Без заголовка

Воскресенье, 04 Апреля 2010 г. 01:42 + в цитатник

Прощайте, друзья. Я ушел в свой последний бой 23 марта. Будьте счастливы.
Свой дневник, право его ведения и полного распоряжения его содержанием от моего имени я оставляю своему другу Сергей_Александров1

Понравилось: 16 пользователям

Комментарии (1)

Без заголовка

Пятница, 11 Декабря 2009 г. 23:05 + в цитатник

Тестируем опцию кросспостинга с моим ЖЖ

Метки: кросспостинг

Комментарии (0)

Друзья вспоминают минувшие дни

Среда, 09 Декабря 2009 г. 12:43 + в цитатник

5 декабря 2009 года мы с Михаилом Кузьмичом Балбуцким вспоминали минувшее, рассматривали архивные фото.
Снимок этого события любезно предоставлен Сергеем Темкиным.

(700x525, 154Kb)

(700x525, 172Kb)

Метки: михаил кузьмич балбуцкий

Понравилось: 1 пользователю

Комментарии (3)

Георгий Панин с книгой своих воспоминаний

Пятница, 12 Июня 2009 г. 22:09 + в цитатник

Встреча автора с книгой 2 августа 2008 года

Метки: г.н. панин с книгой

Понравилось: 1 пользователю

Комментарии (1)

Конец публикации воспоминаний

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 21:49 + в цитатник

Я заканчиваю на этом публикацию виртуального Дневника. С учетом имеющихся документов, возможно, дополню текст иллюстративным материалом. Буду признателен всем за предложения и пожелания. Благодарю вас за внимание. С уважением и наилучшими пожеланиями,
Георгий Панин,
младший лейтенант в отставке,
командир взвода танковой разведки.

Понравилось: 1 пользователю

Комментарии (0)

Двадцать девятый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 21:32 + в цитатник

От шеи, между лопатками моими потекла вода, и я понял, что это не сон и что я еще живой.
- В Бога, в душу, в артиста, в селезенки, в печенки …, - комбат перечислил всю анатомию человека и заключил. – Сгинь с глаз моих, немедленно, в Бога, в душу и вообче… .
Я побежал, и пятки мои влипали в задницу. На бегу услышал:
- Артист из погорелого театра, язви его в душу ….
Я забежал в дом, и двери шибко хлопали, открываемые моим напором. Механик спросил:
- Что рано, товарищ младший лейтенант?
- Туфли ноги жмут, - ответил я и сел на стул, вытирая лоб рукавом фрака.
- Сейчас сыщем попросторнее, - ответил механик, и открыл нижний ящик шифоньера.
Я закурил и сокрушенно изрек:
- Нет мира под оливами.
- Не надо больше никаких туфлей, - сказал я механику.
И подумал: «Факир был пьян и фокус не удался».
- А в сапогах при таком одеянии выходить в люди не годится, - и механик сунул башмаки назад в ящик.
Снял я онегинскую одежду, сказал механику:
- Прибери.
С вечера до полночи мы с механиком дежурили у танка. Пришли, я упал на койку и добрым сном проспал до утра. Радист отсыпался на другой койке. Утром позавтракали и разошлись по местам. Часа в два дня пришел комбатовский механик и сказал, что меня вызывает комбат. Зашел в дом, и рапорт, как положено:
- По вашему приказанию… .
Комбат взял меня за руку, что у виска, и сказал:
- Не фордыбач. Садись. Дело есть. Борис! – позвал старшего сержанта, который в соседней комнате прибирал после комбатовского обеда стол.
- Я здесь, - отозвался Борис.
- Не, так дальше жить нельзя. Упала дисциплина в этом войске. Сутки баклуши бьем, и вот результат.
- Слушаюсь, товарищ капитан! – отрапортовал Борис, стоя в дверях.
- Ладно, хоть так. Садись, - он показал на стул.
Сержант Борис сел.
- Кухню возьмешь на прицеп и увезешь на передовую, в деревню, словом. Там разыщешь капитана пехотного, - он назвал фамилию капитана, и я ее запомнил.
– Бориса с кухней оставишь у пехоты. Потом, - глядя на Бориса, - мы тебя разыщем.
- Все готово? – спросил комбат.
- А как же! – ответил Борис, и мы вышли из дома.
- Вам вчера попало, товарищ младший лейтенант?
- Не очень чтобы.
Я шел и думал, как прицепить кухню? В корме у танка два крюка, а в центре нет. Кухню с краю цеплять нельзя. Но ребята нашли кусок троса, зацепили его за оба крюка, прикрутили проволокой, нашлись пластины с болтами, и кухня была готова к поездке.
Как на марше, я сидел на лобовой броне, обняв пушку, а Бориса я усадил за башню, чтобы наблюдал за кухней. С холма на холм и через ручей мы степенно катили к деревне. На последнем гребне холма в стороне разорвались две мины или снаряды, шальные, видно. Остановились на окраине деревни, и я быстро нашел и доложил, что кухню привез, пехотному капитану. Капитан, помощник по хозяйственной части, уставший. С воспаленными глазами и небритый, благодарил за кухню. Велел загнать кухню во двор, а сам ушел искать грузовик с продуктами, который должен впредь находиться при кухне. Механик мой сидел на корточках на жалюзи и приветствовал пехоту:
- Привет, пехота! Подходи питаться!
А Боря тем временем отворачивал барашки крышки котлов и готовился к раздаче пищи.

(509x699, 45Kb)

Метки: между лопатками туфли жмут кухня на прицепе у танка

Комментарии (0)

Двадцать восьмой текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 21:20 + в цитатник

Степан мог часами рассказывать о Шолохове и любимом им Тихом Доне. Да только часов-то этих было мало. Как-то Степан спросил Андрея:
- А поскакал бы ты, Андрей, на коне домой?
- Упаси Бог. Упаду я, Степа, с коня, и шагу он не ступит. Боюсь я их, коней-то.
Потом Степан скажет мне:
- Ить есть такие мужики, с коня падают. Чудно, накажи Господь, слышать такое.
Как-то случилось дело очень редкое. Скажу, небывалое дело. Два наших батальона вели бой, а наш был в резерве. Мы стояли в какой-то немецкой деревне и часть танков, выкопав капониры на краю кладбища, загнали в капониры и, как могли, замаскировали. Старик немец, фанатик и нацист, перерезал себе горло кривым садовым ножом. Считал, видно, себя оскорбленным, что мы были тут и на кладбище закопали свои танки. У танков по очереди дежурили по два человека, а жили в немецких домах. Гражданских людей из немцев было мало в деревне, да и то старики и старухи. Тишина стояла нудная и тягучая, и давила на уши. И только километра за четыре слышны были разрывы бомб. От тишины этой и безделья неспокойно было на душе. И тут-то я выкинул номер. Я нашел цилиндр, фрак, рубашку с запонками, штаны, туфли. Все это одел на себя, а механик помог приладить бабочку. Когда надевал фрак, механик сказал:
- Удивительный пиджак. Видно, мануфактуры не хватило.
Взял в правую руку трость. Трость имела медные бляхи с изображением крепостей. Видно, где побывал хозяин трости, те виды города и лепил на трость. Были на бляхах названия городов. Покрутился у зеркала, а механик сказал:
- Как в театре.
Пойду, думаю, пофланирую. Пусть честной народ, танковый люд, значит, посмеется. Иду это так, степенно, и тростью положенные движения устраиваю. А вот и народ танковый.
- Привет! Я ваша тетя, - сказал ротный командир.- Вызвездился на мою шею. А хорош, сукин сын, и наряд ведь отыскал по себе.
Меня осматривали со всех сторон, и замечаний по моему театральному туалету не было.
- Минуточку, товарищ Онегин. Промашка у вас случилась небольшая, - изрек Яша, командир взвода, и втиснул мне в зубы сигару.
Кто-то чиркнул зажигалкой. Я прикурил. Всякие-разные эпитеты в мой адрес ребята выдавали как из рога изобилия. План мой был очень даже прост. Обойти все экипажи, и пусть зрители оценят мой артистический талант и позубоскалят. Пусть народ развлекается. Можно было и арию Онегина спеть: «Мелькнет заутра луч зарницы, и заиграет яркий день».
А только не получилось. План был сорван и яркий день стал хмурым. Откуда-то, озабоченный своими мыслями, образовался комбат. Он шел, смотрел себе под ноги и шевелил губами. Я отвернул голову. Он прошел было шага два мимо меня. Остановился, спросил:
- Кто такой, что за представление, кто разрешил?
Компания враз умолкла, и все ждали, чем кончится дуэль между Онегиным и Ленским. То бишь, между мной и комбатом. Я повернул голову. Комбат тут же меня узнал. Он оторопел настолько, что забыл все слова, какие положено произнести в столь необычной обстановке.
- Ш-ш-што? - прошипел комбат. – Ты что это комедию устроил? Что за театр?
Я стоял смирно, но рука с тросточкой мелко начала дрожать. И почему-то узкими стали туфли. Стало давить ноги.
- Нет, вы посмотрите на него, - обратился комбат к ребятам, ища сочувствия и поддержки. – Стоит, хоть бы хрен. Как огурчик солененький. А? Слушай, может, ты арию споешь, эту, ну, как ее? «Устал я греться у чужого костра». Или какую другую. А мы попросим. В ладоши, стал быть, похлопаем. А как же? Артисты, они ведь любят, когда хлопают в ладоши.
И хлопнул в ладоши два раза.
- Вот так! Что молчишь? Или язык к заднице прилип, а?

