ХОТЬ РАЗ

Мы боимся - мы делим - дробим
Наш восторг пред возникшей картиной.
О, хоть раз я хочу быть любим
С беззаветностью - пусть хоть звериной!

Хоть звериной, когда неземной
На земле нам постичь невозможно.
Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?
Мы не бледно забылись, не ложно.

Утомившись, мы снова хотим,
Орихидейным подобные чашам.
Мы с тобою весь мир победим,
Он возникнет чарующе-нашим.

Ты качаешься в сердце моем,
Как на влаге - восторг отражений.
Мы с тобою весь мир закуем
Красотою змеиных движений!

Константин БАЛЬМОНТ

Платон в любовных отношениях делил влюблённых на две категории: гедоники и эротики. Те, что в любви ищут полного блаженства лишь для себя - безусловные гедоники. Находящие то же блаженство через доставление полного блаженства своей возлюбленной были эротиками и именно эту категорию любви он считал наиболее полноценной. Будто любовь бывает иной, но не будем спорить с мудрецом, грань тут эфемерно тонка да и иметь в виду я хотел бы именно любовь, а не её бессмысленные суррогаты вроде нынешнего секса, которого и в природе-то не существует: только в испорченных мозгах, где по Преображенскому - разруха.
В Бальмонте потрясает то, что для него любовь всегда - МЫ. Не только в смысле двое возлюбленных; эка невидаль, скажете вы, забыв про всякие любовные "треугольники" или такое извращение как "шведская семья"; бисексуалы и гомо тоже выпадут у вас из поля зрения; нет! После естественного арийского матриархата роль женщины тысячелетиями была чудовищна; у европейцев зависима или лицемерно (не берём исключение - титанов духа) ей преклонялись, унижая. Даже Пушкин не избежал этого, отводя женщине пассивную роль. Его Татьяна вовсе не пример действия, а романтический порыв деревенской дурёхи, а после - это жертва предрассудка, хоть я её очень люблю.
И вдруг - Бальмонт! С какой широтой и шедростью души яростно призывает он женшину быть свободной в любви (не путать со свободной любовью), творить, быть равноправной, а то и главной доминантой затеянного им очередного вихря чувств и ощущений, ярости и нежности. Любви-и-и...

Размышляя над парадоксом, изложенным чуть ранее, я невольно вспомнил старую притчу, слышанную на берегах Ганга от простого монаха. Впрочем, в Индии не бывает ничего простого и притча в этом убеждает.
Мастер умирает...и счастлив.
Улыбка не сходит с его лица. Вся его жизнь - улыбка праздника.
Он умирает, но улыбается.
Даже приход смерти ему в радость.
Ученик осмелился спросить.
- Учитель! Я всегда видел вас только счастливым? Но чему вы радуетесь сейчас?
Старый мастер улыбнулся:
- Много лет прошло с той счастливой поры, как я пришел к моему мастеру. Я был юношей, но уже глубоко страдал. Мастеру было семьдесят лет, а он улыбался и радовался просто так, без всякой причины.
Я спросил, как и ты: как вам это удается?
И на всю жизнь запомнил ответ:
"Каждый человек внутри себя свободен в выборе. Это - мой выбор.
Утром, открыв глаза, я каждый раз спрашиваю себя, что лучше выбрать сегодня - блаженство или страдание?
И почему-то все время выбираю блаженство.
Но ведь это так естественно".

Ну просто удивительно, что может сделать один лучик солнца с душой человека! Ещё более удивительно, что мы это знаем и не единожды испытывали. Тогда трижды удивительно, почему мы ввергаем себя в трясину недовольства жизнью и порой пучину отчаяния, имея всегда токой доступный источник радости и любви.

***
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты в первый раз одна с любимым".

Анна АХМАТОВА

Разные грани таланта Ахматовой потрясают своим взаимопроникновением. Какое владение словом и ритмом, какие образы из тайников подсознания, пронизанные светом и любовью. Виньетки слов, их воздушный, неземной эквилибр,..и тотчас контраст глубокой до кружения головы мысли, обрамлённой в такой образ - дух захватывает! Самоирония и таяние в нежаще-расслабляющих токах любви, исходящих от любимого, марево пьянящего воздуха смешивается с навеянной путаницей мыслей. И как резцом родового перстня по венецианскому стеклу бокала простое и небесное: "Ты в первый раз одна с любимым". Божественная русская Сафо...

