У всего есть предел: в том числе у печали.

У божьей коровки на ладони, у перевернутой бесконечности. У бесконечности неперевернутой, у картинок бегающих по кругу. У искренности хранимых писем, у архивов фотографий. У обещаний и разговоров, у больше ни разу и у теперь по другому. У комков в горле, у отведенных глаз, у тающих складок губ. У перепадов настроения, и снова у обещаний и разговоров, и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова, карусель, карусель, я - ребенок на празднике, а ты, выходит - смотритель карусели, или притворяешься, что здесь ничего кроме пони на подставках, и их числу есть простой предел, твоя перевернутая бесконечность, вот подставки и шарниры, шурупы и трещины, да, я их тоже вижу давно и знаю, что карусель закрывается вечером и открывается утром, на часах всегда одни и те же цифры, здесь вообще нет и никогда не было никого кроме нас, и я так больше сегодня не могу.

Куда ещё отпускать буквы, если не сюда, если не отпускать, то ..

ожидание рассыпается крошечными стеклянными шариками по полу.
что дальше? я не знаю.

стоял в кругу посреди улыбчивых директоров и успешных менеджеров.
улыбка - залог успеха. круг - символ гармонии. догадываетесь? семь по горизонтали, одиннадцать по вертикали. чудесно сошлось.

ваши правила, минуты и термины знакомы мне. да, сэр, я ведь тоже читал эти статьи и возможно публиковал некоторые из них. даже, знаете, в определенных кругах был в первых рядах.

и так или иначе, шаг за шагом к ____, пока вопрос-догадка не бьёт слишком мимо, чтобы не обращать внимания. не то, чтобы брешь в потолке или окно, ха-ха, но отрезвляет. пять по вертикали. восемь по горизонтали.

три дня чтения трёх страниц, простите сколько лет в промежутке...
кричи - не кричи, цифры прекрасны и бесчувственны.

здравствуйте.

нет.

попробуй реализовать сегодня.
Читать далее

маятник делает один полный оборот и рассекает лезвием мозг, точно между левым и правым полушариями.
вот уж велика потеря, гораздо больше меня беспокоят другие мелочи.

собственно, этот факт и можно было бы назвать потерей, хотя потеря подразумевает симбиоз владельца и обладаемого им предмета. в конкретном случае мы, к удивлению, наблюдаем потерю владельца, что в свою очередь угнетает объект.

другими словами, болит вещь.

я отчетливо помню слово и не имею права называть его хозяина.
что вынуждает меня не озвучивать и всё остальное.

..в то, время как проценты отсчитывались назад, так легко и непринуждённо было играть с деревянными счётами. то есть я хочу сказать, нет никаких доказательств существования этой цветовой гаммы, разве что с каждым годом им было труднее подниматься по лестнице и всё чаще хотелось спать.

эти блядские игрушки из детства. ты их променяешь, на что угодно, когда, бреясь, смотришь на себя в зеркало.

съел заводной апельсин.
вырубил вишнёвый сад.

потерял пяток друзей, пошил пиджак.

Прекрасное раздвоение моей личности повергло одну из её частей в уныние.
Будем надеяться, лучшую.

Если бы бог превратил меня в дерево где-нибудь на северном склоне около моря.

Белое всё и дышать не нужно более.

эти провода у меня в позвоночнике.
катушка с нитками, конечно, более выгодное приобретение - и поиграться, и в карман положить.

а вы знали, что клей, использующийся в скотче, с течением времени въедается в бумагу, оставляя следы, проникающие сквозь всю толщину бумаги?
конечно знали. знали лучше всех.

сегодня будет день Канцелярии.

Основа гражданского времени отныне держится на заусенцах.
Пахнет едой.. синтэкигаисиогосуторесусиогаи - выговорил. а теперь задом наперёд, чтобы придать.. что придают в таких случаях? и сразу хочется жонглировать случайной буквой.

Сегодня мои именины.
Подарков осталось совсем мало. Где же ты, Гринвич? Тебя заменили.

всё-таки "и" на "е" - это банально.

ежесекундное проставление галочек в бесконечном списке.
рябь как чешуя, как кольчуга.

первое апреля не закончится никогда.
ни ко гда.
ни отнять, ни прибавить.

вот дом, в котором живёт джек.
а это пшеница.
а вот и чёрный чулан.

высшая степень человеческого эгоизма.

я игральный автомат.
я сожрал жетон и теперь он упёрся в моё глазное яблоко с внутренней стороны.

меня прошли. ух ты.
что нового предвидится.

я игральный автомат, мне насрать на игрока.

не_до.
то есть с музыкальной точки зрения, я в дребезжащей си. фальшивые ноты.

всё, что происходит кругом..
во всём, что происходит кругом, хочется вставлять палки в колёса, чтобы они так бездумно не мельтешили.

такая тупая тупая бессмысленность в ноте си.

обними меня, кто-нибудь, магнитной лентой.

по шкафам скребутся шарфы, книги на полках, мультфильмы, ниточки-стрелочки тянут и стреляют.
сейчас, сейчас.

где мои карандаши, мои ножи.

упал в реку.
плевать.

Поселилось на чердаке, между стенами, под лестницей. Смотрит исподтишка как я открываю дверь. Стараюсь не звенеть ключами. Слышу как жрёт пойманную в подъезде кошку.

Когда я еду на лифте вниз, оно тяжело дышит, сидя сверху на крыше лифта, поглядывая на меня сквозь вентиляцию взбухшим жёлтым глазом.

одиннадцать этажей. если считать по окнам с фасада дома, то можно сбиться.
фактически, здесь лифт и колодец лестниц, единым пролётом соединяющий первый и последний этажи.

меня с детства беспокоила мысль о том, ударяется ли человек о перила лестниц, когда падает вниз. я думаю, что ударяется.. ..как марионетка.


по-настоящему страшно становится в середине. ты уже понял, что идея была немыслимо неудачной, но ты ведь не ожидал, дружок, что всё произойдёт по-настоящему. и вот в этот момент ты начинаешь вспоминать жизнь.

на самом деле, ты ищешь то самое время, с которого ты бы сделал всё правильно.
сейчас не самое подходящее время узнать, что именно слышали люди, которых посетил тот особый яркий белый свет. что звучало на их грани жизни и смерти.

звуки ангельского пения?
нет.

плач родственников и сигналы кардиограммы?
обойдёмся без штампов.

об этом редко говорят, но все слышат свой голос, да, дружок, свой собственный голос, который умоляет и торгуется и снова умоляет кого-то. впервые за долгое время обращаясь напрямую к чему-то, что недостижимо поселилось в голове с детства.

я прошу, я брошу курить, только пускай я сейчас проснусь дома в постели, во вчерашнем сне, я раздам все деньги, я стану хорошим работником, я буду вежлив и внимателен к людям, я займусь спортом и построю храм в своём теле.

