В результате войны 1866 года Немецкий союз в его прежнем виде распался. Бавария вместе с её соседями была наказана Пруссией и материально - за её участие в войне на стороне Австрии, и политически. В виде последнего послужил военный союз с Пруссией, обязавшей Баварию к дорогостоящей перестройке армии по прусскому образцу и к участию в войне на её стороне, если таковая случится. Однако с самым решающим шагом - организацией единого германского государства или, по крайней мере, нового полномасштабного союза с Пруссией во главе - Бисмарк торопиться не стал. (Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен, нем. Otto Eduard Leopold von Bismarck-Schönhausen; родился 1 апреля 1815 — умер 30 июля 1898 года; князь, политик, государственный деятель, первый канцлер Германской империи, второго рейха, прозванный «железным канцлером»; имел почётный чин, в мирное время, прусского генерал-полковника в ранге генерал-фельдмаршала, 20 марта 1890). Так что, несколько парадоксальным образом заостряя ситуацию, можно сказать, что в годы после поражения в Немецкой войне Бавария и Людвиг могли вкушать плоды суверенитета в большей степени, чем до и после этого переходного времени.
Впрочем, конечно, суверенитет этот был призрачным и неустойчивым. Баварское правительство, глава которого за эти годы сменялся дважды, было занято, главным образом, вопросом переговоров с Пруссией о новом типе Немецкого союза. Должен ли это быть чисто таможенный Общегерманский союз, или отдельный Союз южных государств, без Австрии, конечно, связанный договором с северным Прусским союзом или все же вступление в Северный союз? Последнее представляло, конечно, самую большую угрозу для людвиговского чувства королевской независимости и самую желанную цель для Бисмарка. И хотя Бисмарк ослабил на короткое время узду, словно чувствуя приливы и отливы политических обстоятельств, он не сомневался в скорой новой благоприятной волне.

Людвиг отваживается на некоторое наступление, чисто духовное утверждение своего суверенитета: он требует, чтобы молитва за короля включалась в канон церковной мессы. Ватикан, правда, отказывает ему; разрешая только особую молитву за короля после канонизированной мессы.
Это небольшое столкновение Людвига с римской церковью было только частью большого культурного противостояния в тогдашней Германии. Начиная с середины XVIII века, с эпохи Просвещения, римская церковь получала один удар за другим, лишавшие её и экономической базы, и политического влияния. В конце ХIХ-го Ватикан решился на контрнаступление, вполне безнадёжное, конечно, но довольно резкое. В 1870 году папа Пий IX опубликовал послание с осуждением «главных заблуждений нашего времени», одним махом заклеймив рационализм, либерализм и социализм. (Блаженный Пий IX, лат. Pius PP. IX, итал. Pio Nono, в миру Джованни Мария, граф Мастаи-Ферретти; родился 13 мая 1792 — умер 7 февраля 1878; римский папа с 16 июня 1846 по 7 февраля 1878). При этом Ватикан торжественно выдвинул догмат непогрешимости главы католической церкви. Это должно было бы стать непосредственной указкой для миллионов католиков, решающих, за кого отдать голос в политической борьбе. Бисмарка это возмутило и как протестанта, и как главу складывающейся империи, опирающейся на осуждённые Римом «рационализм и либерализм» и не терпящей вмешательства извне. В Германии начинается «Kulturkampf» - «культурная борьба» за вытеснение католического влияния. Бисмарк в ходе этой борьбы получит впоследствии пулю в плечо от одного католического фанатика. Людвиг в этой ситуации тоже чувствует опасность для себя, исходившую из Рима - только в ином смысле. «Рационализм, либерализм и социализм» претили ему никак не менее, чем папе Пию IХ, но вот догмат о папской непогрешимости затрагивал его самоощущение самостоятельного правителя, самую суть его комплекса «Я - король». По крайней мере, в готовившемся ещё только в документах собора догмате непогрешимости он узрел явную враждебность. Можно было бы сказать, что в его генетической памяти всплыл образ далёкого тёзки и предшественника на баварском престоле Людвига Баварца, в XIV веке решительно противостоявшего Риму, не убоявшегося и церковного отлучения. Обычно аполитичный Людвиг II отправляет в 1869 году открытое письмо европейским правительствам, призывая к протесту против обновлённой догмы.