Метки: на коне домой капониры на кладбище цилиндр-фрак-трость план сорван

Комментарии (0)

Двадцать седьмой текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 21:08 + в цитатник

Капитан и старшина стоят на шоссе и с красными повязками на рукавах. Капитан поднял флажок и ткнул им в небольшую дальность. Туда, дескать, подъезжайте и остановитесь.
- Кажется, приехали, - скажет старшина-технарь, и будет думать, что назад с таким шиком уже не поедешь.
Остановились.
- Документы, права, маршрутный лист, и кому принадлежит машина, - спросил участливо капитан.
У всех технарей права есть, и больше ничего.
- Ишь, генералы объявились, прогулку устроили, - скажет капитан с красной повязкой.
И технари спокойно, открыв дверцы мерседеса, вылезут. Познавательная прогулка по иностранной территории окончилась. Голоснут. Грузовик, скрипнув тормозами, остановится. Шофера на фронте – народ бывалый, много повидавший и разговорчивый. Шофер грузовика тоже поймет этих «лихачей», и старшему сержанту, шоферу летучки, что сядет в кабину, скажет:
- Плохо, когда своего автомобиля нет.
В нужном месте технари слезут и придут в свою обитель. Андрей спросит:
- Где вас носило?
И как на духу, все, как было, технари расскажут своему командиру всю историю.
- Дурью маетесь от безделья, а у Батиного доджа клапана барахлят. Шепелявит он по выхлопу.
- Эка невидаль – додж!
Саквояж с мелким инструментом возьмут и пойдут к доджу. Додж, однако, машина ответственная. На нем три рации установлено. И радистами работают на рациях знатоки своего дела.
- Привет технарям, - скажет радист-старшина.
- Низкий поклон покорителям эфира, - ответит технарь-старшина, и, изладив зазоры по щупу в клапанах, прокатится на додже. Товар лицом сдаст. Шофера с доджа нет. Он уехал с Батей по делам на виллисе. Шофер виллиса лежит на излечении в госпитале. Не раны лечит, нет. Любвеобилен он. От любви проклятой этой и попал он в особую палату. Батя знает, в чем тут дело, и ждет донжуана для душевной беседы. Поклоны и подарки донжуану не шлет. А тот вскорости и явился. И выдал ему Батя все сполна. Батя удивительно в таких случаях ведет разговор. Воспитывает деликатно, без мата и не повышая голоса. «Лучше бы в морду заехал пару раз», - подумал донжуан, и бросало его в холодный пот и в жар от Батиных глаз и, опять же, оттого, как Батя декламировал свою речь.
- Приготовь машину. Через пятнадцать минут поедем в батальоны, - прикажет полковник.
- Слушаюсь! Разрешите идти?
- Ступай.
Высокий и красивый, ладно скроенный по всем статьям, донжуан четко повернется и пойдет готовить виллис. Они поедут в батальоны, и злобы ни тот, ни другой не заметят в сердце каждого. Красотка с туго заплетенной косой и на стройных ногах, неся на коромысле два ведра воды, попадется им в пути. Донжуан метнет на нее взор. Взор этот перехватит Батя, улыбнется уголками губ и подумает: «Где мои тридцать три года?»
С.П.А.М. – это сборный пункт аварийных танков (машин). Своим ходом и на буксире туда прибывают танки. С.П.А.М. один на весь танковый корпус или армию. Это завод на колесах со своими токарными, фрезерными станками. Много сварочных аппаратов, а также бензорезов. Своя электростанция.
Если болванка прошьет борт танка, не обязательно она угодит в боекомплект или в баки с горючим. Она может оторвать ноги, или одну ногу. Или разворотить туловище. Попав в башню сбоку, размозжит голову или пройдется по плечам. Танкистов схоронят. А танк с дырками угонят на С.П.А.М.
Много танков там соберется. Образуется очередь. Какой-нибудь механик прошмыгнет без очереди. Механики с других машин вдоль и поперек его изматерят. Душевно, без злобы. Всем хочется скорей на отремонтированной машине вернуться в свою бригаду. Их ждут. Каждый танк на счету. А ведь технари на С.П.А.М.е тоже мастера своего дела. И какие! Тоже, когда большое наступление и танков скопится много, и не спят, и пожрать некогда. Чтобы дыру закрыть, надо выточить болванку на токарном станке, забить ее «милашкой», обварить и мазнуть краской. Эстетика нужна и на войне. А как иначе? Танк ведь он мой, он наш, и должен быть красив и ладен. На С.П.А.М.е меняют пушки и башни с пушками, моторы и радиаторы. Делают машины боеспособными. И зачастую под бомбежкой. Работают и ночью.
Упадет звезда счастья, и технари спамовские поют песни, поиграют на инструментах.
После Венгрии воевал я немного в Польше и в Германии. А только и холерики, и неврастеники, и прочий хороший народ на войне стает еще лучше. Обстановка заставляет быть лучше, чем ты есть в натуре. И технари, и танкисты, как и в Венгрии. Только звать и фамилии другие. Все, как должно быть на войне.
Как-то Степан сказал:
- Уцелею, подамся я, Гошка, в корреспонденты, накажи Господь.
- А зачем, - спросил я и приготовился слушать.
- А чтобы, значит, описать всю нашу жизню, как она на самом деле есть. Пусть люди читают и знают все по порядку.
Я попытался за Степу рассказать, как мог, нашу жизнь. Выполнил вроде его мечту.
Как-то Степа, увидев своего механика, изрек:
- Ты посмотри, на кого похож. Морда, накажи Господь, в саже и масле. Эфиоп, а не человек. Утрись.
В вещмешке у механика хранились необходимые пожитки – бритва, помазок, чашечка, иголка, нитки, запасные портянки, полотенце, кусок мыла. Письма от родных и от девчонки, тетрадь с карандашом и еще разные предметы быта. Из-за щитка приборного механик достал мешок, развязал, достал полотенце, вытер остервенело лицо и, сунув полотенце в мешок, спрятал. Полотенце не стираное. А кто будет стирать? Да и надо ли? Такие мешки были у всех. Только у Степы в мешке книга «Тихий Дон». Сгорел мешок вместе с танком и с «Тихим Доном». А Степа выпрыгнул и уцелел.
- Писатель, он ить книгу создает по строчке, по листику, впитывая свои наблюдения в себя от жизни. Как пчела в улей таскает мед, - рассуждал Степан.
- Жизню людскую писатель знает, потому как он инженер человечьей души. Тут талант нужен. Вот, наш зампотех. Энтот инженер по танкам и машинам. Он тебе с закрытыми глазами обрисует каждый болт, каждую шестеренку. Он видит весь танк скрозь. Учился, может быть, и в академии. Всякую технологию и механику изучал. Других учить могет. Книга, она ить тоже жизни учит. Шолохов один из писателей на всей земле знает нашу жизнь казацкую. Потому как с казаками и самогон пил, и с шашкой скакал. Революцию на Дону делал.

