Наука вся – невежества обмен,
На новый вид невежества другого.
БАЙРОН, «Манфред»
Несмотря на столь экзотический вид, гость вполне уместно смотрелся в профессорской квартире, где за четыре поколения профессоров появилось много разных диковин. Одной больше, одной меньше…
Гость и диковины, диковинный гость, так определил для себя явление профессор и сразу успокоился. Главное было понять: у него гость, а остальное – потом. Среди розовых кораллов прадеда-океанолога, искусных чучел птиц деда-орнитолога и старинных фолиантов огромной библиотеки историка-отца он сам в старомодном халате, турецкой феске с кистью вместо ермолки и фарфоровым чубуком рядом с ещё двумя попроще на подставке из кипариса, являл некий диковинный экспонат, как продолжение семейных традиций.
– Разоблачайтесь, милейший незнакомец, – слово «милейший» он произнёс с ироническим нажимом, возвращая гостю его же лёгкую и необидную фамильярность, – вешалка и тапочки в прихожей. Шпагу и трость, – он заметил, что гость при оружии, а прекрасная резная трость лежит поперёк стула, – предлагаю поставить рядом с моей тростью. А потом будем пить чай. Вы, ежели сочтёте нужным, представитесь, и мы побеседуем. Например, о явлениях резонансного типа, к коим Вы столь безапелляционно причисляете изучаемый мною парадокс.
Профессор всё более добавлял яду в свою подчёркнутую любезность, но гость только кланялся на каждую шпильку, что профессора раздражало, но странным образом. Неприязни к гостю он по-прежнему не испытывал, хотя одно его явление того стоило. А вот прописные истины, коими решил он попотчевать гостя…Primo: гостю наверное заведомо известна его аргументация. Segundo: ему самому эти истины вдруг показались не столь уж явными. Наваждение…Но остановиться он уже не мог, да и не хотел. Гость же, помешивая ложечкой чай, ждал.
– Резонанс есть неотделимая часть гармонического процесса. Он может сколь угодно увеличивать амплитуду: рушится мост под уланами, на резонансной рыси его проскакавшими. Скрипичный пассаж обваливает кровлю залы в Вене - тоже резонанс звука и конструкции купола. Наконец, летят мои фильтры, рассчитанные на громадные фазовые нагрузки! Но природу колебания резонанс изменить не может. Ноль или бесконечное кружение вокруг некоего центра генерации этих колебаний, а здесь, – он, брюзгливо оттопырив губу, тычет позолоченной ложкой в одну из точек сингулярности, – разрыв, и вот, и ещё один. Это уже не колебание. Тогда что?!
– Это мысли вслух? – оппоненты стоят друг друга – за безупречными манерами гостя яду не меньше, чем среди сентенций профессора.
– Или предложение высказаться?
– Да, уж будьте так любезны, э-э-э…
– Граф Орлов, с вашего позволения. Гость встал, звякнув несуществующими шпорами. Вышло мило.
– Ага, то есть, очень приятно. Профессор Арсеньев.
Юрий Андреевич начал вставать, но, уловив жест графа, ограничился кивком головы, забыв про феску. Вышло «наше вам с кисточкой» – забавно.
– Ну-с.
– Вы правы, вы абсолютно правы, профессор.
Тот молча кивнул и теперь ждал подвоха. Ну не за тем же, воля Ваша, явился этот опереточный граф (хотя похож, похож!), да ещё столь необычно, в чём ещё предстоит разобраться, чтобы учинить экзамен уровня восьмого класса.
–Только не в этом случае. (Вот он, конь троянский, теперь придётся выслушать некую теорию под видом окончательной истины. Ишь маскарад какой затеял, а приди, как все, на кафедру со своим бредом, я выпер бы его в два счёта!)
– Я Вас слушаю. (Обойдётся без титула! Профессор не любил авантюр и интерес его к гостю вместе с его игрой сразу угас.)
– И напрасно, Юрий Андреевич, – иронии и яду как не бывало, серьёзен, собран, а к чему отнести это его «напрасно», он что же, мысли читает?! Этого только не хватало!
– Я граф, хоть и не настаиваю на именно таком обращении.
– Ну точно читает! – профессору стало неуютно под пронзительным взором этого ряженого. – А может и не ряженый?!
– Меня вполне устроит, к примеру, обращение «коллега». Мысли Ваши я читать не намерен – этика не позволяет, да у Вас всё и так на лице написано. А ваши утверждения годятся лишь для чисел финитных и связанной с ними логики Аристотеля. К трансфинитным же числам с их логикой допущения третьего чётного, всё что Вы тут сказали, не относится. А решение спряталось именно здесь.
– Ах, этика не позволяет, а то и спорить не о чем! Простите, граф, больно Вы лихо взял
ись за меня. И помилуйте, читал я у Хинтона об этих числах и многомерностях. Канта притянул, Гаусса, а мучает себя и других аналогиями. А Успенский его через строчку цитирует, вроде истины в последней инстанции.
– Ну, ну, это Вы зря. Пётр Демьяныч, если угодно, сам одна из ипостасей истины, той Истины, что вся только Богу открыта, как Его сознание. А это Великое Единое разъятию подвергли и теперь сих «истин» больше, чем их носителей: каждый норовит про запас вторую иметь – для внутренних нужд.
– Ну и Вы, граф, в гегельянцы рано меня определяете, хоть я и с партбилетом: иначе кафедру получил бы не я, а развесистый пень.
– Знаю, об этом мы ещё поговорим, как и о Вашей лаборатории, – профессор чуть не поперхнулся чаем, – а сейчас давайте простимся…на время.
– Как простимся, зачем?! Почему простимся, а не…расстанемся, например, – профессор уловил в последней фразе что-то такое…
резонирующее (о, Господи!) с настроем беседы, – и почему именно сейчас, когда я понимать стал суть Вашего предположения: смысл – в следах. Вы ведь это имели в виду?