Вообще, в эти годы маятник политического прогресса несколько качнулся в обратную сторону. Традиционалисты и консерваторы не только в Риме, но и в самой Баварии поднимают голову. Общенемецкое движение было не остановить, но после поражения 1866 года патриотическая народная партия, отстаивавшая самостоятельность монархической и традиционной Баварии, побеждает на парламентских выборах. У Людвига, казалось бы, крепнет союзник внутри страны - убеждённые монархисты, преданные Виттельсбахам. Но этот путь ведёт к народной монархии, к зависимости короля от симпатизирующих ему подданных. Уже не вкрадчивый голос папы римского и не претензии другого суверена, прусского короля, но «глас народа», который тоже был не менее радикален, начинает смущать Людвига. Регенсбургский епископ Сенестрей, представитель консервативной партии, решительно высказал мнение консерваторов: «Кто создаёт мирские законы? Мы только следуем им, поскольку власть, принуждающая нас, стоит позади нас; подлинные законы исходят от Бога. Даже монархи правят волей Божией, и если они не хотят её больше знать, то я первый готов сокрушить трон». Прислушиваться к голосу Божьему Людвиг тоже не собирался. Король-консерватор не пошёл на сближение с парламентской партией консерваторов и всю свою жизнь поддерживал сменявшиеся правительства либералов.
«Зависеть от царя, зависеть от народа - не всё ли нам равно...» Эти пушкинские слова неожиданно точно подходят к романтическому индивидуалисту королю Людвигу, понимал ли он под царём «Царя небесного» или земного Кесаря, императора, появление которого в германском пространстве было уже на повестке дня.
Религиозность Людвига - это интересный и непростой вопрос. Людвиг родился в уже веротерпимой Баварии, некогда стоявшей во главе фанатической католической партии. Сын матери-протестантки, никогда не выпячивавшей своей религиозной особости и в семидесятые годы принявшей католицизм, Людвиг получил при этом строгое католическое воспитание и был приучен регулярно «поверять» свою совесть на исповеди духовнику. Толерантность и веротерпимость, столь органичные для его деда и отца, были им при этом глубоко усвоены. Аполитичный и мечтательный Людвиг иногда становился в этом отношении деятельным и самостоятельным. Впоследствии он, например, заметит с гордостью: «Разве не известно, что я был единственным из германских монархов, кто при самом начале антисемитского движения повелел своему правительству принять против него строжайшие меры?» И это резко расходилось с откровенно антисемитской позицией Вагнера.
Новую волну истории, которая должна была поднять Германию, Бисмарк почувствовал в 1870 году. Отношения с соседней Францией стремительно накалялись. Император Наполеон III, племянник великого корсиканца, и его правительство, разбуженное войной 1866 года, сильно опасались растущего у границ германского монстра. Боевой задор великого дядюшки был не чужд племяннику, не унаследовавшему однако ни его расчётливости, ни военного таланта. Бисмарк продвигался к европейской войне охотно и без малейших сентиментальностей, трезво сознавая при этом мощь недавно опробованной прусской военной машины и добавившиеся к ней силы новых немецких государств-союзников, в первую очередь, Баварии. Война должна была быть победной и вызвать взрыв восторга внутри Германии, который разрушит последние перегородки между Пруссией и южными немецкими государствами. Дипломатический конфликт с Францией Бисмарк провоцирует и сознательно обостряет, рассчитывая на войну.