и сейчас, особенно сейчас, не стоит думать о том, как ты просил у Бога помощи при сдаче очередных экзаменов в университет, обещая впредь начать усердно заниматься.


я шучу, конечно. ничего не повторяется.

я думаю, я сейчас в районе четвертого этажа.

в моей голове ни единого звука.

Тонкая нить на пальцах.

У этого паука большое будущее, которое через пару мгновений закончится. Отбирать жизнь избирательно – легко. Я прижимаю странного инсектоида пальцем к поверхности стола. У паука нет человеческого лица, и я представляю, как бы оно искажалось, неспособное сопротивляться давлению.

Это не первый.

Я вспоминаю холод, который вынудил ос покинуть своё гнездо над прогнивающим потолком. Они ползали по мебели, стенам и полу, медленно и спокойно. Осы замерзали, и их влекло к моим рукам, когда я рисовал по вечерам при свете желтой лампы. Я не был против. Зима взяла своё.

Провожу пальцами по столу, подхватывая мертвого паука.

Я нанес на себя тонкий слой клея.
Я выгляжу как человек, покрытый насекомыми.
Если я прикоснусь к себе, пока клей не засохнет, то придется отрывать кожу от кожи.

Это не первый.

просто пересохло во рту.

в течение утра я четыре раза переживаю один и тот же сон в разных вариациях.
голову раскалывает.

у меня на кончиках пальцев - радиоактивная пыль. как она здесь оказалась? облизываю, но головные боли не уйдут.

очевидно, старые рельсы настолько манят тем самым ржавым.. и  желтой пыльной травой между шпалами. многозначительно, какая ирония, ах.

всё дело в том, с какой стороны посмотреть, чтобы в итоге оказаться ..  сейчас, погоди, где это рукав с фокусами..

-нравится такая карусель? это - с непривычки.
-расслабься..
-расслаблюсь, когда тебя машина переедет.

обещанный сюрприз - в итоге всё это не будет иметь никакого значения.
злость, мне так с тобой хорошо.

вот мне эта манера что-то напомнила. да, 90 способов быть жалким.

Я сидел за столиком напротив тебя и смотрел, как грязный кофе переливается через края чашки, которую нам принесли. Две чашки - это уже роскошь.

Маленькие детали. Грязные салфетки и пожелтевшие кубики сахара. Такая же желтизна на твоих пальцах. Тщательно отвожу глаза. Кофе на полу. Что-то капает сверху. Замерзают ноги.

Жду счет.

За соседним столиком ребенку становится плохо. Он задыхается. Его отец хочет провести ему трахеотомию и метит столовым ножом в горло, пониже щитовидной железы, но рука дрожит и нож входит в глазное яблоко.

От криков голова пульсирует болью. Любая мелочь заметна и притягивает взгляд. Желтизна на твоих веках. Крупицы сахара на поверхности стола.

Ребенок умирает. У меня отнимаются ноги. Ты падаешь на стол лицом вниз. Приносят счет и мне нечем за него платить.

точка отсчета. я веду дни назад хородоводом.
не думаю, что мы это переживем.

..

вот - история про человека, который каждый день, уходя из дому, поворачивал маленькие пятиминутные песочные часы, прикрепленные к внутренней двери... и сразу выбегал наружу - у него не хватало мужества смотреть как перетекает песок.

однажды он споткнулся о порог, упал и умер.

кто бы простил мне это странное и нелепое окончание истории? к сожалению, здесь не может быть других вариантов.

бедный несчастный мистер Исидор..
сквозь темноту оживает радио.
раз раз. раз раз. проверка. неожиданным и громким щелчком замыкает сознание. затем ты падаешь на улице, и люди смотрят, машины проезжают, вывески светят, двери хлопают.
раз раз. раз раз. обрывистые фразы интервью из приёмника, голос, превратившийся в фон. фон, превратившийся в голос. в полдень солнце освещает пыльный подоконник, пробивается лучами через грязное стекло и выхватывает тонкую паутину.
это мои воспоминания?
раз раз. раз раз. здравствуй, ребенок чужой культуры, здравствуй, дитя. ты живешь в своей жизни? за сколько ты отдашь своё тело? какие программы ты смотришь? когда ты уйдёшь?

когда ты уходишь, радио продолжает гудеть. солнце никуда не исчезает.
я распахиваю окно и смотрю с высоты десяти этажей на пустой город.
затем наверх - там по безоблачному небу тяжело летит птица с пыльными крыльями.

раз раз. раз раз. проверка. от огня дешевой зажигалки плавится радиоприемник, но щелчки не прекращаются. раз раз. раз раз. раз раз раз.

в детском парке аттракционов мне заложило уши. я стою и смотрю на карусель с разноцветными лошадками и волшебными пони. цветное мельтешение лиц и звуков, гипнотизирующая радуга, и незаметно для меня сознание выходит из под контроля.

я на земле. с неба смотрят красивые лица детей и взрослых, окруживших меня. в их глазах - забота, сострадание и любовь. тревога и нежность. неподдельный интерес и участие. всё что угодно, что я из своей ничтожно малой жизни могу поместить в чьи-то глаза.

я снова теряю сознание.

сердце отстукивает азбукой Морзе что-то очень важное, но я не могу прочесть.

будем откровенны, в глазах людей – неумело замаскированный смех.

мы призваны на эту землю развлекаться над другими. во время второго пришествия мессии телеканалы будут бороться за то, чтобы пригласить его к себе на телешоу. телеИисус. телеапостолы.

глядя в чужие глаза, я понимаю, что я - всего лишь реклама и в твоей жизни. если повезет, то в вечерних новостях. ты можешь сходить на кухню за бутербродами, предварительно сделав звук погромче, а через полчаса покажут повтор и через месяц уже с другими актерами.

эта секунда - очередной штрих самописца на миллиметровке. такое вот гадание на своей кардиограмме, улыбайся, у меня сводит скулы.

эти слова - очередной песок сигналов, радиошум из соседней квартиры. такая вот дружба, пожмём руки, у меня для тебя нож.

эта карусель мне пробуждает во мне неуловимые воспоминания, на кончиках пальцев и языка, но из-за пульсирующей боли в голове у меня не получается сосредоточиться. кто-то помогает мне подняться.

перекури и этот момент, бережно перекладывая дни из бесконечного кредит банка "завтра" в такую тяжелую свинью-копилку "вчера".

пора на работу.

..прожёг себе глаза, ах, это больно, и теперь на моём лице двумя аккуратными белыми заплатками лейкопластырь. сегодня я отодрал его краешек перед зеркалом и поскоблил ногтем зрачок.

я не могу отделаться от ощущения, что кто-то ходит за мной по пятам.

огромный большой палец с грязным обкусанным ногтем спустился с неба и придавил мой позвоночник.
я поломан.