– Вы редкий специалист, мы в Вас не ошиблись, да и мудрено, коли с Вами советовал пообщаться Ваш лучший ученик и соавтор нынешних Ваших мучений.
– Кто это – мы? – профессор спесиво задрал подбородок, досада мучила его,…и вдруг он осознал конец фразы, – А он, юноша-то здесь причём?! Ах, да, песня,…потом предложил гармонический анализ включить в план, мы ещё этот его гимн на уроках…стоп! Тогда все и началось! Он что, тоже – «мы»?!
– Пока не совсем. Но он просил передать, что четвёртое измерение – в Вас. Не дайте его разъять.
см.ранние коментарии!
<¢er>
Не любил откладывать Олень полученное знание впрок. Коли узнал что, а, тем более, знание то тебя на действо кличет – вперёд! Только с Сеней разобрался, а тут полковник со своей химерой силы и власти на базе всё того же знания. Что ж, полковник, так полковник, ну а знание подождёт. Покуда Олень будет изучать тот мир, в котором разошлись их с родом Мороза пути. Без Гвидона тут не обойтись никак. Хазария…
Моё самадхи (просветление) наделало переполоха среди Старейшин. Если перечислить все «подвиги», просто взять и перечислить, то выходит, что всех озаботил, никого не забыл, а уж себя прежде всех. Как говорится: всем сестрам – по серьгам. И всё менее чем за полгода. Вот они, эти «серьги».
СОПЕРНИКИ
Наука вся – невежества обмен,
Международный день защиты детей ‑ это, прежде всего ПРАЗДНИК, а уж только потом напоминание взрослым о необходимости соблюдения прав детей на жизнь, на свободу мнения и религии, на образование, отдых и досуг, на защиту от физического и психологического насилия, на защиту от эксплуатации детского труда как необходимых условий для формирования гуманного и справедливого общества. И ВОТ ТУТ МЫ ПРИОСТАНОВИМ добродетельный размах лозунгов. За ними спрятался такой монстр как ювенальная юстиция, и каждые папа с мамой чётко должны понимать: дело воспитания ребёнка - такое же неотъемлемое право для родителей, как ГОСУДАРСТВЕННАЯ защита ребёнка от насилия физического и духовного. НО НАСИЛИЯ НЕ ОТ РОДИТЕЛЕЙ - ОТ САМОГО ГОСУДАРСТВА. И пока там, наверху решают порождённую хунтой серых полковников дихотомию, которую не придумал бы и Аристотель среди десятка своих знаменитых монад, НАШИХ С ВАМИ ДЕТЕЙ ПОЗДРАВЛЯЕМ С 1-М ДНЁМ ЛЕТА И ОТМЕЧАЕМ ДЕНЬ ЗАЩИТЫ ДЕТЕЙ как ХОЗЯЕВА, а не приглашённые. 
Первый вздох любви - это последний вздох мудрости. АНТОНИНИ БРЕТ
Незнакомец источал буйную силу, разгульное веселье и ещё Бог знает что. От такой адской смеси можно было ждать чего угодно, что и было тут же доказано. Я только коснулся рукояти меча, как щёголь очутился рядом и выдал такую серию в стиле «казачий веер», от которой меня унесло в камыши с гудящей головой, хоть я и успел поставить и ментальный блок и «крыж». Плащ хлыщу, видно, ничуть не мешал и всё же это было пижонство. Меч был уже у меня в руке, когда соперник, узрев меня проворно встающим перекатом, выхватил свой меч и отпрыгнул, разрывая дистанцию. Но я не дал ему такой форы, прыгнув вслед, имитируя прямой выпад в голову, а когда щегольской плащ пижона лизнул траву, просто наступил на его край ногой, а другой выдал жестокую мавашу с левой ноги. Умело поставленный круговой блок смягчил мой удар, но зажатый плащ сыграл с фатом злую шутку. Получив вдогон комбинацию «кельтский крест» и астру, пробившую шляпу с тремя перьями и оцарапавшую темя, он сделал шаг назад и…нелепо приземлился на пятую точку, выставив меч, в такой позе бесполезный. Пижон первый оценил всю комичность своего положения. Очевидно зная, с кем имеет дело, он без всякой опаски глянул на зловеще шелестящее лезвие меча, подтянул полу плаща, ткнул пальцем в грязный и драный край оторочки и горестно покачал головой. Затем поддел тростью отлетевшую на два шага шляпу и долго разглядывал рваную дыру, пробитую астрой. 
Я умолчал, что при пси-контакте с людьми Ваала поймал на себе чей-то взгляд. Долю секунды некто изучал реакцию на само изучение, а почуяв, что сам стал объектом, отступил. Я за миг до разрыва контакта уловил подобие эмоции, некое удивление. Только Никола, с которым у нас установилась прочная духовная связь, был посвящён в подробности. И счёл их настолько важными, что не медля прибыл на Буян, куда вызвал и меня. До Острова я теперь добирался сначала азовской электричкой, а дальше плыл лодкой. Местные калымили доставкой в плавни устья Дона охотников отсидеть зорьку с удочкой на тони. Так называли очищенную от коряг и мусора протоку с «заимками» под рыбалку. Песчаный пятачок среди кустов и камыша, костровище с запасом плавника, часто даже шалашик из камыша, способный укрыть от дождя или солнца, если захочется вздремнуть до вечернего клёва. В штормовке, сапогах, при луке со спущенной тетивой и стрелами в чехле, похожими вместе на удочку в разборе, я подходил под именно эту категорию добытчиков. Невидимый в разборе, висел на поясе в чехле меч, подаренный в Городе мастеров. 
