Свежей и светлой прохладой

Веет в лицо мне февраль.

Новых желаний – не надо,

Прошлого счастья – не жаль.

Нежно-жемчужные дали

Чуть орумянил закат.

Как в саркофаге, печали

В сладком бесстрастии спят.

Нет, не укор, не предвестье –

Эти святые часы!

Тихо пришли в равновесье

Зыбкого сердца весы.

Миг между светом и тенью!

День меж зимой и весной!

Весь подчиняюсь движенью

Песни, плывущей со мной.



          «Февраль», 31 января 1907

"Нет ничего, кроме полёта..." Художник Костас Rigoula Tsigris, 1954.

Музыка - Владимир Ребиков

Стать лёгким, точно лист осенний,
Подобно дрогнувшей звезде,
Мелькнуть в мгновенном устремленьи -
Быть всюду и не быть нигде.
Ветвей дрожащих позолота -
Немеющее торжество.
Нет ничего, кроме полёта.
Помимо Духа - ничего.

Зинаида Миркина

Романтический символизм в живописи Kostas Rigoula Tsigris, 1954

Сэр Эдвард Бёрн-Джонс

родился: 28 августа 1833 г. – умер:  17 июня 1898г.

Британский подданный. Бёрн-Джонс готовился стать священником, но склонность к эстетизму и творческая одарённость сыграли свою роль, он увлёкся искусством...

Зловещая голова Медузы Горгоны

Витраж

Об общих мотивах в творчестве художника Врубеля и писателя Брюсова читайте на портале ArtToday: https://paintingrussia.wordpress.com/2016/10/19/brusov_i_vrubel/

Врубель. Шестикрылый серафим

Врубель. Демон поверженный

Врубель. Богоматерь с младенцем

Врубель. Царевна-Лебедь

Дмитрий  Мережковский

Темный ангел

О темный ангел одиночества,

Ты веешь вновь,

И шепчешь вновь свои пророчества:

«Не верь в любовь.



Узнал ли голос мой таинственный?

О, милый мой,

Я – ангел детства, друг единственный,

Всегда – с тобой.



Мой взор глубок, хотя не радостен,

Но не горюй:

Он будет холоден и сладостен,

Мой поцелуй.



Он веет вечною разлукою,-

И в тишине

Тебя, как мать, я убаюкаю:

Ко мне, ко мне!"



И совершаются пророчества:

Темно вокруг.

О, страшный ангел одиночества,

Последний друг,



Полны могильной безмятежностью

Твои шаги.

Кого люблю с бессмертной нежностью,

И те – враги!

Зинаида Гиппиус

Берегись...



Не разлучайся, пока ты жив,

Ни ради горя, ни для игры.

Любовь не стерпит, не отомстив,

Любовь отнимет свои дары.



Не разлучайся, пока живешь,

Храни ревниво заветный круг.

В разлуке вольной таится ложь.

Любовь не терпит земных разлук,



Печально гасит свои огни,

Под паутиной пустые дни.

А в паутине — сидит паук.

Живые, бойтесь земных разлук!



Январь 1913

СПб

Зинаида Гиппиус

МУДРОСТЬ



Сошлись чертовки на перекрестке,

На перекрестке трех дорог

Сошлись к полночи, и месяц жесткий

Висел вверху, кривя свой рог.



Ну, как добыча? Сюда, сестрицы!

Мешки тугие,- вот прорвет!

С единой бровью и с ликом птицы,-

Выходит старшая вперед.



И запищала, заговорила,

Разинув клюв и супя бровь:

\"Да что ж, не плохо! Ведь я стащила

У двух любовников - любовь.



Сидят, целуясь.. А я, украдкой,

Как подкачусь, да сразу - хвать!

Небось, друг друга теперь не сладко

Им обнимать да целовать!



А вы, сестрица?\" - \"Я знаю меру,

Мне лишь была б полна сума

Я у пророка украла веру,-

И он тотчас сошел с ума.



Он этой верой махал, как флагом,

Кричал, кричал... Постой же, друг!

К нему подкралась я тихим шагом -

Да флаг и вышибла из рук!\"



Хохочет третья: \"Вот это средство!

И мой денечек не был плох:

Я у ребенка украла детство,

Он сразу сник. Потом издох\".



Смеясь, к четвертой пристали: ну же,

А ты явилась с чем, скажи?

Мешки тугие, всех наших туже...

Скорей веревку развяжи!



Чертовка мнется, чертовке стыдно...

Сама худая, без лица

\"Хоть я безлика, а все ж обидно:

Я обокрала - мудреца.



Жирна добыча, да в жире ль дело!

