Сегодня исполнил то, что обещал: убрал 50 непонятливых "друзей". Правда при этом исчезло 14 симп, а вот антипы...не только не исчезли, но от пары трусов появились, анонимные естественно, хоть и с оскорблениями. А вот новых симп - целых 6, причём одна с неразборчивой подписью: таких ников на лиру нет. Вы подписывайтесь, друзья, я тоже хочу испытать удовольствие дарить настроение.

Хитрость — образ мыслей очень ограниченных людей и очень отличается от ума, на который по внешности походит. КАНТ

– Развели обманок по всему миру, пойми, где настоящий гадюшник спрятался.
Орлов собою зело недоволен.
– Учил же Олень, показывал, так нет. Пижон, и дети мои, если только найдётся дура, которая захочет от меня рожать, дети тоже будут пижонами.
Граф отдыхает в кресле после очередного беспамятства и себя не щадит, честерит всячески, даже непечатно. Снова он проморгал момент атаки и вылетел из всех уровней сознания. А теперь приходил в себя. Кресло, в котором он сидит, больше напоминает электрический стул. Он никогда не видел электрического стула, но полагает, что тот должен выглядеть именно так. Эти болваны опять затащили его в клетку, правда вместе с этим стулом. Он вдруг некстати, пардон, заржал: иначе смех, что он выдал, и не назовёшь. А смех был вызван мыслью о том, что евреи, как и русские, могут дважды на одни и те же грабли наступить. Иначе не посадили бы его в клетку снова. Вырубаться надолго он больше не собирается, хоть и лупит его некто посильнее всей шайки Магистра. И теперь создалась патовая ситуация: они боятся войти в клетку, а он не может из неё выйти, не ослабив ментальной защиты. И только ругает себя после очередного нокдауна, из которого он выползает с гудящей головой и после которого его, как и после любой хорошей вздрючки, мутит. И пока убогие гадают, чего это он ржёт, Граф напрягает соображалку:
– Что там твердил Олень насчёт перехода на другие психофизические уровни? Ощутить тепло солнечного сплетения и тяжесть подбрюшья. Так – ощутил. При ментальной атаке замедлиться: пульс, обменные процессы, дыхание. Образовавшаяся лакуна во времени позволяет перебросить большую часть энергии дох в солнечное сплетение и подбрюшье. Если они атакуют мозг, то ты уходишь в нижние вегетативные этажи. Ударили туда – возвращаешься обратно. Пятнашки. И всё время готовь атаку. Одну – другой не будет. Ты изучаешь их, они – тебя.
Граф ещё раз прогнал весь процесс, но сквозь подсознание, чтобы довести всё до автоматизма. Сделал глубокий вдох. Поехали.
Следующую атаку он снова пропустил, но часть доха в подбрюшье все-таки перенёс…и в первый раз не потерял сознание даже на миг. Хотя вид сделал, что как раз потерял. Даже фон закрыть сумел и теперь сквозь опущенные, как учил Олень, веки наблюдал и слушал.
– Мессир Габриель , – голос Магистра звучит вкрадчиво, – чего вы ждёте, он снова отключился.
– Атаки, – голос идёт слева.
Граф напрягает внутренний взор и видит подобие трона. Вспоминает Каббалу.
– Архангел последнего, низшего уровня. И всего-то! А гонору как у Серафима. Разве что чей авеша? Погоди, дай отдохнуть и приладиться. Будет тебе атака. Однако, пора «выползать».
Граф открывает глаза и, теперь уж откровенно, разглядывает сидящую у трона амфитеатром публику. Находит Спикера со свезённой черепом физиономией и издевательски подмигивает ему.
– Ну и рожа. Кто это тебя так, Спикер?! Ужели я по беспамятству?! Виноват-с!
– Шут, – бурчит под нос Магистр, – Вы б его, Мессир, поучили чуток, невежу, а?
– А ты бы помолчал, – Граф чует приближение атаки, но виду не подаёт, готовится. – Или всё Египет не забудешь никак, Александрия покоя не даёт?
Оп! Он успевает подхватить атаку в последний миг, дох в солнечное сплетение, дох в подбрюшье, глазки закрыли. Молодец!
– По-моему, он отрубился, – это опять нудит Магистр. Врезать бы этому эрзац-ангелу, как когда-то Олень. Подождём, не время.
Подождём, – вслух повторяет за ним Габриель.
- Мессир занюханный.
Граф расслабленно отдыхает и не спешит лезть под новую атаку. Мессир, болван, воспринимает паузу по-своему.
– Вроде я его уделал.
Мессир доволен…и делает ошибку – снимает на миг контроль. Тоже устал. Граф вылетает из кресла, лупит собранным в сферу дохом прямо по трону. И прёт сквозь решётку, отбивая по ходу разрозненные выпады шайки Магистра.
- А Мессир-то – в ауте!
Выдирает из бронзового кольца светильник и лезет в амфитеатр.
- Только бы успеть!
По ходу вырубает Хана, ещё болван слева – получи! Трон – рядом, успел! «Клювом орла» добивает в физическом плане Мессира. Остальные разбежались. Граф делает несколько шагов по направлению к двери…и окончательно теряет сознание от физической немощи…
…Повеяло морским ветерком…Шелест листьев, птички поют… Граф открыл глаза – Буян! Наина на пеньке, носочек из собачьей шерсти вяжет. Где она собачью шерсть-то берёт? Вон лешакам навязала всякой всячины от ревматизма. Наина Киевна повернула к нему голову.
– Проснулся, болезный. И когда ты только уймёшься. Года ведь не проходит, чтобы ко мне не попал. В твои годы люди женятся, кучу детей заводят, а маги – кучу учеников. Где они, ученики твои, да и чему ты их научишь?
Под это безобидное бурчание Наина готовит отвар, а Граф, наконец, может оглядеться. Он лежит на подстилке из духмяного сена, накрытой попоной. Сам он тоже укрыт попоной, славно пахнущей растиркой и лошадиным потом. А лежит он под дубом, на свежем воздухе и, инстинктивно, ожидает гостей. Чтобы они рассказали ему, как он сюда попал. Потому что сам он ни шиша не помнит. Вот так!
Является Олень и всё сразу становится на свои места. Нашёл его и доставил сюда полковник. Успел. Из какого-то дворца припёр на горбу в пещеры, ну а далее известно. Спит он уж третьи сутки. Здоров, но весь в синяках, особенно рёбра, да кулаки свезены – обычное дело. Кагал притих, как и нет его. Старейшины хотят знать – что произошло между ним и Кагалом и вызвало полевые возмущения до уровня Архангелов.
Граф только жмурился аки кот на сметану. Отвёл-таки душеньку за прошлый пассаж в Александрии: уйти просто так, без мордобоя и разгрома, хоть и по просьбе Оленя, было тогда зело обидно! А вот теперь – порядок!..

