Я принят в студию!

Среда, 16 Февраля 2011 г. 13:55 + в цитатник

Продолжение. Вставлен большой кусок текста из опубликованного ранее. Он здесь нужен.

Видя мои мытарства, сестра (на шесть лет старше) попросила своего одноклассника Славку, который куда-то ходил рисовать, помочь мне с учёбой. Мне передали, чтобы за лето я подготовил рисунки, которые посмотрит руководитель студии. В студию отправился с Валентиной другой её одноклассник (первый в нужный момент отсутствовал). А далее вспоминаю рассказ Вали и Володи о встречи с Руководителем.

Мы заходим, а он видите ли лежит на диване, спит. Потом заметил нас и как вскочит с дивана. Мы поздоровались. В общем, Володька с ним разговаривал, а я молчала. Тот посмотрел рисунки, да, да, хорошо. Ну что же, пусть приходит. 12 октября первое занятие. Мягкий карандаш 3М, а то все рисуют твёрдым, бумагу только режут, а не рисуют, да, и пол листа ватмана пусть принесёт. Начало в шесть вечера.

Володя что-то пробурчал о том, что у него первая смена в школе, и он (то есть я) сможет приходить без пропусков. Какая школа, удивился старик, сколько ему лет? Да вы что, нет, нет, нет. И говорить не о чем. Тогда Володька как начал тараторить, - да он одержим рисованием, он же фанатик, он без этого не будет жить
.- А вы понимаете, что у меня офицеры учатся, генералы, я не могу мальчишку посадить рядом с ними. И вообще, кто вас сюда послал? Володя скис,
- Да, Славка, он здесь у вас учится.

Теперь влезла сестра со своей скромностью. Она тянет Володю за рукав к выходу,

- Ну, пойдём же, тебе сказали что нельзя, что ты упёрся? И тут Старик вспылил,
- А вы кто такая?
- Сестра.
-Ладно, тогда стойте и не мешайте.

А дальше они могли мне что угодна рассказывать, но я знал, что старик сломался наперекор сестре.

12 октября. Студия

Марк Николаевич. Я даже не заметил, как он оказался рядом со мной.
С хмурым видом подтолкнул меня к шкафу, зрачки за блеском стёкол сделали скачек в сторону говорящих. Наступала тишина.

-Так как говоришь тебя зовут? – произнёс он угрожающим голосом. -Да, помню, помню… Вот что, сынок...

(на самом деле прозвучало ехидство, старческое сипло-шепелявое ехидство, - Щенок, вместо сынок). Кто-то робко хихикнул. Я замер.

- Вот что, щенок, я тебя конечно взял, - и он вновь запнулся, уставившись на меня бессмысленным взглядом. Поверх морщинистой смуглой кожи надеты очки и жёсткие седые волосы. Не высокого роста, широкие плечи. И всё это неприветливо обращено ко мне.

- Пропустишь хотя бы одно занятие, можешь больше не являться, - отчеканил он каждое слово, и, отойдя к дверям, оглянулся, как будто только что положил мазок на холст и теперь проверяет с расстояния, точно ли попал.

- Всё понял? - бросил он вдогонку.
-Тогда чего ты лыбишься?» Я, действительно, светился от счастья, меня взяли!

Народ засуетился, готовясь к рисованию. В блаженном состоянии сажусь на стул и вскакиваю, как ошпаренный! Рулон бумаги, аккуратно завёрнутый в газету, красиво сплющился... Каким-то чудом мне удалось его сохранить в транспорте, чтобы сейчас самому на него сесть! Это конец. Разглаживать бесполезно, голова стала совсем тяжёлой, ничего не вижу вокруг.

Художник появился минута в минуту с началом занятий. Большой, в чёрном костюме (белая рубашка, галстук), и такой же неулыбчивый, как Марк. Бросив критический взгляд на гипсовые геометрические фигуры под софитом, будто не он их перед нашим приходом расставлял на серой тряпке, он вдруг уставился на меня. Я неуверенно встал, расправил складки под ремнём школьной гимнастёрки мышиного цвета, потоптался у стула под его взглядом и снова сел.

Кульминацией этого вечера был суровый разнос моего рисунка. Вы не можете представить, что стало с преподавателем, когда он увидел лист жёваной бумаги на моём мольберте. Нет, не подумайте, что он матерился или махал руками. Просто, за эти минуты стыда, я узнал, как трепетно в годы его молодости в академии художеств относились к бумаге, как студенты по сто часов рисовали на ней голову. Потом мне дали понять, что только такой идиот, как я, мог догадаться принести на первое занятие мятую бумагу. Тут я возмутился до глубины души (про себя, конечно). Он мгновенно смолк, как только незнакомая женщина робко предложила остаток своей бумаги, «если кому нужно, конечно". Вместо "спасибо", у меня хватило ума задать лишь один идиотский вопрос, - а что, придётся всё перерисовывать? Воздух всколыхнулся, и я заторопился принять предложение.

