Статьи Ульрики Майнхоф до сих пор разбирают на семинарах по журналистике, а ее именем пугают детей. Талантливая политическая журналистка, начинавшая с борьбы против реабилитации фашизма и создания ядерного оружия, погибла в тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

В детстве мечтавшая стать монахиней и спасать раненых с поля боя, Ульрика Майнхоф вошла в историю как "королева террора" и лидер одной из самых жестоких и радикальных террористических группировок: Фракции Красной Армии (РАФ).
Лейтмотив практически всех ранних статей Ульрики: "Не стреляй!" Власть не должна, не может, не смеет стрелять в гражданское население, - умоляет она. Но когда полиция начинает применять оружие для разгона мирных демонстраций, Майнхоф приходит к выводу, что слова не имеют никакой силы, и единственный способ остановить "государственный террор" - это перестрелять стреляющих.

Майнхоф принято представлять чудовищем, исчадием ада. Фотографии с мест терактов, организованных РАФ, красноречивее любых слов. Оправдать это нельзя. Но можно попытаться понять, что привело убежденную пацифистку в тренировочные лагеря террористов, и дальше - на крюк в потолке карцера. Тогда история "королевы террора" становится далеко не такой однозначной.
Ульрика Майнхоф - что называется, "девочка из хорошей семьи". Один прадедушка, немецкий философ и драматург Гельдерлин, чего стоит. Отец и мать будущей городской партизанки (как называли себя члены РАФ) были докторами искусствоведения. Тетка, опекавшая ее после смерти родителей, профессором, известным историком, христианским публицистом и основателем пацифистской партии "Немецкий союз мира".

Сама Ульрика отлично училась, собиралась стать монахиней и посвятить жизнь помощи раненым в зоне военных конфликтов. В 1955 году она поступила в университет в Мюнстере, где изучала философию, социологию и педагогику. Здесь девочка из хорошей семьи впервые столкнулась с действительностью. Политические реалии ФРГ имели мало общего с ценностями, о которых Ульрике говорили в детстве.
ФРГ в начале 60-х
Главное слово для Ульрики того периода было "мир". А страна лихорадочно вооружалась. В несколько раз возросли расходы на оборону, была вновь введена отмененная после войны всеобщая воинская повинность (в том числе и для женщин), Бундестаг готовился принять решение о производстве в ФРГ ядерного оружия.

В социальной сфере тоже было неладно. Правительство отменило "потолок" квартплаты. После чего владельцы жилья получили полную свободу действий. Чтобы избежать массовых забастовок и народных волнений, министры начали разработку чрезвычайного законодательства, дававшего право использовать полицию и даже армию для "урегулирования внутриполитических конфликтов".
Бывшие фашисты, уцелевшие после Нюрнберга, занимали высокие государственные посты. Например, тогдашний министр обороны Теодор Оберлендер при Гитлере командовал спецбатальоном СС "Нахтигаль", который "прославился" своими зверствами на Украине. А статс-секретарь канцелярии Аденауэра (президента ФРГ) Ханс Глобке в свое время был автором антисемитских расовых законов Третьего Рейха.
Кроме того, по образцу фашистской Германии, в ФРГ было создано федеральное досье на всех общественных деятелей и журналистов.
Как напишет Ульрика в одной из своих первых статей: "то, что 10 лет назад отвергалось, как чудовищное, сегодня под аплодисменты провозглашается само собой разумеющимся. Конституция имеет репутацию поддающейся манипуляциям и постоянно переписываемой"

О Конституции ФРГ, принятой в 1949 году, стоит сказать особо. И не только потому, что ранний период публицистики Майнхоф - это страстный и надрывный "роман с Конституцией". Сам по себе основной закон послевоенной Германии - уникален.
В 1948 году в полуразрушенный бомбардировками союзников западногерманский город Херренхимзее со всей страны съехались уцелевшие юристы, чья биография не была омрачена сотрудничеством с Третьим Рейхом. Как пишет Майнхоф, перед создателями новой германской Конституции стояла практически невозможная задача "заложить основы такого мира, который не может быть разрушен варварскими методами".

Эти "требования, - продолжает Ульрика, - были патетическими, но воспринимались широкими слоями населения совершенно серьезно. А истощенные, отмеченные печатью голода лица парламентариев внушали доверие".
И это доверие им удалось оправдать. Конституция ФРГ, созданная в 1948-49 гг., до сих пор считается самым демократичным и гуманным сводом законов в Европе. Восторженная Ульрика называет основной закон своей страны "абсолютно свободолюбивым и абсолютно антимилитаристским".