С какой тоской из влажной глубины
Все смертное, усталое, больное,
Ползучее, сочащееся в гное,
Пахучее, как соки белены,

Как опиум волнующее сны,
Все женское, текучее, земное,
Все темное, все злое, все страстное,
Чему тела людей обречены, —

Слепая боль поднятой плутом нови,
Удушливые испаренья крови,
Весь Океан, плененный в руслах жил,

Весь мутный ил задушенных приятии,
Все, чем я жил, но что я не изжил —
К тебе растут сквозь мглу моих распятий.

Максимилиан ВОЛОШИН, Lunaria

Вот и ещё одна мучительно-прекрасная миниатюра из венка Lunaria. Как она соответствует моему теперешнему мировосприятию. Катарсис... Воистину жизнь не случайно - женского рода. Как, даже в мелочах, повторяет она в человеке лунный цикл женщины, Праматери Сва и её наследниц. Какие тонкие гуны-струны ведического мироощущения своего в окружающем и себе, познаёшь ты, познав женщину. И как можно её после этого не любить, восторженно и робко, лёгким касанием руки и души или в страстном сплетении тел и душ, сплавляющем ваши души. Люблю...Люблю. Люблю!!!

Moody's понизило рейтинг 15 международных банков
НЬЮ-ЙОРК, 23 февраля. /Корр.ИТАР-ТАСС Даниил Студнев/. Международное рейтинговое агентство "Мудис" /Moody's/ понизило суверенный рейтинг правительства Великобритании в иностранной и национальной валюте на одну ступень - до Аа1, лишив страну высшей кредитной отметки /Ааа/. Об этом говорится в сообщении, размещенном в пятницу на сайте агентства.

Аналитики "Мудис" объясняют причины понижения рейтинга страны тем, что наблюдающийся с начала 2000-х гг слабый рост британской экономики продолжится и в ближайшее десятилетие. Как следствие, государственный долг Великобритании будет расти и положительных изменений вряд ли стоит ждать раньше 2016 года.

В то же время, "Мудис" отмечает, что кредитоспособность Великобритании по-прежнему остается чрезвычайно высокой. Это обеспечивается, в частности, за счет диверсифицированной экономики, благоприятной структуры долга и хорошего внутреннего спроса на государственные долговые облигации, поясняют эксперты.
Начала конца процентной иудейской экономики на всей планете. А как эксперт Форекса я обещаю после лёгких конвульсий быков долгое и неотвратное снижение всех европейских валют минимум до достижения паритета с долларом. Не потому, что чмо доллар чем-то лучше: такая же бумажка. Просто в него побегут, чтобы обвал был помягче, хотя бежать надо было бы в золото. Но с золотом сделали нехорошую вещь те же иудеи, квази-"мировые правители": жёлтый металл давно заменили бумажками-правами на него, которые выпущены почти на 400 тыс.тонн, в то время как на начало 1996г. мировые прогнозные ресурсы золота (кроме запасов) оценивались от 105 до 180 тыс.тонн (на мой взгляд - 120 пока потолок). Предполагается, что основная их доля - 40-60 тыс.т заключена в глубоких горизонтах золотоносных конгломератов, не вскрытых шахтами, а также во фланговых, недостаточно изученных однотипных месторождениях ЮАР. В Азии главные ресурсы золота в 33-51 тыс.т в России и Китае (7-10 тыс.т) и Киргизии (5-7 тыс.т). На всём Американском континенте золота 24-45 тыс.тонн. Иначе, мы опять имеем бумажное коммодити в деривативах, а не сам товар. Исправить ситуацию может только полный обвал рынка ценных бумаг и валют и переход к плановой экономике производства и потребления, как это предсказывал умницы Смит и Рикардо, а вовсе не так, как гнусно переврал их идеи Маркс. Сталин подвёл обширный итог плановой экономике за год до смерти в фундаментальном труде, который и придётся теперь использовать всему миру. Не имея опыта, они приползут к нашим старикам-коммунистам учиться, по дороге с облегчением скинув "попутчиков" Сиона, чтобы те опять не придумали каках-нибудь теорий. Работать надо...
Такие вот большие последствия из маленького события - снижение рейтинга на маленьком острове ксенофобов и пьяниц.