Я с мудрецом сошлась на грех.

Едва я мудрость стащить успела,-

Он тотчас стал счастливей всех!



Смеется, пляшет... Ну, словом, худо.

Назад давала - не берет.

\"Спасибо, ладно! И вон отсюда!\"

Пришлось уйти... Еще убьет!



Конца не вижу я испытанью!

Мешок тяжел, битком набит!

Куда деваться мне с этой дрянью?

Хотела выпустить - сидит\".



Чертовки взвыли: наворожила!

Не людям быть счастливей нас!

Вот угодила, хоть и без рыла!

Тащи назад! Тащи сейчас!



\"Несите сами! Я понесла бы,

Да если люди не берут!\"

И разодрались четыре бабы:

Сестру безликую дерут.



Смеялся месяц... И от соблазна

Сокрыл за тучи острый рог.

Дрались... А мудрость лежала праздно

На перекрестке трех дорог.

Πᾶς ποιητὴς γίγνεται ού ὁ ῎Σρος ἃφεται ἄν.*

Одной тебе, тебе одной,
Любви и счастия царице,
Тебе прекрасной, молодой
Все жизни лучшие страницы!

Ни верный друг, ни брат, ни мать
Не знают друга, брата, сына,
Одна лишь можешь ты понять
Души неясную кручину.

Ты, ты одна, о, страсть моя,
Моя любовь, моя царица!
Во тьме ночной душа твоя
Блестит, как дальняя зарница.

Александр БЛОК

*-Всякий, кого коснется Любовь, становится поэтом

Первый, а точнее один из первых, опыт моего представления здесь Блока не произвёл почти впечатления на моих читателей. Это меня удивило, но хоть и пишу я для читателя, но не откажусь от мысли более полно представить тут "серебряный" век и его поэтов, да и народ лиру, как мне кажется, просто не до конца понял: у меня будет ВЕСЬ "Серебряный век", а не только то, что читателю нравится несомненно. А сам Блок, абсолютно искренне относился к славе своей равнодушно, живя в своём прекрасном мире иллюзий и символа. Потому сегодня я решил, что он будет совершенно уместен и у хлопочуших хозяюшек, на минутки отрывающихся к компу, и у уже слегка пообщавшихся с Дионисом и его дарами мужчин. Одни оценят поэзию молодого Блока по достоинству, другим он станет прекрасным фоном к нарастающему веселью и ожиданию...каждому своего, а вместе - звону курантов. А дальше - edem das sein.

Не пишется и не поётся. Нет настроения и вдохновения. Впервые буду встречать Новый год совсем один. Целый день за компом, но кроме как коментить и лаяться ничего не выходит. В телевизоре кретины и только 1-й порадовал Его "Голос" - это шедевр 2-й год подряд: ни одна программа рядом не стояла последнее по крайней мере десятилетие, а то и с диких времён развала Союза. Профессионализм, красота, прекрасные люди и высокие профи отдали ему пол года, а не скроили на живопырку, как почти все передачи на ТВ. За последние 25 лет ничего похожего. Всё это оживило меня. Но вот Бальмонт - никак: у него свой ареал творения. Ахматова - состояние моей души, а поскольку оно у меня поганое, у Анны всея Руси для меня припаса нет. Брюсов так насимволит, что я и тихо раздражаться начну, а он этого не заслужил. Решил я почти закончить это безобразие и удариться в одиночество, как во спасение. В скит, от людей... Стоп! А у Блока ведь есть нечто, ну точно есть! Правда я отчего-то редко сюда его привношу, мы с ним отшельничаем в основном. Ну-у? Сейчас же выплыло из памяти...

***
Я живу в отдаленном скиту
В дни, когда опадают листы.
Выхожу - и стою на мосту,
И смотрю на речные цветы.

Вот - предчувствие белой зимы:
Тишина колокольных высот...
Та, что нынче читала псалмы, -
Та монахиня, верно, умрет.

Безначально свободная ширь,
Слишком радостной вестью дыша,
Подошла - и покрыла Псалтирь,
И в страницах осталась душа.

Как свеча, догорала она,
Вкруг лица улыбалась печаль.
Долетали слова от окна,
Но сквозила за окнами даль...

Уплывали два белых цветка -
Эта легкая матовость рук...
Мне прозрачная дева близка
В золотистую осень разлук...

Но живу я в далеком скиту
И не знаю для счастья границ.
Тишиной провожаю мечту.
И мечта воздвигает Цариц.

Александр БЛОК

Вот так! И в грусти-тоске найдёт тебя родная душа...или ты её. Господи, хорошо-то как! Такие они - "серебряные"...

