МИР ТЕБЕ, ИЕРУСАЛИМ!

---

История иорданско-израильского погранично-туалетного конфликта

Михаэль ЮРИС

Еврейские пленные в руках у иорданских легионеров. Фото: Wikipedia / Ceedjee

Шел 1965 год. Два года до Шестидневной войны.

Наш полк дислоцировался на горе Цион в Иерусалиме, а моя рота "оккупировала" развалины в квартале Мусрара, по соседству со столичным религиозным районом "Меа шаарим"*.

Когда-то, ещё до освободительной войны 1947 года, здесь простирался вполне живописный квартал, связывающий старый Иерусалим с новым, а теперь, здесь, среди развалин домов, проходила государственная граница между королевством Иордании и Израилем. Впрочем, границей это трудно было назвать, ибо вдоль демаркационной линии не было указателей и вообще ничего, что свидетельствовало бы об этом.

Лишь на ближайших улицах на электрических столбах и на развалинах домов были расклеены многочисленные объявления:

"Осторожно! Враг впереди! Вы находитесь вблизи линии прекращения огня!"

А у самой этой линии висели многочисленные металлические вывески жёлтого цвета, где черными буквами было выведено:

"Военная зона! Вход воспрещен!"

Вдоль этой линии проходила густая колючая проволока, иногда разделяя не только город, улицу, или дом, а даже коридоры и комнаты квартир.

Нашему отряду досталось трехэтажное кирпичное здание, которое более или менее сохранилось, несмотря на проходившие здесь бои и многолетнюю запущенность.

Когда-то это трехэтажное здание из красного кирпича, в немецком классическом стиле, было одним из красивейших строений в городе. В нем жили весьма состоятельные семьи немецкой общины темплеров.

А теперь граница делила это длинное, облупленное здание пополам. Первые два этажа были прочно заблокированы, а окна наглухо замурованы.

Позиции враждующих сторон размещались на третьем этаже. Моя рота занимала две комнаты западной части здания, откуда шел длинный коридор к его восточной части. Там располагалась позиция иорданских легионеров.

Границей служили два ряда заграждений из колючей проволоки в несколько ярусов, между которыми находилась десятиметровая нейтральная зона.

На густых колючках проволоки было развешано множество ржавых банок, бутылок и просто кусков жести, звенящих на ветру и при любом прикосновении.

Взбирались мы на третий этаж по внешней, ветхой, шатающейся винтовой лестнице, (начинавшейся на уровне метра над землей). К первой ступени этой лестницы было привязано огромное жестяное ведро. Оно выполняло две функции: звякало, когда кто-то поднимался по лестнице, то есть издавало "предупредительный сигнал", и служило сборником дождевой воды.

С наступлением темноты вход на третий этаж здания перекрывался тяжёлыми железными дверями.

Опоздавший солдат, или военный патруль, обязаны были постучать в ведро три раза и прокричать пароль, менявшийся каждый день. Лишь тогда дежурный, с оружием наизготовку отпирал дверь, производил проверку личности и только потом позволял войти внутрь помещения.

Погранслужба на нашем участке была вполне сносной и продолжалась около трёх месяцев.

Ночью мы ограждали лишь коридор, а днем выставляли наблюдателя и на крышу, откуда был отличный вид и на израильскую, и на арабскую часть города Иерусалима.

Вся израильская часть города, раскинувшаяся среди многочисленных холмов, утопала в зелени фруктовых садов и виноградников, а горки на арабской стороне чаще всего были голые и бурые, но зато ничто не мешало видеть золотой купол Куббат ас-Сахра или очертания Аль- Аксы на святой горе, обрамлённой крепостной стеной.

Мечеть эта была построена на том месте, где, согласно Библии, три тысячи лет тому назад израильтяне выстроили Первый храм, а после его разрушения — Второй.

Где-то у подножья той крепостной стены угадывалась и мистическая, святая для евреев, Стена плача.