ПОД СЕВЕРНЫМ НЕБОМ

До самого конца вы будете мне милы,
Родного Севера непышные цветы.
Подснежник стынущий. Дыханье чистоты.
Печальный юноша. Дрожанье скрытой силы.

Ни косы быстрые, ни воющие пилы
Еще не тронули растущей красоты.
Но затуманены росой ее черты.
И тот, пред кем вся жизнь, расслышал
зов могилы.

Судьба счастливая дала мне первый день.
Судьба жестокая второй мой день послала.
И в юности моей не мед я знал, а жало.

Под громкий лай собак бежал в лесах олень.
И пена падала. А следом расцветала
Грустянка синяя, роняя в воду тень.

Константин БАЛЬМОНТ

Перелистывал сейчас после прогулки и душа за чаем Бальмонта из невошедшего в сборники и вдруг - спотык!.. Тотчас вспомнил, как год назад в кремлёвке на первой своей прогулке после жуткой февральской химии, когда я по всем законам болезни должен был лежать овощем безмозглым в палате, но что-то подняло и вытолкнуло меня на улицу и повело...повело...вдоль корпуса, к оранжерее, где не в её стеклянном тепле, а снаружи, у чуть тёплой трубы обратки увидел я...подснежник, подёрнутый ледяной корочкой от капели по корневищу. Дрожащий слабостью, как и я,...но гордый,...как и я, от своей маленькой победы над судьбой и обстоятельствами. Ему должно было явиться в марте, а мне...тоже в марте покинуть бойницы больницы с стенами в пять кирпичей. Но солнышко улыбнулось нам и мы презрели законы приорды, которая всегда прощает дерзость смельчаков и своих детей. И так живо вспомнилось всё, что я уже не удивился вот этой колдовской круговерти мага, в которой, как в лёгкой дымке весеннего марева оживающей земли, затаились такие волшебные смыслы. И я пью их, пью жадными глотками разума и мятежной души, истосковавшихся по живому делу, которое только вот начал после той "кремлёвской" прогулки от Нави к Яви, когда я впервые, всей истрёпанной сомнениями и волнениями душой, осознал, что я жив. Жи-и-и-ив!!!