Обсуждали мы тут как-то с читателями мою предыдущую миниатюрку про дворнягу. Ясное дело, вся жалость и сострадание перепали дворняге: мол меня-то кто-нибудь подберёт. Обсуждали собачек, а я вдруг о кошках вспомнил. Не этих, нынешних, из издевательских котоматриц или на биссерных думочках млеющих и обфотканых стократ. А из моего арийского детства…
Жили мы в бараке в сотне метров от красавца Дона и котов «ничьих» в бараке и вокруг водилось с десяток. Кроме пинков им иногда доставались объедки: рыбная требуха. От мяса Хрущёв нас, казаков, за Новочеркасск отучил, а Брежнев приучать даже не собирался. У барачных мальчишек было обычаем перед школой смотаться на бережок за парой десятков окушков: мог «цапнуть» на дурку и сазанчик или щурёнок. Всё шло в семейный котёл: даже с хлебом тогда было туго.
Вид этих, вечно голодных и ободранных котов, вызывал у меня воистину горчайшее отчаяние: для меня тогда уже птаха, упавшая из под стрехи, и охромевшая собачонка имели право на горе и сострадание, соизмеримое с состраданием к человеку. Пару раз я приносил котам малька, для домашней пищи негодного, но и его у меня наладились отбирать трое братьев-цыган с водокачки, с которыми и взрослые-то старались не связываться.
Разумеется всех этих Барсиков и Фурзиков один я различал и знал поимённо, мазал зелёнкой им уши после весеннего счастья любви и накладывал шины после проявлений «любви» братьев старших. Но то почти ненормальное сострадание, которым я был наделён, сколько себя помню с детства, требовало большего. Я почти физически ощущал их голод: сам был вечно полуголоден в бедненькой семье учителей, детей кулака и архиепископа под надзором власти.
Сначала я снова взялся за цыган, но хоть навыки живы, полученные на Алтае, позволяли мне справиться с одним, а то и с двумя сразу, их было трое и у одного был нож. Приятель предложил разорять воробьиные гнёзда, не осознавая равноценности для меня жизней всех беззащитных или нуждающихся в помощи Божьих тварей. Ничем закончилась попытка смены места: рыба водилась обильно только возле «запретки» водокачки. Вечерами за амбаром я собирал всю голодную шайку, мы лежали в бурьяне, я плакал, обнимал их и обещал завтра же что-то придумать. Это было мучительное время: они мне верили.
Сначала родилась идея: малька надо потребить на месте. За рыбу покрупнее цыган бы просто убили – это была ЕДА. Коты уже бегали за мной на криницу за водой: как-то само собой вышло, что в пределах жилой зоны они любили выслушивать мои комментарии относительно их подлых привычек, вечно отираясь вокруг меня, пока я хозяйничал. Но дальше мостков, а это только пол пути, ни один за мной не ходил.
У меня была и осталась черта характера, привитая арийским воспитанием: видишь Путь – иди.
- Если хотите жрать, - заявил я банде в четыре часа утра следующего дня, - пойдём за мной. Я взял удочку и демонстративно не глядя в их сторону, двинулся к мосткам. Через метров 15 небрежно глянул через плечо: шайка стояла на месте.
- Барс, сука, - я заплакал от ощущения бессилия, - у тебя совесть есть?!
Спросите у кота про совесть и дождитесь, что он вам ответит. Если вообще ответит и если ещё поймёте, что вас просто посылают. А Барс как будто только ждал этих моих слов, чтобы убедиться, что с ума сошёл я, а не он. И спокойно двинулся вслед за мной. Нечего и говорить, что за ним, ничтоже сумняшеся, двинулись остальные.
На берегу я перецеловал их всех от избытка чувств и волнения и мы принялись за дело. Люди, в тот день я сам взял почти ведро окушков и плотвы при двух сазанчиках, и на каждую наглую кошачью рожу пришлось не менее 20 (!) мальков. Так они на моей памяти ели только раз: пьяный Жорик собрался чистить улов во дворе, а пьяный же Славик предложил усугубить на халяву. Отлучились на чуток. Ну а характер котов вы знаете.
И всё-таки самое интересное не это. Ни один (!) из этих облопавшихся котов меня не покинул. Домой возвращались чинно: впереди я с ведёрком и удой, а за мной вся банда по ранжиру. Так будет и впредь, а однажды они помогут мне в драке с цыганами, которая всё-таки состоится. Но это уже другая история.



