Наследник огромного состояния, породнившийся с Романовыми, «золотой мальчик», эстет и денди, оксфордский студент, создатель русского модного дома «Ирфе», благодетель русских эмигрантов в Париже и убийца Распутина Феликс Юсупов сочетал в себе несочетаемое... Был добрым ангелом и порочным херувимом. Как все это уживалось в одном человеке?

  Люди всегда испытывают интерес к тем, кто потерял слишком много: язык, родину, возможность жить привычной жизнью. Феликс Юсупов и его жена Ирина, бежав в эмиграцию, оставили в России имения в Кореизе и Архангельском, дворцы в Петербурге и Москве, художественные коллекции, которыми сегодня набит Эрмитаж, сахарные, мясные и кирпичные заводы, антрацитовые рудники. Только проценты с юсуповского капитала составляли 10 миллионов рублей в год. К началу XX века князья Юсуповы - богатейшие люди России, гораздо богаче Романовых. Богатством своим они во многом обязаны знаменитому прапрадедушке Николаю Борисовичу - классическому екатерининскому вельможе, коллекционеру, полиглоту, человеку с дикими причудами и большими заслугами. Николай Борисович руководил коронацией трех русских императоров - Павла I, Александра I, Николая I, которые потом наезжали к нему в гости в имение Архангельское. Екатерина II увенчала князя - по слухам, своего любовника - всеми мыслимыми и немыслимыми наградами, а когда их список закончился, Николай Борисович получил придуманный специально для него жемчужный эполет, который гордо носил на правом плече. Он переписывался с Дидро и Бомарше, наведывался к Вольтеру и проводил с ним время не только за учеными бдениями - он еще перенимал науку богатеть. Чем больше было у князя средств, тем меньше желания их заурядно потратить. Не хуже любой антикварной ищейки он рыскал по Европе, скупая на аукционах скульптуры, картины, книги, приобрел двух Рембрандтов, Библию 1462 года - практически ровесницу книгопечатания. Особую любовь дедушка питал к механическим куклам. За столом в подмосковном Архангельском сидел заводной Жан-Жак Руссо - так сиятельный князь иронизировал по поводу французских просветителей. Из-за этого манекена его праправнук Феликс боялся заглядывать в библиотеку - такой ужас наводила на него фигура с торчащим из позвоночника большим серебряным ключом. Другая заводная игрушка вельможи знакома всем русским детям. Во флигеле родового дворца Юсуповых в Харитоньевском переулке квартировали Пушкины, и неповоротливый двухлетний толстячок Саша застывал в юсуповом саду перед дубом с золоченой цепью. По цепи ходил и разговаривал по-нидерландски огромный механический кот. Да-да, тот самый: «Идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит...».


