Александре Федоровне было суждено прибыть в столицу Империи в тени погребального катафалка.   Она думала, что у нее будет достаточно времени, чтобы подготовиться к переезду в Россию, но судьба распорядилась иначе.   Сразу же она была обязана начать играть публичную общественную роль, ту партию, которая Ей всегда была не по душе.   У нее не было никакой возможности сразу же адаптироваться к неожиданным условиям своего бытия, которое так было не похоже на все другие исторические примеры.
Она уже имела представления о русской истории и знала, что такого еще не случалось.   Ее полная тезка, супруга Императора Николая I Александра Федоровна (1798—1860), прежде чем стать Императрицей в 1825 году, 8 лет была Цесаревной.   Бабушка Николая II - Императрица Мария Александровна (1824—1880) 14 лет являлась женой наследника Престола.   Да и Ее свекровь Императрица Мария Федоровна почти 15 лет пребывала в качестве Цесаревны.   За такой срок можно многое и многих узнать и понять.   У нее же совсем иное испытание: Она будет выходить замуж не за Великого князя, Наследника Престола, а за Царя!!!     И сразу же должна стать первостепенной общественной фигурой, которой ничего не прощают и ничего не забывают.

Да и не была она для многих желанной.   С первого дня "каждое лыко" ставили «в строку». Амбициозный Министр финансов С.Ю. Витте (1849—1915), увидев Ее первый раз, нашел, что она красива, но успел разглядеть «нечто сердитое в складке губ».   Генеральша Александра Викторовна Богданович, наслушавшись разговоров сановников, записала в дневнике: «Новую Царицу не хвалят, находят, что у Нее злое выражение лица и смотрит Она исподлобья».   А известная «жрица декаданса», поэтесса и эссеистка Николаевна Гиппиус (1869—1945) уже в эмиграции заключила «Царица никому не нравилась и тогда, давно, когда была невестой Наследника.   Не нравилось Ее острое лицо, красивое, но злое и унылое, с тонкими, поджатыми губами, не нравилась немецкая угловатая рослость».   Не те складки губ, не то выражение лица, не те очертания фигуры, не та манера разговора...

Недостатки» зафиксированы в большом количестве мемуаров и дневников современников. Этот какой-то оголтелый критический эстетизм невольно поднимает вопросы, которые у «гидов по лабиринтам русской истории», как правило, никогда не возникают.   А какая у нее должна быть фигура, какая должна была быть манера, какие надо было иметь "складки", чтобы вызвать симпатию?   Можно смело сказать: таковых никогда бы не удалось отыскать.   Поэтому уместно речь вести не об облике Императрицы, а о психопаталогической природе самих представителей русского "общества".

Приблизительно об этом же писал в своих воспоминаниях учитель царских детей Пьер Жильяр: "Задача, выпавшая на долю молодой Царицы, была не из легких.   Ей нужно было привыкнуть к своему положению Императрицы, и притом в обстановке самого пышного европейского двора, наиболее подверженного интригам и проискам различных кружков.  Она привыкла к скромной жизни в Дармштадте и испытала на себе строгий церемониал английского двора.  Понятно, что она должна была чувствовать себя неподготовленной к своим новым обязанностям, и ее должна была смущать внезапная и резкая перемена образа жизни.  Чувство ответственности и горячее желание посвятить всю себя служению на благо великого народа,  Царицей которого она внезапно стала, возбуждали в ней пыл и в то же время пробуждали в ней неуверенность.

Она мечтала, однако, лишь о том,  чтобы найти доступ к сердцам своих поданных.  Но она не умела им это выказать, и ее врожденная застенчивость губила ее благие намерения.  Она очень скоро почувствовала, что бессильна заставить понять и оценить себя.  Ее непосредственная натура быстро натолкнулась на холодную условность обстановки двора.  Ее начинания были не нужны в атмосфере косности (у нее было горячее желание улучшить судьбу женщин из простонародья, создавая больницы, родильные приюты; она хотела основать профессиональные школы и т.д.).  В ответ на свое доверие она ожидала найти искреннюю и разумную готовность посвятить себя делу, настоящее доброе желание, а вместо того встречала пустую, безличную придворную предупредительность.