* * *
Дети солнечно-рыжего меда
И коричнево-красной земли -
Мы сквозь плоть в темноте проросли,
И огню наша сродна природа.

Подымаясь к огню на высоты,
Припадая бессильно к земле,
Неустанно мы строим во мгле
Наших тел шестигранные соты.

В них огонь претворяем мы в мёд.
И, поднявшись над солнечным краем,
Точно свечи из воска сгораем...
В звездном улье века и века
Мы, как пчелы у чресл Афродиты,
Вьемся, солнечной пылью повиты,
Над огнем золотого цветка.

Максимилиан ВОЛОШИН

Очень разными бывают поэты "серебряного" века в своих видениях казалось бы одного предмета или явления. Но каким звучным эхом отзывается тема одного творца в представлении другого. У Бальмонта есть "Сонеты солнца, мёда и луны" - сказка души моих последних дней. Но вот явился Волошин и в три строфы выложил всю тему Бальмонта. Конечно, Бальмонт прекрасен и разнообразен, но Киммерийский маг может вот так, в несколько строк создать ареал творческой фантазии для нескольких поколений. Заметим, он в это время осваивал свою воздушно-знобкую акварель и в поэзию вернётся перед войною, но вот отвлёкся на часок от своих пейзажей, чуть не сведших с ума Рериха, и выложил нам всю суть человеческого пребывания в природе, названного эстетами цивилизацией. Вот вам, извольте, господа цивилизации, маленькое откровение мага в полотняной, просторной, как душа его, рубахе, предпочитающего сандалии лакированным штиблетам и пишущего широкими мазками на волшебном полотне Вселенной. Несколько строк, и картина мира создана.
Блистательная магическая картина! Такие они - "серебряные"...

ANNO DOMINI MCMXXI

Nec sine te, nec tecum vivere possum.
* * *
Пророчишь, горькая, и руки уронила,
Прилипла прядь волос к бескровному челу,
И улыбаешься – о, не одну пчелу
Румяная улыбка соблазнила
И бабочку смутила не одну.
Как лунные глаза светлы, и напряженно
Далеко видящий остановился взор.
То мертвому ли сладостный укор,
Или живым прощаешь благосклонно
Твое изнеможенье и позор?

Анна АХМАТОВА, «Anno Domini MCMXXI»

Вот и прощаемся мы на время с Анной всея Руси. У неё это - 15 лет, а когда я отзовусь на горькое слово царскосельской музы, одному Богу известно. Жду больших перемен в жизни, а, значит, и к ней приду другим, и она, верно, станет иной, какой ещё не виделась мне. Вот и поглядим, крепко ли мы изменились в этой нелепой круговерти, не озлобили ли нас подлецы и кликуши. Её-то точно нет, вот и я на неё равнение держать буду, русскую Сафо...

ГОЛУБОЙ СОН

От незабудок шел чуть слышный звон.
Цветочный гул лелея над крутыми
Холмами, васильки, как в синем дыме,
В далекий уходили небосклон.

Качался в легком ветре ломкий лен.
Вьюнок лазурил змейками витыми
Стволы дерев с цветами молодыми.
И каждый ствол был светом обрамлен.

И свет был синь. Кипела в перебое
Волна с волной. Лазурь текла в лазурь.
Павлины спали в царственном покое.

Весь мир в пространство перешел морское.
И в этом сне, не знавшем больше бурь,
По небу плыло Солнце голубое.

Констентин БАЛЬМОНТ, "Сонеты солнца, мёда и луны"

Сонет - форма утончённая, сложная и строгая. За внешней простотой формулы 4+4+3+3 и "онегинской" 4-й строфы с вложенностью формы, в классическом сонете звучащей в триадах как терции свободного волеизъявления А-Б-Б-А-А-Б или А-Б-А-Б-С-С с нюансами в перекрестии рифм, художественное полотно сонета неповторимо многогранно среди сплетения форм и смыслов. Написать даже один сонет - дело непростое, сплести "венок" - почти творческий подвиг, а Бальмонт, уже написавший два блестящих "венка сонетов", предлагает нам целую феерию россыпи их, меняя то размер, то от короткого трёхстопа ямба уносясь к 5-ти стопному, заставляя хорей мерно повторять вальсирующие ПА сумасшедшей круговерти, то вдруг стихает и становится клисталлом-образцом феерической формы, в которой время и смыслы вычерчивают причудливые узоры волшебного Бытия.
Это чудо-чудное, наслаждайтесь!

