Слова – пересказанные, перепетые,
Сотни раз повторенные,
Не измененные,
Но подогретые

Теплотой глаз твоих, -
Их поэт патетично-безрадостный
Все твердит красавице сладостной,
Посвящая ей скучный стих;

Их мужчина, еще нестарый
Говорит женщине немолодой,
Предлагая стакан с водой
И возможность стать нежной парой;

Их ребенок (такое бывает)
Шепчет в ухо котенку,
И твердо знает ребенок,
Что тот его понимает, -

Я в них безвозвратно таю,
И мне не нужны другие,
Как будто слова такие
В первый раз от тебя узнала.

Я в Твери. Видимо, надолго. Хотя не оставляю мысли через пару лет вернуться в Калининград.

Здесь все проще: магазины, кафе, транспорт, улицы, - кажется, в Калининграде было что-то подобное 10 лет назад. Самый лучший тверской кинотеатр уступает "Родине". О чем еще тут можно говорить.

Но я счастлива - рядом со мной человек, с которым мне хорошо. И у меня почти не получается писать стихи о нем.

Позвони - из любого района замерзшего города
Или области. Ведь мобильная связь непрестанно
И так трогательно работает. Говорят, лишь один из ста
Звонков не доходит до адресата.

Измеряю диагональ своей комнаты, от угла к углу,
Узорами из шагов расчерчиваю витиевато.
Горящая береста не превратится быстрее в золу,
Чем ноги мои от знакомой мелодии - в вату.

А тот, кто сказал, что молчание - это золото,
Наверное, был мудрец с бородою длинной и белой.
Не ждал, будто манны небесной, звонка одного всего-то,
Словно тигр, запертый в клетке, беспомощным не был.

Позвони мне - откуда угодно и прямо сейчас,
Только б голос услышать далекий и безразличный...
Так к шагам все прислушивается обреченный на смертную казнь,
Хоть какой-то итог предпочитая привычному
Ожиданию.

Словно пепел, сгоревшие падают листья. Нет!
Прекрати эту муку, дай от нее укрыться.
В безразличии осени мой затерялся след,
И серебряный дождь, отражаясь в глазах, струится.

Кинь же, Vita, на помощь мне спасательный круг
Или петлю. Расставь все точки в проклятом «или».
Я растратила все, кроме нежности, падающей из рук,
Да мгновений, бесценных, как горстка уличной пыли.

Повтори мне опять, что прошлое— лишь туман,
Будет все хорошо... И о чем-то еще соври мне.
Или, лучше, пожалуйста, Vita, оставь меня:
Дай забыть мне медовый вкус любимого имени.


*Vitae dedico (лат.) - Жизни посвящаю.

В разделенном на клетки мире правила так точны.
Беззащитное сердце бьется о жесткие грани.
Забываю, что лишние действия не нужны.
Забываю, что обнажать свою душу — рано.

Исчезают фигуры, как на солнце — кубики льда.
Твой мат внезапно-жесток, прекрасный гроссмейстер.

Но, что б ни случилось, знай: в жизни моей всегда
Есть для тебя место.

Пора собирать виноград, только нынче он зелен,
Хоть птицы на юг улетели и осень в разгаре,
И наши мечты, испугавшись грядущих метелей,
Ушли согреваться глинтвейном в лазурные дали.

Оставим все мысли о счастье, дарованном людям:
Хозяева судьбам своим, изменить их не смеем.
Узором из звезд нарисованы жизни на блюде,
Которое небом зовем. Но читать не умеем

Ни небо, ни книгу, ни символы древних арканов...
Лишь прошлое с будущим кружатся в танце шаманском,
А истина прячется где-то за блеском бокалов
В прозрачном шабли или дерзком пьянящем шампанском.

На днях ходили с Клареттой в кино, был последний день фестиваля фильмов Скандинавских стран в "Заре". Фильм назывался "Искусства плача" (Дания). В общем, плакать я не научилась, и сам фильм показался странным. "Double Dutch" (досл. "датский вдвойне" = непонятный), - сказали бы англичане.

Главный герой - совершенно бесхребетное существо, плачущее на каждом шагу и таким образом манипулирующее (в извращенных формах) своими детьми. Заканчивается все очень грустно. Интересный момент - все показывается глазами маленького мальчика. И еще - роль его сестры играет необыкновенно красивая девушка.

Конечно, в этом фильме много психологии и есть режиссерские находки, но общее впечатление от увиденного осталось тяжелым. С другой стороны, нисколько не жаль потраченного времени, фильм стоило посмотреть. Хотя бы в целях ознакомления с современным датским кино :)

Февраля с ожиданием смешанный воздух вдыхая,
Ухожу, исчезаю в литовском нахмуренном небе.
А безгласное сердце все плачет и плачет стихами,
Да в бескрайней ночи растянулся мой путь до ночлега.

Шевелится бездомным котенком во мне пробужденная нежность,
Если встречу тебя, то отдамся в хорошие руки.
И безмолвное небо, маня, наполняет надеждой:
Хорошо бы уснуть от дыхания легкого звука.


14.02.2008
Таураге

Я умру за тебя,
                           как умирали за величие Рима,
Из рук твоих смерть приму,
                           как Помпеи – ярость Везувия.
Нежность моя к тебе
                           неизмерима,
Существование жизни моей без тебя
                           недоказуемо.

Я оставлю сердце тебе,
                           отправляясь в дорогу длинную.
Разрезая вечность напополам
                           одиночеством пилигрима,
Я приду в ожидающий город,
                           чтобы с твоим именем
Раствориться в предрассветном сиянии
                           ИЕрусалима.

Принимаю судьбу как аспирин. От головной боли
Меня вылечит врач. Или палач? Найду ли
Дорогу, ведущую через глухие леса к полю?
Или мой взгляд остановит свинцовая ласка пули?

Приму ли увядающий вечер в свои ладони?
Восстану ли фениксом, чтобы начать сначала
Сказку, где маленький принц ко мне приедет на пони?
Или сожгу мосты, как обещала?

Стану ли правдой для ждущего? Или солнцем
Для глаз, мечтающих об одном – закрыться?
Судьбу принимаю, как воду на дне колодца,
Которая манит, но не дает напиться.

Алене Захаринской, дорогой девочке, ушедшей 25 декабря 2004 года, посвящается



Рождественской ночью совершается много чудес.
Рождественским утром кормят детей пирогами.
Рождественским вечером один человек исчез,
А другой лежал, закрывая лицо руками.

А когда догорели тихо последние свечи,
Стало очень пусто, и не было больше огня.
Где же ты, хороший мой человечек?
Я приду к тебе, но дорога очень длинна.

Я не знаю, как
Отыскать тебя
В бесконечности глав,
Ещё не прочитанных.
Видно, смысл разбился,
С неба упав
На землю безбожников
И просветителей.

Я не знаю, зачем
Круг замыкается,
Каждую цель
Возвращая к началу.
В этом тесном мирке
Ничего не меняется,
Кроме количества
Людской печали.