    На всех постах: сенатора, директора Эрмитажа, директора императорских театров, управляющего фарфоровыми и стекольными заводами России и проч. и проч. - Николай Борисович не обходился без нововведений. Став директором императорских театров, пронумеровал ряды и кресла, чтобы зрители рассаживались «согласно купленным билетам», а не кому где вздумается. Получив в управление Эрмитаж, испросил у папы римского Пия VI разрешение скопировать лоджии Рафаэля и перенес в Питер отдаленные красоты Ватикана. Это был его принцип - иметь мировые шедевры в пределах личной досягаемости. Удалившись от дел, князь воссоздавал Францию в подмосковном Архангельском, обустраивая его на манер Версаля. Дворец, регулярный парк с террасами, аллея из грабовых деревьев, круглая площадка с колоннадой, собственный театр. И только вдали на горизонте синеватая лесная дымка - Россия. В судьбе его праправнука этот сюжет, как положено отражению, зеркально перевернется: живя во Франции, Феликс будет вспоминать стройные сады Архангельского как «дорогой сердцу русский пейзаж». Мемуары скептического праправнука полны картинами дедова безумия, «охмелительной» жизни русской аристократии, не знавшей удержу ни в чем. На вопрос, есть ли у него имения в том или ином уезде, Николай Борисович посылал куда подальше - к управляющему. Прозы жизни не выносил, и со стороны его полное пренебрежение бытом выглядело либо заскоком, либо патологическим скупердяйством - одно время в Архангельском вместо дров топили опилками, пока не спалили часть художественной коллекции. В любимом имении («Архангельское не для наживы, а для забав и услад»), князь запретил землепашество: зерно покупали у соседей, а мужики работали в садах, стригли кустарник, поливали тропические цветы, вдевали золотые серьги в жабры рыбкам и чесали шерсть тибетских верблюдов. Князь всюду таскал с собой любовниц, холопов, псов, обезьян, библиотеку и весь прочий кордебалет. Что там донжуанские списки Пушкина, «почетный любитель художеств» списков не вел, а просто жил, как паша в серале, и выставлял товар лицом: 300 портретов красавиц в архангельской усадьбе - полный реестр его мужских подвигов. По одному взмаху его палочки оголялся весь крепостной театр. Играла древняя кровь: род Юсуповых идет от ногайских мурз, их предки, эмиры и калифы, упомянуты в сказках «Тысячи и одной ночи». Как ни иронизировал Феликс по поводу дедовых чудачеств, он унаследовал их в полной мере. Когда в 1924 году в Париже он создаст модный дом «Ирфе», то будет не столько управлять домом, сколько заниматься отделкой интерьеров и витрин. Драпировать окна желтым шелком, развешивать старинные гравюры, выбирать панели для обшивки стен и придумывать, как усовершенствовать кабинки манекенщиц (мода, она не только для клиентов, но и для моделей). Что до денег, то к ним Феликс не испытывал никаких чувств: имея собственное дело, не имел бумажника. Купюры везде лежали просто так, в конвертах. Свита чудаков и шутов гороховых окружала Феликса и в России, и в Европе - весь в пра-пра-пра, он тоже был весельчак и ценитель оригинального.


   Строго говоря, род Юсуповых прервался задолго до рождения Феликса. Его матушка Зинаида Николаевна за неимением наследников мужского пола оставалась в семье последней - ей отошли и титул, и все богатства. Титул и фамилию с императорского дозволения она передала мужу и сыну. Ослепительная красавица и «девушка с характером», Зинаида Николаевна совершила небывалую для принцессы вещь - вышла замуж по любви. Женихам голубых кровей она предпочла не слишком родовитого Феликса Эльстона-Сумарокова - сущего пруссака с пышными усами. Девиз Сумароковых «Прямою дорогою» как будто специально был придуман, чтобы досадить Юсуповым с их тягой к чрезмерностям, эксцентрике и скандалам. Или Зинаида Николаевна подсознательно искала юсуповское альтер-эго - главноначальника семьи и хорошего отца будущим детям, но без причуд? Если так, то она промахнулась. Глава семьи из Сумарокова вышел никакой. «Солдат» огромным состоянием распорядиться не умел, в искусствах ничего не смыслил, образцовый порядок на Мойке и в имениях поддерживала Зинаида Николаевна. Дети его не слушались. За гомосексуальные выходки умел влепить Феликсу строгача, хлопнуть дверью и обрушить портрет, но влияния на сына не имел. Брат Феликса Николай сыграл с судьбой в быстрые крестики-нолики и в 25 лет погиб на дуэли. Как ни старался Эльстон-Сумароков обуздать юсуповскую кровь - все без толку. Не обуздал и Москву, когда в 1915 году был назначен военным мэром, и надо же, как не повезло, через 10 дней начались немецкие погромы. Без Сумарокова москвичи уничтожали шапки-котелки (немецкую выдумку и прообраз немецкой каски), с Сумароковым принялись «бить немчуру». С должности главноначальник слетел в два счета. В обществе отца Феликс чаще всего испытывал скуку и неловкость, их редкие беседы - тусклый угол с паутиной, в который ставят провинившихся. А вот матушка... Именно такую женщину Феликс мечтал воссоздать потом на парижских подиумах: стройная, элегантная, в безукоризненных туалетах, навевающих грезы о Востоке, окутанная флером аристократического прошлого, такая же легендарная, как ее жемчуга. Одевать женщин «флэппер» - полуночных танцовщиц и беззаботных модниц голливудского кино - Феликсу в Париже было неинтересно. Он вспоминал, как в тяжелых браслетах и кокошнике, с небрежным умением носить драгоценности (среди которых Перегрина - жемчужина, когда-то принадлежавшая испанскому королю, а в 1960-е купленная Элизабет Тейлор), Зинаида Николаевна Юсупова выходила к гостям, и слуга-арап, сраженный ее видом, падал ниц. Феликс родился во дворце на Мойке, роскошью и изяществом не уступающем Зимнему. Во что играет маленький принц, эстет в пятом поколении? Любимые игрушки Феликса - «обжедары». В манерных мемуарах князь, пишущий с архаизмами, с легкими неправильностями, сверкает словечками из дворцового прошлого: «обжедары», «скандализировать». Дарить дамам украшения считалось не совсем приличным, поэтому в горках у Юсуповых во множестве стояли антикварные вещи для витрины objets dart -миниатюры, статуэтки, букеты. Феликс забавлялся с Венерой из цельного сапфира, рубиновым Буддой и бронзовым негром с корзиной, полной бриллиантов. Боги и мавры - любимые персонажи его детских фантазий. Ему нравилось закрыться в мавританской зале, мозаика на стенах которой повторяла орнаменты Альгамбры, обмотаться длинными нитями матушкиного жемчуга, водрузить на голову чалму, пальцы -в многокаратных бриллиантах, и мечтать: он - султан, слуги - рабы, он замахивается кинжалом.