см.ранние коменты!

Теперь уже знакомое нам место. Стены под янтарь, те, что при посещении Ваала под золото выделаны были. Светильники в бронзовых кольцах по стенам. То самое… Вводят Графа… Г-м, вводят – это, пожалуй, сказано громко, не подумавши сказано. Придя в себя и кое-что припомнив, Граф тут уже кое-кому приложил по свойски, чтоб рук не тянули, куда не след. С кем, с кем, а с прислугой и холуями Граф обходиться умел, сразу ставил на место. И теперь сказанное нами «ввели» имело тот лишь смысл, что два стража сопровождали Графа на пол шага сзади, опасливо шаря глазами от рук к ногам и обратно беспокойного арестанта, уже успевшего внушить к своим конечностям если не уважение, то почтение. Пунцовое ухо левого, г-м, стража и болезненная гримаса при каждом шаге второго, были весьма красноречивы. Да и выражения лиц сидящих вокруг стола, оптимизма не излучали, отчётливо олицетворяя коллективную мысль: «Связался чёрт с младенцем!».
Граф действительно оказался добычей беспокойной. Раз придя в себя, он ввести себя в состояние прострации более не позволил, парируя одиночные ментальные выпады, равно как и коллективные атаки, с некоей даже прохладцей. А физические навалы большинства накрывал сетью ментальных контратак, но не в ущерб защите. Или просто лупил всех неведомым боем, если желал отвести душу и подраться. На втором десятке серьёзно покалеченных или превращённых в истуканов бойцов, эксперименты прекратили, а Графа оставили в покое.
Цепи, которыми он был прикован какими-то романтическими дураками к стене, Граф давно порвал и даже использовал немножко в давешней драке. Теперь оковы валялись в дальнем углу зловещей камеры-клетки, Графу, впрочем, зловещей не казавшейся. Во-первых, все эти дурацкие решётки, хоть и в два пальца толщиной, для Графа препятствием не были. Равно как и окованная выходная дверь из подвала, где клетка располагалась. А во-вторых, он и не собирался никуда бежать. Вся шайка здесь, ничего поделать с ним не может, почему бы не проверить одну их с Оленем догадку?!
Ещё при первом столкновении с Кагалом или чёрт те кем (Граф за чёрта себя ругнул и перекрестил рот), показалось оно Оленю, да и ему тоже, зело неубедительным. Помилуйте, затеять такую масштабную провокацию…и без видимого результата! Олень ещё хмыкнул тогда: «Матрёшки». Но Графа просил то мнение попридержать, не след других расхолаживать. И теперь, находясь в слёзной зале, как ехидно уже успел окрестить экзотическое помещение Граф, он искал подтверждение тем догадкам. Дворец в Александрии, где они с Оленем уже гоняли один Кагал, смахивал на этот «замок», хоть и в другом плане. А черепушку похожую он там точно видел. Ещё один Кагал?! И сколько же их всего?! И сколько ещё за ними гоняться, и так дел полно! Ишь, расселись, вершители судеб! Ну я вас! Граф бесцеремонно отодвинул стража и уселся на край стола. Кощунство, но уж больно хотелось их уесть:
– Что, господа хорошие, в молчанку играть будем, в смотрелки, или как?!
– Слезь со стола, гой, и не задевай моих слуг, – голос шёл сверху, – ну!
– Не нукай, не запряг, – Граф настроился побалагурить, – изгой!
В следующий миг его ощутимо качнуло и, чтобы не потерять равновесие, Граф вынужден был принять вертикальное положение. На лицах сидящих впервые обнаружилось подобие улыбки…гнусного оскала. Граф, не дожидаясь других сюрпризов, решил порадовать сам. В темпе дотянувшись до ближайшего черепа, он ловко запустил его по дуге в чью-то ухмыляющуюся рожу, кажется Спикера. Есть! Больше, однако, ему ничего сделать не дали. Вверху загудело и он поднял голову. Купол, вращаясь, опускался вниз. Мелькнули Зодиаки, светильники налились зловещим багряным цветом…прежде, чем погаснуть…вместе с его сознанием…