Тибетская деревушка была рядом, но Мастер решил устроить перекус не доходя деревни.
- Почему здесь, Учитель?
- Хочу жаренного на углях местного фазана.
Ученик повертел головой: не было вокруг никакой живности, но Мастер уверенно расчехлил лук. Это было событие: ученик ни разу не видел лука Мастера вне чехла. А Мастер натянул тетиву и стрела, свистнув, ушла куда-то через поляну в чащу.
- Принеси петушка, - сказал Мастер и ученик с ехидцей побежал в чащу за стрелой, доложить, что петушок улетел.
Но вернувшись с изрядным петушком, был в лёгком ошеломлении.
- Мастер, я видел, как ты работаешь с мечом и мечешь астры. А лук ты при мне ни разу не вытаскивал. Ты видел эту птицу, когда стрелял?
- Нет, но несколько раньше там качнулась веточка. Фазаны редко меняют место сидки. Остальное ты сам видел.
- Но...
- Никаких "но": только Жива. Ты вживаешься в среду обитания и становишься её частью. А вот он...
Мастер сорвал орех над головой и швырнул его что есть силы на середину поляны. Прислушался. Наложил стрелу и ещё раз прислушался к чему-то в себе. Зазвенела тетива, свист стрелы подхватил упоительную гармонию. И вконец обалдевший ученик принёс стрелу, на наконечнике которой плотно сидел давешний орех.
- Почему ты не учил меня этому?
- Учитель готов, когда ученик готов. Рано. И ещё кое-кому рано пока. Последние слова пролетели мимо ушей ученика. А зря...
Дети есть дети: мальчик ушёл в деревню один, а вернулся с шайкой гомонящих сверстников. Тот, что выглядел чуть постарше, почтительно поклонился.
- Мастер лука приглашает коллегу на ужин.
- Но я не Мастер лука.
Дети укоризнено посмотрели на "лгунишку".
- Ах, вот в чём дело? Мальчик видел то, что видел, а я принимаю приглашение.
Мастера лука они застали в неподвижной позе: взлетала рука, стрела уходила с воем и вонзалась в красный центр мишени. Через некоторое время Учителю надоело смотреть, он вынул лук и вонзил свою стрелу в только что прилетевшую, разнеся её с треском. Представился. Но и тогда Мастер не прервал серию до последней стрелы в колчане. Он опустил лук и тут все заметили, что на плече у него стоит стакан с водой и из него не пролито не капли.
- Твою стрелу я воспринял как вызов.
Мастер лука говорил лишь чуть высокомерно, но имеющий уши да услышит.
- Древние правила поединка ты знаешь. Со ста шагов тот, на кого укажет жребий, пускает стрелу, а противник должен её перехватить встречной стрелой. В мире не может быть двух мастеров лука.
Не может, так не может: Учитель пожал плечами и направился к мете, услужливо отсчитанной одним из мальчуганов. Стрелять первому выпало Мастеру лука.
- Пусть твой мальчик уронит платок на половине дистанции. Это будет сигнал.
Авторитет Учителя высок, но ученик стоял как вкопаный меж поединщиками. И вдруг увидел лукавую улыбку Мастера, так знакомую ему и невидимую другим.
- Бросай...
Трепыхнулся на ветру шёлк и стрела Мастера лука запела свою песню смерти. А Учитель даже не поднял лук. Он только сделал неуловимое движение и стрела змеёй затихла в его кулаке, пойманная у сердца и едва не порвавшая халат.
- Ты нарушил правила поединка и должен умереть.
Две стрелы легли на тетивы раньше, чем Мастер лука договорил фразу.
- Я не слышал нигде твоих дурацких правил, но если бы я промазал - не было бы ни одного Мастера, а если бы попал - два: ничего бы не изменилось. Значит есть третье решение.
И Учитель пустил стрелу. Раздался характерный звон наконечника о кольчугу.
- Вот они, твои правила.
Стрела Учителя уже снова оттягивала тетиву.
- Не вздумай шутить, иначе следующей стрелой подавишься. А я не люблю разговаривать с немыми, если это не святые.
Учитель неуловимым движением кисти снёс стрелой шишак со шлема Мастера, и, о! чудо: стрела снова была на его тетиве.
- А теперь слушай меня. Сейчас мы сыграем ещё раз по твоим правилам, ты снова будешь стрелять первым, но место для нас укажу я. Не более 50 шагов. Пошли...
- Куда?
- А куда ведёт эта набитая тропа? Наверное к реке. А вот эта, еле заметная - к пропасти: ты ведь иногда медитируешь там? Туда наш путь...
Когда они пришли, величественная картина открылась им: соседние отроги в снежных шапках, а прямо под ногами меж двух скалистых в зазубринах обрывов с ниточкой реки внизу - пропасть, одним ледяным дыханием своим вызывающая ужас.
Учитель, как будто по тропе, взошёл по ребристому и тонкому как клинок сколу на самый край пропасти. Все затаили дыхание, а он всё мелко перебирал ступнями, нависнув над пропастью так, что только самые носки сафьяновых туфель касались скалы. А он вытянулся струной, замер и как из поднебесья раздались его слова:
- Сейчас, отсюда ты будешь стрелять в меня, а я стану вон там, - и он указал на такой же каменный выступ в 50 шагах. И даже когда он пошёл к уступу и спина его была открыта, Мастер лука не посмел и подумать о худом. Да и лук в руках ученика смущал: какие же ученики у таких мастеров? Но где-то из глубины поднималась уже очистительная струя мыслей, омывающих давно забытым ручейком, когда ещё жив был его Учитель, душу, делая её чище и светлее. И когда, сделав по утёсу всего два шага и задрожав всем телом под пронзительным взглядом Учителя, струной стоящего на дальнем утёсе, то нет! не трусость остановила его, а очистительное раскаяние и понимание, что он что-то не доделал в этой жизни, а мог.
- Учитель, - крикнул он и эхо разнесло его позор по горам и лощинам, - возьми меня в ученики. Я буду носить котомку за твоим учеником.
Он и не заметил, как Учитель оказался рядом и положил ему ладонь на пылающий лоб.
- Учитель всегода готов, когда ученик готов. Но подмигнул он украдкой своему ученику.
Утром они были далеко от деревни.
- Пока он хороший Мастер, а сегодня получил урок, благодаря которому станет и хорошим Учителем.
Он снова хитро подмигнул ученику.
- Фазан был зачином для тебя: я давно знал про этого Мастера и его жестокие забавы. Но одно дело не расплескать воду на плече, и совсем другое - не расплескать свою божественную душу. Пока ты носился по деревне, я подобрал эти две скалы. И показал на одной из них, что такое душа, устремлённая к Нему. А потом и на другой к нему пришёл не страх, но - понимание. Каждый получил свой урок, и ты получил: завтра ты возьмёшь в руки этот лук.
- А ты, Учитель, каков твой урок?
БЫТЬ ВСЕГДА ГОТОВЫМ.