Серьёзность положения Людвиг, безусловно, чувствовал. Он заклинает тогдашнего премьер-министра Брай-Штайнбурга приложить все усилия для сохранения мира. К середине июля 1870 года события развивались стремительно ото дня ко дню. Неудачная выходка французского посла превращена Бисмарком в газетном сообщении, им лично отредактированном, в оскорбление, за которым следовали не меньшие оскорбления в адрес французского правительства. Обе главные конфликтные стороны закусили удила. Франция вот-вот должна была объявить войну. Бавария обязана была выполнять условия договора 1866 года и предоставить свои вооружённые силы прусскому командованию. Но понятие «должна» на глазах превращалось в «горячо желала»: бисмарковская пропаганда немецкого единства привела к шовинистическому воодушевлению и в Баварии. Газеты полны были рассуждениями об «Erbfeind», «наследственном враге». Все вспомнили о давних счетах с французами от времён Тридцатилетней войны до Наполеона Бонапарта, а «наследственное» недовольство Пруссией ушло далеко на задний план.

«Король должен подписать приказ о мобилизации» - это требование правительства застало Людвига ранним утром в замке Берг, где он недавно до последнего скрывался от войны 1866-го. Немецкого шовинизма своих подданных ни тогда, ни после Людвиг не разделял. К общечеловеческим соображениям он не был глух и по складу нежной души не хотел ни войны, ни крови. Франция была и оставалась к тому же для него страной мечты. Языком её, единственным иностранным, он хорошо владел. Но сила вещей была непреодолима. Как лёгкий эпатаж баварского монарха воспринимается отданный им тогда после тяжёлого молчания приказ военному министру о мобилизации: «J'ordonne la mobilisation; informez enle Ministure de la guerre. Louis» - «Я отдаю приказ о мобилизации, сообщите военному министру. Луи». Приказ о начале войны с Францией был произнесен по-французски...
Мюнхен был украшен прусскими флагами в ожидании прусского кронпринца Фридриха Вильгельма, который должен был принять под свою команду баварский корпус. (Вильгельм I, нем. Wilhelm I. Friedrich Ludwig, родился 22 марта 1797 — умер 9 марта 1888; германский император (кайзер) с 18 января 1871 года, регент прусского королевства с 7 октября 1858 года, король Пруссии с 2 января 1861 года; прусский генерал-фельдмаршал; первый правитель возникшей после объединения страны Германской империи, второго рейха). Вместе с большой историей Людвиг подходил ко времени перелома, перелома в его собственной жизни. Фридрих Вильгельм оставил воспоминание о разительной внешней перемене, произшедшей с Людвигом: «Я нахожу, что он заметно изменился. Красота его сильно потускнела, он потерял передние зубы, выглядит бледным, и что-то нервно-беспокойное есть в его манере речи, так что он не ожидает ответа на свой вопрос, но пока ему отвечают, он задаёт уже другие, к иным предметам относящиеся вопросы». Может быть, Людвиг не вслушивался в ответы и потому, что перед ним неумолимо вставал главный вопрос, ответом на который оставалось молчание: вопрос о будущем баварской короны после войны.
После отбытия Фридриха Вильгельма вместе с баварским корпусом на фронт Людвиг немедленно возвращается в свой замок Берг. На войну ушёл его младший брат Отто и племянники Людвига II - сыновья Люитпольда, третьего сына Людвига I.
Военные действия развивались стремительно. Решающая победа под Седаном, где французская армия вместе с императором Наполеоном III оказалась в плену, была одержана уже 1-го сентября. Это был блестяще организованный и проведенный «Blitzkrieg» - «Молниеносная война». Торжество германской военной стратегии и роковой опыт для неё. Повторить Седан попытается военное руководство Вильгельма II в 1914 году, и снова, уже «во всемирном масштабе», гитлеровское командование 1-го сентября 1939-го.

1-го же сентября 1870 в Баварии поднялась волна ликования. На 3-е сентября были назначены официальные торжества. Людвиг не появляется на этом празднике. Королева-мать одна принимает народные восторги, кивая подданным из окна Резиденции. В публике отсутствие короля вызывает большое недовольство. Людвиг ответит тогда на настойчивые просьбы его окружения: «Я не выйду. Может быть, только тогда, когда действительно будет мир…» Через пятнадцать лет во врачебном вердикте о признании Людвига душевнобольным будут фигурировать и эти строки о его непатриотическом поведении и непатриотических высказываниях в 1870-ом. Как бы не обстояло дело с психическим здоровьем Людвига, это был явный симптом совсем другой болезни, которой были заражены как раз не Людвиг, а его врачи-психиатры вместе с миллионами их соотечественников, уверовавших в мощь и исключительность «германского духа».