Моё трепетное отношение к любви, как дару Бога, принесло мне в жизни много чудных воспоминаний. Случалась у меня порой и неразделённая любовь, что ж...она тоже давала богатую пищу для души.
Я никогда не понимал мизантропов, полагавших неразделённую любовь трагедией, концом света. Это либо нездоровье, либо глубокий внутренний эгоизм. Любящая женщина обычно служит им способом самоутверждения... такая любовь немного стоит и не может, на мой взгляд, претендовать на то светлое чувство, о котором завёл я тут речь.
Однако, есть и в моей жизни любовь, вовсе не похожая на то простое и ясное чувство бесконечно обожать свой предмет любви, отыскивать с удовольствием всё новые достоинства в любимой, сливаться с нею на какое-то время в мыслях и чувствах... и однажды тихо, грустно и с нежной благодарностью расставаться с ней после неизбежного пресыщения. Большое чувство очень и очень редко способно выдержать постоянное перенапряжение, даже если длится годами, а иначе, вполсилы, любить я не умел.
И вот в мою жизнь ворвался вихрь... Умная девушка... таковые всегда были моей слабостью, но этот ум просто завораживал. Молниеносный откровенный выпад шпаги и тут же коварный по женски укус скорпиона, обволакивающая как танец смерти кобры гипнотическая монотонность и мгновенное падение в глубины почти архаические. В любви она была такова же.
Она перевернула все мои представления о любви, сотворив на этом священном для меня алтаре постоянно действующий вулкан. Целомудренная и застенчивая, она порой взрывалась страстью феерической.
Мы много и с удовольствием беседовали, она почти все вечера проводила в моей аспирантской маломерке. И вот, пораженная какой-нибудь высказанной мною мыслью, она поднимала на меня свой глубокий гипнотический взор, в котором я немедленно начинал тонуть... Кончалось это одинаково...
Я пресыщался этим состоянием, но это не было похоже ни на что из прошлого опыта. Вот она сидит в кресле и, обняв коленки, смотрит куда-то в своё, колдовское. В такие минуты я её ненавидел и мысленно желал, чтобы она ушла. Она действительно как по наитию уходила и через часы я уже начинал тосковать. Здоровенный тоскующий мужик: теперь я уже ненавидел себя.
Сумасшедствие это продолжалось четыре месяца и чуть не стоило мне диссертации. За тот громадный накал чувств и жизненный опыт я ей бесконечно благодарен, но вот что это было? Любовь...
Иногда и сейчас мне кажется, что она сидит в кресле, обняв коленки, и смотрит на меня своим глубоким магическим взором. Кольнёт иголочка сердце, подниму осторожно глаза, никого...
Где ты?...

Я тебя ненавижу
Потому, что люблю
Мы к развязке всё ближе
В бездумном хмелю

Бледность матовой кожи
Леденеет душа
Ненавижу! И всё же
Как ты хороша!

Взгляд твой нежно-печальный
Ожигает кнутом
Как тот стон изначальный
И те, что потом

Зарекусь, не обижу
Всё в себе изломлю
Я тебя ненавижу -
Так сильно люблю...

Нет ничего продолжительнее времени, так как оно мера вечности; нет ничего короче его, так как его недостает для всех наших начинаний... Все люди пренебрегают им, все сожалеют о его утрате. ВОЛЬТЕР

Вряд ли есть на Земле человек, который ничего не слышал о Зодиаке. Хотя бы потому, что именно на Зодиаке основано одно из самых любимых увлечений современного человечества – гороскопы.
Но кто всё же из людей первым придумал Зодиак - 12 созвездий: Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей, Рыбы, расположенных вдоль видимого годового пути Солнца среди звёзд – эклиптики? Древние египтяне? Загадочные шумерийцы? Халдеи? Персидские маги? А может быть всё-таки древние эллины, которые, выделив зодиакальные созвездия в особую группу, каждому из созвездий присвоили свой знак?
Но Наставник, указывая нам на созвездия из пещер, был непреклонен: Зодиак придумали гиперборейцы, жившие в древности здесь, в Кольском Беловодье. И служил он им для... географической привязки к местности! Тогда же я узнал, что Ловозёрские тундры являются как бы эпицентром сакрального Космоса Гипербореи. Это было ЗНАНИЕ, а несколькими днями позже я отправился туда это доказывать, выполнив СВОЮ часть работы.
Касаясь здесь истории и некоторых аспектов астрологии я к великому неудовольствию Цареффна не только обошёл умышленным молчанием гиперборейскую версию, но и вообще прекратил на время "звёздные" путешествия, готовясь к земному, по смыслу не уступающему звёздному, ибо посетить вознамерился не что иное, как Северный земной дуат или земное пристанище душ. Дело в том, что когда места древних святилищ в районах Кольского полуострова, Белого моря и Северо-Востока европейской части России были соединены условными линиями, на географической карте Севера европейской части России проявилось... Созвездие Орион. Небесный дуат древних – духовный мир мёртвых. А ещё один такой дуат образуют пирамиды Гизы. Каково!
Вот тут ещё я предрекал, что Великая тайна египетских пирамид может стать одной из главных тайн Земли. Поздравляю: вы стали соучастниками рождения этой тайны. Потому что кусочек этой тайны был у меня в руках.
Но сейчас я был погребён под обрушившимся сланцевым "козырьком" пещеры у самого выхода. Радовала чудом оставшаяся узкая вертикальная щель, сквозь которую мог я наблюдать звёздное небо и подпитываться от арийского Космоса, но в смысле спасения этого было мало: надо было искать другой выход из пещеры, в которой я был впервые.
Оставалось, как некогда волхвы и Чернобог, глядеть на Орион, сливаться с этим миром, восстанавливая свои ментальные способности ориентации в незнакомом пространстве и готовиться к новому испытанию.

«Я глазами в глаза вникал…»

Я глазами в глаза вникал,
Но встречал не иные взгляды,
А двоящиеся анфилады
Повторяющихся зеркал.
Я стремился чертой и словом
Закрепить преходящий миг…
Но мгновенно плененный лик
Угасает, чтоб вспыхнуть новым.
Я боялся, — узнав, — забыть…
Но в стремлении нет забвенья.
Чтобы вечно сгорать и быть —
Надо рвать без печали звенья.
Я пленен в переливных снах,
В завивающихся круженьях,
Раздробившийся в отраженьях,
Потерявшийся в зеркалах.