У меня поселились две божьи коровки, невесть откуда зимой взявшиеся и для меня это чудный знак. Сейчас они спрятались, но вечером летают изредка вокруг настольной лампы или ползают по кусочку замши, которым я протираю очки. У нас на Дону их издревле называют Солнышками и я счастлив от такого Дара провидения, явившего мне за последнюю неделю столько нечаянных радостей. Как только я обнаружу Божьих путешественниц, сфоткаю и выставлю тут. Весна, друзья!!!

Он был оптимистом и жизнерадостным человеком, но имел дурную привычку смотреть за завтраком зомбиящик. Его не трогали катастрофы, убийства, теракты, когда "лицо кавказской национальности" оставило в зале ожидания вокзала сумку, стоившую жизни полусотне пассажиров: в сумке была бомба, начиненная дюпелями. Его раздражали журналисты, собирающие наперегонки эту дрянь, чтобы поскорее выплеснуть её на экраны и страницы газет. Выходя из дома он снова излучал оптимизм, не подозревая, что где-то на краешке подсознания эти негативчики находили свою полочку и сидели там до срока, потому что всё в этом мире имеет причину, известную только Творцу. Впрочем это он знал и старался не влезать в дела Его без видимой ДЛЯ СЕБЯ причины. Но когда на вокзале он увидел подозрительное "лицо кавказской национальности" (забыл, что они все выглядят подозрительно даже в неглиже?), быстро уходящее из зала ожидания к WC от только что поставленной на пол сумки, часто оглядывавшееся на неё и убыстрявшее шаги, из подсознания услужливовыплыл такой же эпизод, виденный в зомбоящике.
- Всё, - ахнул он, - вот она бомба и смерть.
Он было рванулся к выходу, хоть всё кричало в нём, что надо всех предупредить, как уже перешедший на спортивную ходьбу кавказец ещё раз оглянулся на сумку...и достал сотовый телефон.
- Сейчас он наберёт код, - услужливо подсказало подсознание, - зайдёт в клозет и нажмёт кнопку вызова.
- Бомба! - заорал он благим матом и ринулся в просвет между тяжёлыми и надёжными скамьями, успев ещё раз проорать, - Бомба!
К нему подбежал нетрезвый страж, но он, опережая вопрос, ткнул несколько раз в сторону безхозной сумки пальцем, а потом в сторону туалета:
- А смертник там, - не сообразив даже, что смертники не прячутся по туалетам, а отправляются прямо к Аллаху...
Через час он мирно сидел в линейном отделении, а рядом потерпевший, замученный диареей то и дело просился,... ну вообщем просился. Час назад, пока все лежали мордой в заплёванный пол, он вернулся к своей сумке и был скручен нетрезвым и его напарником. В сумке оказалось что-то неопрятное и еда. И вот теперь он давал гневные показания под жужжание камер двух невесть откуда взявшихся журналюг и всё время отпрашивался. К человеку вернулся оптимизм вместе с природным чувством юмора: он уже оценил ситуацию и тихо отвечал на вопросы типа "как это произошло и в чём причина". Слово-ключик "причина" заставило его встрепенуться и последний его ответ так и остался загадкой и для задавшего вопрос журналюги, и для нетрезвого, и для всех, читавших потом протокол.
- На Ваш вопрос не существует прямого ответа. Всё зависит от вашего богомировоззрения. Но если вы настаиваете, то скажем так: я здесь оказался из-за вас, - он плавно и с достоинством повёл рукой в сторону журналистов, - а вы из-за меня. Причина же - наверху. Он указал пальцем в потолок. И ещё добавил такое и таким голосом, что получилось совсем как у Христа, да так, что нетрезвый вдруг разом протрезвел:
- Помни, чем твоё Слово отзовётся.
Для прожжёного журналюги, кушавшего и крохи с оппозиционного стола "верх" ассоциировал,...потому в вечернем его обзоре и появилась фраза: "Власть неспособностью борьбы против террора довела народ до последней черты истерии и отчаяния". И это была ЕГО правда.
У человека была другая правда, А ПРАВДА МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ОДНА, какие бы причины её не вызывали.