Метки: спам шолохов "лихачи" приехали невидаль-додж донжуан от любви проклятой танк с "тихим доном"

Комментарии (0)

Двадцать шестой текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 20:51 + в цитатник

Технари

В летучке типа «А» они ездили, и жили, и спали, и ели. Это ихний дом и работа. Всё тут. Летучка это фургон с козырьком над кабиной. В козырьке даже очень хорошо можно спать, и всякие там хунды-мунды помещаются. Фургон укреплен на раме ЗИС-5. ЗИС-5 везде пройдет, пролезет. Прост и надежен. Изумительная машина. Андрей, техник-лейтенант, командир летучки, два старшины, мужики, лет по 32 каждому, и шофер, старший сержант.
Степан, бывало, говаривал:
- Ить сатанинский народ наши технари, мастера, блоху подкуют, накажи Господь.
Мастера – это верно, знатные технари наши. В летучке верстак с тисами, вдоль бортов скамейки с ящиками. Все уложено, прибрано, не бренчит, не брякает. Инструмент весь прибран и в рабочем состоянии. Непосредственный начальник у технарей замкомандира бригады по техчасти, инженер-майор. Придет иногда к технарям, попросит:
- Чайку вскипятите, побалуемся, пока время позволяет.
Чайник, во все стороны пузатый, кованый, красной меди, украшением служит. Чем-то домашним от него веет. И похож на кустодиевских купчих. Распалят лампу, и направят ее, шипящую, в пузо чайнику. Фарфоровый с позолотой заварочный чайник украсит обстановку. Станут пить чай и вести степенный разговор про жизнь, но не мирскую. Инженер немногословен, спокоен. Обычно команд не выдает. Технари знают все без слов. Работают слаженно, без суеты и быстро.
Когда идут бои, танков немало покалеченных. И технари и не спят, и не едят сутками. У технарей был танк без башни. Большую дыру, которую обычно накрывает башня, и катается на стальных шариках, закрыли брезентом. Под брезентом и домкраты, и кувалды. А только в танковых войсках кувалду называют милашкой. Валы, шестерни, болты и прочее. Пила поперечная, топоры, кирки, ломы. Все, что надо, и ничего лишнего. Механиком на этом танке-«хозяйке» Юсуп. Он был ранен, контужен жестоко, когда работал на линейном танке. Попал в медсанбат и вернулся в свою бригаду. Его на линейный танк бригадные медики садить не разрешили. Из-за контузии. Он с медиками поспорил, но его убедили, и работает с той поры на «хозяйке». Когда сильно психанет, начинает заикаться. Стараются его не расстраивать.
Чаю попили. Инженер скажет:
- Достаньте мне чайку. Пару коробок.
- А мы вас чайком сейчас и наградим, - скажет Андрей, и принесет коробки четыре чаю.
- У Аркадия, - скажет, попросили. – У него чаю этого полный ящик.
Пожмет каждому технарю инженер руку и скажет:
- Ну, я пошел.
У технарей наших есть аккордеон, баян и гитара. Шофер добыл небольшую трубу и дудит в нее. А только у него ничего не выходит. Не вовремя нажимает на клапана, и мелодия не та идет из трубы. Чисто горе, хоть пляши. Когда обстановка позволяет, играют технари на инструментах. Веселят народ. Как-то пришел начальник штаба бригады и принес часы на ремонт.
- Останавливаться стали, - говорит, - ты, Андрей, посмотри, а после принесешь.
Андрей к уху поднес часы:
- Стоят. Часы знатные. В серебряном корпусе. С двумя крышками. Павел Буре, швейцарские.
Андрей постелил на верстак чистую тряпицу, поднял бровь, и бровью прижал вставленную линзу. Дело было пустяковое. Промыл бензином, смазал особым маслом и пустил часы в ход. Понес часы в штаб бригады подполковнику. Зашел в дом штабной, спросил:
- Войти можно?
- А ты уже вошел, - ответил штабной капитан.
- Часы вот принес товарищу подполковнику.
Отдаст часы, и подполковник спасибо скажет.
- Намедни слышал я, как Степан, взводный, из первого батальона, сказывал, что ты, Андрей, подковать блоху сможешь, - спросил капитан. – Ну, так как? Подкуешь или нет блоху-то?
Андрей пожмет плечами. «Ни к чему пустым делом заниматься, - подумает Андрей, - не время». А ответит:
- Больно мизерное существо, блоха-то.
- Блоха не танк, - ответит капитан. – А все же?
- Попробовать можно, - скажет Андрей. – Только не сейчас.
Выйдет из штабного дома и подумает: «Привязался со своей блохой. От ремонта танков руки гудят, в стороны кидает от усталости. А он – блоху ковать. На черта кому она нужна. Пусть некованая скачет».
Лихо могут технари водить танки любой марки. Без ключа зажигания, подав напряжение на трамблер, заведут любой автомобиль и поедут. На мерседесе и покатили в сторону фронта. Машина знатная, и блестит черным лаком.

Метки: технари летучка зис-5 танк-"хозяйка" без башни "милашка" часы буре на мерседесе

Комментарии (0)

Двадцать пятый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 20:13 + в цитатник

Чечетка.

Мы совершали скорый марш по бетонке, всей бригадой. Остановились для проверки ходовой части. Так положено. Механик мой и его помощник открыли надмоторные жалюзи и, повозившись чуток в моторах, закрыли жалюзи и связали проволокой скобы-ручки, приваренные к створкам жалюзи. Помощник спрыгнул, а механик … А механик стал выбивать чечетку. Я запел:
- Сербиянка шьет портянки, кудри вьет, на вечор собирается. Сербияночка моя, ты не собирайся.
Механик попросил:
- Быстрее!
Я запел быстрее и совсем быстро. Он снял шлем и бросил на башню. Рыжие его волосы цвета догоравшего костра пригладил обеими ладонями, согнул руки в локтях, ладонями кверху, и бил чечетку по стальным крышкам жалюзей. Лицо его озорное, и все в пыли и в саже, покрылось улыбкой губ и глаз. Давно не стираный, весь серый от пыли, пота и сажи, подворотничок белел под подбородком двумя клинышками. Комбинезон, двумя пуговицам незастегнутый, сверху подпоясан широким коричневым ремнем, и на ремне, в кобуре, изодранной царапинами, пистолет. Под комбинезоном, на гимнастерке позванивали медали и орден. Штаны комбинезона одеты поверх кирзовых сапог и не застегнуты на пуговицы, а скручены телеграфной проволокой. Он среднего роста, кряжист и упруг. Я продолжал:
- Эх, раз, что ли, да еще раз, что ли, эх, раз, еще раз, еще много-много раз.
Вытянув руки ладонями внутрь, он как бы показывал, что чечетку можно выбивать на столь малом пространстве. Я пел:
- Запрягай-ка, тятька, лошадь, серую, косматую. Я поеду на деревню, девицу сосватаю. Эта серая лошадка, она шагом не бежит. Чернобровая девчонка на груди моей лежит. Эх, раз, что ли… .
Ребята с других экипажей подходили, и мы стучали ладонями. Помощник механика, азербайджанец и ашуг до войны, со сладостной и дикой мордой, повторял:
- Вах-вах-вах!
Красивый был парень. Согнув правую руку в локте и наладив ее свечой, а левую отведя назад, весь в ритме чечетки, он был красив и прост, отдыхая душой и телом, механик это. Россиянин и сын российский, он на какое-то время был далек от войны. И мы тоже.
- По машинам! Заводи, - смиренно и приглушенно раздалась команда.
Завели, и, шурша гусеницами по бетонке, рванули с места. Я сидел на лобовой броне, обхватя левой рукой пушку. Голова и плечи механика выступали из люка. Я ласково постучал рукой по его шлему. Он, повернувшись, подмигнул и улыбнулся. Ничего, дескать. Живем пока. От маленького этого концерта было весело и спокойно. Я напевал, будучи под впечатлением от чечетки:
- Эх, раз, что ли, да еще раз, что ли…
- Громче, - попросил механик.
- …Чернобровая девчонка на груди моей лежит…
Прокатились, сколько надо, развернулись в линию, и пошли в атаку. Танки, они ведь для того и созданы, чтобы ходить в атаку. Они в атаку идут первыми. И всегда бывает спокойней, когда танки сопровождает пехота. А если еще и самоходки, ну, тогда вообще малина, а не жизнь. Только не всегда так бывало.

Вот два характерных фото советских танкистов в Венгрии в 1945 году. Из архива старшины Сидорова (Прим. ред.)

(477x699, 47Kb)

(699x487, 55Kb)

Метки: чечетка сербиянка шьет портянки эх-раз вах-вах-вах

Комментарии (2)

Двадцать четвертый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 20:01 + в цитатник

В.К.П. (б.)

