жду от него хоть какой-нибудь реплики, протеста, хоть чего-нибудь, чтобы отсрочить этот момент, но брат молча поднимается и тянет меня за руку. На его лице снова можно прочитать лишь хладнокровие. Наверное, это именно то, что нужно сейчас. Жаль, что я уже не тот, чтобы снова надеть на лицо привычную кукольную лицемерную маску, спрятав истинные чувства, и лгать невозмутимым уверенным голосом. Я ведь так делал когда-то... Почему же не могу сейчас?! Наверное, просто тот Билл умер, а мертвые не могут воскреснуть даже ради того, чтобы спасти чью-то душу...