Банк, благодаря Волшебнику, распахнул, наконец, свои объятия и я ношусь...во всей красе, приступив наконец к исполнению давно выношенных планов, прерваных болезнью, а последнее время - не в меру распраздновавшимся народом. Но вот провёл я по городам и весям агитлетучки, теперь подкрепил их материально, и люди встали от столов к станкам, или от барных стоек к паяльным столам...и у всех глаза горят: русский человек любит трудиться,...когда видит в этом смысл и не любит пить,...без всякого смысла. Самая пьющая страна - ротшильдовская процентная Англия, веками жевущая на ссудный и колониальный капитал, потому кердык ей настанет раньше других, как только деньги на джин кончатся и они трезво оценят, в каком дерьме сидят.
А я пока снова в пути, но к вечеру, если останутся силы, обязательно выгляну к вам пообщаться и постараюсь чем-нибудь порадовать...

Наконец на Евровидение Россию будет представлять не тухлая попса или чья-то подстилка, а 1-й по заслугам "Голос России". Вот как она поёт "оскаровскую" песню Уитни Хьюстон: по моему Хьюстон отдыхала бы. Доходят слухи, что она будет петь в Швеции песню из "Титаника": ещё урок пения америкосам, у меня есть это исполнение, но сюда оно не вставилось, разберусь попозже. Я много представлял вам Дину тут, но такое блестящее исполнение оставить без широкого внимания не могу. Наслаждайтесь!

Однажды мудрец, желая показать бесконечнось познания наглядно, и разницу между верой-знанием и мудростью, молча поставил на мелкую сетку сосуд, не имеющий дна. И принялся ведро за ведром сыпать в него песок из ближайшей кучи. Горлышко с трудом пропускало песок и часть его рассеивалась по сетке и уносилась ветерком. Некоторые песчинки оставались на сетке под дном, увеличиваясь незаметно в количестве, но большинство просыпалось вниз. Мудрецу пытались обратить внимание на изъян в сосуде, на что он ответил:
- Сосуд, который я пытаюсь наполнить олицетворяет вместилище знания, состоящего из песчинок. Для того чтобы увидеть, когда он будет полон, я смотрю на горлышко сосуда. Я верю, что те песчинки, что задержались, остановят другие песчинки, песок поднимется доверху, и эта вера помогает мне. Я буду считать процесс передачи знания законченным, как только сосуд наполнится, но для этого я должен передать ему свою веру. Получится вера-знание, и, только тогда, может быть, заинтересуюсь дном сосуда.