На протяжении долгих двух тысяч лет еврейский народ не мог свободно подойти к этим местам, дабы исполнить свои религиозные ритуалы. Места эти важны не только для верующих, но и для всего возрожденного израильского народа.

"Дай Бог, наступит мир, — говорили мы себе,- и евреи снова получат возможность без помех прийти туда и рукой дотронуться до исторических остатков западной стены Храма, пройтись вдоль крепостной стены, проведать башню Давида и многие другие святыни".

С крыши нашего форпоста открывался так же чудесный вид и на многочисленные дома израильской столицы, построенные из иерусалимского белого камня.

Чуть слева, на склоне холма возвышалась какая-то старинная церковь. Её большой позолоченный крест ослепительно поблескивал на закате солнца.

Да, этот город святой не только для евреев. Что ж, добро пожаловать всем религиям мира и пусть так и останется навсегда… Святым для всех!

В этом году, поздняя осень была особенно дождливой и холодной. И потому, взбираться на крышу, большей частью, вызывались религиозные солдаты, желавшие, хоть издалека смотреть на близкие их сердцу еврейские святыни.

Пограничные инциденты, как таковые, — явление редкое на нашем участке. Изредка где-то раздавался одиночный выстрел, кто-то бросал камень, слышался звон разбивающегося стекла и все…

Чаще всего с обеих сторон слышался обмен обоюдными ругательскими — "приветствиями"…

Почти идиллия, если бы не одно неудобство — отхожее место. Точнее — было одно! Одно единственное — на весь этаж.

Когда-то кто-то, вместо разрушенной туалетной комнаты, соорудил здесь деревянную будку. Но загвоздка была в том, что она находилась на нейтральной полосе между двумя рядами колючей проволоки, метрах в семи от наших позиций и в трех метрах от позиции врага.

Враждебные стороны, в силу обстоятельств, были вынуждены пользоваться этим туалетом.

Нам разрешалось "навещать" его только днем, а ночью ни в какую… Максимум — в бумажный пакет! Утром, "провинившийся" лез на крышу и с "почетом" выбрасывал содержимое во двор запущенной арабской территории.

Да и днем мало кто пользовался нужником, ибо сама "вылазка" к нему больше припоминала нам военную операцию…

К каждому, кому "приспичивало", надо было высылать сопровождающий конвой в целях безопасности.

Один вооруженный солдат набрасывал плотное полевое одеяло на колючую проволоку и, тяжело вздыхая, ложился на него.

Таким путем его превращали в "мостик" по которому нуждающийся боец, с оружием в руках, переходил на другую сторону и бежал к будке под строгим надзором с обеих сторон.

Бывало и так, что наш боец добежит до будки — а она уже "занята" иорданским солдатом. Бывало и наоборот…

 

 

Все это вызывало огромное неудовольствие обеих сторон и часто становилось причиной международных стычек.

Но хуже всего было ночью.

Наше командование не позволяло нам пользоваться туалетом ночью из соображений безопасности, а мы, в "отместку", не позволяли и арабам пользоваться им. Мощные слепляющие прожектора освещали будку, да так ярко, что незаметно не могла проскользнуть даже мышь.

А если кто-то из иорданцев осмеливался, несмотря ни на что, бежать к туалету — его тут же встречал град камней, ругательства, и предупредительные выстрелы в воздух.

В ответ и иорданцы отстреливались. Не знаю, как у них, но у нас в таких случаях сразу же объявлялась военная тревога, со всеми вытекающими последствиями: всеобщая боевая готовность, отмена сна, вызов патруля.

А наутро — подача жалоб о нарушении статус-кво в местное отделение ООН, что в свою очередь приводило к множеству комиссий по проверке этих инцидентов.

Короче — никому не было покоя! Но мы вскоре добились требуемого результата. Иорданцы прекратили ночные "вторжения" в нейтральную зону, а для нас, наконец, наступили спокойные ночи. Но радоваться было рано!