"Из 12 лет фашизма, - пишет она, - должны были быть сделаны два вывода. Первое: демократия - единственная форма государственного устройства, обеспечивающая сохранение человеческого достоинства. Второе: война в 20 веке недопустима. На этой основе было создано правовое государство, какого еще никогда не было".

Конституция была составлена таким образом, чтобы основные принципы новой Германии не зависели от изменчивой политической ситуации в стране и от того, какая партия имеет большинство в Бундестаге. "Мирная политика, то есть решение не участвовать в гонке вооружений, никогда более не должна была зависеть от партийно-политического произвола, точнее, от решений, принимаемых большинством голосов в парламенте".

Конституция 1949 года не оставляла никакой возможности для ремилитаризации Германии и давала гражданам практически неограниченные права и свободы. Она была спроектирована как антитеза войне и террору предыдущих 12 лет. Она защищала пацифизм и личную свободу.

В 1956 году правительство Аденауэра дополнило Конституцию оборонными статьями и намеревалось принять Закон о чрезвычайном положении, идущий вразрез с буквой и духом Основного Закона. Студентка Мюнстерского университета Ульрика Майнхоф, очертя голову, бросилась на защиту Конституции.

В своих статьях, публиковавшихся, главным образом, в оппозиционном журнале "Конкрет", Майнхоф называет закон о чрезвычайном положении "планом государственного переворота".
Основное положение закона состояло в том, что в случае как внешней, так и внутренней угрозы, президент и канцлер, не дожидаясь согласия Парламента (и тем более народа), могут объявить в стране чрезвычайное положение. А в рамках ЧП позволяется использовать для наведения порядка полицию и армию.
Больше всего опасений внушал пункт о "внутренней угрозе". Под это расплывчатое определение вполне могли попасть и забастовки рабочих, которым не платят зарплату, и мирные демонстрации студентов, выступающих против гонки ядерных вооружений.

"Солдаты против рабочих, солдаты "для защиты внутреннего порядка", солдаты против штатских - разве это ново для Германии? - с горечью спрашивает Майнхоф, - Нет, новое здесь только то, что такие методы общения между государственной властью и народом называются теперь "демократия".
И дальше: "С принятием Закона о чрезвычайном положении наша Конституция развалится, как карточный домик. Закончится фаза манипуляции демократией, начнется фаза легального гауляйтерства".

Пафос ранних статей Ульрики - в искреннем возмущении и недоумении: "как такое может быть?".
"Вместо того, чтобы ради сохранения демократии, проводить антикризисную политику, правительство, напротив, стремится спровоцировать кризис, чтобы затем "вылечить" его путем развязывания террора против населения".
Конституция 49-го года никак не подходила для оправдания "террора против населения", потому что "конституция ФРГ предполагает в случае конфликта правительства с большинством населения плебисцит, новые выборы и отставку правительства, а не использование полиции и бундесвера против народа".
"Всякое демократическое правительство, - пишет Ульрика, - противостоит мятежникам и путчистам, но с точки зрения демократии мятежники - это обязательно вооруженное меньшинство населения. Вооруженным меньшинством в ФРГ сегодня являются только полиция и армия".

Правительство искало легальные лазейки для нарушения чересчур миролюбивой конституции. Таким обходным путем и стал Закон о чрезвычайном положении. "С его принятием, - писала Майнхоф, - основа для преодоления фашизма будет вытравлена из новейшей немецкой истории, а из всех свобод нам останется только одна - свобода поддерживать правительство". И дальше: "мы имеем реставрацию авторитаризма, мы имеем конформистский парламент, где постоянно твердят о "защите демократии", имея при этом в виду защиту принудительного политического единомыслия от альтернативных концепций".
Борьба против принятия закона, нарушающего Конституцию и дающего зеленый свет реабилитации фашизма, стала главной темой статей начинающей журналистки Майнхоф.
"Самое блестящее перо Западной Германии"