Всякий знает, что ум - только взор души на окружающий мир. Сила души - в сердце. И тем не менее мы умничаем там, где довольно довериться сердцу своему.

Я звезду засвечу тебе в угоду,
Уйму холодный ветер и пургу,
Очаг нагрею к твоему приходу,
От холода тебя оберегу.
Мы сядем, мы придвинемся друг к другу,
Остерегаясь всяких громких слов,
Ярмо твоих печалей и недугов
Себе на шею я надеть готов.
,
Чтоб не мешать тебе, прикрою свет,
Твоею стану песней колыбельной,
Заклятьем ото всех невзгод и бед.
И ты поверишь: на земле метельной
Ни зла людского, ни печали нет.

Расул ГАМЗАТОВ

Многие мужчины мечтают о такой любви. И очень немногим удаётся испытать такое счастье. Это всё равно, что отыскать вторую половинку своей души: редкая в жизни удача...

Максимилиан Волошин

Склоняясь ниц, овеян ночи синью,
Доверчиво ищу губами я
Сосцы твои, натертые полынью,
О мать земля!

Я не просил иной судьбы у неба,
Чем путь певца: бродить среди людей
И растирать в руках колосья хлеба
Чужих полей.

Мне не отказано ни в заблужденьях,
Ни в слабости, и много раз
Я угасал в тоске и в наслажденьях,
Но не погас.

Судьба дала мне в жизни слишком много;
Я ж расточал, что было мне дано:
Я только гроб, в котором тело бога
Погребено.

Добра и зла не зная верных граней,
Бескрылая изнемогла мечта...
Вином тоски и хлебом испытаний
Душа сыта.

Благодарю за неотступность боли
Путеводительной: я в ней сгорю.
За горечь трав земных, за едкость соли -
Благодарю!

Ну и как закончить сегодняшнее пробужднние Руси без Волошина?! Из "серебряных" я более всех люблю Бальмонта: за душу высокую, жизнь многотрудную и... потому что люблю! Бывает, пообщаешься часок с этим кудесником слова - душа поёт, наполненная какими-то, доселе неведомыми смутными желаниями. Брюсов, маг и чародей потаённого среди слов, не раз приглашал меня разгадывать хитросплетения его волшебных смыслов, но и с ним у меня вполне случались мимолётные радости накоротке.
С Волошиным о такой внешней легковесности и думать заказано. Садимся рядком и начинаем ладком. И о чём бы не случилось думу думать, получается чудное, мистическое даже: вот об этом, о Руси и её великой истории, кажется, я только и думал последние дни, а оно вот - именно сейчас и проявилось. Наваждение...

Белый лебедь

Белый лебедь, лебедь чистый,
Сны твои всегда безмолвны,
Безмятежно-серебристый,
Ты скользишь, рождая волны.

Под тобою - глубь немая,
Без привета, без ответа,
Но скользишь ты, утопая
В бездне воздуха и света.

Над тобой -Эфир бездонный
С яркой Утренней Звездою.
Ты скользишь, преображенный
Отраженной красотою.

Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно-прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!