На войну я ушел комсомольцем. И был у меня еще значок Ворошиловского стрелка. Перед особо важным боем проходило, обычно, партийно-комсомольское собрание. Батя скажет:
- Завтра коммунисты и комсомольцы должны быть впереди.
Они всегда были впереди, а только завтра будем брать особо важный пункт стратегического значения. Ну и хрен с ним, с этим пунктом. Много на войне бывало таких пунктов. Комиссар спокойно поведет беседу, хитрым и умным умом своим определит настроение каждого. Подсобит словом, если надо. И тихо уйдет. Комиссары народ особый. Ленинская душа и правда у них, потому как им дано смотреть далеко вперед. И говорят они просто и понятно, согласно своему интернациональному сознанию.
В Германии, по эту сторону Одера, не доезжая да него верст 200 или 150, произошел в моей жизни особый случай. После короткого отдыха бригаду пополнили танками и экипажами. И мы поехали на выжидательные позиции. Подскочил к моему танку виллис. Из него выпрыгнул комиссар, майор. Поднял руку. Я дал знак, чтобы механик остановил машину. Майор сказал:
- Не успел я тебе, товарищ Панин, вручить кандидатскую книжку в обычных условиях. Разреши, я ее вручу сейчас.
Вручил книжку и добавил:
- Отныне ты член В.К.П.(б.), коммунист, значит. Остальное тебе понятно.
Поднял руку и сказал:
- С Богом!
Мы покатили вперед, а комиссар постоял, посмотрел нам вслед и помахал рукой. Я тоже помахал рукой. О чем думал этот давно уже не молодой мужчина, мне неведомо. А только наверно он задал сам себе вопрос. Так я думаю.
«Как сложится судьба, жизнь, значит, у этого молодого парня, которому я сейчас вот вручил билет, уцелеет ли? А что он, парень этот, исполнит свой долг, я в этом не сомневаюсь».
Так наверно он думал о всех, кому вручал билеты члена В.К.П.(б.)
Рано утром, еще до зари, когда по красной и зеленой ракете начнется атака, член В.К.П.(б.) хоть на метр, на полметра, на долю секунды вырвется вперед. Другого не дано. И в конце боя, быть может, умирая, он постарается быть впереди хотя бы на метр. Хотя бы на полметра. Вперед, друзья, вперед, вперед, вперед! И ничем он, этот член В.К.П.(б.), от других не отличается. Ест, как и все, из общего котла еду, приготовленную Аркашкой или Борькой. Так же одевается, и наград у него не больше и не меньше, чем у остальных. И поет песни, если доведется, общим кагалом. И смеется, и пляшет, грустит и плачет, выжимая из себя скупые, еще не просолевшие от молодой жизни слезы.
В бой мы шли за Родину, за Сталина. Так было. И все это знают, кто воевал. Только, идя в бой, мы защищали самые справедливые и просто сказанные идеи Лениным. И всё. Умирая, они, эти члены В.К.П.(б.), и, в первую очередь, именно они завещали нам очень многое. И, в первую очередь, чтобы больше не было войны. Как можем, мы, живые, стараемся, чтобы ее не было. Никогда! Мы говорим мертвым: «И тридцать лет пройдет, и триста лет пройдет. Никто у нас войны забыть не сможет».
А память о минувшей войне заставляет вести бой за мир на всей планете. Этот бой ведут все люди доброй воли. И бой этот они выиграют.
Когда на обелисках, могилах, памятниках я читаю фамилии погибших, я знаю, что среди них были члены В.К.П.(б). Только против таких фамилий должно быть написано - В.К.П.(б). Это было бы справедливо. Особо заслуженно. Приведет к обелиску дед-фронтовик внука, а тот спросит:
- Деда, а что такое В.К.П.(б)?
Сядет дед с внуком на скамейку и скажет:
- Я сейчас тебе расскажу, и ты, пожалуйста, запомни, внучок. На всю жизнь запомни.
И расскажет дед внучку, как сможет, как сердце велит, вспомнив свою молодость и ребят, что были с ним рядом. И про живых, и про мертвых. Только мертвые для него, деда этого, тоже ведь живые. Для него, для деда, они хоть и захоронены во всяких разных странах, да и в своей родной земле, а только просят, требуют идти вперед. Только вперед. И дед идет. Вперед.
Время летит быстро, как танк в атаке. Не станет деда. И уже его внук придет к обелиску со своим сыном. И сын спросит, что такое В.К.П.(б)? Отец расскажет все в точности, что слышал от деда.
Жизнь обогащает людей памятью своей. А люди вечны. Значит, будет вечна и память. После исполненной песни самим Кобзоном я долго не спал. Ворочался и вздыхал. Ходил на кухню и курил, чай пил. И привиделись мне ребята, друзья мои военных лет. Увидел и лица, давно позабытые, и кто, и как говорил, и в чем был одет. Песня, она ведь как жизнь, а жизнь, как песня.
Встает заря на небосклоне,
Встает с рассветом батальон.
Механик чем-то недоволен-
Ремонт машины боевой.

По полю танки грохотали.
Танкисты шли в последний бой,
А молодого лейтенанта
Несли с разбитой головой.

Мой танк уж пламенем пылает,
И башню лижут языки.
Судьбы я вызов принимаю
Через открытые люки.

Поднимут нас из-под обломков,
Наденут на плечи каркас.
Помчатся танки по просторам,
В последний путь проводят нас.

И понесутся телеграммы
Родных, знакомых известить,
Что сын ваш больше не вернется,
И не приедет погостить.

В углу заплачет мать-старушка,
Слезу смахнет старик-отец,
И дорогая не узнает,
Каков танкисту был конец.

И будут карточки пылиться
На полках позабытых книг.
В танкистской форме, при погонах,
Тебе я больше не жених.

Непритязательную эту песню мы пели в госпитале. Услышал и запомнил, как ее пел Иван Авдеев.

Метки: за родину за сталина вкпб кандидатская книжка внук придет к обелиску тебе я больше не жених

Комментарии (0)

Двадцать третий текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 19:32 + в цитатник

У Аркадия были свои заботы. У нас тоже были заботы – нам надо было двигаться куда-то вперед. А куда? Про это знал только наш Батя и его штаб. Мы двинулись все бригадой, а, может, и всем танковым корпусом. Когда бригада развернется и сорвется с исходных позиций, танк надо гнать вперед и только вперед.
Гнать надо, не смотря ни на что. Пожары, дым от них, разрывы бомб и снарядов, лязг и скрежет гусениц, пыль от танков, стрельба из танковых пушек и пулеметов – вся эта катавасия стержнем схватывает все тело. Святая злость, жестокая ненависть и презрение к фрицам спокойно куда-то запрячут страх. И о нем забудешь. Как будто ты стал стальной частью машины.
Слева и справа ребята, твои друзья и товарищи, тоже гонят танки вперед. Если экипажу повезет, и в полном составе он долго уцелеет, беспокойства мало. Ить какой могет быть разговор в танке. Скажешь механику, чтобы взял влево или вправо. "Короткая" – шумнешь ему, а командир башни произведет выстрел по цели.
"Да ить попасть надо, - говаривал при жизни Степан. -А немец, он не дурак, накажи Господь. Он поймал тебя в крестик прицела и ждет, чтобы ты подкатил поближе. А ты в это время подставил ему борт, потому что объезжал, ну, скажем, воронку. И жить тебе осталось времени столько, за сколько мгновений долетит болванка из фрицевской пушки. Проломит эта паскудная болванка бортовую бронь и угодит в боеукладку. Снаряды сдетонируют и взорвутся. Разнесет в клочья твое сильное молодое тело, разнесет и весь экипаж. Баки с горючим взорвутся. Горючка разольется, и будет гореть. И, как в песне:
И понесутся телеграммы,
Родных, знакомых известить,
Что сын ваш больше не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет мать-старушка,
Слезу смахнет старик-отец,
И дорогая не узнает,
Каков танкиста был конец.
Я это говорю не тебе, Гошка, а навроде в своей станице в школе на уроке истории рассказываю".
А только не довелось Степе рассказывать.
А я гоню танк вперед. Исполняю, как и все, приказ. И не только по приказу гоню танк вперед. А по совести, по чести, если угодно, по интернациональному сознанию. Так меня воспитали. Гоню танк вперед, стараясь отомстить за Степу и всех ребят, которые и песен больше не споют, не увидят ни рощ, ни полей, ни весеннего солнца. Ничего они больше не увидят.
Есть, наверно, среди них такие, что не успели поцеловать девчонку, не научились кружиться в вальсе. Не дочитали нужного количества книг. Да мало ли чего они не успели. Многого не успели. Повернешь перископ влево, а соседняя машина, с номером 35 на башне, горит. Дым из нее валит, а ребят не видно. Собьет снарядом у кого-то ленивец и вырвет траки. И гусеница развалится как цепь на дебаркадере. Танк крутнется и остановится. Танкисты выпрыгнут и осмотрят повреждение, в сердцах отматерят фрица, что стрельнул в ихний танк, и по возможности станут излаживать повреждение, с завистью поглядывая на удаляющиеся танки. Кто-то побежит, быть может, к горящему танку, пытаясь спасти товарищей. И будут ждать технарей с летучкой, командиром которой работает и честно служит техник-лейтенант Андрей. Мой и Степин дружок.
После жестокого боя до десятка машин не досчитается бригада. А мы пока живем и гоним танки вперед. И только вперед. И нервы у тебя скручены в тугой узел. И ты рычишь и орешь от радости, когда немцы побегут. А ты их из пушки и пулеметов на прицельную дистанцию валишь и давишь. И чем больше, тем лучше и для тебя, и для всего разумного человечества. Снарядов не жалеешь. Не жалеешь и себя. Времени нет жалеть себя. Должен же придти день, когда мы победим.
А этот день мы приближали, как могли.