МИР

Как каждый лист, светясь, живет отдельным
Восторгом влаги, воздуха, тепла,
И рад, когда за зноем льется мгла,
Но с древом слит существованьем цельным, -

Так я один в пространстве беспредельном,
Но с миром я, во мне ему хвала,
Ему во мне поют колокола,
Через него я стал певцом свирельным.

В течениях причинностей плыву,
Как степь плывет под ветром ковылями.
Молюсь в ночах в многозвездистом храме.

Пью жадными глотками синеву.
И ствол растет из звезд, умножен нами,
Любовью, делом, подвигом, и снами.

Константин БАЛЬМОНТ, "Сонеты солнца, мёда и луны"

Обозрел я нынче на восходе из окна сад при пробуждающемся рассвете - что за диво?! Уж снега изрядно и ветер не очень-то и церемонился, а гляди же, однако, лист одинокий всё трепещет на ветру! И вспомнился рассказ Грина, читанный в далёкой молодости. Грин, слава Богу, при мне всегда: и дома, и в чемодане походном, и в машине. Это отдельный уголок души моей, с которым у меня отношения устоялись лет с десяти, а если фильм "Алые паруса" считать, так и пораньше. Перечёл несколько вещиц его и вдруг так стало больно и горько за него: за Ахматовой, Бальмонтом и Волошиным с Северяниным не прикасался я к нему уж более месяца. Зато как душу почистил, а сейчас вот дошло, отчего восторг такой! Очень у них с Бальмонтом иногда ладно выходит: Грин настрой душе задаёт, а Бальмонт его в восторг гимнопения претворяет. Так и живём...

ШЕКСПИР

Средь инструментов всех волшебней лира?
В пьянящий звон схватив текучий дым,
В столетьях мы мгновенье закрепим
И зеркало даем в стихе для мира.

И лучший час в живом веселье пира,
Когда поет певец, мечтой гоним, -
И есть такой, что вот мы вечно с ним,
Пленяясь звучным именем Шекспира.

Нагромоздив создания свои,
Как глыбы построений исполина,
Он взнес гнездо, которое орлино,

И показал все тайники змеи.
Гигант, чей дух - плавучая картина,
Ты - наш, чрез то, что здесь мы все - твои.

Константин БАЛЬМОНТ, "Сонеты солнца, мёда и луны"

Блистательна эта встреча поэта племени "Серебряного века" с предтечей-одиночкой конца века "золотого". Один Бальмонт сотворил более всех поэтов "Золотого века" и лишь Шекспир уверяет нас: "золотой век" всё-таки был, даже если в поэзии истинно царил только он, чьё имя теперь масоны пытаются и осквернить, и растащить по замшелым паутинным кладовкам средневековых бездарей. Поэзия, я имею в виду настоящую, может существовать у дикарей и антиков, практичных римлян и восторженных галлов, даже у исламистов начала их веры, но средние века для всей Европы, кроме русов, заказаны, да и наши предки не баловали.
Средние века Европы - кошмар и "Молот ведьм", костры и столетние войны, а предки наши всё это сдерживали и не пускали с Запада, одновременно заслонив стремительно дичающую Европу от диких восточных орд. То-то была бы чёртова смесь и главная заслуга Руси не в победе над ордынцами и рыцарями, а в том что не дали соединиться на теле своём этим сатанинским племенам. Эти нашли бы общий язык на столетия, а разгребать, как в Великую Отечественную, пришлось бы нам. Как разгребаем и сейчас, запомните это!!!

РАССВЕТ

Едва озарены верхушки гор.
Еще не вышло гордое Светило,
В котором всем земным восторг и сила.
Сейчас оно начнет дневной дозор.

Под белой дымкой зеркало озер.
Цветы еще закрытый кадила.
Долины спят. Но тьма уж уступила.
И только знака ждет старинный бор.

Купавы словно дремлющия луны.
Все шире свет. Все ярче горный храм.
Расплавленный рубин по ледникам.

Весь мир земной натянутые струны.
Скорей. Скорей. Мы снова будем юны.
И ток огней ударил по струнам.

Констинтин БАЛЬМОНТ, "Сонеты солнца, мёда и луны"

В самый короткий день и зачин новой песни Мироздания, Бальмонт и эта вещь его читается особенно, особенно в ночь накануне восхода первого Солнца нового года. Почему-то уверен, что песнь эту он написал в такой вот декабрьский перепуток миров, сердцем ощутив зачатие нового Мира, и отозвавшись ему россыпью колдовских строк сонета. И ты сидишь, сомнамбулически раскачиваясь у компа, которые сутки преодалевая кавардак в режиме и ожидая строгой указки нового миропорядка, чтобы спокойно, по детски, уснуть однажды в полночь, а не на рассвете, как пока. Ах, как хочется измениться именно сегодня с изменяющимся миром. Но не совсем, не до конца пока: жаль нажитого. Вот почему ты не бог и вот почему однажды станешь им, уходя чистым и пустым в круговерть сансары.
А пока - терпи и молись, грешный...