Несмотря на все усилия она не научилась банальной любезности и искусству затрагивать все предметы слегка, с чисто внешней благосклонностью.  Дело в том, что Императрица была прежде всего искренней, и каждое ее слово было лишь выражением ее внутреннего чувства.  Видя себя непонятой, она не замедлила замкнуться в себе.  Ее природная гордость была уязвлена.  Она все более и более уклонялась от празднеств и приемов, которые были для нее нестерпимым бременем.  Она вела себя сдержанно и отчужденно, но  Двор эти свойства принимал за надменность и презрение.  Но те, кто приближался к ней в минуты страдания, понимали сколько чуткости и потребности самоотвержения скрывалось за этой видимой холодностью".

В период царствования Николая II сановно-придворный мир уже насколько «раскрепостился», настолько «эмансипировался», что Царя и Царицу многие воспринимали как людей «из публики». Времена благовейно-трепетного отношения к Царским Особам канули в Лету.   К Венценосцам сплошь и рядом предъявляли претензии обывательского толка, забыв и не желая вспоминать, что Они вознесены на Богоустроенное место.

Тезисы о «не тех царях» популяризировали не только фигуранты типа Гиппиус, Витте и прочих подобных «очевидцев», не говоря уже о разношерстной компании историков-фальшивомонетчиков.   Самое удивительное, что негативно тенденциозные измышления распространяли некоторые царские родственники еще при Их жизни, а некоторые не постеснялись оглашать непристойности и после Их гибели.
Внук Николая I Великий князь Александр Михайлович (1866—1933) написал в эмиграции мемуары, наполненные не только инсинуациями против своего двоюродного племянника Николая II и Александры Федоровны, но и злобными выпадами против Православия.   Он заявлял, что учение Православной Церкви «лицемерно», что оно якобы порождало «антисемитизм» и «ксенофобию».   В своем кощунственном самодовольстве Александр Михайлович отбросил все допустимые нормы и возводил прямую хулу на одного из величайших святых — Преподобного Серафима Саровского.    Внук Царя уже не чувствовал и не понимал, что такое святость. А потому, не стесняясь, говорил о своем «отвращении» к Нему.

Уж если Великий князь в данном случае дошел до подобного предела низости, то надо ли удивляться, что он писал только гадости про Венценосную чету.   Здесь невольно встает органический вопрос-объяснение, касающийся существа революционной катастрофы 1917 года. Каким образом русская Монархия могла исторически выстоять, если многовековые основы властиустроения, и главная среди них — духовная осененность Власти в глазах монархического истеблишмента, ничего уже не значили? Александр Михайлович — частный, но показательный пример.

Александра Федоровна, с детства  испытав и многократно пережив  одиночество и нелюбовь окружающих, встретив подобное отношение в России, отнеслась к нему с чувством смиренного безразличия.    В декабре 1916 года признавалась Супругу: «Когда я была молода, Я ужасно страдала от неправды, которую так часто говорили обо Мне (о, как часто!), но теперь мирские дела не затрагивают Меня глубоко».
Почти до самого конца не стремилась ничего изменить.   Hезадолго до отречения Николая II однажды в сердцах с горечью заметила: «В глазах России Я всегда неправа».   Очень тонко эту трагическую коллизию передал в своих воспоминаниях Сидней Гиббс:  «Я думаю, Ей не доставало чувства "театральности", присущего русской натуре; кажется, что русские скорее играют в жизнь, а не живут.   Императрице, выросшей под попечительством своей бабки, Королевы Виктории, это было чуждо.   Неудивительно, что такая фундаментальная разница между Нею и людьми при Дворе и была основой того отчуждения, которое отмечают почти все те, писал о Ней».

 

Лили Ден: "Даже в 1907 г., всего 2 года после окончания русско-японской войны, было не до веселья, поскольку еще многие семьи носили траур по погибшим, поэтому те лица, которые искали увеселений при Дворе, были разочарованы.  Государыня придерживалась того мнения, что война еще слишком свежа в памяти всех, чтобы предаваться развлечениям.  Она была совершенно искренна, но ее взгляды не встретили сочувствия в светских кругах.  Светская чернь, враждебно настроенная против Государыни, заявляла, будто Императрица Всероссийская принадлежит обществу, а не себе самой.  И обязанность ее в том, чтобы исполнять роль великолепного носового украшения на увеселительном корабле: война, дескать, позади, а свету нужны все новые и новые удовольствия и пустые забавы. 