Метки: мы победим танки вперед каков танкиста был конец

Комментарии (0)

Двадцать второй текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 19:22 + в цитатник

Аркадий был рад общению с нами. Он находился в своей стихии. Да и палец в рот ему не клади.
- Это ить Запорожская сечь, накажи Господь, - подытожил наши дела и разговоры Степан.
Аркадий требовал, чтобы мы шли за добавкой. У него тоже были награды. Да мало кто их видел. Они, эти награды, были у него под белоснежным френчем, который был экспроприирован самим Аркадием у какого-то буржуя.
Аркашка узнал, что мы знатно пели песни. И сокрушался, что его не было с нами. У Аркадия был помощник. Скромный, незаметный, и тоже в белом френче танкист. Помогал Аркашке и шофер студебеккера. А как же иначе? Иначе Аркадий не успевал бы управляться со своим поварским делом.
Когда выпадало свободное время, мы вели разговоры со Степаном о жизни. Про любовь.
- Любить бабу или девку, дело понятное, - рассуждал Степа. - А вот что такое любовь между нами, мужиками?
- Ты меня любишь? – спрашивал меня Степан.
Я пожимал плечами.
- Товарищи мы с тобой и даже друзья. Война нас сдружила. Спайка у нас произошла. На войне, какой ты ни герой, какой ты ни отважный, а ить нервы не вон из того троса, что на танке. И страх, опять же, есть. Только ты о нем молчишь. Загнал его куда-то вглубь и спокоен. И все равно он с тобой, страх энтот. И руководит тобой злость к фрицам. Она, энта злость, придает человеку огромную силу. А ить я дома курице голову отрубить не мог.
Степа был философом.
Скоро начались бои, и мы вступили в Венгрию. Далеко еще оставалось до Балатона. Степу и моего механика, и многих других ребят убило. Где-то в Венгрии они захоронены в братской могиле.
"О, сколько их, друзей хороших
Лежать осталось в темноте…"
Аркадий, если позволяло пространство, сидя за рулем, лихо разворачивал грузовик со своей, на прицепе, знаменитой кухней и, выпрыгнув из кабины, оповещал:
- А вот и мы.
Кто-то скажет:
- Тебя-то и не хватало.
Мы уплетали вкусную кашу с мясом, ладно приготовленную Аркадием. Механик мой говорил: "Как в лучших домах Лондона".
- Во-во, ели-ели две недели, и осталось до хрена, - в тон механику выдаст кто-то из ребят.
Один раз, не укатив со своей кухней в сторонку, Аркадий с помощником мыл котлы. Запел:
- Вот мчится тройка, одна лошадь, по сугробам, по столбам, и колокольчик оторвался. Звени, дуга, как знаешь сам.
Пел, видно, утешая свою басурманскую душу. Механик мой благодарил Аркашу за дотоле неслыханную песню, толкнув головой Аркадия в задницу.
- Ошалел вовсе, - растопырив глаза и со злостью глядя на механика, изрек Аркадий.
- Ведь так и утонуть можно, - отойдя сердцем , сказал Аркадий.
- Не, Аркадий, вода тебя не примет. Потому как ты – святой человек. Да и без тебя нам никак. Ну, просто никак.
Гудя сигналом еще издали и выскочив из-за дома, Аркадий как тут и был:
- Привез я вам знатное блюдо. И едят его, это блюдо, …только эти … ну, как их зовут, людей-то этих … . Вспомнил: гурманы.
Мой радист бросил:
- Что это за народ такой – гурманы?
- Деревня ты и есть деревня. У вас в Вологодчине все такие. И папа твой был такой. А дедушка твой был похож на твоего папу, - язвил Аркашка, задыхаясь от счастья жизни и завязывая на бантик свой белоснежный передник.
- Не, Аркадий, мой далекий предок с самим Хабаровым ходил в далекие земли и выстроил там город Хабаровск. Слыхал, поди? – ответил с гордостью за своих земляков радист.
- Про Хабаровск слыхал. А вот родственник твой тележного скрипу боялся. Это факт. И дальше деревенской околицы не вылазил, - Аркадий оборвал речь и возвестил, - Налетай, подешевело!
Аркадий угощал всех нас тушеной картошкой с бараниной, заправленной луком и сдобренной лавровым листом.
- Ароматная пища, - сказал мой механик и подошел к Аркадию за добавкой. - Быть тебе после войны, Аркадий, знаменитым поваром в лучшем ресторане всего мира.
- Так и будет, - ответил Аркадий, зачерпнул "разводящим" ароматную пищу и поместил ее в котелок механика.
- Ты куда столь навалил, не войдет ведь в меня, - механик смотрел в котелок и гадал, осилит или нет эту Аркашкину добавку.
- Ешь, раб Божий, ешь, гвардия, наедай пузо. Скоро ведь укатите черт-те куда. Ищи ветра в поле.
- Должен поспевать, на то ты наш кормилец, - сказал механик.
- А вот давай поменяемся местами. Посмотрю я, как ты будешь поспевать, - ответил Аркадий и посмотрел на танки, невдалеке стоящие.
- По следам находи, - задирался мой механик, сворачивая самокрутку и прикуривая.
- Я кто тебе, гончий кобель, что ли? Нюх у меня дюже слабый, да и дыму от пожарищ хватает, - ответил Аркадий, заканчивая свое дело.
- И где ты раздобыл, Аркадий, картошки, и в картошку, видать, засандалил целого барана? – имея удовольствие к разговору, допытывался мой механик.
- Купил, нашел, едва ушел. Хотел отдать, не мог догнать, - вспоминая про картошку и снимая френч, сказал Аркадий и, ладно свернув френч, уложил его в чемодан, что находился в кузове грузовика.
- Душевно прошу тебя, Аркаша. Если тебе подфартит с картошкой, не забудь в нее хотя бы еще разок поместить и барашка, уж очень сытная пища, и с ароматом, - произнес эту речь с особым чувством мой механик.
- Только не забудь с барашка шкуру с шерстью устранить, - сказал механик и на всякий случай отошел подальше от Аркадия.
- Первобытный ты человек, паря. И весь-то ты, если судить по твоей башке, оброс в разных местах рыжей шерстью. Пещерный ты человек, Гриня, - с напором произнося слово "пещерный" и вспоминая самых первых людей на земле, ответствовал Аркаша и спрыгнул с кузова грузовика.

Метки: гурманы вступили в венгрию степу убило

Комментарии (0)

Двадцать первый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 19:12 + в цитатник