Максимилиан ВОЛОШИН

Этой феерии Мастера ни за что не разгадать, если... Вообразите Лувр, Волошин приглашён на крупнейшую выставку импрессионистов и предоставлен сам себе после закрытия с вольностью, для музея необычайной. Но необычаен и сам этот человек: импрессионистов в России знают по его в основном работам, а русский "серебряный" ренессанс...тоже по его статьям и выставкам: он тогда ещё не затворничает в Киммерии, он пишет, рисует переводит, помогает всем, кто ни обращается к этому добродушному увальню. Как он потом вспоминал Брюсову, в тот миг ухода в иную реальность (так он обозначил своё уединение в Лувре) он был совершенно спокоен, трепетно спокоен, нервически спокоен, истерически спокоен. Крещендо нарастающего в миги космического одиночества превратило его в бога спокойствия, бушующего внутри безумными протуберанцами космических страстей. Страшно ли было ему в этой новой, иррациональной действительности? А вы прочтите, прочтите! Чтобы БЫТЬ, он готов был разорвать все связи свои с бытием! Боже, какая духовная отвага,...а потом точно алмазом по венецианскому стеклу, филигранными знаками строф поведать всё нам. Ма-а-аг...

КНИЖНЫЙ БУМ

Попробуйте купить Ахматову.
Вам букинисты объяснят,
что чёрный том её агатовый
куда дороже, чем агат.

И многие не потому ли —
как к отпущению грехов —
стоят в почётном карауле
за томиком её стихов?

«Прибавьте тиражи журналам», —
мы молимся книгобогам,
прибавьте тиражи желаньям
и журавлям!

Всё реже в небесах бензинных
услышишь журавлиный зов.
Всё монолитней в магазинах
сплошной Массивий Муравлёв.

Страна поэтами богата,
но должен инженер копить
в размере чуть ли не зарплаты,
чтобы Ахматову купить.

Страною заново открыты
те, кто писали «для элит».
Есть всенародная элита.
Она за книгами стоит

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

А вот как выглядит перекличка "серебряных" и их учеников. Вознесенский родился в тридцать третьем, в разгар первой "гражданской смерти" Ахматовой, но воспитывался на Цветаевой и Мендельштаме, Гумилёве и Брюсове, Заболоцком и Всеволоде Иванове. А во времена третьего пришествия Ахматовой это был уже сложившийся, всемирно-известный поэт, прошедший вместе с Евтушенко и Рождественским разнос Кремля и "п...дорасов" от Хрущёва, вышвырнувших троицу в Братск, бешеный успех на стадионах США и в Метрополитен-Гардене. На его стихи уже писал тогдашний мэтр Броневицкий для Пьехи и Таривердиев для Бесединой с Тараненко, пробовал силы бросивший пить Паулс, а он, едва снова не впавший снова в немилость после постановки на Таганке его "Антимиров", пишет после смерти Ахматовой вот этот жизнеутверждающий и вызывающий поэтический некролог. Андрей достойно принял эстафету, я уже выставлял его тут и ещё выставлю много, потому что был с ним лично знаком и он на Сенеже терпеливо слушал отрывки из моей рок-оперы на его слова из "Мастеров" и "Дубовый лист виолончельный". "Серебряные" создали творческий задел на несколько поколений...

Самая знаменитая из блондинок. Про неё всё можно прочесть в поисковиках, вся страна наша ухохатывалась над "В джазе только девушки" и "Этот безумный, безумный, безумный мир". Из всей феерической биографии Мерлин по настоящему интернсно только одно.
В 1951 году Мэрилин познакомилась с Джоном Кеннеди, который впоследствии стал президентом США. Об их романе, а также о романе Мэрилин с его братом Робертом Кеннеди, к которому Мэрилин относилась очень хорошо, говорила вся Америка. Всё это упорно называют слухами, не имеющими доказательств, но они упорно ходят до сих пор. Про блондинок любой дурак (и только!) любит рассуждать, что они дурочки. Какая дурочка могла держать на коротком поводке сразу президента и Генерального прокурора США?

Мэрилин Монро скончалась в ночь на 5 августа 1962 года в Брентвуде (Калифорния) в возрасте 36 лет от смертельной дозы снотворного. Существует пять версий причины её смерти:
убийство, совершённое спецслужбами по приказу братьев Кеннеди во избежание огласки их сексуальных связей;
убийство, совершённое мафией;
передозировка наркотиков;
самоубийство;
трагическая ошибка психоаналитика актрисы Ральфа Гринсона, предписавшего пациентке принять хлоралгидрат вскоре после принятого ею нембутала.

Какова была истинная причина — неизвестно до настоящего времени. А вот что написао ней Вознесенский, бывший тогда в Америке. Он рассказывал мне, какую сумасшедшую реакцию вызвала эта смерть: у Мерлин в течение суток нашлось более сотни последовательниц, покончивших самоубийством. Сам Андрей тоже отдавал предпочтение версии самоубийства. Вот как он написал о её смерти там, по свежим впечатлениям.

МОНОЛОГ МЕРЛИН МОНРО
Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?

Невыносимо,

невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!

Продажи. Рожи. Шеф ржет, как мерин
(Я помню Мерлин.
Ее глядели автомобили.
На стометровом киноэкране
в библейском небе,
меж звезд обильных,
над степью с крохотными рекламами
дышала Мерлин,
ее любили...

Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо,
когда насильно,
а добровольно — невыносимей!

Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее — углубиться.
Где наша вера? Нас будто сдунули,
существованье — самоубийство,

самоубийство — бороться с дрянью,
самоубийство — мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив — невыносимей,

мы убиваем себя карьерой,
деньгами, девками загорелыми,
ведь нам, актерам,
жить не с потомками,
а режиссеры — одни подонки,

мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,

ах, мамы, мамы, зачем рождают?
Ведь знала мама — меня раздавят,
о, кинозвездное оледененье,
нам невозможно уединенье,
в метро,
в троллейбусе,
в магазине
"Приветик, вот вы!"— глядят разини,

невыносимо, когда раздеты
во всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посередке,
в тебя завертывают селедки,

лицо измято,
глаза разорваны
(как страшно вспомнить во "Франс-Обзёрвере"
свой снимок с мордой
самоуверенной
на обороте у мертвой Мерлин!).

Орет продюсер, пирог уписывая:
"Вы просто дуся,
ваш лоб — как бисерный!"
А вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!

Самоубийцы — мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры —
самоубийцы,
самоубийцы,
идет всемирная Хиросима,
невыносимо,

невыносимо все ждать,
чтоб грянуло,
а главное —
необъяснимо невыносимо,
ну, просто руки разят бензином!

невыносимо
горят на синем
твои прощальные апельсины...

Я баба слабая. Я разве слажу?
Уж лучше — сразу!
1963

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Когда я читал этот монолог своим институтским друзьям, уже после первой строфы устанавливалась гробовая тишина. Наверное так понять трагизм жизни и смерти первой блондинки мира смог только Вознесенский. И рассказать. Мурашки по телу...

Осмотрительность так же подобает воину, как и храбрость.
Фенимор КУПЕР, «Зверобой»

Граф уже четверть часа подбирался к облюбованному распадку, прикрываясь полем, как плащом. То, что он не «фонил», Граф не сомневался. А вот то, что не усиливался ментальный фон того, другого, его слегка тревожило. Что-то тут было не так. И пока он разбирался в этих своих сомнениях-ощущениях, прямо у него перед носом лопнули взрывами две ментальные гранаты. А когда дым заклинаний, едва затронувших его, рассеялся, он увидел в дюжине шагов от себя картину, от которой по спине побежали мурашки. Лада…
Она стояла на коленях впереди Хана (это был он!), её роскошные золотые пряди волос были намотаны на кисть левой руки Хана. А в правой руке он держал волнистый кинжал. Лада висела на собственных волосах и в её ментальном фоне отсутствовал даже признак воли. Сомнамбула…Всё это Граф охватил за единый миг,…а в следующий уже летел к Хану в запредельном прыжке, бросив на голову Лады кокон защиты и оберёг с отводом глаз. Уже на подлёте, с занесённой на удар «клюв орла» рукой, он понял свою ошибку. Та, кого он считал Ладой, в противоходе рванула с него защиту, а последовавший за этим удар страшной силы швырнул его на грани беспамятства в песок. Из-за ближнего камня выскочили четверо с дубинками и стали с оттягом бить его по рёбрам. Он ещё пытался вырвать личную защиту из спирали захвата, извиваясь подобно червю, но второй ментальный удар окончательно вышиб из него сознание на всех уровнях…
***
Полковник лежал за пористой глыбой жёлтого ракушечника, мимо которого через минуты должен был прошествовать маленький караван. Уже слышался хруст песка под ногами верблюдов, уже полковник взял в правую руку одну из астр, воткнутых рядком в угол глыбы, когда знакомый голос едва не помутил его разум. То был голос профессора, и сказал он, точнее простонал, одно только слово: «Полковник…». Бонд приподнялся над краем глыбы и увидел дикую даже для него, воина, картину. Профессора, очевидно, тащили волоком на верёвке, так как идти самостоятельно он явно не мог. Сейчас он стоял на коленях, в кровавых лохмотьях: всё, что осталось от одежды. Думать, как профессор попал в ловушку, было некогда. Он достал из кармана ментальную гранату заклинаний, которую на всякий пожарный случай таскал уже неделю, и тут вспомнил: профессора даже малое заклинание из математической магии, использованное в вычислениях вырубало до полной отключки. Значит гранатой нельзя. А с той стороны уже торжествующе кричали:
– Полковник, ласты за голову и пять шагов вперёд.
И снова стон профессора: «Полковник…».
– Почему он не зовет меня, как обычно: Бонд?
Он всмотрелся сквозь непонятное марево в группу.
– Так. Куклы...
У него даже зубы хрустнули от ярости.
– Значит так?! Ошибочка вышла, господа. Получайте!
Из руки его вылетела граната заклинаний, а вслед за ней с обеих рук целый веер астр. С мечом на замахе он рванулся к отряду, который поредел вдвое,…а профессор куда-то исчез, что, впрочем, Бонда мало заботило: кукла. Ему, бля, подсунули куклу, как на рынке подсовывают гниль. Слава Богу, разглядел и прочухал ситуацию. Он спешно двинулся к трудно копошащимся в песке, оглушённым и поражённым астрами воякам. И вспомнил о Графе. Ему тоже могли впарить подобное, это далеко не случайность. И там наверняка Хан! Они уже тогда оценили Графа правильно, он один сдюжил их удары. Он и Олень бились до прихода помощи и, возможно, могли отбиться без неё. И теперь там Хан, а его решили провести на мякине. Недооценили, хорьки. Ну, бля…Он шарахнул, не разбираясь, по всей шевелящейся сволочи уровнем Элоим Цафкиель*, превратив из в груду зомбированного мусора, и рванул к гряде. Уловил слабый фон магического оперирования, нашёл истоптанную площадку, а на ней следы Графа. И боле ничего и никого…