Ульрика делает стремительную журналистскую карьеру. Журнал "Конкрет" с ее статьями и колонками расходится небывалыми для оппозиционного издания тиражами. Имя Майнхоф становится практически нарицательным. Ульрика пишет не только про чрезвычайное законодательство. Ее интересует буквально все. И война во Вьетнаме, и кампания против ядерного вооружения, и разоблачение бывших нацистов, занимающих руководящие посты, и защита прав женщин, иностранных рабочих, матерей-одиночек, бездомных детей…

Статьи Ульрики про гастарбайтеров до сих пор читаются так, словно они написаны в наши дни. А ее очерк, посвященный вопросу равноправия мужчин и женщин, через сорок лет растащили на цитаты американские феминистки.
Ульрика становится, пользуясь современной терминологией, популярным ньюсмейкером. Ее постоянно приглашают на радио и телевидение. Чуть ли не ежедневно журналистка Майнхоф выступает в прямом эфире. Отстаивая, упрекая, доказывая, взывая… Для продюсеров участие Ульрики - беспроигрышный ход: смотреть будут все.
Известности Майнхоф добавляют и судебные разбирательства, которые сваливаются на нее после нескольких разоблачительных публикаций в "Конкрете". На молодую журналистку подает в суд сам министр обороны. Ульрика использует процесс как трибуну для пропаганды своих идей.

Когда Ульрика только начинала писать, власть полностью игнорировала оппозицию. Основной задачей Майнхоф было заставить высоких чиновников прислушаться к другому мнению, хотя бы просто заметить существование альтернативной точки зрения. Ульрика своего добилась. На ее статьи, жесткие и, главное, безукоризненно аргументированные, невозможно было не реагировать. Власть оппозицию заметила. Но совсем не так, как того хотелось Ульрике.

Мирные студенческие демонстрации, которые раньше просто игнорировались правительством и парламентом, теперь стали жестоко разгонять. Полиция избивала безоружных людей, а особо активных отправляли в тюрьмы.
Оппозиционная пресса, которую раньше обходили презрительным молчанием, подверглась хорошо спланированной государственной травле. Методы борьбы с непослушными журналистами вызывают стойкий эффект дежа вю: обыски в редакциях, аресты тиражей, а то и главных редакторов, санкционированные сверху "споры хозяйствующих субъектов", вышибавшие из-под нелояльных изданий экономическую базу.
В то же время государство вкладывало огромные деньги в "раскрутку" желтой прессы. Чтобы отвлечь народ от происходящего в стране, его надо было беспрерывно развлекать. К тому же на страницах многотиражных газет, не брезгующих при этом копанием в грязном белье, очень удобно было дискредитировать оппозицию.

Радикально настроенные студенты в ответ на такую информационную политику государства стали совершать налеты на почтовые машины и сжигать тиражи таблоидов. А в полицию на демонстрациях полетели уже не гнилые помидоры и лозунги, а булыжники и бутылки с коктейлем Молотова.
Ситуация заметно обострилась. Причем не только в Германии, но и по всей Европе. Приближался 68-й год.

"Истинное освобождение из тюрьмы - это побег"
В 1967 году Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), бывшая парламентской оппозицией, вступила в коалицию с партией власти. Заплатив за то, чтобы остаться в большой политике, своей политической платформой, которую теперь пришлось согласовывать с интересами государства.
Таким образом оппозиция лишилась представительства в парламенте, а президент и канцлер получили "ручной" бундестаг, заведомо одобрявший любые решения и законы.
Теперь можно было и не принимать нашумевший Закон о чрезвычайном положении, несколько забуксовавший благодаря статьям Майнхоф. Ульрике приходится признать поражение.

"Взывать к сохранению конституции 49 года теперь бессмысленно, так как парламент стал управляемым, а значит, у правительства в руках теперь такая власть, что правительство может смело действовать, как угодно, даже не добиваясь легитимного изменения конституции. Большая коалиция (правительство и парламент) не прочь устроиться у власти на длительный срок. И обеим сторонам этой коалиции демократия уже не нужна", - пишет Майнхоф.

Означает ли это, что бороться дальше бессмысленно? Нет. Это означает, что необходимо пересмотреть методы борьбы, если прежние доказали свою несостоятельность. Именно к такому выводу приходит Ульрика.

"10 лет мы боролись с Законом о чрезвычайном положении, но так и не поняли, что то, чем мы занимались - это не более, чем формальная дискуссия о положениях конституции, крючкотворство, которым обычно занимаются юристы. Мы так и не поняли, что Закон о чрезвычайном положении - это генеральное наступление хозяев капиталистического общества на демократию, генеральное наступление правящего класса на тех, кто не захотел стать частью системы тотального потребительства".