Поспали малость и принялись за обычную работу. Смазывали катки, натягивали гусеницы. Механики снимали воздухоочистители и меняли масло. Технари и старшины-регулировщики подходили к танкам и спрашивали работу. Если надо было, заводили моторы и добивались, регулируя тяги, синхронности двигателей.
Степан сказал:
- Душа, она ить задушевности просит, Гошка.
От большой душевной радости Степа называл меня панибратски Гошкой, когда были вдвоем.
- Вчера, почитай, чуть не до первых кочетов пели, накажи Господь, - сказал Степа.
От нас всех остальных Степан приятно отличался своими донскими словами. Его со вниманием слушали.
Пришли заправщики, и мы закачали горючее в баки танков. Пополнили боекомплект. А тут и Аркашка прикатил со своей знаменитой кухней. Он отцепил кухню от студебеккера, надел белоснежный френч, на голову опять же белоснежный колпак, и закричал:
- Налетай, подешевело, расхватали, не берут.
И, тоже белоснежный, передник закрывал его живот и ноги до колен.
- Ить это сатана, а не Аркашка, - сказал Степа, и достал ложку из-за голенища сапога, приготовив всего себя для того, чтобы отведать приготовленное Аркашкой блюдо еды.
Степан рассказал:
- Аркашка был механиком-водителем. В бою был жестоко контужен, но легко ранен. В медсанбате Аркашкину рану быстро залечили, а молодость одолела контузию. Он рванул из санбата и очутился в бригаде. В механики-водители из-за контузии Аркашку не определили. Он возмутился. Но его убедили. И стал Аркашка поваром вместо убитого до него повара. На войне и поваров убивают. Старшина батальона обучил Аркашку поварскому делу. Вразумил его, как правильно делать раскладку продуктов в котлы. И Аркашка стал сатанински хорошим нашим кормильцем. Когда бригада вела бои, Аркашка, сварив нахитрый харч, отгадывал, как он говорил, кроссворд. Каждая войсковая часть, двигаясь вперед, оставляла на домах и заборах нарисованный мелом знак со стрелкой. По этим знакам Аркашка искал свою бригаду. Случалось, не находил. Ведь мы не стояли на месте, а шли вперед. И тогда начавшую киснуть еду Аркашка вываливал на землю. С досадой вываливал. Вылив, котлы готовил вновь. Один раз катался-катался, "за вами, чертями", и, не разгадав кроссворда, он на дороге обогнал пехоту. Остановился и спросил:
- Жрать будем, царица полей?
Лейтенант, который вел колонну пехоты, остановился и, допросив с пристрастием Аркашку, на что Аркашка профессионально обиделся, дал команду на прием пищи.
- Пластуны эти, - рассказывал далее Аркашка, - наелись от пуза, сидя на краю дорожного кювета. И потянуло их в сон. Уставшие были ребята.
Другой раз Аркашкину кухню бомбили фрицы, и осколком пробило бак со щами. Щи вытекли. Аркашка нашел нас и тому был несказанно рад. Мы грузили в танки снаряды и пулеметные ленты. Аркашка отвинтил крышку котла и очумел. Котел был пустой. Старшина как тут и был. Спросил:
- Почему не кормишь ребят?
- Котел пробило осколком, - ответил Аркашка, а руки его мелко дрожали.
- Надо было забить дыру деревянным клином с тряпкой, - сказал старшина.
От такой простой и ладной мысли у Аркашки отвисла челюсть
- Чего варежку разинул? – спросил старшина.
- Следующий раз так и сделаю – ответил Аркадий.
- Салажонок, - сказал старшина, - все учить вашего брата надо.
Но у Аркадия было второе блюдо. Макароны с мясом. И мы с аппетитом поели.
А в этот раз было дело совсем другое. После песен, находясь на отдыхе, не ведя боя, а готовясь к нему, мы были в блаженном настроении. Аркадий, работая «разводящим», был сосредоточен. Это значит, чтобы каждому попал в котелок кусок мяса с приварком. Кто-то сказал:
- Ты, поди, Аркашка, колбаску со всякими там шпротами лопаешь?
- Ага, лопаю, - ответил Аркадий. – Я бы тебе показал колбаску, да народу много.
Работая челюстями, мы уплетали нехитрую пищу, приготовленную несомненным талантом Аркадия. И, услышав Аркашкин ответ, все разом грохнули смехом.
- Черти, дайте спокойно пожрать, - задыхаясь от смеха, сказал сосед сержант.

Метки: аркашка с кухней щи вытекли

Комментарии (0)

Двадцатый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 18:42 + в цитатник

Но дальше мечтать не дала песня. Под два аккордеона, да еще подошли наши ребята, мы славно спели еще раз Галю. Степа руководил хором. Его попросили, чтобы он махал двумя руками – так было виднее и выходило знатно. Подошли и остальные технари со своим техником-лейтенантом. Певцов собралось человек тридцать.
- Это не дело. Темно, - сказал техник-лейтенант.
Технари подогнали свою летучку и от аккумулятора протянули провода и подключили шестивольтовую лампочку, укрепив ее на вбитый в полянку кол.
- Как в театре, - сказал мой механик.
Степан руководил хором, управляя двумя руками. Мы спели «Широка страна моя родная». И, освещая нас фарами, подкатил «виллис». Вышел из «виллиса» и подошел к нам сам Батя.
Командир бригады нашей, он был строг, но справедлив. Понимал солдатскую душу. Мы стали застегивать воротники, расправлять складки под ремнем на гимнастерках.
- Отставить, - сказал полковник. – Расстегнуть воротники, ослабить ремни. Будем петь песни.
Мы освободились от напряжения.
- Степан, - обратился Батя к моему другу, - запевай Галю.
И мы в третий раз спели Галю. Потом спели про Щорса. Мы пели, захлебываясь от радости общения, от простоты обстановки. Пели как дома, в России. Уезжая, Батя приказал:
- Продолжайте петь!
Степан запел про Ермака Тимофеевича. Мы подхватили. Пели все песни, которые знали и которые знали плохо. Никто из ребят не уходил. Не расходился и румынский народ. Старики- румыны зашептались, и толмач подошел к Степану, что-то сказал. Степан, улыбаясь, подмигнул всем сразу.
- Сейчас будет дело, - сказал Степа и ушел со стариками во двор дома. Мы закурили, ожидая чего-то интересного. Степа прикатил бочку вина.
- Деньги на бочку, - сказал мой механик, - и будем петь до утра.
Кто-то из технарей при помощи зубила и молотка выбил пробку из бочки. Налив вина в корчажку, Степа поднес ее к самому старому румыну. Сказал:
- Прими, отец, по русскому обычаю, как самый старший.
Румын покрутил головой и отказался. Толмач перевел. Дескать, большой сосуд. Тогда Степа налил вина в глиняную кружку и обносил всех стариков. Высмотрел Степа и грудастую девку. Поднес и ей. А она не выпила. И отошла, спряталась в толпе румынского народа.
- Не вышел номер, - заметил мой механик и посмотрел на Степана.
Степа кроме капельмейстера стал еще и виночерпием. Он подносил корчажку каждому по кругу. Выпивали с передышкой – в корчажке помещалось литра два вина.
- Квас, - сказал мой механик, возвращая корчажку Степану.
Гриша, мой механик-водитель, был мужик чисто вятский. А мужик вятский хваткий. Семеро одного не боятся. Старшина-технарь выпил корчажку. Заметил:
- Навроде лимонада вино-то.
- Прохладительный напиток, - сказал старший сержант, выпил и опрокинул вверх дном корчажку. Оставшиеся капли упали на траву.
Степа поднес и технику-лейтенанту. Тот провел ладонью по усам. Выпил в два приема. Отдавая Степану корчажку, сказал:
- Хороша Маша, да не наша.
Он имел в виду грудастую девку.
Вино Степа распределил так, что хватило всем. Все остались довольны. Не поднес только комиссару. Удивительной души был человек – наш комиссар. Был он из Питера, с Путиловского завода. Был близорук, оттого носил очки в железной оправе с круглыми стеклами. И имел вид ученого. Страдал язвой желудка. В нем была огромная внутренняя сила. Говорил спокойно и убедительно. Голоса никогда не повышал. Он стоял в стороне в тени под деревом. И не вмешивался в нашу ватагу. Мы продолжали петь. Пели с напором, дружно и сосредоточенно. Неистово пели, как умели. "Песня, она ведь как жизнь, а жизнь – как песня," - сказал я про себя и обрадовался такому сравнению. «Бродяга Байкал переехал», «Степь, да степь кругом». Пели и строевые песни. Пели, на какое-то время забыв про войну. Под утро разошлись.

Метки: как в театре командир бригады батя про щорса про ермака бочка вина от румын комиссар с путиловского

Комментарии (0)

Девятнадцатый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 18:29 + в цитатник