Петроградское общество состояло из отдельных партий; каждый великокняжеский двор имел свою собственную клику.  Особенно падким на удовольствия, пожалуй, был двор Великой княгини Марии Павловны, супруги Великого князя Владимира Александровича.   Великие князья в большинстве своем жили веселой жизнью.  Как правило они обладали красивой внешностью - совсем как герои романов.  Многие из них были большими поклонниками Императорского балета, а также танцовщиц из этого балета. 

Когда в 1907 г.  Петроградская жизнь, как полагали была скучна, люди не отказывали себе в дорогостоящих удовольствиях.  По воскресеньям ходили смотреть балет, а по субботам - во Французском театре - очень модное место встречи влюбленных, где чересчур глубокие декольте дам сочетались с изобилием ювелирных изделий.  После спектакля было принято отправляться в ресторан Кюба или в "Медведь", где слух ужинающих услаждали музыканты великолепного румынского оркестра.  Никто не думал уходить из ресторана раньше 3 часов утра".

от себя:  Царская семья была далека от "тусовочных" посиделок, особенно императрица, для которой главным в жизни оставалась ее семья - муж и дети.  Поэтому те ожидания салонных встреч, балов при Дворе в те тяжелые времена для страны светская чернь не встретила, а той среде нужны были бурные эмоции, слухи, сплетни и веселье.   В большей степени это исходило от того, что им нечем было себя занять, было много свободного времени, а хотелось чего-то нового, а новое они получали от сплетен из салонов, потому что своя жизнь была пуста и скучна.  Поэтому и требовали от Императорского Двора праздников.  Поэтому нравственная чистота Императрицы и была встречена в штыки.  Праздность жизни, зависть к Императорскому Двору, честолюбие правящего класса и привело к такому концу.

"Выполняя многочисленные церемониально-династические обязанности, Государыня смотрела на окружающий придворно-аристократический мир с холодным отчуждением, прекрасно сознавая фальш и враждебность его.    Эти качества Александра Федоровна распознала очень быстро.   Уже вскоре после замужества Царица писала немецкой приятельнице, фрейлине сестры Ирэны Прусской баронессе Рантцау: «Я чувствую, что все, кто окружает Моего мужа: неискренни и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России.   Все служат Ему из-за карьеры и личной выгоды, и Я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что Мой Муж очень молод и неопытен, чем все пользуются этим.    Сестра Елизавета не раз пыталась убедить Александру Федоровну, что надо уметь «очаровывать».   В 1898 году она Ее наставляла «Твоя улыбка, слово — и все будут Тебя обожать... Улыбайся, улыбайся, пока у Тебя губы не заболят, и помни, что все, покидая твой дом, уйдут с приятным впечатлением и не забудут твою улыбку.    Ты такая красивая, величественная и милая.   Тебе так легко понравиться всем.    Вспомни добрые улыбки тети Алисы и Минни.    Пусть твою улыбку тоже все знают Весь мир говорит о твоей красоте, твоем уме, а сейчас пусть заговорят о твоем сердце, которое так нужно России и которое так легко угадать в твоих глазах."

Однако Александра Федоровна была слишком искренней и цельной натурой, все формы лицедейства, фальши были органически противны ее душе.    Она владела даром любви, умела быть преданной, сердечной и нежной, но она никогда не умела (да и не хотела уметь) изображать, "играть чувства".    Все показное для нее мало что значило.

Молодая Императрица со своим мужем сразу же после панихид и венчания разместились в Аничковом дворце, так началась семейная и монаршая жизнь Александры Федоровны.   Занимали шесть комнат на первом этаже, где раньше жил Николай Александрович с братом Георгием.    И Он, и Она понимали, что Марии Федоровне будет нелегко пережить одиночество, и первые месяцы Супруги оставались с ней под одной крышей.

Вдовствующая Императрица Мария Федоровна считала нормальным положение, при котором повелитель Империи жил с Женой не в своем доме (Дворец принадлежал Марии Федоровне), подчиняясь расписанию, составленному матерью.   Как вспоминала позже сестра Николая II Великая княгиня Ольга Александровна, «под крышей Аничкова дворца находился как "старый двор", так и "новый двор". Положение было действительно неестественным ».