В этих словах Ульрики уже вовсю звучит 68 год. Студенческие беспорядки, всплеск популярности социализма, новая волна леворадикальных философов во главе с Ги Дебором. В текстах немецкой журналистки появляются характерные обороты: "власть системы", "диктатура капитала", "классовая борьба".

Но это не только веяние времени и дань моде. Это отчаянные попытки найти выход из тупика политического, который для Ульрики, воспринимавшей все, происходящее в стране, как свою личную трагедию, превратился в затяжной внутренний кризис. Поняв, что взывание к власти с демократических позиций приводит лишь к ужесточению режима, Ульрика хватается за левые идеи как за последнюю соломинку. Хотя мысли ее уже направлены в другую сторону. Ульрика неумолимо движется к убеждению, что словами ничего не изменишь. Что пора переходить от бессмысленных слов - к делу.

"Какая, к черту, это борьба, если она велась только посредством полиграфических машин, безвредных мероприятий и словес! Мы занимались обороной - защищали демократию. А должны были нападать.
Мы, как минимум, должны были радикально отстаивать свое право жить так, как мы хотим, право на автономию, на самоопределение.
Если мы будем и дальше продолжать в том же духе, то все это превратится в пустую болтовню.
Наша цель - демократизация государства и общества. И мы никогда не добьемся этой цели, если и дальше будем лишь сопротивляться переводу из большой тюремной камеры в маленькую, забывая, что истинное освобождение из тюрьмы - это побег!"

От слов к делу

В статьях Ульрики все чаще начинают проскальзывать тревожные высказывания. Особенно тревожные, если вспомнить, что звучат они не из уст оголтелого бунтаря, а из уст убежденной пацифистки, которая десять лет подряд умоляла власть не применять силу против населения. Теперь, когда террор развязан и появились первые жертвы (2 июня 1968 года при разгоне мирной демонстрации полиция застрелила студента Бенно Онезорга), Ульрика призывает мстить.

"Ответное насилие должно превратиться в такое насилие, которое соразмерно полицейскому насилию, в такое насилие, в котором продуманный расчет заменит бессильную ярость. Которое на использование полиции в качестве вооруженной, военной силы тоже ответит военными средствами."

Это уже практически призыв к вооруженному сопротивлению. Самое важное здесь - упоминание "бессильной ярости". Майнхоф загнана в угол. Единственное ее оружие - слова - ничего не значат. Единственные приемлемые для нее способы борьбы - конституционные - нивелированы циничным нарушением закона со стороны власти. Когда противник перестает играть по правилам, соблюдать их становится не только бессмысленно, но и опасно. Лейтмотив всех последних статей Ульрики: нам не оставили другого выбора.

"С убийством Бенно Онезорга была пройдена граница между словесным протестом и физическим сопротивлением", - пишет она.

Из журналистов - в террористы

Именно тогда, в 68 году, что-то сломалось внутри пацифистки и сторонницы демократии. И тогда же она стала приглядываться к человеку, находившемуся, по сравнению с ней, на противоположном полюсе борьбы.
Андреас Баадер, лидер тогда еще неизвестной группы РАФ (Фракция Красной Армии), "прославился" уже после своего первого теракта, когда дотла спалил самый крупный универмаг в центре Франкфурта. Тогда обошлось без жертв. Баадера осудили на три года лишения свободы.

Поджог, осуществленный Фракцией Красной Армии, бурно обсуждала вся германская пресса. Написала об этом и Ульрика. Достаточно странную статью.
Сам акт поджога Майнхоф осудила. В лучших традициях марксистских идей, которыми тогда была увлечена. Уничтожение товаров при кризисе перепроизводства играет на руку производителям. Правда, говорит Ульрика, "лучше поджечь универмаг, чем им управлять".