Мы поем в Румынии

В ту пору я был командиром танка. Механиком танка был вятский паренек. Звали его Гриша. Командиром взвода был донской казак лейтенант. Звали Степаном. Бригада наша разместилась в румынской деревушке. Как могли, танки замаскировали, следы от гусениц закидали землей, мусором.
Поужинав, под вечер собрались на поляне, в ожидании румынского оркестра. Мой механик и еще кучка танкистов через толмача пригласили тех музыкантов. Румыны – народ напевный, и почти в каждой деревне играют на скрипке, флейте, аккордеоне, контрабасе. Музыканты подходили, и мы их с интересом рассматривали. Увидев старика, механик заметил – уж больно велика скрипка (то был контрабас). Наконец, музыканты были в сборе. Но чувствовали они себя неуверенно, даже боязливо, и говорили между собой мало. Степан подошел к толмачу, и они договорились. Ребята наши, по одному и частью экипажей, собрались в кружок, покуривая, ждали, когда заиграет музыка. И Степа начал речь.
- Граждане товарищи, старики. Мы находимся в вашей стране не как завоеватели, а как освободители. Вы нас не забижайте и мы вас не тронем. Никто из наших танкистов у вас без спросу ничего не возьмет. Мародеров у нас нет. Насчет этого у нас строго. И баб ваших, и девок сильничать ни один наш человек не будет. Ну, а если дело произойдет по согласию, по любви, значит, то тут обиды, товарищи старики, не должно быть. Могет родиться и дитё. Потому как, повторяю, дело полюбовное. Мы воюем против самого злейшего врага человечества - германского фашизма. А вас мы освободим от буржуев, помещиков и всяких других поработителей. Я коротко выступаю, потому как завтра всё расскажет наш комиссар, замполит, значит.
Механик стоял рядом со мной, заметил:
- А лейтенант наш в политическом плане подкован здорово. Чешет как по конспекту.
Степа говорил еще о наших союзниках и о том, что мы воюем на американских танках, и что как война окончится, то нам в Европе делать больше нечего. А дома, в России, много работы. Немцы разрушили наши села и города, а людей многих угнали в Германию.
Я повернул голову и увидел нашего заместителя командира бригады по политчасти, майора. Майор приложил палец к губам. Молчи, значит, не подавай рапорт.
Степа говорил медленно, чтобы толмач успевал переводить своим товарищам-старикам Степину речь.
- Румынский народ прибывает, - заметил мой механик.
Стали подходить женщины и старушки, и даже девчата. Присутствие девчат заставило Степана быстрей закончить речь, а ребята расправляли складки на гимнастерках, поправляли кто пилотку, кто шлем, тайком кидали взгляды на женскую половину.
- Политинформация закончилась, - заметил механик, - сейчас грянет медь оркестра.
Но оркестр не грянул. Из домов принесли фонари, зажгли их, и при слабом их свете музыканты устроились как им надо. Вовсе стемнело, но был тихий, без ветра, вечер, теплый и радостный. Заиграла музыка. Мы слушали молча, но без радости от нее. Некоторые из танкистов собрались уходить. И тогда к старику, что играл на аккордеоне, подошел сержант, чей-то механик – водитель, и попросил аккордеон. Приладив ремни на плечи, он осмотрел всех и сказал:
- Галю споем.
Все бросили курить и приготовились, откашливаясь и устраиваясь кучнее.
- Товарищ лейтенант, - обращаясь к Степану, - запевайте, - попросил сержант. И бросил несколько аккордов.
Надо петь «Ехали цыгане». А Степа – «Ехали казаки», и когда подошел срок, все спокойно, без крика подхватили припев:
- Ой, ты ж, Галю, Галя молодая.
С улыбками, дружно и с надеждой, что еще будем петь, пропели всю песню. Степан сказал:
- Споем еще раз Галю, а вы смотрите на мою правую руку. Как ее опущу, так зараз хватайте припев.
И тут из темноты, с аккордеоном, чего-то наигрывая, вошел в центр и стал рядом со Степаном старшина из технарей.
- В нашем полку прибыло, - сказал Степан. – А где остальные технари?
- Сейчас подойдут.
Подходили, видно, на песню, танкисты. Прибывал и румынский народ. Румынские музыканты сложили инструменты на лужайке и, видно, заинтересованные происходящим, были тут же. С темного как степь неба нам подмигивали целые созвездия, радуясь за нас, что мы маленько забыли про войну. Я нашел Большую медведицу и улыбнулся. Механик мой понял мою улыбку, сказал:
- Свою северную сторону определил, товарищ младший лейтенант?
- Определил, Гриша. Определил, - ответил ему.

Метки: степан держит речь галю споем

Комментарии (0)

Восемнадцатый текстовый блок "Зое"

Воскресенье, 13 Апреля 2008 г. 18:14 + в цитатник

Любовь.

В Сангородке с нами по соседству жили татарин с татаркой. Муж и жена. Татарин бил ее, жену-то, смертным боем. Регулярно. В кровь.
С работы приехал я поздно, пообедал. Когда татарку бил татарин, она орала оглашенно. Дверь открылась, и вбежала – рожа в крови, и в разорванном платье, - татарка. Меня как черт сорвал с места. Силенка в ту пору за мной водилась. Я, одурманенный злобой, прибежал к татарину.
- Если ты тронешь жену, я тебя разделаю, как Бог черепаху.
Татарин и ухом не повел.
- Бить буду. Не твое дело.
- Почему?
- Лубыть будет лучше. Уходи.
Я отупел и рассмеялся в трясучку.
Любовь, как видно, зла. Полюбишь и козла.

Письмо Кобзону.

«Здравствуйте, уважаемый товарищ Кобзон.
Седьмого декабря 1985 года проходил творческий вечер Композитора Левашова и Вы пели песню «Бери шинель, пошли домой». Пели, и вдруг глаза Ваши наполнились слезами. Вас показали крупным планом. А потом потекли слезы, и было видно, что Вы пели эту песню с большим чувством, словом, сердцем. Спасибо Вам. Песней этой Вы возбудили во мне воспоминания далекого прошлого. Посылаю Вам фотографию. Я с ребятами лежал в госпитале №1505 в г. Александрове. С гитарой лежит и поет Иван Авдеев. До войны он жил в Алма-Ате и работал старшим бухгалтером. На войне стал старшим лейтенантом.
Если с вечера кому-то не давали ужин, знали, что завтра утром будет операция. На операцию Иван ушел на костылях. Все мы в палате ждали, когда Ивана принесут и положат на койку. Время шло медленно, и чтобы скоротать его, мы читали журналы, газеты, играли в шахматы. Переговаривались шепотом. Прошел час, а Ивана не несли. Но вот открылись двери и на носилках внесли Ивана, и уложили на койку. Мы все умолкли. Наша палатная сестра села рядом с Иваном и ладонью шлепала Ивана по щекам:
- Проснись, милый, пора. Проснись скорей, время вышло.
Иван открыл глаза, уставился в потолок. Потом повернул голову и понял, что он в палате.
- Вот и хорошо,- сказала сестра и сделала укол в руку, и дала какие-то таблетки. Подмышку поставила градусник. Встала с койки и подмигнула нам всем. Подмигивать было не обязательно. Мы и так знали, что нужно было делать. Кто-то из ребят вынул градусник, посмотрел температуру, и, встряхнув градусник, положил на тумбочку. У сестры было много забот и она ушла из палаты, помочив губы Ивана ваткой, смоченной в воде, сказав:
- Все будет теперь хорошо. Пойдешь на поправку.
У сестры была добрая душа. Виктор Иванович, наш хирург, наложил Ивану на ногу двадцать четыре шва. Вскоре Иван вовсе оклемался. И попросил гитару. Сказал:
- Дайте гитару.
Мы сделали вид, что не слышали. Да и то сказать, какая гитара, когда с лица Иван был бледный-серый, как шинель, и глаза в мороку.
- Вы что, панихиду решили по мне справлять? – сказал Иван и опять попросил гитару. Из соседней палаты принесли гитару. Лежа на спине, Иван ее настроил. Взял несколько аккордов. Мы смотрели на него и молчали.
- Поверните меня на бок, - попросил Иван.
Ему помогли. Под гитару он запел:
- Ты жива еще, моя старушка …
Голос был слабый, с дрожью, он делал перерывы. Набирая воздух, иногда морщился. Потом он спел:
- Не столы настоящие украшают наш дом …
Был я ранен, лежал в лазарете. Пел и другие песни войны, которые я впервые услышал здесь, в госпитале. Я был танкистом, и петь песни на войне приходилось редко. Но один раз, а дело было в Румынии, когда нашей бригаде дали отдых два дня, мы пели компанией человек тридцать. Так петь мне не приходилось ни в Венгрии, ни в Польше, ни в Германии. Но это особый случай.
У Ивана стала ходко заживать рана, и его отправили в госпиталь в Алма-Ату. Скоро меня выписали из госпиталя. Ребята, которые ходящие, из нашей палаты, провожали меня на вокзал. Мой друг, Саша Дикарев, он и сейчас живой, нес мою шинель. «Бери шинель, пошли домой»

В Румынии немцы отступали быстро. После боя они бежали, и нам приходилось их догонять. Здесь, в Румынии, я первый раз горел в танке. И вот нам дали отдых - два дня.

Метки: бери шинель татарин румыния горел в танке письмо кобзону госпиталь №1505 песни на войне

Комментарии (0)

Семнадцатый текстовый блок "Зое"

Вторник, 08 Апреля 2008 г. 23:39 + в цитатник

«Пока гром не грянет, русский мужик не перекрестится.»

Весело и грустно, коли ты истинно русский. Люби свой народ шибче себя, и он тебя полюбит. Во мне и до сих пор много ребячьего. Мудрость находит, да она уже ни к чему. В министры все равно меня не примут. А сказать, что я думаю о нынешнем начальстве всякого ранга, я боюсь. Из-за того, что будут притеснять моих детей.
«Ешь – потей, работай – мерзни, на ходу маленько спи". Спать я горазд, а работать – явная лень.
Откровение находит иногда. М.С. Горбачев жизнь нашу повернуть должен в лучшую сторону. За то ему спасибо. Низкий ему поклон от фронтовика Жорки Панина.

Казак с Дона на Севере.