Волна истории грозила теперь захлестнуть самостоятельность Баварии. И ликовавший на мюнхенских площадях народ, и баварские войска, стоявшие под Парижем, готовы были теперь согласиться со вступлением в новый германский союз с Пруссией во главе. Волей-неволей нужно было упредить неизбежное. Баварское правительство начало переговоры с Бисмарком об условиях нового союзного соглашения.
Все эти события вывели Людвига из его обычной политической апатии. Задет был комплекс королевской неприкосновенности и величия – «Я король». Людвиг требует от своих министров точных формулировок нового союзного договора, требует, чтобы он ни в коей мере не сводился к вступлению Баварии в Северный союз.
По замыслу Бисмарка, новый союз должен был стать федеративным государством с жесткой центральной властью в Берлине. Он должен был носить название империи – в напоминание о прежней, тысячу лет просуществовавшей Священной римской империи германского народа. На глазах рождалась Вторая империя, Второй Рейх. Бавария, самое крупное из государств, которое должно было присоединиться к новой империи – теперь уже не поверженный в 1866 году враг, но заслуженный соратник по войне 1870 года. Бисмарк готов был пойти на уступки и закрепить за Баварией ряд привилегий. Об устранении престола Виттельсбахов речь не шла. Более того, слово «империя» в данном случае должно было даже подсластить горькую пилюлю, ибо напоминало о прежней Империи, в которой централизм был почти номинальным, а император был лишь первым среди равных коронованных особ.
Вильгельм и Бисмарк пишут Людвигу любезные письма, приглашая его в Версаль, чтобы «спокойно и доверительно» обсудить обстоятельства дела. У Людвига была возможность соединить «полезное» для династии дело с давно вожделенным им посещением Версаля, не состоявшимся в его французском путешествии 1867 года. Бисмарк предлагал даже предоставить ему на время пребывания в Версале Трианон Марии Антуанетты. Со стороны, видимо, казалось, что Людвиг мог бы быть польщен, не только Людвиг – король Баварии, но и Людвиг – мечтатель, король иллюзорного королевства. Но нет, для Людвига-мечтателя это было слишком: смешивать мечту с реальной историей он не собирался, играть роль на этом театре он не хотел, и оказаться почетным вассалом императора Вильгельма для его самолюбия было тоже непереносимо. Реальный Версаль, снова оказавшийся неожиданно в центре мировой истории, Людвига смутил и испугал. Он не поехал. Своему секретарю Дюфлиппу он объяснял тогда, что нужно непременно распустить в публике слух о болезни короля.
И всё же просто уйти, уехать в любимые им горы и пустить дело на самотёк, оправдываясь в письмах высокими соображениями и возвышенным строем души, на сей раз было невозможно. Вопрос быть или не быть баварским королём решался теперь самым непосредственным образом. И Людвиг склонился было в пользу «не быть» - к отречению. Он носился уже с меланхоличной мыслью о предстоящих криках народной толпы за окном: «Король Луи Второй мёртв, да здравствует король Отто!», т.е. отречься он был готов в пользу своего младшего брата. Увы, вернувшийся на короткое время из военного лагеря Отто ужаснул Людвига своим болезненным возбуждением, бледностью, лихорадочным блеском глаз, моментами терявших осмысленное выражение. Это был первый звонок тяжёлой наследственной болезни, шизофрении, настигавшей брата короля.