круг замкнулся,
петроградский район,
морфия мне, морфия.

нужного восторг сгнивший переспелого цепление недовзрослевшие вечно девочки мальчики стыдно именительных своих в вещи ссучивание сравнение-мета навыслушивать выучиться я вот и монитор вот мне болото живот в абсолютно непонятые такие блять все вы привычную гримасу нацепляя историю об влечёт тщетно времени унитаза ободок в вшит нитью красной символизм фениксом будет не ворона себе о сказать пора точек отсутствие везде и высоты одной буквы совпадений размер сбитый и улыбки кривые моде в боль непонятную на правды намёком изящным живой что заявить надо я вот и монитор вот.

и вот монитор.
и вот зеркало.
и вот всё что угодно, в чём отражение искажается до стекающей кожи на лице.

медленно, бесконечно медленно в ладонь входит стекло.
или нож.
или рыболовный крючок в глаз. вместе с леской.
или без.

замедляясь до бесконечности такое действие приобретает величественную отстранённую красоту. любые крики сливаются в одном гудящем низком стоне. единство материи.

мысль - это материя?

потому что когда время будет остановленно насовсем, вот это уже и будет действительно..

сожрано.

отсчитывай улыбки и всё прилагающееся. да, не забудьте про глаза и руки. слова тоже важны.

раз - два - три

на раз.. пришьют пальцами, нитки крепкие, но растягиваются
на два.. ложкой выгребают из головы черную икру с червями.
на три.. как бумажный пакет сминается тело и замирает в изломе.

песня о тоске, песня о счастье, песня о бла-бла-бла,
всё поглощает цифровой шум.

вы - мертвы.
пора бы уже и поверить.

муравьи жрут моё лицо
осы жрут моё лицо
пчёлы жрут моё лицо
тараканы жрут моё лицо

у меня нет глаз нет рук нет мозга нет ног нет рук и ушей нет и ресниц и губ и пальцев и наощупь копошатся червяки такие гладко-грязные в выгнивающем теле, как вы и хотели. это запятые разбежались, да
я всё такой же урод как и любой в этом метро
я такой же как и все
круг замкнулся

дохлое воняет, спертый воздух, беличий круг - беги, сука, беги
обреченно на..
..нахуй даже не как приговор, а как за улыбчивыми глазами зреет гниль, как любое "нахуй" - это посмешище, как любой теперь стал им

так о чём мы.?
о чём вы - старинным леночным червём вокруг шеи... ах

потолк дает трещину и льётся вода, сыпется труха, ссыпаются буквы, давай собирай из них слово.

в темноте, при синем свете монитора я вижу линии своей руки и тяну их наружу клубком морщин, вен, нервов.

это неважно, давай собирай слово.

я вспомнил, что когда мне разрезали запястье, случайно и ножом для бумаги, я видел как разошлись кожа и то, что под ней. больно не было, но с той поры, это - ещё один рот, и я забиваю в него и пыль и грязь и все эти улыбки.

вшить прохладные монеты под веки. вентилятор такой убаюкивающий.

меня пугают слова. мне противен язык, эти предложения, которые срываются по буквам вслух, мне противны мысли на русском и, если быть честнее, то на любом другом языке.

в колыбели, укутанная проводами, лежит манекен с пришитыми, уже подгнивающими конечностями ребенка, и всё в порядке законов этого мира,
ржавая стена отогнулась, и на меня через эту рану из штукатурки и дрожи смотрит огромный глаз.

манекен приподнимается из колыбели и произносит заклинание.

"под воздействием внешних сил любое тело подвергается деформации. пускай твоя кость сейчас начнёт ломаться как твердое вещество, наполняясь микротрещинами, которые в своей невозможно малой жизни лихорадочно сливаются друг в друга, перерождаясь вновь и вновь пока не достигнут магистрального единения.

ты уже чувствуешь сопротивление нагрузки, оно измеряется периодом жесткости, зависит от формы и тела, и его поперечного сечения. дальше внутренние напряжение возрастает пропорционально росту нагрузки, это называется период пропорциональности, за которым следует период текучести, когда эта пропорциональность нарушается. затем двадцать пять десятитысячных секунды и взрывообразное формирование перелома."

затем он отворачивается, а я обламываю об колено деревянную палку от швабры и втыкаю её обрубок в глаз в стене.
я ничего не чувствую.
это автоматизм, доведенный до ...

фонарь качается из стороны в сторону и мягким гудением сжигает кожу. кажется, лампа тускнеет от выступающих на ней мокрых капелек пота, пока пятно света бродит по стенам. всплеск звука, и очередная перегорела.

и я хороню лампочки во дворе, приношу им розы и камни, выводя серийные номера змеиной судорогой по стенам. это - новая книга на моих обоях о том, как плохо закопанные останки режут голые ступни на лоскутки. в этот раз я пишу, не читая.

и я снова и снова хороню и отсчитываю простые числа, пока пустой фонарь вечным маятником спиралевидного не вернет мне нити накаливания прошлого.

ввинти в меня.
я буду медленно и прекрасно гаснуть.

прекрасное кольцо,
мне так спокойно в твоём гниении. я знаю.

просто ласкай меня этими звуками и хрипом и шипением, иглами уколов, смоченного в воде провода, я почувствую себя живым в летящем поезде, когда никого нет рядом. подаренные слова, которые стихают снаружи в петле снятых мерок кожи. я знаю.

жуткая хлебница на подоконнике лестничной площадки не даёт мне покоя.
темное старое дерево, как не хватает духу открыть её, я знаю, теперь я знаю точно  - внутри что-то есть, есть кто-то, и я чувствую через всю одежду, лица и мельтешение минут - оно поджидает и глядит, и подчинив себе время, изучает, скребется и живет, нападает на невнимательных и слабых детей и старух, кошек, пьяных, оно выжидает, чтобы пожрать меня, и страшно, пускай стены и спрячут парализованный позвоночник, мне невыносимо дышать, я знаю, мне душно, душно жить в этой хлебнице на подоконнике лестничной площадки, поэтому я жду и питаюсь, пускай это и нехорошо, стыдно, и неправильно, но вдруг однажды исчезнет безумное одиночество, когда они будут внутри, и я поджидаю и гляжу.

как же душно.

это просто буквы, верно.
мне понадобится микрофон.

цифровая пыль, я чихаю осколками безобразной вазы, а в ответ, сигналами водной азбуки, один длинный гудок в трубке, и теперь это столь очевидно - логарифмическая линейка неоспоримей библии, необратимей вечности каждого манекена и мнения, где я перед тобой на коленях, в орнаменте, в коже, в долгу, в кукольном фарфоре.

день 22.
месяц 2.

этого достаточно.