Константин БАЛЬМОНТ

После испытаного здесь напряжения первых дней погружения в Гиперборею, что относилось, конечно более к царевнам, мы , наконец, втянулись в неповторимый ритм жизна Гипербореи. За первые четыре дня подъёма нашего по милушке Афанасии случились два события: первая пещера и баня. Кроме того был первый в моей жизни хариус, пойманный собственной рукой во время перекуса на редком для Афанасии плёсе, когда решили к берегу не приставать. Благо травник в термосе заваривали для таких случаев: при сплаве по большим рекам плёсы среди болот по десяткам километров, когда негде пристать – не редкость. Здесь иное: тихая вода была коротка, но уж больно чистое случилось место. Так и веяло благостью тысячелетий от покрытого сосновым бором откоса крутой горы. Речка тихо млела в тени нависшего уступом кряжа, да ещё радовала глаз семья лебедей – совсем ещё желторотые птенцы и их родители.
– Какие милые пушистики! – Натка восторженно всплеснула руками и чуть не выбила кружку из руки Николы, – ну так бы и расцеловала.
Между тем мама-лебедь учила детишек нырять, а папа тут же ловил малька, кося глазом в сторону лодок, катамараном дрейфующих по плёсу.
Озорство буйной, только что полученной силы разума, вдруг охватило меня неведомым ранее восторгом Творца кудес! Я строго сдвинул брови. Нос уткнул в верхнюю губу, а нижнюю дудой выпятил вперёд и вверх наподобие клюва, горлом издал утробный клёкот…и исчез. Вместо юного волхва перед птенцами был сам двойник папаши-лебедя: вытянутая вперёд шея над отведёнными назад плечами-крыльями, хитро скошенная вбок голова с одиноко смотрящим подозрительным глазом. Сходство было поразительное: принц Лоэнгрин в образе лебедя. Я ещё раз издал клёкот, малыши замерли. И... под негодующий гогот матери порскнули прямо к лодкам. Настоящий папа-лебедь лишь глянул на шалунов и резвящегося принца… и нырнул за очередной рыбкой. Увидев реакцию главы, успокоилась и мать.
У лодок малыши засомневались, но я издал губами шипение и погрузил голову в воду. А когда голова вновь оказалась над водой, между губ трепетал хвостик рыбки! Всё, это была последняя капля! Мгновение, и самый шустрый уже тянул хвостик к себе, а я шутливо сопротивлялся: дразнил. Потом я кормил других осмелевших малышей с губ наподобие того, как кормил в детстве сизарей. Влах с другого борта таскал для царевен сачком малька, а те кормили им стайку – тоже с губ. Никола в сторонке жужжал камерой, и всем было, ну прелесть, как хорошо! Перекус затянулся, детвора вскоре уплыла на призывный клич матери, а девы всё не могли уняться, ахали и сюсюкали. Под эти ахи и охи я закинул мелкую блесну на щурёнка или окушка – в вечерний приварок к пакетному супу, как делали, и успешно, ещё на Ловозере. А вынул приличного хариуса, которого здесь просто быть было не должно: его место в стремнине и на порогах, а не на плёсе, пусть и не стоячем. Поскольку я только собирался половить эту волшебную северную форель при удобном случае, то воспринял происшедшее как маленькое чудо, а забавы с царскими птенцами - естественными и приятными. Девочки думали иначе, своего Лоэнгрина обожали, что не мешало иметь свою точку зрения: лебеди – вот чудо, а какой-то там «карась» – блажь. Впрочем божественную скоросолку из хариуса, натёртого солью и полежавшего четверть часа, – юные лебединые девы, сиречь будущие Валькирии, ели явно с удовольствием. Вдруг Ната умолкла на полуслове и подняла руку с браслетом. Глаза у змейки пульсировали багрянцем…

Человек, умирающий от жажды, по пустыне, увидел колодец и побежал к нему. И вдруг как бы голос с Небес говорит:
- Вода в этом колодце отравлена.
- Какая разница, - легкомысленно возражает человек, - смерть от жажды или от яда.
Через минуты он уже корчился на земле и взмолился:
- Господи, спаси меня! Жажда победила дух и веру: я не поверил тебе.
- Я спасу тебя, - ответил Господь, - если ты ответишь на один мой вопрос.
- Что является самым непостижимым в человеке?
Путник глубоко задумался и нашёл ответ, истекая смертным потом: жизнь подсказала.
- Самым непостижимым в человеке является то, что он видит вокруг себя смерть других людей, но сам живёт как будто бессмертен.
И Бог вернул ему жизнь.

Для меня моя воля как предмет гордости стоит куда больше, нежели разнообразие талантов. Талант по мне есть развитие природных склонностей. Не то твердая воля: ежеминутно одолевать инстинкты и влечения, мешающие царить над препятствиями и преградами, которые воля осиливает; над трудностями жизни; отчаянием и одиночеством - вот для меня истинный предмет гордости.