Вскоре нас стали донимать мерзкие запахи. А когда дул восточный ветер, лишь противогаз спасал "положение".

Вскоре выяснилось, что теперь наши арабские соседи по ночам справляли нужду, где попало. Им эта вонь, видимо, не мешала. А что же делать нам?

Я обратился в штаб полка и предложил план: встретиться с иорданским представителем на нейтральной зоне, то есть, возле туалета, и попробовать мирно решить эту проблему.

Командир полка принял мое предложение и переслал его по официальному каналу. Вскоре филиал ООН вручил нам положительный ответ от арабской стороны.

В договоренный час я, без оружия, пересек "демаркационную" линию, воспользовавшись бойцом-"мостиком" и подошел к будке.

Мне на встречу вышел командир иорданского опорного пункта. Он был при револьвере и с коротким кинжалом, обязательный атрибут иорданских легионеров, а на голове клетчатая красная куфия*, обтянутая черной опояской.

"Черт! А ведь меня теперь запросто могут взять в плен!" — подумал я, инстинктивно прикрывая рукой пустую кобуру.

Со слабой надеждой глянул на свои позиции. Но там мой "мост" и его напарник оживленно беседовали, грубо нарушая приказ контролировать ситуацию.

"Ну, подождите! — злясь на них, подумал я, — вернусь целым и невредим, так я уж вам покажу…".

Но что именно, я не успел подумать, так как иорданский офицер уже стоял передо мной и тут же, выпучив свои темные большие глаза, представился:

— Капитан Махмуд! — и по всем правилам армейской выучки, отдал мне честь.

Я, в свою очередь, небрежно откозырнул ему.

— Ихтик арабик?*, — спросил он.

— Немного, но лучше по-английски, — ответил я, изобразив дипломатичную улыбку.

— Могу и на иврите, если вам удобнее!

— Знаете иврит?

— Да!

— О! А откуда?

— Я палестинец из Лода. В 1947 году вся моя семья бежала сюда, в Иерусалим. В детстве, до прихода сионистов, я дружил с евреями и у них научился говорить на иврите. Я даже знаю несколько слов на идише.

— Неужели? Молодец, капитан!

— А вы, я слышу, не здешний? — не реагируя на мой комплимент, спросил он.

— Нет. Я, несколько лет тому назад репатриировался из Польши.

— Сразу понял, что вы приезжий! Вот видите, как здесь складываются дела. Мы выезжаем из Палестины, а вы занимаете наши места. Где справедливость, великий мой Аллах?!

— Понятно! Так, что вы скажете о нашей ситуации?

— Скверное дело!

— Ещё бы не скверное! Просто черт знает что!

— Понимаю…

— Так что будем делать? Знаете, для начала, я советую вам провести у себя санитарную чистку. Скоро и вам и нам дышать будет нечем! Из-за нечистот здесь развелись в огромном количестве крысы и мыши. Вскоре и заразные болезни могут появиться. Вам это надо?

— А её? — не отвечая на мой вопрос, капитан кивнул в сторону будки, — снесём?

— Зачем? Она пригодится и вам, и нам!

— Это как?

— А вот так, капитан! Но для достижения взаимопонимания, мы предлагаем вам нижеследующие: во-первых, перестаем бросать друг в друга камни. Во-вторых, не будем стрелять, поднимать шум и мешать, обеим сторонам, жить мирно и спокойно. Жалоб в ООН так же больше не будем подавать! Устраивает это вас?

— А с ней что? — капитан снова указал на спорную будку.

— Да что с ней, пусть стоит себе на здоровье, а мы будем ходить сюда по очереди!

Он вопросительно глянул на меня.