  Пока обыкновенные мальчики играли в солдатиков, Феликс рылся в платяном шкафу, в котором помещалось столько роскошных одежд, вещиц и драгоценностей, что хватило бы на все сказки Шахерезады. Он извлекал оттуда то пышное эспри из страусиных перьев, то бальное платье, усыпанное бриллиантами, то чалму в оттоманском стиле (в Кореизе Юсуповы держали целый гардероб восточной одежды для увеселения гостей). Красоту женской одежды - сборочки, рюшечки, вытачки - Феликс оценил, примеряя на себя. До пяти лет княгиня одевала его девочкой, а он останавливал прохожих: «Смотрите, какой я красивый!». В берлинском зоосаде сквозь решетку пощекотал тросточкой львиный зад: «Обернись, на мне новый костюмчик!». «Настоящий мужчина должен быть или придворным, или военным», - наставляла его императрица, а Феликс сбежал от нее в Оксфорд и сделал сенсацию в английских маскарадах. Ковылять на матушкиных каблуках, мерить взрослые платья - все девочки делают это. Но мальчик в женском наряде, без конца развлекающийся костюмированными балами? Впрочем, удержаться было трудно: в его распоряжении оказался один из лучших гардеробов Европы. Первый парадный выезд в женском платье Феликс совершил в 12 лет. Вместе с двоюродным братом (родителей не было дома) они напудрились, нарумянились, надели парики и жемчужные снизки, закутались в бархат и покатили на Невский - пристанище проституток. В шикарном ресторане «Медведь» им принесли шампанское, Феликс снял жемчуга баснословной стоимости и начал закидывать их на головы соседей, как аркан. Жемчуг рассыпался по полу, его остатки вместе со счетом за ужин наутро прислали отцу.


    Сто лет назад скандальные хроники из жизни Юсупова-младшего занимали обывателей не меньше, чем сегодня желтые истории о трудных детях известных политиков и звезд шоу-бизнеса. И даже больше: в ту стыдливую, немедийную эпоху сюжеты о трансвеститах, извращенцах и наркоманах с богатыми папочками еще не успели надоесть до чертиков. Похоже, родители не слишком верили в возможность перевоспитания Феликса. Во всяком случае, в 1900-м, в год дебюта сына на Невском, они составили довольно странное завещание: «В случае внезапного прекращения рода нашего все наше движимое и недвижимое имущество завещаем в собственность государства в видах сохранения сих коллекций в пределах Империи для удовлетворения эстетических и научных потребностей Отечества».