После ареста дядя Яша побывал на Соловках, а потом поездом, пароходом и этапом очутился на Водном. К нему в 1932 году приехала тетя Маша – жена, с дочерью Шурой и сыном Петькой. Сначала они жили на Крохале, а потом переехали на Водный. Здесь у них родились дочь Валя и сын Коля. Я часто бывал у них. Ходил на охоту иногда и с Петькой. С собаками Динкой, Джульбарсом и Тайгой. Тайгу я потом увез на Ветлосян, а там ее съели заключенные. Джульбарс был кровной лайкой. Масти черной, и только кисточка хвоста белая. Он был угрюм, выглядел увальнем, и был замкнут. К ласке относился равнодушно. И в стужу, и в буран спал на снегу. Его, бывало, засыплет снегом, и не отыщешь. На охоте бегал вокруг мелкими шагами и с достоинством. Я оказывался все время в центре его круга.
На птицу лаял басом, и дерево не царапал. К убитому глухарю подходил степенно и, придавив за шею, ждал, когда глухаря положишь в мешок. Но птицу я стрелял редко. Дядя Яша не велел. Нужно было беречь заряды на белку. На белку Джульбарс лаял с подвывом, редко, и смотрел на меня, когда я подходил. К белке он был равнодушен. Но находил ее, зная, что она нужна из-за шкурки. Тушки белок варили и кормили собак.
Динка была явной противоположностью Джульбарсу. Она была дьяволом во плоти своей. И Динка, и Джульбарс были дочерью и сыном Тайги. Когда их водили на охоту всех троих, Тайга их учила. Найдет Тайга птицу, и Джульбарс несется к ней и тоже лает. И так несколько раз. Потом, искусанный Тайгой, Джульбарс уже не подбегал к Тайге. Она его заставила, научила искать живность самому. У Динки был большой поиск, и поэтому ее всегда было не видно. А то вдруг, откуда ни возьмись, прыгнет на меня. Вздрогнешь от неожиданности, бывало, сбивала с ног. Хулиганка. Масти она была черно-белой, с малой головой и правильно поставленными ушами. А хвост кольцом лежал на спине и, несомненно, был украшением.
Если птица улетала оттого, что небрежно подходили к ней, Динка делала стремительных два-три прыжка и замирала, слушая, где птица сядет. И находила вновь. Около сбитой птицы она прыгала, лаяла, наклоняла голову, рассматривая птицу, и хватала то за хвост, то за спину, прижимала лапами. Птица имела жалкий вид. Но отучить Динку от этой шалости не удалось.
- Сатана, - говорил дядя Яша, - а не собака. Откель у нее такое, не пойму. Шалава. Я ить ее, Додка, вицей стебал.
Со сбитой белкой она играла как кошка с мышью. И потому приходилось к белке бежать бегом.
- Паскуда, - сказал дядя Яша, и отлупил ее сильно.
Белку она перестала трепать, а птицу до конца дней своих не оставляла в покое.
Пищу Джульбарс ел спокойно, не торопясь, наслаждаясь. Динка лакала и глотала моментально, и старалась отнять кусок у Джульбарса. Тогда он показывал зубы, рычал на Динку и кусал. Обиженная Динка отходила.
- Сатана, да и только. Кубыть, обоих кормила, а сучка исть просит, - говорила тетя Маша.
- В заднице шило у нее, у шалавы энтой, - скажет, бывало, дядя Яша и бросит кусок хлеба.
Валька пришла с улицы и запустила в хату клубок пара, и с паром заскочила Динка, и шасть, под койку.
- Додка, выгони ее отсель.
И я выгонял.
- Слухай, Додка, в школе ныне был? Покель отцу не нажалились на тебя, ходил бы в школу. А то он тебя высекет.
- Так он тебя и послухал, - говорил дядя Яша, затапливая печь.
Особого уюта не было. Но все в хате было прибрано.
- Цыц, – говорил дядя Яша, когда тетя Маша шумела на Вальку, если та была вся в снегу, придя с улицы.
- Накажи, Господь, - врал дядя Яша, когда в мешке его был наложен мох, а сверху положен был глухарь, - еле донес мешок.
- Я говорила, что не таскай много, - отвечала тетя Маша.
Они были люди с Дона. Такими и остались. Любили показать себя, поумничать и приврать тоже. Дядя Яша работал на дизельной станции механиком, а тетя Маша хлопотала по дому.
Несколько лет тому Шура умерла от рака ноги. Уже нет дяди Яши и тети Маши. Добрые были люди. Петро живет в Ухте, Николай на Водном, в доме отца. Валентина в Ленинграде. Жизнь, она разбрасывает людей по всему свету, и собраться бывает трудно. На смерть дяди Яши собрались все его дети. Повидались и вспомнили былое. А на Дону детям дяди Яши не бывать. Ничто их не связывает с тихим Доном.

Метки: поклон горбачеву дядя яша с дона яшины собаки

Комментарии (0)

Шестнадцатый текстовый блок "Зое"

Вторник, 08 Апреля 2008 г. 22:11 + в цитатник

Утро туманное, утро седое,
Нивы далекие, снегом покрытые…
Вспомнишь и лица, давно позабытые.

5 декабря 1985 года. На улице холодно, -32°. На лыжах не катался.

Человек устроен так, что его память не все события выдает, когда они тебе нужны. Что-то забылось вовсе. Например, отец мой, уже арестованный, из Сольвычегодска прислал мне лыжи. Помню, они были зашиты в мешковину. Дяденька, работающий кочегаром в больнице, приделал к лыжам ремешки, и я поехал по целику. И, переезжая тропку, сломал правую лыжу. Ясно помню, что правую. Я горько плакал оттого, что эти лыжи были памятью об отце. Хотя образ отца не мог вспомнить. Лыжу обили жестянками, а горечь у меня осталась. Я был недоволен собой. Хотя мне объяснили, что в лыже был сучок. Было это в 1930 году.
Жили мы с матерью еще в больничном городке, и она работала старшей хирургической сестрой. А вот куда мы приехали из Златоуста в 1939 году, точно сказать не могу. Иван Колотий говорит, что на Водный. Потому, говорит, что мы с ним катались на лыжах в этот год. А Зоя говорит, что не на Водный приехали, а на Ветлосян.
Пути Господни неисповедимы. На Водном мы жили по улице Ухтинской, в доме против магазина с подвалом. Зимой я колол дрова (шверок), иногда даже с матерью пилили бревна. Отец этим не занимался, если и бывал дома. Не знаю, почему, он не колол дрова. Аристократ был, видно. А я любил колоть дрова, особенно в мороз. Лиственничный, да и березовый шверок разлетался от удара колуна напрочь. Потом держал половинку левой рукой, а правой колол на плахи и выдыхал "Кха-ха", как это получается у мужиков. Подражал, в общем.
Достойная была жизнь. Да еще надо было таскать воду домой. Ее привозили лошадью в бочке. В мороз бочка обледеневала и похожа была на игрушку из стекла, что вешают на Новый год на елку. С детства закладывается в человека любовь к труду. Всякому труду. Он, труд этот, должен быть полезен для самого себя и для всех.
Но шалопай, а вернее, шалопаи, мы, мальчишки, были известные. Сейчас в дрожь кидает, до чего мы были шалопаями. А потом выросли в граждан страны. Похвально. Иван Колотий пришел с войны раненым. Обманул военную комиссию и опять ушел воевать.
«Гвозди бы делать из этих людей.
Не было б крепче на свете гвоздей»
Потому и немцев разбили. А кого бить потом? С нынешней техникой войны быть не может! Как на Эльбе, выпить бы эшелон водки и замириться. Любят они нашу водку. Вино? Вино, оно счастливо и пьяно. Только русские не умеют ее пить. Все никак не научимся. Сейчас хотят научить. Пора.
«Налей, выпьем, ей Богу, еще.
Бетси, нам грогу стакан
Последний в дорогу.
Бездельник, кто с нами не пьет»
Грог мы не пьем. Нету его. А вот когда заноздрит, стакан водки необходим. Ничего не попишешь. Русская душа, она особая из всех. Единственная на всем свете.
«Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
…………………………………»

LiveInternetLiveInternet

-Метки

-Рубрики

-Поиск по дневнику

-Подписка по e-mail

-Друзья

-Статистика

Дневник Георгия Панина

Перейти к полной формеБыстрая запись

Без заголовка

Без заголовка

Друзья вспоминают минувшие дни

Георгий Панин с книгой своих воспоминаний

Встреча автора с книгой 2 августа 2008 года

Конец публикации воспоминаний

Двадцать девятый текстовый блок "Зое"

Двадцать восьмой текстовый блок "Зое"

Двадцать седьмой текстовый блок "Зое"

Двадцать шестой текстовый блок "Зое"

Двадцать пятый текстовый блок "Зое"

Двадцать четвертый текстовый блок "Зое"

Двадцать третий текстовый блок "Зое"

Двадцать второй текстовый блок "Зое"

Двадцать первый текстовый блок "Зое"

Двадцатый текстовый блок "Зое"

Девятнадцатый текстовый блок "Зое"

Восемнадцатый текстовый блок "Зое"

Семнадцатый текстовый блок "Зое"

Шестнадцатый текстовый блок "Зое"