*- Ученик Бога, буква «ламед», имя Шадай (Каббала)

Вы знаете, как выглядит закат за облаками? А вы слышали, как шумит Млечный Путь на звёздном ветру? Маг с феей знают про перекаты серебряных облаков и звёздочки, которые терпеливо ждут, чтобы осветить хотя бы одним лучиком хотя бы одну каплю росы на лепестке розы… И маг с феей знают одну астреечку, с которой фея познакомилась в их с магом звёздных полётах.
Астреечка не помнила, когда она появилась на вечернем небосклоне и засияла, сначала неярко, но потом посмелее, в полную силу. Светила она так ярко, что даже месяц замечал ее всегда, и улыбался своей широкой улыбкой, заметив знакомый лучик.
По этому яркому лучику и заметила её фея, пока маг болтал с месяцем. Астреечка призналась, что она очень хочет посмотреть, что там внизу, за облаками. Фея позвала мага, тот дурашливо дунул в кулак... и изумлённая Астреечка увидела, что облака рассеялись, превратились в туман и растворились. Перед ней открылась река, протекающая по оврагу… Озеро… казалось, что это кусочек неба. И звезды, не такие яркие, как она привыкла видеть и какие-то однообразные. Маг с феей давно улетели, а она всё разглядывала тусклые звёздочки внизу. Месяц глянув в направлении её взгляда, всё понял и пробурчал:
- Звезд на земле не бывает. А огоньки - это просто город. Там живут люди.
- А кто такие - люди? - спросила Астреечка.
- Ну, вроде твоих новых приятелей (Месяц немножко ревновал), только глупее в некоторых вопросах. Они ничего не знают о звёздах, боятся темноты, вот придумали себе огоньки-звезды на земле, хотя мы же всегда тут, а днем - солнце. Но так уж они устроены. Люди, одним словом.
- А они нас видят сейчас?
Астреечка на всякий случай засияла поярче, но Месяц встревожился.
- Эй, а ну-ка убавь свой пыл! Ты еще молодая и глупая. Люди - как только видят новую звезду, так и норовят загадать желание. И тогда ты упадешь, и сгоришь и превратишься в желание.
- Насовсем?
Астреечка испугалась и немножко потускнела, чтобы ее не заметили.
- Да, такая у вас судьба, звездная… Все когда-нибудь должны будете исполнить желание. Иначе не бывает.
- Ой, а когда мое время настанет?
- Не бойся, тебе еще светить и светить. Ты маленькая еще, - месяц улыбнулся снова - Только будь все ж поосторожнее. А исполнительниц желаний и без тебя найдется. Вон, видишь?
Астреечка посмотрела туда, куда показал месяц, и увидела, как яркая звезда вдруг сорвалась с небосвода и полетела вниз… Все произошло так быстро, что Астреечка не успела даже заметить, когда исчезла эта звезда. Просто пропала и все.
«Пожалуй, надо быть поосторожнее,» - подумала Астреечка и с тех пор старалась не сиять так ярко на ночном небе. Ей хотелось гулять по ночному небу и слушать Млечный Путь, болтать с ворчуном, шалить с феей, заглядываться в озеро. Такая вот история, и конец этой истории я узнал от ворчуна...и от феи.
Однажды, когда фея припозднилась в гости, Астреечка, заглянув на берег озера, увидела юношу, не отрываясь смотревшего на воду. Астреечка послушала его мысли (ведь звезды умеют слушать мысли людей).
«Она не хочет меня больше видеть?... Не верю… Не хочу верить… Если хотя бы одно желание, ну почему я не волшебник?!»
Астреечка вздрогнула. Он сказал о желании.
«Неужели никто из звезд не слышит? Или... или придется самой его исполнить и стать… Кем? Или чем?»
«…Вот если бы она сейчас прямо вышла на берег, прямо сюда…»
А ее соседки обсуждали дворцы с мраморными стенами, принцев в них,чудесные сады со сказочными плодами, корабли с парусами, отправляющиеся с кругосветные путешествия, балы с тысячами свечей...
«...Пускай она только придет, я посмотрю ей в глаза и она - в мои…»
Астреечка больше не в силах была справиться с круговоротом мыслей... это была ее судьба. И она так ярко засияла, что ее стало видно всему небу. Месяц закричал что-то, фея взрогнула, а увидев сияющую Астреечку, и всё поняла. Она не успевала! Не успевала? Фея отчаяно рванулась наперерез глупышке!
Всё ведь было не так! Но Астреечка не слышала никого, она слышала только себя, и, зажмурившись, бросилась вниз, разгораясь все ярче и ярче!
Но что за диво? Приоткрыв глаза, Астреечка удивилась и даже испугалась. Она почему-то не сгорела, она висела над самым берегом, а на берегу стояли юноша и девушка. Они смотрели друг другу в глаза, и девушка плакала, а юноша что-то говорил… А рядом стояла фея и дула на обожжённые ладошки. Они все смотрели на Астреечку, и девушка сквозь уже прекращающиеся слезы говорила:
- Не бойся, ты больше не сгоришь! Ты такая прекрасная звезда, и мы...
Юноша обнял девушку и продолжил:
- Она пришла сама, и мы чуть-чуть не погубили тебя, но фея успела увидеть нас и поменять желание, чтобы ты упала ей в ладони. Моё желание и так исполнилось и если бы не фея, ты сгорела бы за просто так, за нашу глупость. Мы бы никогда не простили себе этого. Ты очень красивая добрая... Так свети всегда как можно ярче, чтобы все влюбленные всегда смогли найти друг друга...
И Астреечка, сверкнув на прощанье, взлетела опять на небо. Она ярко светила и не боялась людей.
Только месяц, рассказавший мне эту историю, глядя на нее, каждый вечер бурчал что-то под нос, но и сам не мог не любоваться Астреечкой, которая и вправду стала теперь самой красивой, а ворчал он просто, по старой привычке...
Да маг, мигом вылечив ладошки фее, узнал то, что никогда не узнать старому ворчуну. Теперь их часто видели в звёздных прогулках: маг и фея разыскивают незнакомые закоулочки Млечного Пути, а милая Астреечка указывает и освещает им Путь.
ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩАЯ ЗВЕЗДА, ТО БУДЕШЬ СВЕТИТЬ ЛЮДЯМ, ЧЕГО БЫ ЭТО ТЕБЕ НЕ СТОИЛО.