Однако Император так чтил мать, что готов был терпеть неудобства.    Александра же Федоровна беспрекословно принимала все, что дорого Мужу, и никаких претензий не предъявляла, хотя в столичном обществе начали циркулировать слухи о «вражде» двух императриц.   На самом же деле Царица Александра ни словесно, ни письменно, ни в узком кругу и уж тем более на публике ни единожды не позволила Себе как-то задеть свекровь.    Письма, адресованные «дорогой» и «любимой Матушке», подписывала как «любящая дочь».   Это были не пустые выражения.   Брат Императрицы Эрнст-Людвиг позже написал: «С самого начала многие родственники, особенно Михень, были настроены против нее.   Они называли ее «cette raede anglaise» (чопорная англичанка)... Императрица Мария была типичной свекровью и Императрицей.    Алике, с Ее серьезным и твердым поведением, была нелегкой Невесткой для такой честолюбивой свекрови». Молодая Императрица чувствовала себя здесь квартиранткой.

Ники был целыми днями занят; Ему надо было постигать сложнейшую механику государственного управления. Александре Федоровне надо было осваивать нравы и вживаться в сложный светский и придворный мир Петербурга.   Она должна была научиться «играть по правилам», которые были изобретены совсем не для Нее. Самая большая сложность — взаимоотношения с Императрицей Марией Федоровной, главным образом с ее двором.    С первых шагов отношения не стали складываться, и вины в том Александры Федоровны не было.
Она была тиха и смиренна, старалась ни в чем не перечить свекрови.   Мария Федоровна постепенно стала возвращаться в столь знакомый и дорогой для нее придворный мир.   Теперь уже не было Александра III, «ее Саши», которого она любила многие годы беззаветно и который заполнял всю ее жизнь.    Он ушел, а она осталась на этой, как говорила, «грустной земле».   Но грустить не давали, Придворные и сановники все время к ней обращались, взывали, умоляли: помочь, посодействовать, принять меры, проявить милость.   И она мало-помалу начала выходить из своей траурной отрешенности.    Во имя покойного она должна помогать дорогому Ники.
Мария Федоровна в какой-то момент вдруг решила, что обязана заниматься государственными делами, хотя за почти 14-летнее время правления Александра III она к ним не имела касательства, да и никогда ими не интересовалась.   Теперь же ей показалось, что она может себя проявить там, куда категорически не допускал покойный супруг.     Ники был слишком деликатен.    Он не мог и не хотел обижать Своим невниманием дорогую Мама, а потому с ней советовался о некоторых кадровых назначениях.   Другие темы с ней не обсуждал.
Нo и этого было достаточно, чтобы плодились слухи о том, что теперь в России чуть ли не правит Мария Федоровна.   Приближенные вдовствующей Императрицы эти слухи и порождали, и муссировали.    К чести Марии Федоровны надо сказать, что на политическую роль она никогда не претендовала, хотя наиболее ретивые клеветники все время старались подталкивать именно в этом направлении.

Придворный мир и придворная политика — вот вотчина, вот призвание старой Императрицы.    Она чувствовала себя здесь уверенно и властно.    Император оставил за ней все придворные прерогативы: и весь придворный штат, полагаемые супруге Императора.    Она сохранила все привилегии на коронные драгоценности, право назначения фрейлин и служащих придворного ведомства, заведование ведомством Императрицы Марии (крупнейшим благотворительным учреждением в России), как и Красным Крестом.     Расписанием жизни Двора составлялось в первую очередь исходя из ее желаний.

Молодая Императрица и по закону и по традиции получила Собственный Двор, но распоряжалась здесь Мария Федоровна.     Она не только «подбирала» штат служащих и фрейлин, но даже заказывала для Невестки по своему вкусу туалеты, которые Ей совсем не нравились.    Александра Федоровна все это сносила молча, без возражений.

 

Великая княгиня Ольга Александровна, которой тогда исполнилось лишь 12 лет, навсегда запомнила недоброжелательное отношение к Александре Федоровне, которым была пропитана атмосфера Аничкова дворца.    «Чтобы Алике ни делала, — вспоминала Княгиня через многие годы, — все, по мнению двора Мама, было не так, как должно быть.   Однажды у Нее была ужасная головная боль; придя на обед, Она была бледна.    И тут же я услышала как сплетницы стали утверждать, будто Она не в духе из-за того, что мама разговаривала с Ники по поводу назначения каких-то Министров.    В период Ее пребывания в Аничковом дворце — я это помню, — стоило Алике улыбнуться, как злюки заявляли, что Она насмешничает.   Если у Нее был серьезный вид, говорили, что Она сердится».