в третьей комнате слишком скучно и младенцы отпиливают матери ступни и кисти чтобы оглохнуть в песке шума вагонов метро когда и цифры смогут заставить считать сколько спичек помещается в человеческой глазнице.

и в том что я вверяю врачам нет ничего особенного,
особенного кажется не существует, до тех пор пока тебе не тестируют очередное генетическое оружие концентрированного психоза.

я выстрелил из пальцев в вязанную шапочку спящего в метро мальчика,
и я стреляю пиф-паф в старательно отводящих глаза пассажиров,
и я стреляю в своё отторжение в бегущих проводах за матово чернеющим окном.

символизм - ты мой бумеранг.

первый этаж залило водой. наверное из подвала, наверное с улицы. кто-то случайно не закрыл входную дверь в подъезд и потоки мутного снега растаяли на ступеньках. кто-то случайно не закрыл кран в у себя квартире, и вода, переливаясь через раковину, медленно стелясь по полу, устремилась на свободу. кто-то, кого никогда не узнают, случайно потревожил спящую бабочку и одним взмахом крыльев она перевернула весы судьбы.

в новостях успокоили, что резкую смену эмоционально-волевой сферы и снижение памяти можно отнести к стрессу. что ухудшение внимания и потеря ориентировки во времени и пространстве - это следствие недосыпания и хронической усталости.

в это время пара оголённых проводов, которые раньше радовали искрящимся фейерверком по вечерам, нервными змеями склользнули вниз к воде. дом дёрнулся в судороге, газ с шипением устремился по трубам вырывая батареи, лампы мигнули пару раз и ослепли. на долю секунды тишину можно было почувствовать кожей на затылке и спине, столь явственно и плотно она обвалакивала тело. затем из недостижимо далёкой точки внутри стал нарастать вой сирены.

в новостях предупредили, что утрата силы в конечностях может сопровождаться снижением в них чувствительности, нарушением речи, зрения и снова успокоили тем, что вегетативные симптомы - чувство жара, потливости, сердцебиение и сухость во рту не обнаружены.

в это время на четвёртом этаже, где-то на уровне лёгких, стало душно. закленные на зиму окна не пропускали воздух, сорванные батареи лежали на полу, обои в квартирах вскипали от жаркого дыма. техника плавилась и время от времени в разных квартирах раздавались гулкие хлопки взрывающихся электроприборов.

в новостях, наверное, продолжали говорить и успокаивать, но от жары ни радио, ни телевизор не работали,.

на восьмом этаже двери захлопали в диком ритме. заложило уши.
девятый, он же последний, залило водой, и дом, потеряв ориентиры верха и низа, опасно накренился.

уже почти выбравшись на крышу, на чердачной лестнице, клетки стали отмирать и ступеньки ссыпались вниз как кусочки собранного паззла, который хорошо потрясли.

радиоволна вошла азбукой Морзе в позвоночник и вышла из пульсирующей сонной артерии. надо было обязательно выхватить из точек и тире слова, не потерять их и собрать в предложения, но головная боль мешала и вибрирующий шум заглушал даже простейшие фразы, нарастая всё сильней и сильней, сотрясая весь мир вокруг.

а потом тёплая волна крови устремилась наверх, омывая ступеньки последних этажей, и стало тихо.

чистота сознания, избавь меня от самосохранения.

заражение пробирается внутрь через кончики порезанных пальцев, холодным ознобом на ключицах и лопатках. ноги немеют, каждый глоток - усилие, позвоночник - вибрирующая пружина, ребра - сжатая клетка. мой рот полон безвкусной слюны, язык опух, скулы напряжены.

медленно пространство приближается навстречу, растворяя и растворяясь. каждый предмет приобретает неуловимую четкость и скрывается за пределами зоны бокового зрения. звуки погружаются под воду и утекают в щель под дверью. время останавливается.

цифры повторяются в наборе двоичного кода, который рисует определенность происходящего.
прошлое выходит за границы заученного.
воздух медленно растекается в ладонях и я обращаюсь к ему: "слушай меня, дерево..".

..

неизбежно и медленно реальность начинается ссыпаться картонной головоломкой в зрачках.
я остаюсь, пока не возвращается паранойя внешнего и долгая бессоница.

в роскошных костюмах и карнавальных масках посреди просторного зала ждут люди, воплощения своих прекрасных образов. броня красоты внешнего отражается тяжёлым медленным танцем на ликах венецианских птиц, горностаев, львов, в многообразии скрытых намёков и соблазнов волшебства дарованного на один миг. устремив взгляды наверх, на невероятных размеров ослепительно сверкающую люстру, они замирают. в их глазах, на границе похоти и искренности заветного желания, мольба о том, чтобы люстра упала. плавно, будто сквозь толщу воды, она спускается вниз, обдавая жаром своего неизбежного взрыва на миллиарды тонких молниеносных осколков.

на следующий день мир раскалывается трещиной. определённо люстра даже не пошевелилась, но люди продают свои истории за деньги, обаяние и грязь. потные лоснящиеся тела складывают маски в коробки из под обуви, где они ждут ровно год до следующего представления.

очень скоро новый год.
вы уже выбрали себе маску или оставите ту, которая осталась с прошлого раза?

очерчено бессмысленным.
слова, которые превращаются в бесплотные тени. буквы, которые превращаются в бесполые слова.

карусель времени, аттракцион беспомощных итераций.

очерчено очевидным.
бесконечная русская рулетка самообмана. конечно, без патронов.

размылось обещаниями.
вернулся сухой привкус.

строчка над строчкой, совсем не так как в жизни.
очерчено.
вычеркнуто.

я наблюдал весь день за полу-чужим телом на прилавке продуктового магазина. пальцы иглами царапают тонкую кожу на позвоночнике. ломанные судорожно изогнутые ноги. натянутая на тетиву стрела скрюченна в клубок переплетённых  проводов.

что-то, что-то надо сделать, пока пылью не дорисовало до обычных дней, когда я дышу ртом.

клацающие зубами вагоны поездов вывозят на остановки, где машинист следуя извечным правилам, расстреливает пассажиров вагона, оставляя себя напоследок. поезда больше не везут людей. поезда везут вещи и правила.

поэтому неизбежно, что почтальон приносит бандероль с кислородной маской и просит расписаться. я прикрываю дверь, чтобы он не почувстовал запаха от разлагающегося тела, которое я, не не удержавшись однажды, купил.

несчитанные дни до нового года. и восхваление суицида по изначально выбранным правилам.
для тех, кто помнит.

на лестничной площадке, над косяком двери в квартиру с потолка свисала паутина. на ней медленно кружась вокруг своей оси покачивалась облепленная мухами мёртвая мышь. огромная, в указательный палец длиной, оса обвивала мышь сзади лапками, насадив её на жало. туловище мыши ссохлось, а голова - нет, и поэтому казалась непропорционально большой. безволосая голова выглядела  чьей то чудовищной шуткой на крошечном теле, и вращаясь вместе с телом, походила в разных ракурсах то на мышиную, то на слоновью, то на человечью.