За кульминацией неминуемо следовал финал, и это оказался финал трагедии. Я удивительно быстро нарисовал натюрморт из гипсовых фигур… в обратной перспективе! А заметил это, когда спиной почувствовал взгляд дяди в чёрном. Перед занятием я, на всякий случай, почитал дома о перспективе, о том, что линии стремятся куда-то сойтись. Линии на моей бумаге сходились, но не на горизонте, как им положено, а на мне.

Первое моё занятие, и я предстал перед всеми полным идиотом.

Уходя, бросил благодарный взгляд на женщину-спасительницу, но взгляд наткнулся на штанину цвета моей школьной формы… с широкой красной лентой. Хенерал, как сказала бы моя деревенская бабка! Настоящий седой генерал скручивал рисунок в рулон, суетливо искал свою сумку, озираясь по сторонам, и не желая при этом оторвать свой зад от стула, проворно распихивал по карманам карандаши. И вид у него был какой-то не боевой, но я чуть не наложил в штаны от страха. Куда я попал? И мне, тупому, только сейчас, когда я пишу эти строки, становится понятным поведение Марка перед началом занятий, и напряжённость художника… У меня не было ни какого права здесь учиться. Я не офицер и даже не солдат, и у меня нет отца офицера (его вообще нет). И Марк на свой страх и риск пригласил несмышлёного пацана учиться.

Всё, что мне удалось вспомнить дома, отвечая на вопросы сестры, так это только лампасы генерала.

-Ромка, ну ты даёшь, - всплеснула она руками!

И взвизгнув от удовольствия, побежала на кухню к матери.

Так я стал учиться в студии военных художников имени Грекова. То, что есть «блат», все знают, а есть ли Бог, судите сами.

_____________________________________________________________________________________

А с этого места начнётся то, ради чего и писалось длинное вступление. Мне хочется рассказать подросткам, которые, как и я в своё время, вознамерились научиться рисовать, что же я узнал такого нового, что помогло мне учиться, действительно ли так важно учиться не по книгам, а у художников.

Открытие первое

Художники определяют последовательность заданий, ставят натуру и освещение, определяют ученикам цели и задачи , они дают добро или выражают недовольство вашей работе, а учимся мы в большей степени друг у друга. И такое происходило везде, где впоследствии мне доводилось учиться или учить самому. Понятно, что бывают моменты тесного контакта с преподавателем, когда ему приходится что-то растолковывать или показывать вам индивидуально, но это происходит довольно редко (либо вы его достали своей дуростью, либо чем-то сильно угодили). Короче говоря, художник занимается стратегией обучения, а тактику ученики творят сами.

В студии было правило, учебные рисунки домой не уносить (отчётность и т. п.).
Сейчас довольствуюсь домашними зарисовками, чтобы развлечь читателя.

Не подумайте, что я помню каждый свой шаг, каждое событие тех дней. И всё же, попробую вспомнить основные вопросы, казавшиеся мне тогда важными.

- С какой стороны натюрморта сесть, есть ли выигрышная точка зрения, и если есть, то как её найти, в чём её преимущества?

- Почему у всех учеников разная манера рисования, разные приёмы нанесения штриховки?

- как рисовать правильно, штрихом или плавной тушёвкой (как на фотографии)?

Ответ на любой из этих вопросов создаёт множество других, связанных с ним, вопросов.

Я скажу, с какой стороны от натюрморта сесть выгоднее, с той, где лучше всего чувствуется объём предметов при данном освещении (а что такое - «лучше всего»?),

или, где замеченный вами непривычный для глаза ракурс предметов позволяет создать интересную композицию рисунка (а что такое ракурс, композиция?),

или… Скорее всего "или" у вас не будет. Садится придётся на единственное, оставшееся свободным место.

Чем больше будет опыта в рисовании, тем чаще будут возникают такие «или». Поэтому и нужна помощь преподавателя, он поможет вам в конкретном случае решать конкретные проблемы. Если честно, то я редко когда осмеливался обращаться к художнику, проще было подойти с вопросом к соседям.