Самое страшное - то, что "при поджоге могут пострадать совсем не те люди, которые должны пострадать". В этих словах узнается прежняя Ульрика. А вот дальше вступает уже некий новый персонаж. В статье про поджог универмага защитница законности и Конституции пишет: "Прогрессивный момент в поджоге - не в уничтожении товаров, а в "преступной" сущности содеянного, в нарушении закона. Потому что этот закон не защищает людей."
Перелом уже произошел. Но Ульрика борется с собой еще два года. Вооруженное сопротивление кажется ей единственно возможным способом защиты свободы и демократических ценностей. Но все в ней сопротивляется этому решению. У Ульрики только что родились две близняшки: Беттина и Регина. У нее - любящий муж, разделяющий ее политические взгляды, но не готовый переходить границу законности.
И все-таки Ульрика решается. 14 марта 1970 года она производит вооруженный налет на тюрьму, где содержится Андреас Баадер, освобождает террориста и вместе с ним уходит в подполье. Последние слова, написанные Майнхоф-журналисткой:

"Протест - это когда я заявляю: то-то и то-то меня не устраивает. Сопротивление - это когда я делаю так, чтобы то, что меня не устраивает, прекратило существование."

За чертой

Ульрика вступает в РАФ и очень быстро выходит там на первые роли. Именно под руководством Майнхоф Фракция Красной Армии из малочисленной и никому не известной организации превращается в настоящий бич общества.
Ульрика проходит подготовку в тренировочных лагерях террористов на Ближнем Востоке, учится менять внешность, угонять машины, грабить банки, стрелять, бросать бомбы. По словам очевидцев, эта наука давалась "девочке из хорошей семьи" так же блестяще, как раньше политическая полемика и публичные выступления.

После серии удачных покушений на государственных деятелей Майнхоф начинают называть "королевой террора". За ней охотится вся полиция и все спецслужбы Западной Германии. Ее фотографии развешены на всех столбах и опубликованы во всех газетах.
Дочери Ульрики писали ей письма, умоляя вернуться. Но Майнхоф уже переступила ту черту, за которой нет дороги назад. На письма дочерей она не отвечала.

На суде Фракции Красной Армии будут предъявлены обвинения в организации 800 терактов, в экспроприации 3 миллионов марок, в 5 убийствах и 55 покушениях на убийство.
Из всех лидеров РАФ Майнхоф дольше всех оставалась на свободе. Властям Ульрику сдал ее школьный друг, у которого она остановилась, когда все явки были провалены. Причем гонорар, полученный "за голову" королевы террора, он передал в фонд помощи заключенным террористам.

Процесс над лидерами РАФ длился долго и мучительно, зачастую превращаясь в откровенный фарс, когда из зала суда удаляли не только всех свидетелей защиты, но и адвокатов. Заключенные несколько раз объявляли голодовки, требуя улучшения условий содержания под стражей. А содержали террористов в так называемых "мертвых коридорах", особой системе тотальной изоляции (отсутствие звуков, цветов, запахов, не говоря уже об информации и человеческом общении), которая, по замыслу создателей, должна вызывать сенсорный голод и сводить с ума даже человека с железной психикой. На голодовки власть отвечала всегда одинаково: заключенным переставали давать воду. Многие рафовцы умирают в тюрьме от истощения. Их фотографии, похожие на снимки узников концлагерей, попадают в газеты. Оставшиеся на свободе члены РАФ убивают председателя Верховной судебной палаты Гюнтера фон Дренкмана. Судьи, боясь разделить его участь, стараются свернуть процесс. И Майнхоф, и Баадер объявлены покончившими с собой. Но даже церковь отказывается признать Ульрику самоубийцей. Слишком много в этом деле грубых несоответствий. Первое время власти даже путаются с датой ее "самоубийства": одни говорят, что заключенная Майнхоф повесилась 8 мая, другие - что 9-го.
Сложно объяснить и то, как самоубийца смогла добраться до крюка в потолке четырехметровой высоты. И спрятать веревку в камере, которую проверяли каждые 15 минут, а обыскивали - каждые 2 часа.

Похороны Ульрики Майнхоф состоялись 16 мая. За гробом шли 4 тысячи человек в черных масках. Демонстрации памяти Майнхоф прошли по всей Европе. Дочерей Ульрики на похороны не пустили родственники, проклявшие и публично отрекшиеся от "террористки".

…Статьи Майнхоф, написанные 40 лет назад, до сих пор поражают своей актуальностью. Меняешь "коммунистический заговор" на "мировой терроризм", "Вьетнам" на "Ирак", "ФРГ" на "Россию" - и читаешь, как сегодняшнюю газету.
А Ульрика, принося в жертву себя и других людей, искренне верила, что она сможет изменить этот мир...