потом она упала мне на лицо, и с той поры я никогда не просыпался прежним.

давай, ну же.
балансируй на тонком канате самоутверждения, который натянут над пропастью.
не смотри вниз. не смотри по сторонам - там могут быть зеркала.

знаешь как это выглядит со стороны твоя пропасть и твой канат?
прыжки со скакалкой.

современная трактовка знаменитой пословицы - махать кулаками в воображаемой драке. сидя дома.
слова ранят в обе стороны.

этот набор коротких несвязных фраз - предновогодняя деградация.
современная трактовка знаменитой фантазии - ежедневное обещание возродиться новым фениксом.

посмотри на себя в зеркало.
нравится тебе твоя жизнь? в любом случае осталось на один день меньше.

и пока слова ранят в обе стороны, контрольным выстрелом заключение, что только реальность строит иллюзии.

искусственные цифры выдают статистику, цифры в моей жизни побеждают домыслы, и математическая логика - это это - сила, это - броня, это - оружие.
вслух прозвучал обязательный совет избегать абсолютных утверждений. я записываю в блокнот эти важные учения. я записываю, что никто и ничто могут быть острыми приправами. я записываю то, что ничего не понимаю.

если перечислить истины, которые волшебными рыбками плавают в аквариуме, то одна точно окажется такой, что всегда найдутся люди, которые тебя возненавидят. помня о совете, не исключено, что есть люди, которые настроены против тебя. другая истина в том, что ты сам отречешься от своих же клятв. помня о совете, не исключено, что ты можешь и изменить своё мнение.

цифры однозначны. единственны. цифры - это факты, в своём первоначальном, в нетронутом извращениями значении. помня о совете, следует уточнить про предполагаемое мною первоначальное значение. но цифры стреляют абсолютно прямой идеальной моделью мира, где ноль разделяет границей бесконечные противоположности, а координаты указывают в единственную точку.

когда я пронумеровал всех рыбок и назначил им имена, они картонными монетками медленно опустились на дно. я расплескиваю воду вокруг и ставлю аквариум на подоконник. воздух сжигает лёгкие сладким запахом. в одной из множества координатных систем потерялась строчка про нарциссический мазохизм.

истина в том, что ты не всегда выбираешь одну из противоположностей. истина в том, что есть третья бесконечность и она посредине.
смотрите какое потрясающее открытие. и земля всё ещё круглая.
истина в том, что чтобы сделать открытие, достаточно всего лишь найти другие слова для уже существующей истины. и если пренебречь советом, то неизбежна фраза о том, что все только этим и занимаются. находят другие слова.
а вот и потерянная строчка обнаружилась кстати.

слова падают с клавиатуры, падают с губ, падают с глаз, падают, падают, падают и застревают. я поднимаю их и кладу под язык. раньше они слегка пощипывали рот, сейчас их пресный вкус напоминает резиновую жвачку. календарь отмечает дни когда молчание перестаёт быть молчанием и угрюмое невыговаривание прорастает на лице колючей бородой.

жарко и тесно в этой одежде, душно в ней. я и сам надоел своей одежде, спрятавшись утром в постели под одеялом, замечаю как мои вещи собирают необходимые документы, водит по воздуху зубной щёткой и звякнув ключами отправляется на мою работу.

ночью я пробираюсь на кухню и открыв морзилку долго прислушиваюсь к холодному ровному дыханию холодильника..

я достаю слова из под языка и роняю их снова и снова. безвуксные и одинаковые.

жил-был мальчик, мама.
жил-был мальчик..

при рождении пуповина вросшая в позвоночник оборвалась, крепко зацепившись концами в тазобедренные кости. как остановить хлещущую кровь из середины живота, откуда она, словно змея в агонии, вертелась и разбрызгивала капли? недолго думая вогнали ржавый винт. не потому, что рядом не было чистых. просто смотрится красивее и добавляет наличие подтекста. потом дали имя и предложили жизнь, такую какую предлагают всем новорождённым. но подтекст, увы, закрепился изначально, до нарицательных и собственных, до любых определений с самыми сложными логическими ответвлениями.
а из живота выпирал круглой шляпкой винт, и приходилось отказываться от тонких рубашек. по той же причине никогда не появлялся в общих раздевалках или на пляжах. ерунда. волновало совсем другое, время от времени при разговоре винт начинал резонировать в такт словам, постепенно заглушая их. старался укреплять направление смысла, огибая намёки, но ржавый гудел всё сильнее и чаще. просто такие звуки интереснее, а подтекст намного легче, да, правда.
вот так и повелось.
когда пытался его вытащить из живота, позвоночник начинал опасно гнуться, грозя сломаться пополам. врачи кивали головам. друзья мыли руки, чтобы не заразиться. винт скрипел. слов уже не было слышно.

невыносимо сладким невозможное желание отредактировать своё прошлое.
самообман направлен в сторону - удалить и править. копировать и вставить не срабатывают.

обезличенный идеал. обезличенный я, яд.
у меня есть час, который я растяну на год и год, который я уложу в час. у меня столько воздуха в венах, что кажется я взлечу. звуки поделились на направления, существуют сами по себе, я пытаюсь отделить звуки от людей, но ненависть сильнее.

идеализм - это бич. сродни идиотизму.

это - не маски. это - застывшие гримасы, у которых крюками растянуты края губ и глаз. любопытство на кончиках вспотевших от волнения пальцев. липкая, грязная клаустрофобия, затягивающая в себя, обезличивающая до куска плоти, прилипшего к белью выставленному наружу окна, в ожидании того, как каждый проходящий отчеканит свою печать присутствия. свидетель достоверности. недоигравшиеся дети в замочных скважинах и приоткрытых дверях.

подглядеть - как маниакальное желание обладать.
выставить себя на показ - как маниакальное желание никому не принадлежать.
сущность - как оправдание.

не собираюсь возвращаться в череду бутылочных записок и выбрасывать их из окна, теша себя мыслью, что когда-нибудь произойдёт наводнение. это маленькая несостоявшаяся история воображения. истерия. скользкие руки прилипают к стеклу, в глазах маслянистый блеск. не хочу участвовать в карнавале гниющего мяса.

меня тошнит от. не впущу.