— Очень просто,- ответил я на его немой вопрос, — будем пользоваться туалетом и днем, и ночью! Днем, когда ваши ребята захотят "проведать" этот туалет, включите ваш граммофон. В моем отряде есть солдаты, которые обожают песни египетской певицы "Ум-Куль-Тум". Мы её услышим и не будем вам мешать. Устраивает? А когда нам потребуется — мы включим наш патефон с песней "Хава нагила", тогда и вы нам мешать не будете! Договорились?

— А ночью? — настороженно спросил капитан, который почему-то вспотел в это прохладное осеннее утро.

— Ночью? Не должно быть проблем и ночью! Воспользуемся прожекторами.

— Не понял!

— Ну, что здесь понимать? Все очень просто. Вы мигаете двумя короткими световыми сигналами ваших фонарей — значит, идете в туалет. Мы мигнули три раза — наша очередь. И для вас и для нас мы прожектором осветим будку. Крысы света пугаются. Так всем сторонам станет спокойнее, будет обеспечена безопасность, а пользующимся отхожим местом будет светло и весело.

— А может, ваша сторона все-таки уступит нам эту будку, а вы найдет другое место? — неожиданно, для меня, бросил иорданский офицер.

Я озадаченно почесал затылок и, не давая капитану Махмуду одуматься бросил:

— Да мы это и так делаем! Факт, что с нашей стороны нет никакой вони! Но, понимаешь, господин капитан, — я по-дружески хлопнул его по плечу, — бывает, что иного выхода нет. Вы должны считаться и с нашими интересами.

— Не забывайте, мистер егуд, что будка ближе к нам, чем к вам. Мы можем её отвоевать силой и таким путем решить наши проблемы навсегда! — неожиданно пригрозил он.

— На пару метров ближе, можно подумать! — поспешно отреагировал я. — Да и мы, в таком случае, не будем сидеть, сложа руки! Но я уверен, ни нам и ни вам не нужна эта дурацкая война. Не так ли, господин капитан? Люди с обеих сторон всего лишь хотят посрать…

Иорданский офицер впервые улыбнулся и серьезно задумался.

Я спокойно выжидал, глядя на многочисленные стволы винтовок направленных на меня с близкой вражеской позиции.

Наконец капитан хитро подмигнул мне и, продолжая улыбаться, промолвил:

— Ладно, вы в чём-то может быть и правы! Но ты можешь пообещать мне одно?

— Что именно, капитан? — осторожно спросил я.

— Когда ваши будут сюда приходить, пусть иногда оставят после себя рулон туалетной бумаги.

Капитан опять хитро улыбнулся и добавил извиняющим тоном:

— Нам такой подтирки, к сожалению, не выдают, а газетами — сам понимаешь…. Ваша бумага такая душистая, мягкая…

 

— Нет проблем! — торопливо согласился я. — Так и будет!

— Слово офицера! — удовлетворенно вздохнул капитан Махмуд. — Ну что ж, я передам ваши предложения моему начальству. Ответ, как обычно, получите через представителя ООН.

— Ну и отлично!- удовлетворенно вздохнул я, протягивая ему руку, — очень вам благодарен! Салам алейкум!*

Капитан выпрямился и, игнорируя мою протянутую руку, щелкнув каблуками, резко отсалютовал.

— Может быть, мы когда-нибудь и встретимся, но при других обстоятельствах? — продолжил я, козыря ему в ответ. — Видишь, как мы легко договорились, и кто его знает, может с Божьей помощью, когда-нибудь и наши лидеры так договорятся, а? И тогда, может быть, и мир наступит между нашими народами?

— Инч Алла, яхаваджа!* Инч Алла! — тихо пробурчал капитан, отдаляясь и, лишь, у самой колючей преграды, он обернулся и громко бросил:

— Мар саламэ, егуд*!

— Мар саламэ, Махмуд!

 

ПРИМЕЧАНИЯ

*Мэа шаарим — дословно — сто врат (иврит).

* Куфия — традиционный головной наряд.

* Ихтик арабик — говорите на арабском? (арабск).

* Мар саламэ егуд — мир тебе, еврей (арабск).

* Инч