УТРЕННИК

Я нарвал черемухи душистой,
Освеженной утреннею мглой.
Как в ней много пьяности росистой.
Милая, скорей окно открой.

Я тебя к тебе самой ревную,
Я тебя так тесно обовью,
И тебя цветами зачарую,
И тебя росою напою.

Предо мною тонкая преграда,
Сквозь стекло видна твоя кровать.
Нет, не надо твоего "не надо" --
Дай тебя мне всю поцеловать.

Константин БАЛЬМОНТ

Нет, ну уж и не знаю, где брал он такие слова: да разве же можно тут удержаться, не ответить восторгом, не потянуться струночкой навстречу. Такая любовь легка, но вовсе не легковесна - это её естественная среда обитания. Загнанный в бетонные периметры горожанин, как отзывается в тебе она? А отзывается обязательно: человек создан для любви, как птица для полёта, а может ли быть полёт чище и звонче, чем вот так - наяву, как во сне...

Вчера совместными усилиями удалось протащить в рассылку один пост, хотя по параметрам проходили три. Мало цитат: у шреков с иримед их по 200, но нам, людям честным, пока хватило на один пост - шреки и иримеды имеют по 3-5 рассылок с вязаньем и жратвой, а НЕ ЖРАТЬ чавкают прямо в постах. А мы вот чайку попьём за маленькую победу: настроение - выше крыши!!!

Лесть, говорят, пища глупых, между тем сколько умных людей готовы от времени до времени отведать хоть глоток этой пищи. ДЕФО

Меня с детства привлекал этот жанр: притчами изъяснялся с учениками Спаситель. И наряду со сказками и обычным русским фольклором, я погрузился в мир христианских, ведических, суфийских и прочих притч, а через некоторое время стал пробовать себя в этом жанре. Исключительно для себя, оттачивая мысль и слово до взаимопроникновения их друг в друга, дававшего чудный сплав мудрости эзотерического знания и знания жизни. Все мои эксперименты до срока легли в стол и только попав на лиру, я лет 7 назад начал потихоньку доставать и публиковать свои сокровища. Так в одном из ранних блогов появилась и зажила своей жизнью гордая и любимая до сих пор миниатюра "Любава и Хорс", позже ставшая в строгой переработке в свете нового знания притчей "Любовь и время", усиленная любимейшим же "серебряным" поэтом Бальмонтом. Я встречал её корявые перепевы на многих сайтах и в блогах, но эта серебряная песня жила уютно в моей арийской душе. Позже тема любви захватила меня и явилась поэма, никак не укладывающаяся в избранный жанр, но по духу и задумке это была именно притча "Учитель любви". А потом было потрясение: красивая легенда "Любовь и багульник", слышанная мной от старых казаков, точно легла в форму, чего я так долго добивался. Мне до сих пор не верится, что эту трепетную сказку создал я. На этом фоне жестоким диссонансом звучит "Смерть без любви", но я так вижу, чувствую любовь во всех её не всегда милосердных проявлениях к предателям этого светлого чувства и выражаю это во всех жанрах, доступных моему стилу и фантазии. А не так давно сама жизнь подарила мне феерию "Её учитель музыки...и любви" и я выкладывал её здесь под названием "Свеча горела" со страхом, мне не свойственным, потому что там был сложнейший Пастернак, а сама феерия напоминала "Алые паруса", которые я боготворю. Но не с таким сияющим концом, за что меня упрекали читатели. За это, а не за саму феерию.
Вчера я было поделился в ночных размышлениях с моими самыми верными читателями, что притча, как форма изживает себя тут, на лиру, что Валя душит её и меня жестоко: при 30-50 цитированиях она не попадает в рассылку. Ответы друзей можно почитать во вчерашнем посте. А я хочу сегодня поделиться с вами на мой взгляд самой загадочной жемчужиной моей коллекции, написанной пять лет назад, но не понятой до конца, по-моему, и ныне: "Ум, мудрость и сила духа". Украшением музыкальной темы для меня стала недавно написанная притча "Всё дано."
И, наконец, нежнейшая и наилюбимейшая притча-сказка "Лиру и притчи". В ней содержится как бы и мой ответ на откровенный бойкот Валей и его командой моих откровений на лиру: что-то в них видно крепко достало Ласкового Диктатора. А значит притча была и остаётся действенным средством борьбы за мудрость и честь против чванства и бесчестия. Вот и вся соль моего творения. Я писал, пишу и буду писать! До новых притч, друзья...

Человек — создание по меньшей мере недальновидное, особенно когда сам берется утверждать, что счастлив, или полагает, что может жить своим умом. ДЕФО