Да, манера рисовать у всех разная, было бы хуже, если эта манера была приведена к одному стандарту, как в черчении. Какую технику рисунка выбрать? Ответ вновь обрастает множеством побочных вопросов. Пока старайтесь искать ответ в своей практике, в множестве проб того или иного способа рисования, что-то должно оказаться вам подуше. И главное, больше смотрите и изучайте учебный рисунок признанных предшественников. Для этого были книги, журналы, музеи. Сегодня есть интернет.

В первое время у вас появится много учителей из среды однокашников, и все они будут иметь свои, «единственно верные» взгляды. Тут у вас будет возможность заметить, чем меньше сосед знает, тем охотнее он делится с вами своими советами.

Для меня авторитетом стали все художники военной студии (они сменяли друг друга каждый квартал). Никто из них не занимался тушёвкой рисунка. Меньше всего их волновала «красивость» работы, с точки зрения обывателя. Мне запомнилась одна, может быть единственная в то время понятая до конца, фраза, - если вы хотите, чтобы вашу работу похвалила дома бабушка, то вам здесь нечего делать. Фраза, "вам здесь нечего делать" мобилизовывала мой умственный потенциал и сокращала варианты выбора. Выбирать не приходилось, и о гладенькой тушёвке я больше не думал.

Если студия была военная, это не значило, что там была муштра. Нигде более уважительного отношения к себе, и такого внимания, я не встречал. На равных с учениками в моей средней школе учителя не общались, там мы были для них детьми, а что творилось в коммуналках и дворах, не хочется даже вспоминать. Я попал в рай!

Сама рабочая обстановка, с мастерскими художников, с мольбертами, с начатыми холстами, тюбиками красок на палитре, кисти, приводила в священный трепет. Это невозможно передать словами. В большом зале долго стоял огромный деревянный каркас полукруглой формы с натянутым на него живописным холстом. Вечером, когда мы приходили на занятия, художников уже не было, только сдвинутые в беспорядке блоки объёмных макетов диорамы, оставленные на них палитры с кистями, эскизы, фотографии, говорили о том, что днём здесь шла работа.

Я любил приходить чуть раньше начала занятий и слушать, как художники консультируют кого-нибудь из наших, как подробно разбираются все ошибки неумелой живописи. Бывало так, что слова не помогали. Любитель с тайной гордостью раскладывал на полу всю свою живопись и отходил в сторонку. Почему-то они любили летние пейзажи, им думалось, что они переплюнули Шишкина, так тщательно и гладко были прописаны листочки и веточки. Да, и я тогда так же думал. Однажды художник в сердцах схватил этюд и поставил его кверху ногами. Смотрите о чём я вам говорю постоянно, смотрите сюда! Теперь чувствуете? Что там нужно было понять я уже не помню, зато хорошо помню момент, когда художник закрыл ладонью основания деревьев и спросил растерянного автора, - можете мне сказать, глядя на верхушки деревьев, какие из них ближе к нам, а какие дальше? И правда, понять, что ближе, а что дальше на этюде было невозможно! Вы пишете на всех пространственных планах одним и тем же тоном и цветом, а должно быть различие, понимаете? Изменяется расстояние до предмета, изменяется и его цвет и светлота., Если это лес, и нет ясно выраженных перспективных сокращений, как иначе вы передадите глубину пространства?

Такие подсмотренные эпизоды врезались в память, они как бы случайно раскрывали тебе глаза на фундаментальные правила искусства, на очевидное, находившееся за гранью твоего детского понимания.

Грустно говорить, любителем оказался тот самый генерал в лампасах. Он не смог примириться с современной манерой письма, и переучиваться отказался, просто исчез.

Или такой эпизод.

Вечером мы собираемся на занятия и застаём в зале художника. Он дописывает вставленный в раму большой холст. Интересно, что рядом стоял точно такой же холст без рамы, блёклая копия живописи в раме.

Вскоре выяснилось что художник дописывал копию со своей картины. Копию делал не он, её поручили сделать другому художнику (я был в мастерской копииста, и помню его недовольство таким заказом). Мы заинтересовались, - а что вы тут исправляете, копия хорошая (сказать, что она смотрится лучше оригинала мы постеснялись)?

Оказывается, после того, как автор пропишет копию своей рукой, внесёт свои правки, она становится авторизованной, как бы авторской, и ценность её значительно возрастает. Звучало вульгарно и мы все притихли. Художник вспомнил с кем разговаривает, и стал подробно объяснять всё, что ему пришлось исправлять в копии. Вряд ли вам когда-либо случалось присутствовать на таком уроке. За этот вечер я узнал о живописи больше, чем за все предыдущие занятия.