Если принять во внимание, что многие «злюки» принадлежали к родовитым фамилиям, имевшим огромный вес в высшем обществе, то нетрудно понять, насколько быстро весь петербургский бомонд был «надежно информирован». Императрица Мария Федоровна не имела душевного расположения к Алисе-Александре ни в раннюю пору Ее жизни, ни потом, когда она стала Супругой Сына Николая. Нет, она никак это не демонстрировала; она для этого была слишком воспитанной и деликатной. Но она любила обсуждать события чужой жизни, любила узнавать «мнение света». И здесь таилась западня, в которой в конце концов и оказалось ее мировоззрение. Она почти сплошь слышала о Невестке сведения скептического свойства.

Постепенно, когда мера этого негатива превысила все пределы, Мария Федоровна стала относиться к молодой Императрице явно критически и уже не стеснялась делать выпады по Ее адресу в присутствии разных лиц.     Александра же Федоровна никогда подобного не позволяла по отношению ни к каким, даже самым нелюбимым родственникам, не говоря уже о свекрови.    Когда умер Александр III, то Ее так потрясло горе Марии Федоровны, что Она молила Бога, чтобы Императрица признала Ее за дочь.    В конечном итоге подобного не случилось, но Александра Федоровна в том повинна не была.

Не может не поражать степень негативного восприятия Александры Федоровны, проявившаяся буквально с первых дней пребывания в России.     Не только уважения к Царскому Сану не наблюдалось; многие люди не готовы были проявлять к Ней обычного человеческого участия и снисхождения.    Она оказывалась «вино¬ватой» даже в ситуациях, которые не Ею режиссировались.    Недоразумения начались с самого начала.     Первые назначения фрейлин к новой Императрице состоялись в день свадьбы, 14 ноября.    Но Александра Федоровна смогла их принять лишь 19 ноября.     Из этого тут же была раздута целая история.    Как Она могла так Себя вести?     Она пренебрегает Своими обязанностями, «фраппирует» общество и дискредитирует представительниц благородных семейств!    А у Александры Федоровны даже помещения Своего не было, где бы Она могла устроить прием! Надо было просить дозволения у вдовствующей Императрицы и ждать ее решения.

С обстоятельствами никто считаться не хотел.    Дядя Царя Великий князь Владимир Александрович и его супруга Мария Павловна обсуждали и осуждали этот «нонсенс» даже на обеде у австрийского посла в Петербурге графа А. Волькенштейна!     Эта великокняжеская чета уже в те дни «не любила» новую Царицу!    Как написал позже весьма сведущий в придворной жизни генерал А.А. Мосолов (1854—1939), «Великая княгиня Мария Павловна, женщина умная и властолюбивая, пожелала стать наперсницею и опекуншею Государыни, но сразу получила холодный и решительный отпор, благодаря чему и стала неприязненно относиться к Императрице.    Таким образом, Царица имела против себя Двор вдовствующей Государыни и могущественный двор Марии Павловны, к которому примыкало все петербургское общество".

Желающим постичь русскую историю периода заката Монархии необходимо ясно понимать, что многократно повторенное утверждение не есть показатель правдивости.    Мнение толпы, суждения многих не являются индикатором достоверности.    История бесчисленное количество раз доказала, что правда часто на стороне единиц, а не на стороне массы.    Это особенно верно там, где начинается мир высоких духовных ценностей Христианства.    Истинных Угодников Божиих всегда на земле были единицы, и почти всегда Им приходилось идти против привычных общественных настроений, приходилось нести человечеству Свет Христов наперекор мнениям и суждениям обычных людей.    Потому Их так часто не понимали, не хотели слушать, шельмовали, преследовали и убивали.     Они своим словом, личным примером Богопреданности не давали омертветь человеческой душе, беспокоили человеческую совесть, мешая людям комфортно устроиться на земле без Бога.    Потому-то жизнь Святых Подвижников неизбежно сопровождали хула и клевета.

материал из - Боханов А.Н. "Святая царица". - М.: Вече, 2006.- 304с., илл. + Ю.А. Ден "Подлинная царица". - М.:Вече, 2009. - 304 с.

 

Серия сообщений "Императрица Александра":
Часть 1 - Александра Федоровна: интересы, вкусы, внешность
Часть 2 - Русская Императрица
Часть 3 - Александра Федоровна и "светское общество"
Часть 4 - Благотворительная деятельность Александры Федоровны
Часть 5 - Благотворительные дома Императорской России сегодня
...
Часть 7 - Религиозность Александры Федоровны
Часть 8 - Императрица и Распутин
Часть 9 - Императрица - Мать