весь пол завлен скомканными листками бумаги, крошечные планы побега, математическое множество ходов, стратегий и комбинаций. календарные сроки и барабанная дробь наступающих решений, сегодняшная грамота ничем не отличается от вчерашней, завтра превращается в мыльную оперу неизбежно пропущенных эпизодов.
троекратное ура, нам, будущим покорителям морей и океанов. мы проложили на бумаге путь секстантом и астролябией до края света во фрегате с драгоценным грузом идей и открытий. троекратное ура, нам, на берегу, пока мы разукрашиваем флаги кораблей и собираем припасы. троекратное ура, нам, смелым и необыкновенным, пока мы празднуем предстоящее отправление в путь в кабаках, назначая новые встречи.
слава бесстрашным, и история скорого путешествия перемежается хвальбой о свершённом.
троекратное ура, троекратное..
и заезженную, заевшую пластинку, нехотя сменяют на новую, пуская её по кругу пока не придёт черёд следующей. и приключения выбираются всё осторожней, а фрегат стоит со спущенными мачтами, и крысы проели запасы зерна.
но троекратное ура, нам, и восхвалим следующую дату, которая ознаменует собой победу и мы, внезапно, оказавшись уже в самом конце путешествия, будем обсуждать его спокойно, с достоинством собственных свершений. троекратное ура, сослогательным наклонениям и умелым играм в сложение былин.
троекратное ура и звонкие голоса труб и барабанная дробь от стука собственных ног, пока мы смелые и необыкновенные топчемся на одном месте. троекратное ура нашему фрегату, если он не более, чем часть детской головоломки с капустой, овцой и волком. троекратное ура каждому рассказу о любом плане, ведущему к его одобрению, вновь и вновь приравнивая его существование к достижению самой цели. приравнивания начало дороги к её концу. воплощённая мечта о зачатии без абортов и детей, так что - троекратное ура, для каждой мечты. а теперь, собери все шаги в одну точку и сдобри выкрики барабанной дробью.
и пока есть завтра - троекратное ура.
троекратное ура.

манящая картина города, который медленно погружается в дожди. мечта о летагрии цивилизации воплотится в статистике прошений к богу на стене плача. сухие цифры и знамя толерантности - лучшая самозащита надутых губ от собственной причастности к той же крайности мнения, пускай и не столь очевидной стороны выбора.

это мир перевёртышей, мир первертвов. мир повторяющихся кругов мельничных лезвий, окольцовывающих бесконечность временем. уместно ли говорить о трагедии личности в рамках деградации поколения? не то время и не то место перевешивает чашу весов и искомое расположение перестаёт быть целью. воплощение прошлых столетий сконцентрировалось в новой точке и имя ей побег. и в очередном сужении спица остаётся лишь спицей, щепка - щепкой, упорно продолжая отстраняться от колеса, также как колесо не мыслит себя частью повозки или дороги.

город, которому суждено раствориться в воде, превратив людей в тусклые туманные силуэты. это красивое окончание, в пасмурных красках и тихих отголосках от эха акварельных клавиш фортепиано. но, увы, это город, который не будет существовать, потому как ему предназначено не быть, не произойте. город, которому не дадут случиться. раскрывайте зонты и вызывайте аварийные бригады. потопа не будет. город, который закончится на увертюре и вернётся в своё привычное существование.

обрушенная лирика мимолётности саданит пылью. насилует оглушающей громкостью смеха. разбрызгивается чужой грязью одной единственной идеи собственной исключительности. настежь распахнутые рты, гогот, выплёскивающийся из ртов. истории, истории и истории. в лагере напротив вдоль стен крадутся тени от людей, безмолвные и мёртвые в своей беспомощности.  между двух концов одной линии - серый градиент, которому не дано осмыслить себя частью чьей-то палитры.

я хотел, чтобы всё смыло грязной водой. вместо этого от сырости отказала правая часть мозга.
визуализация? кажется, дождь привёл на дно.

объяснили, что стажировка - не их метод. потому как персонал не должен контактировать друг с другом лично. анонимность или добровольная стерилизация на выбор. объяснили, что самообучение вместе с мотивацией оказались намного эффективней. и опыт предыдущих поколений и новейшие разработки. дипломированный психолог уверил, что неделя - вполне достаточно, чтобы делать выводы. по телефону успокоил меня и сказал, что никто ещё не жаловался и не отказывался. в очередной раз я задаю вопрос, в чём именно будет состоять моя работа. автоматизированный голос в ответ предлагает мне на выбор короткие гудки или перевод на другую линию, где незнакомый голос говорит, чтобы я не волновался.
и я совсем не волнуюсь.
моя неделя стажировки - это семь этажей и сотни лабораторных кабинетов. тысячи клеток. миллиарды подопытных мышей. моя неделя стажировки - это полная свобода от людей и безграничное могущество. почти. два раза в день я говорю со своим психологом по телефону. несмотря на то, что голоса всегда разные, я действую согласно инструкции - утром зачитываю свой распорядок дня в трубку. иногда мне кажется, что невидимый слушатель кивает. вечером я делаю повторный звонок, чтобы записать свой новый распорядок на следующий день. туда не входит перечень того, что я должен сделать, наоборот - то, что делать запрещено. поэтому получив список очередных ограничений, я радуюсь отсутствию совпадений новых запретов с предыдущими и мучаюсь их повторениями. всё остальное время - моё. все, что не попадает в список - моё, и я беру это сполна. даже когда заигрываюсь до забытия, и пол мокрый от крови, а воздух становится влажным настолько, что я потею и вытираю краем белого халата свой лоб, очередная мышь под скальпелем поднимает на меня глаза и говорит, чтобя я не волновался.
и я кромсаю её дальше.
здесь и звуков то всего - ультразвук бесчисленных пищащих созданий, шум и головная боль. паузу на мои шаги и мокрое лицо. паузу на открывание и закрывание дверей. аккорды на острые крюки, яды и кислоты, которые есть в моём распоряжении. гамма из ножниц и ножей. здесь целый оркестр. установки с газом и жидким азотом. спиртовки и скальпели. мотки проволки, электричество и тиски. я импровизирую с мелким калибром стреляя в копошащуюся массу. крупный калибр творит чудеса с отдельными мишенями. крошечные ножки и глазки. по подсчётом я не обошёл ещё и половины лабораторий.
прошло пара дней, а из моего списка так и не убрали один из запретов. я так хочу задушить это мягкое живое и нервное создание с белым мехом и красными глазами. хотя бы одно. любое. рвать руками и зубами на части. вытоптать ногами. и всё это строго запрещено. читая и выслушивая - потверждение всех аккуратно перечисленных вариантов того, что нельзя.  а я успокаиваю себя и призываю не волноваться.
есть множество способов себя отвлечь.
моё новое развлечение - давать этим мышам имена.
моё новое развлечение - выпускать их из клеток.
моё новое развлечение - предоставлять возможность крошкам выговориться перед тем, как я сожгу их живьём или загоню внутрь их животов воздух огромным шприцем.
оказывается, что у них у всех есть вполне определённые планы и память о прошлом. мера сравнения и мораль. как-то различают друг-друга. но мне не то, чтобы не интересно слушать про веру и сознание. больше заботят возможные изменения в очередном зачитываемом списке из трубки.
и неделя подходит к концу.
я совсем не волнуюсь.
я очень спокоен и рассчётлив. жду, что пройду стажировку. стараюсь. выжидаю. перевода на более крупный скот.  повышения и премии. ждать этого сколько угодно, и накопить денег на свою собственную подопытную мышь. да, однажды. выжидать, собирать и собрать. купить её. принести домой, кормить и чистить её клетку. играть с ней и гладить её по голове, и разговаривать, и смеяться, когда она щекоча заберётся под ворот свитера.