Жизнь принуждала короля всё же «быть». На исторической сцене в Версале появляться он не собирался, но выход его уже был запланирован режиссёрами тогдашней истории. История Германии подошла к поворотному пункту. Но именно в этот момент человек, который должен был стать выражением единства возникающей империи, прусский король Вильгельм, смутился и заколебался перед решительным шагом к императорскому трону. Из уютного и обжитого дома не хотелось выходить не только пугливому мечтателю Людвигу... Для дела Бисмарка появилось несколько курьёзное препятствие - человеческий фактор. Опытный политик и психолог принял решение: Вильгельма должен был публично попросить о столь важном шаге глава коронованного рода, ближайшего к Гогенцоллернам по историческим заслугам и объёму власти в руках. Родом этим были Виттельсбахи, главой их - Людвиг II.
Людвиг получает от Бисмарка почтительное письмо с ещё одним приглашением приехать в Версаль. Посланца Бисмарка, князя Люнара, Людвиг не принимает, сославшись на зубную боль. «Я весьма хорошо знаю, - просил на словах передать Людвиг, - что поездка моя в главную квартиру армии была бы во многом разумной и могла бы принести политические преимущества; это само собой разумеется, но я чувствую себя больным и усталым; и, кроме того, моя поездка зависит от желательных для меня гарантий...» Последняя фраза этого письма представляет собой новый поворот всего дела. У витавшего в облаках мечтателя проснулось чувство практической стороны бытия. Вернее, она заставила обратить на себя внимание. Прусский посланник телеграфировал в ноябре 1870 года из Мюнхена Бисмарку: «Совершенно секретно. Король Баварии из-за своих построек и театральных планов оказался в большом денежном стеснении. Шесть миллионов гульденов были бы ему весъма приятны, необходимое условие при этом - министры не должны ничего знать. Ради этой суммы он решился бы на провозглашение Кайзера и на поездку в Версаль». Людвиг решился попросту не пренебрегать возможными отступными за формальный уход со сцены большой политики.
Правда, «решился» в данном случае не совсем точное слово. Он по-прежнему был в смущении и нерешительности, и вожделённая финансовая выгода не полностью ещё перевесила горечь расставания пусть с призрачным, но суверенитетом. В Версаль он так и не поедет. Граф Хольнштайн, начальник королевской конюшни и доверенное лицо Людвига, был посредником по этому делу между ним и Бисмарком. Идея уговорить Людвига на поездку вскоре была оставлена в пользу открытого письма Вильгельму, которое мог бы написать баварский король. Чтобы ускорить дело, Бисмарк сам набрасывает для Людвига проект письма. Но и с этим письмом Людвиг тянет до последнего, медлит с аудиенцией Хольнштайну, опять ссылаясь на зубную боль. А часы большой истории неуклонно тикают, и Хольнштайна ждёт уже паровоз под парами, чтобы мчать его в Версаль с ответом Людвига или без него. В конце концов, колесо этих часов может повернуться и без сентиментов и этикетных воззваний, и тогда Людвига ждала бы скорее всего судьба короля в изгнании. Как в хорошо слаженном политическом детективе, Людвиг решается написать требуемое письмо в последнюю минуту перед уже давно готовым к отъезду полуотчаявшимся Хольнштайном.
На версальскую сцену большой истории Людвиг так и не вышел. Как в трагедиях любимого им XVIII века, его волю возвестил вестник с письмом. Второй рейх с кайзером Вильгельмом во главе состоялся. Бавария вошла в него на особых и весьма почётных правах, сохранив свою династию, большую часть бюджета, собственные вооружённые силы (в случае войны переходившие, естественно, под общее имперское командование) и даже собственных дипломатических представителей за рубежом.
Граф Хольнштайн ежегодно выполнял с тех пор секретные поручения, доставляя Людвигу по 300 тысяч имперских марок в год (не забывая взять себе посреднические десять процентов). Отказавшись от Версаля, который он мог получить по праву победителя, Людвиг начнёт на эти деньги строить грандиозную театральную копию Версаля, чтобы беспрепятственно погрузиться в мир грёз и воображаемых переживаний.
Евгений Вильк, «Германия плюс» - русскоязычная газета для жителей и гостей Германии.