   Фокусов с переодеваниями Феликс не оставил до самой смерти брата Николая, когда в их балаганчике полилась уже не клюквенная, а самая настоящая кровь. А до этого он еще успел выйти блоковской незнакомкой (в хитоне из голубого тюля, с накидкой из синих и голубых перьев) на сцену петербургского кабаре «Аквариум». На афишах вместо имени исполнительницы стояли таинственные звездочки. Феликс бисировал три раза. На седьмом выступлении по сходству с княгиней и фамильным драгоценностям его опознали друзья родителей. У Феликса был редкий талант попадаться на своих проказах. Когда в Венеции он впервые отправился в публичный дом, то встретил там своего наставника, преподавателя изящных искусств по кличке дон Андриано, старичка в соломенной шляпке. В парижской костюмированной опере заставил учащенно биться сердце Эдварда VII, который весь вечер лорнировал юную прелестницу. Ничего особенного: описания русских маскарадов середины XIX века полны анекдотов о том, как какой-нибудь адъютант Кавелин в розовом домино вскружил голову своему начальству. Беда в том, что на эту шутку клюнул наследник английского престола, и Зинаиде Николаевне пришлось вмешиваться и заминать скандал, после чего идея женить Феликса превратилась в настоящую головную боль. Что до гомосексуализма, то в среде петербургских эстетов оно вкупе со спиритизмом было повальным увлечением. Валентин Серов, писавший Феликса в 1903 году, знал о его похождениях, недолюбливал и за глаза называл «графчиком». На портрете нет следов мажорности -зрителей разглядывает красавец с холодным волевым лицом и нежной улыбкой. «У Феликса в одном глазу - Бог, в другом - черт», - говорила Анна Павлова. Облокотившийся на мраморного дога, Феликс держит за лапу своего любимца бульдога Клоуна. Собаки жили у него всегда, бульдоги - его первые и самые характерные модели, или, как тогда говорили, «манекены».



   Слушать лекции в Оксфорд Феликс приехал в тот момент, когда совершался переход от чопорной викторианской эпохи к стилю ар-нуво, который называли «эдвардианским», в честь правившего короля Эдварда VII. К наукам Феликса не тянуло, зато в Англии он научился блестяще отбивать теннисные подачи (вторая после кузена Михаила ракетка России), подносил цветы Анне Павловой, ввел моду на черные ковры и чуть было не ввел ее на русские костюмы. Снял квартиру напротив Гайд-парка и принялся экспериментировать: оранжевые занавески, стулья в ярких разводах цвета фаянса, лампа синего стекла с оранжевым абажуром - в ее свете лица казались фарфоровыми. На пол заказал мохнатый черный ковер. Хозяйки мебельного магазина принимали Феликса за дьявола и прятались от него за ширмы. В спальне Феликс оторвался по полной, соорудив альков плейбоя: голубая занавеска, на полу ковер, тоже черный, но в цветочек, по углам лампадки. Несмотря на экстравагантность дизайна, в интерьере, как и в костюме, Феликс признавал только проверенное временем. Никому из Юсуповых не пришло бы в голову покупать импрессионистов или шить платья «а -ля Ламанова» с хлебным мякишем вместо пуговиц.