вам, конечно, интересно, будет ли у этой мышки электронная начинка и хитроумные микросхемы, управляющие механизмами лапок и хвоста.
и задушу ли я её?
если доигрывать эту компзицию по нотам, то, конечно, это интересно только мне. но я импровизирую.

поймал волну чужого загаданного.
ты мне лёгкие антенами протыкаешь для этого?

мне показали Твою Посылку с домашней едой и тёплыми вещами. сказали, что ты опять передаёшь мне Книгу библию, увы, она займёт своё место на Чужой Полке, среди сотни других. нам не разрешают  читать, но.. спасибо, что мне ещё позволено сказать. еда, кажется, очень аппетитной, а вещи и одежда - мягкими и уютными, жаль, что попробовать еду на вкус или оставить что-нибудь себе из вещей невозможно.

мне говорят, что у меня всё хорошо. нам обили стены и пол в Комнатах мягкой белой тканью. по вечерам, когда приходит Время включать Телевизоры, ткань приглушает звуки. каждый раз когда кто-то первым решает  увеличить звук, цепочкой по всем Комнатам мы начинаем выкручивать громкость, заглушая остальных, чтобы слышать только себя. из-за этого мы раздражаемся и злимся друг на друга, но мягкие стены заглушают злобные крики. мы ещё плохо умеем ненавидеть - нам разрешили это совсем недавно, и внимательно следят за тем, каким тоном и что мы кричим. спасибо, что мне ещё позволено сказать.

раз в неделю нам разрешают смотреть Большой Телевизор в Общей Комнате. у каждого свой Пульт, поэтому редко удаётся посмотреть что-нибудь связное целиком. в этот раз мы начали с просмотра чей-то прогулки в парке, а затем случайное нажатие на кнопку и вскрик, но картинка переносится на вечер в дорогом ресторане, пока они не уходят домой, и кто-то нервно нажимает на кнопку, чтобы поглядеть на отрывок фильма, в котором я спускаюсь на экскалаторе и смотрю на твоё мокрое от снега и дождя лицо, как ты вытираешь его рукавом, запыхавшись от бега и улыбаясь, выключите пожалуйста, я очень хочу произнести слова не здесь, а в Телевизоре, на том экскалаторе, когда по экрану начинают идти полосы и в нарастающем шуме сказать хотя бы пару предложений, но молча стою на движущемся вниз экскалаторе, не выключайте, взглянуть бы ещё хоть раз на неестественно сползающие вниз цвета, и я смотрю на то, как я смотрел на тебя тогда, и все смотрят, пожалуйста, пожалуйста не выключайте, когда рябь идёт по экрану и кадры мелькают в череде инверсий, и глубокая тишина, в которой меня нет, но потом случайное нажатие и незнакомые мне лица стирают помехами мои воспоминания. в секундую паузу возвращается ощущение моего существования и список правил, среди которых, увы, нам не разрешают долго глядеть в одну точку. меня резко выдирают в нарастающее бормотание, и щелчки Телевизора, и кто-то не выдержав швыряет Пультом в стену, и крики и возня, как это всегда и бывает.

однажды я бы очень хотел рассказать тебе больше, чем оставили в моей голове, поэтому и пишу. сейчас меня хлопают по плечу и напоминают, что тебе не получить это Письмо - нам больше не разрешают их отправлять. спасибо, что мне ещё позволено сказать, и меня уводят.

муравейником регенерация, деградация и производные в огромных печах, где сжигают бесполезные бесполые вещи.

зданию не нужны люди. оно существует само по себе, само в себе, а мы, я - бактерии. микроб, который с лёгкостью будет заменён другим микробом без лица и запаха, крошечным движущимся силуэтом в осцилограмме полураспада. поэтому пока оно отдыхает, я хожу в пустой отрешённости коридоров, заполненных тихим шумом вентиляторов и гулом проводов. пока оно отвлеклось и позволяет мне это, я хожу и отмечаю изменения. если тебе станет легче - называй это свободой выбора.

на следующий день оно восстанавливает ещё одну комнату, ещё один зал. на одну плитку на полу больше. на месте пустого дверного проёма - закрытая дверь с табличкой и порядковым номером на неизвестном мне языке. неторопливо и неизбежно сужается пространство, чтобы сдавить виски и перемолоть меня в кофейные зёрна и сахарный песок. с каждой новой деталью - я всего лишь часть процесса утилизации. если тебе станет легче - называй это реинкарнацией. а я иду дальше до лестничного пролёта, который ещё только вчера был открыт, а теперь его преграждает наспех выстроенное из деревянных реек ограждение.

я никогда не успеваю застать момент изменения, промежуточное состояние. как и когда это происходит. как оптоволокно, шурша подбирается в специальные отсеки в стенах и потолке, как тонкие листы железа складываются в прочные каркасы, обновляя свои клетки, заращивая их пластиком и покрывая водонепроницаемой краской. невидимые руки массируют внутренности этого искусственного чудовища, и сегодня я вижу, что закрыты шахты лифта. из них по прежнему задувает ветром и если забраться на этаж повыше и заглянуть внутрь и вниз, то видны стенки механического кишечника и кружится голова, и на дне можно увидеть своё отражение. если тебе станет легче - называй это отголосками эха.

поэтому я перестал ходить на звуки - оно прячет и перестраивает свои лабиринты комнат, каждый раз когда чувствует, что я за ним слежу. однажды оно забудется и вместо клубов пыли и брошенных инструментов я увижу самих невидимых строителей, случайно забредя в не то место и в не то время.

а пока оно вешает на стены картины, ставит горшки с цветами в коридорах и включает лёгкую музыку в приятном освещении, чтобы заглушить шум. люди ему не нужны, люди - это обратная сторона жизни, червоточина в лёгких, яд и чумная болезнь. мы худеем и истончаемся, чтобы исчезнуть навсегда в надуманной илюзии эволюции.
если тебе станет легче - назови это бредом.
если тебе станет легче - это здание действительно существует.
проснись. сейчас же.

удержать в белом квадрате на чёрном окне. разменная валюта всё та же - один к одному, покупаю минуты за дни.