Счастлив я...

Счастлив я, когда ты голубые
Очи поднимаешь на меня:
Светят в них надежды молодые -
Небеса безоблачного дня.

Горько мне, когда ты, опуская
Темные ресницы, замолчишь:
Любишь ты, сама того не зная,
И любовь застенчиво таишь.

Но всегда, везде и неизменно
Близ тебя светла душа моя...
Милый друг! О, будь благословенна
Красота и молодость твоя!

Иван БУНИН

СТОЛЕПЕСТКОВАЯ

Безукоризненный в изяществе наряд.
Все одноцветное, в рассветно-сером, платье.
Зеленоватость в нем всесветна без изъятья.
У пояса костер приковывает взгляд.

Столепестковая таит душистый яд.
Меняет ясность чувств. Внушает мысль объятья,
О, если б мог тебя всю, всю в себя вобрать я.
Но губы алые безгласно не велят.

И пепельных волос волна, упав на плечи,
Змеино поднялась к тяжелой голове.
Уму не верится, что кос здесь только две.

Светясь, вокруг нее поют немые речи.
Вся говорит она. И вот не говорит.
Лишь в перстне явственно играет хризолит.

Константин БАЛЬМОНТ, "Сонеты солнца, мёда и луны"

Ах, чудно! Как же всё чудно у мага в этом вот величайшем на века хороводе сонетов. Символ, отточеный символ, а сколько тут смыслов потаённого и сверкающего всеми красками жизни солнечного бытия и восторга жизни. Бальмонт сам творит её из песчинок и Вселенной, наполняя тем, что есть главное на земле и на небе - любовью. Он то яростен в ней до восторженного исступления, то деликатен до истончения дыхания. Часто он представляет нам любовь в её простом земном обличии, но каково это обличие! Поют восторгом строгие, сдержанные тона безукоризненного в изяществе наряда, тихим восторгом наполнена до краёв чаша любви, но нет! не сейчас! нынче пора созерцания и любовной тоски, волной обрывающейся к сердцу, как её дивные, небрежно ниспадающие локоны. И только прозрачный отсутствующий взор её явственно тебе благоволит: будет, будет любовь!

Прежде чем окунуться в трагическую поэзию Анны всея Руси поздних периодов и 3-х "гражданских смертей", вернёмся к скорбной теме «Подорожника» (апрель 1921-го) – песни накануне большого горя: летом 1921-го Ахматова узнала о самоубийстве старшего любимого брата Андрея, в августе ушли из жизни сначала Блок, а затем Гумилев. Михаил Зенкевич, разыскавший Анну той трагической зимой в каком-то чужом промерзлом жилье, был поражен произошедшей с ней переменой. Той Анны, с какой он расстался, уезжая из Петрограда в 1918-м, той, что жила и пела любовь в «Вечере», «Четках», «Белой стае» и «Подорожнике», больше не было; книга, которую она писала после страшного августа 1921-го – «Anno Domini» – была книгой Горя. Год 1921-й как год конца прежней и начала новой жизни обозначен римскими цифрами уже в названии сборника: «Anno Domini MCMXXI» («От Рождества Христова 1921». Прочтя несколько вещей другу своей поэтической юности и увидав, как тот поражен, вздохнула горько: «Последние месяцы я жила среди смертей. Погиб Коля, умер мой брат и... Блок. Не знаю, как я смогла все это пережить».

Голос памяти

Мир – лишь луч от лика друга,
Все иное – тень его.
Н. Гумилев

* * *
Широко распахнуты ворота,
Липы нищенски обнажены,
И темна сухая позолота
Нерушимой вогнутой стены.
Гулом полны алтари и склепы,
И за Днепр широкий звон летит.
Так тяжелый колокол Мазепы
Над Софийской площадью гудит.
Все грозней бушует, непреклонный,
Словно здесь еретиков казнят,
А в лесах заречных, примиренный,
Веселит пушистых лисенят.

Анна АХМАТОВА, «Подорожник», 1921

Вот и расстаёмся мы с Анной всея Руси на долгие 15 лет и, не ведаю, сколь дней у меня - от этого надо отойти: тяжко, тяжело. Не раз ещё одарит она нас удивительными своими откровениями и пророчествами, дивную осень подарит ей судьба накануне смерти в один день с главным кошмаром своей жизни - Сталиным. Русская Сафо...