    Маскарады закончились тем, что Феликс женился. Причем по собственному желанию. Они встретились, как и положено небожителям, на верховой прогулке, где-то на повороте горной тропы. Гений чистой красоты, великая княжна и племянница Николая II Ирина Романова явила себя во всей красе, глянула в глаза и прогарцевала мимо. Вот так-то. Не он один жилец вершин! Бредни об алчных, корыстолюбивых, несносных дурнушках, на которых его хотят женить, улетучились в один миг. На Ирине Александровне Романовой женить его никто не собирался. Услышав, что сын решил остепениться, Юсуповы созвали историков, предприняли генеалогические изыскания и возвели корни родового древа к Эмир эль Омру, эмиру эмиров и султану султанов, а от него к самому пророку Мухаммеду - уравняли себя с Романовыми. А накануне свадьбы все полетело в тартарары. Кто-то накрутил царскую семью - кто-то из бывших друзей и любовников Феликса. Чтобы он наконец понял, что с любовью не шутят. Помолвленный, влюбленный и счастливый Феликс сходил на перрон парижского вокзала, когда навстречу ему двинулась фигура графа Мордвинова. Великокняжеский посланник принес дурную весть. Настолько дурную, что предки Феликса непременно заточили бы его в зиндан, бросили шакалам или отрубили голову - Романовы расторгали помолвку и запрещали являться с визитом... Феликс был не из тех, кто уходит в любовь с головой. Он полагал, что тратят себя без остатка только те, кому оставить нечего. Но в этом ударе был жгучий кайф уязвленного самолюбия. Судьба вознамерилась читать ему мораль! Намекала, что ни деньги, ни связи, ни сам пророк Мухаммед не отменят дурной репутации. И он завелся.






   С вокзала бросился в гостиницу к Романовым -плевать на этикет - прямо в номер, без доклада, переубеждать, доказывать, что его очернили. Еще до помолвки князь приходил к Ирине с откровениями, а она, выросшая среди братьев, с детства привыкла слушать мужские истории. Не бойтесь, королева, кровь уже давно ушла в землю, и там теперь растут виноградные деревья... Она и не боялась. Молчаливая Ирина сказала свое слово: или он, или никто. На свадьбе в Аничковом дворце красивейшая пара России продемонстрировала себя во всей прелести и во всем безумии. В качестве свадебного подарка Феликс попросил у Николая II дозволения сидеть в театре в императорской ложе. («Я женился на моей жене из снобизма, а она вышла за меня из-за денег» - его любимая шутка.) На пути в часовню жених застрял в лифте, и из тряской коробки его вызволяла «вся королевская рать» и сам император. Княжна Ирина стояла у алтаря в платье из белого сатина с серебряной вышивкой, в диадеме и фате казненной Марии-Антуанетты. На свадебных венках лежала, высунув язык, черная бестия - бульдог Панч. Родители подарили молодым бельэтаж дома на Мойке, и после свадьбы Феликс вновь погрузился в эксперименты с интерьерами, но на этот раз он вил семейное гнездо, а не обставлял гарсоньерку. Лучистая гостиная сияла шелком слоновой кости, по стенам - голландцы, в библиотеке книжные шкафы из карельской березы и стены изумрудной зелени, аметистовая столовая с архангельским фарфором - смесь рококо, ампира и классицизма. Это строгое и хрупкое сочетание князь любил более всего, революций в искусстве, как и в жизни, он не выносил. Когда революция все же случится, то покажется ему маскарадом в аду. Революционные дни в его мемуарах описаны как торжество дурновкусия. Матросы врываются в крымское имение – многие грубо напудрены и надушены, на волосатых грудях, как головки лука у палаточной торговки, болтаются награбленные жемчуга и бриллианты, отвратительные руки - в кольцах и браслетах. Князь поднимает воротник и садится в мотор, а на фасаде дворца на Мойке, уже превращающегося в казарму, кто-то малюет красный, безобразно растекающийся крест.  В глубине души Феликс побаивался, не он ли всколыхнул эту кровавую вакханалию. Он знал о письме оккультиста Папюса к императрице: «С точки зрения каббалистической, Распутин - словно ящик Пандоры. Заключены в нем все грехи, злодеяния и мерзости русского народа. Разбейся сей ящик - содержание тотчас разлетится по всей России». Вот и разлетелось?

 

 

 

 

 

 

Источник журнал STORY, январь-февраль 2010, Татьяна Скрябина