это очень привычно, выкрученно и вымученно, покрылось не свежим, пыльным налётом. я краду кофе, я краду сигареты, и я краду время в пустом безликом здании. перекурить этот момент и ещё один, пока не подоспел следующий. всё те же пачки - если призраки могут существовать отдельно от живых, то они вплетаются в слияние одного расплывчатого облака лиц. просверлить бы переносицу. собраться бы.

ты выбираешь новые возможности и смотришь под ноги, а дымный образ порхает крыльями, зависнув в воздухе. это ветром сдувает прочь - не заметишь, как я не собирался подставлять подножку.

в этих перекуренных моментах только слабость и жжение.

мимо прошла точка. отметка, шаг "от" или шаг "к". к слову, я не уверен, что буду измерять сколько жидкости в стакане. без раздумий. но тогда меня растворило звуком и чувством тоски, которой мы когда-то хотели поделиться. тяжёлый сдвоенный бас в плотной темноте прорезали линии света на усталых силуэтах. и не было причин на существование этих самых причин, а значит время остановилось. значит. значит.

я подумал, что мне не хватает чистого блокнота, на каждой странице которого можно будет ставить точку. аккуратно, точными движениями заполнять его в течении жизни и однажды пролистнуть, пустив страницы в движение. красиво ли это звучит или наоборот - я хотел сказать совсем другое.

спасибо, раз поздравили с днём рождения. вы все сделали это по-разному.
спасибо, раз не поздравили. вы тоже это сделали по-разному.

мне 23.
цифры как-то уже не играют того значения как раньше. стёрлись на почтовых ящиках. я бы очень хотел верить в слова, ... всем и так известно что идёт после запятой. в какой то день жизни очевидно, что всё познаётся в сравнении. очевидно такой день не прекратит повторяться.

я хотел сказать, что не надо ждать всю жизнь ради того блокнота.

капель дождя оказалось больше чем людей на улице.
всё очень чётко и точно, когда время ставит факт позади. до этого момента неясность смазывает линии и оставляет в тягучем состоянии множественных почти достроенных каркасов. почти законченных. почти предугаданных. ласково и незаметно.

короткие щелчки пустой обоймы возвращают реальность контуженному, эхом забытых оттенков в моей голове поверх монотонного шума. это простой физический процес: где-то под развалинами мёртвых покинутых городов лежат обломки от здания библиотеки, лежат погребённые книжные стеллажи, лежат учебники по физике, но пока я хожу мимо библиотеки и мне кажется она намного прочнее и долговечнее меня. и я пытаюсь обмануть время и слух, чтобы спрятаться от нержавеющих иголок будильника, и выкручиваю до предела стрелки маятника, не обращая внимания на тот другой, который висит на моей стене.

в то время, как в углу экрана цифры живут своей жизнью.
и если посмотреть в центр экрана, то и буквы живут своей жизнью.
и никак не уйти от мысли, что экран живёт своей жизнью, и вот ты пристально смотришь в одну пульсирующую точку в зеркале, которая наверняка тоже живёт своей жизнью, думая о том, как твоя жизнь вполне успешно живёт своей жизнью и улыбается тебе, и ты конечно сразу и широко улыбаешься себе в ответ, пытаясь поглубже заглянуть в свой рот, туда, где точно не должно быть никакой жизни.
но всё ещё надеешься увидеть там кого-то ещё?
всё ещё надеешься увидеть там кого-то вообще?

в этот момент ты резким движение бросаешься вперёд к своему улыбающемуся лицу, в очередной попытке сожрать его. возможно, на этот раз.

... как начало нового предложения самому себе.

точки эти словно мерцают ипульсами в непроницаемой атмосфере, потерявшие свои имена и насквозь забытые для тусклых путеводных сигналов. беспорядочные, напуганные, сбитые и спутавшиеся, они нервно переплетаются, сливаясь в собственных правилах создания тонких ломких тире. в глазах рябит, когда и буквы, вторя.. когда буквы творят во вчера, непостижимо складываясь в символы уже оставленных предчувствий. имя следует за именем, человек за человеком, а лента разворачивается назад пружиной. резко. остро. и промахивается.

в тоже время я смотрю как я наливает в стакан воду, которая уже переполняет края, но я продолжает лить, пока стакан не трескается, пока поверхность стола не проседает, пока я не тонет, пока мне не надоедает смотреть. и то ли это кажется, или на самом деле символы потерялись в своей индивидуальности и стали ощущением для. ощущением в. ощущением с которым.

конструкция предложений "если, то". конструкция длинных и коротких фраз из одинаково невысоких рифмованных строчек. чёрно-белая важность следов. влажность прикосновений. со стороны как лабиринт, где пренебрегая правилом левой руки, путешественники разбредаются по разные стены. со стороны наблюдающие выстраиваются хороводом вокруг, со стороны хороводы превращаются в орнамент, со стороны орнамент заполняет стены, к которым судорожно прислоняются спиной заблудившиеся путешественники и это бесконечное отражение зеркала в зеркале... если ты в зеркале, то это не ты.
видишь, как неоспоримо.
если ты в зеркале, то тебя здесь нет.
конструкция однообразия.
конструкция заповедей и их но-опровержений.
..но в таком зеркале хочется видеть только своё лицо.

и в этот же момент белый свет ослепляет также как и любая другая вспышка. на долю секунды меня разрывает на миллионы атомов, чтобы отправить в столь непохожие полупридуманные вселенные сценариев, но тонкие ломкие тире нитками нервов превращаются в коридоры и по каждому из них бежит нелепый запинающийся клоун. у них чужие голоса и странное понятие о внимании, неестественные улыбки и тесная кожа, и всё дальше и дальше, так что к финишу угроза их существования рушит целые миры.

а окна покрываются пылью. краны ржавчиной. нелепую возможность аналогий я оставлю рядом с жалящим сожалением права на владение изменчивой ясностью слов.
я взламываю вещи и выноши их на помойку по частям, а когда вены на руках готовы разорваться от тяжести, когда нестерпимо хочется нарушить контраст чистоты от дыма внутри и в висках начинают стучать дверцы шкафов с одеждой, промокшей от зимнего снега, и когда невозможно сдерживаться от скользящего ритма дыхания, а временные разломы ведут на остановки автобусов, то я неожиданно чувствую себя захваченным в формулы, приравнивающие когда к сейчас, и мои глаза лопаются, из ушей течёт кровь, а язык опухает и я, задохнувшись, падаю переломленным в пояснице.

конструкция выводов предлагает заключительный: сны не оживают, пока принадлежат кому-то одному.
конструкция уточняющего цитирования: реальность как общий сон.

где-то в холодном заплесневелом подвале по пояс в воде размокшими бумажными пальцами нарисованные клоуны вытаскивают шурупы из конструкции прилагательных. тире опутывают оголёнными проводами стены. очевидность неизбежного или неизбежность очевидного?

никак не остановиться чтобы выхватить из многоточия один день.
... как начало нового месяца самому себе.